Гагана

Денис Александрович Игумнов, 2018

Мир изменился, круто повернул на историческом перекрёстке, заскрипел тормозами, заскрежетал днищем, встряхнул водителя и пассажиров, но вписался и, набирая скорость, понёсся в сумрачную неизвестность рассвета нового порядка вещей. В книгу вошли две повести: "Чаша слепых кукловодов" и "Гагана". В первой рассказывается о поисках группой искателей-историков Чаши жизни и смерти. На всём протяжении истории русского государства Чаша была тем мистическим артефактом, который оказывал решающее влияние на судьбу великого народа-богоносца. Во второй повести описывается будущее объединённого после третьей мировой войны мира, где независимость от всемирной республики сохранила единственная страна – Англия. Обновлённая островная держава англов, цитадель реакции, герметично закрывшись от внешних социальных процессов, разработала оружие чудовищной силы, и угроза военного реванша нависла карающим мечом ненависти над федерацией. Содержит нецензурную брань.

Чаша слепых кукловодов

Глава 1

Князя знобило. С самого утра Святослав ходил по лагерю хмур и мрачен. Начало весны выдалось буйным, но лёд никак не хотел отступать. Негостеприимный Днепр давал князю внеочередную отсрочку, чтобы подумать. Наконец в начале апреля река освободилась от ледяных оков. Святослав не хотел больше ждать. Уйдя с Доростола налегке, отдав всех остававшихся у него пленных и часть добычи, он отправился в Киев. Получилось так, что до холодов князь не успел, пришлось зимовать в устье Днепра с остатками своей дружины. На зимовье просидел чуть ли не полгода и теперь торопился наверстать упущенное.

Плыл отряд на ладьях вот уже несколько дней. Святослав, чем ближе они приближались к столице Руси, тем становился задумчивее. Вчера они сделали первый привал перед большим Ненасытецким порогом. Дружина сгрузилась на берег. Некоторые дружинники и коней взяли с собой, чтобы они свежей молодой травки пощипали. Разбили походный лагерь, разожгли костры, нажарили мяса. Тревога из сердца князя-воина не уходила. От вина он отказался. Лёг спать вместе со всеми: в головах конский потник, меч рядом.

Поднимался князь одним из первых, вместе с восходом солнца. Пока дружинники готовили пищу, он стоял на берегу, наблюдая за бегом мелких серых холодных волн. Природа отходила от зимней спячки неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу. Бескрайние чумазые поля, непроходимые леса; весна, присолив порошком первой зелени, каждую ночь отходила обратно в заморозки.

— Что князь загрустил?

Святослав на голос не обернулся, он узнал его. К нему подошёл воевода Вельд, верный его военачальник, прошедший с ним последний, неудачный поход от Переяславца до Царьграда — туда и обратно. Могучий, похожий на столетний дуб, как все норманны, широкоплечий, невысокий, но длиннорукий воевода — первый в бою и первый на пиру. Его воинская удаль, пожалуй, уступала лишь мастерству князя. Его серые глаза — блестящие шары, смотрели из-под косматых бровей, излучая негаснущий огонь алчности разбойника, пришедшего в чужие земли грабить и убивать. Широкий ненасытный рот не могла срыть густая чернота бороды, нос, красноречиво намекающий на его главный порок, торчал вперёд красным трамплином.

— Всё ж домой с непустыми руками едешь. — Вельд встал с князем рядом, плечом к плечу.

— Что мне Киев? Там мать моя княжит. Она во Христа верит, а по мне такая вера для юродивых, а не для воинов. Мой дом в Переяславце, там все мои помыслы, там центр моей державы.

— Но ты же великий князь Руси.

— Я войну византийцам проиграл, это важнее. Не храбростью, да доблестью они её выиграли, а хитростью и золотом. Ничего, умнее станем. Два раза меня в одну волчью яму не заманят.

— Денег у них много, — с урчанием предчувствия удовлетворения извечного голода по злату, подтвердил Вельд.

— Что мне золото? Слава! Греки обманом выиграли, я в Киев возвращаюсь лишь для того, чтобы силы собрать. Обратно пойду, земли Болгарии верну. Вещий Олег прибил щит на воротах Царьграда, я же разобью их армии, возьму город, пленю императора. Тогда и поговорим.

— Гордо говоришь, правильно. Великое дело задумал, князь. Я с тобой. Верю, приведёшь нас к победе.

Святослав обернулся, посмотрел в упор на воеводу — глаза в глаза. Князь был одного роста с Вельдом, не столько кряжистый, сколько гибкий, сильный, неутомимый, побеждающий в схватках умением, а не при помощи грубой силы, хотя мощи тела ему было не занимать. Его выбритый череп украшал единственный длинный клок волос (позже такое мужское украшение стали называть оселедцем), на светлом лице выделялись свисающие ниже подбородка усы и раздавленный ударом вражьей палицы нос настоящего мужа войны. Глаза синие, глубокие, во время гнева темнеющие в бездонные омуты. Между бровями пролегала грозная складка. Настоящий славянин, гордость рода, гроза разномастной нечисти. Правитель, действующий мечом, прорубающим в стенах зла врата свободы — воли! Покоряя народы, он нёс им не порабощение, как другие завоеватели, а справедливость и выбор.

— Дело, Вельд, я знал, что могу на тебя опереться.

Святослав, положив свои ладони воеводе на плечи, крепко сжал, улыбнулся. Поняв, что разговор закончен, Вельд, приложив руку к сердцу, почтительно склонил голову, ушёл в лагерь, оставив стоящего у воды князя в раздумьях о великом будущем его рода.

Вельд искал норманна Рока, одного из самых своих приближённых людей. Вчера, после высадки на берег, он послал его вперёд с посланием. Рок уже должен был бы вернуться. На кону стояли хорошие деньги, греки уже дали немало и обещали ещё вдвое больше, если всё пройдёт удачно. Ну, где же Рок? Ага, вот и он. Молодой норманн как раз спешивался. Выпрыгнув из седла, он направился прямиком к воеводе. Подойдя, он, легко поклонившись, произнёс на своём бряцающим сталью языке:

— Они ждут.

— Хорошо. — Воевода отвёл Рока в сторону. — Сил у них хватит?

— Я видел много воинов, как они говорят — тьма. И их князь, по твоему совету, послал ещё за людьми.

— Иди. Вознаграждение ты заслужил.

Дружина Святослава, сев на корабли, отправилась в путь, плыли до вечера, на ночь решили остановиться: впереди их ждал трудный опасный участок реки, идти на него в темноте — не лучший выбор. Причалили к острову Хортица. Ещё на подходе к острову князь обнаружил, что идущие за первыми тремя ладьями корабли норманнов отстали. До заката Вельд со своими людьми так и не появился. Всего на острове оказались около девяноста человек из дружины — три четверти русские воины, остальные норманны.

Русский князь Святослав проснулся внезапно, как от грубого толчка-пинка невидимой руки-ноги. Сработало шестое чувство — дух хранитель. Князь вышел из-за валуна, который прикрывал его сон от ветра. Он спал, как всегда, вместе со всеми, на юго-западной оконечности острова, на маленькой возвышенности, откуда мог обозревать весь остров сразу. Солнце ещё не взошло, природа только ждала его появления, свет подсвечивал небо, но не освещал землю. Со всех сторон к острову, в утренних сумерках призрачной туманной хмари, плыли плоты и лодки, а по самому острову, в сторону дружины, из серого недосвета наползала чёрная туча. Печенеги! За их жизнями пришли враги. Выставленные на ночь дозорные были убиты лучниками: князь видел их тела, лежащие на берегу, а по ним шли, словно по брёвнам, кочевники печенеги (пацинаки, как их называли греки).

— К мечу!! — выкрикнул Святослав.

Воины, закалённые в бесчисленных сражениях, отреагировали на призыв вождя сразу. Они привыкли к войне, к её неожиданным поворотам, засадам, боям днём и ночью. Путь от сновидений к реальности занял секунды. Дружинники, обнажив мечи, встали вокруг князя. Сдаваться они не собирались. Умереть и убить как можно больше врагов. Смерть на поле боя стала их судьбой. Приближающихся на кривых ногах прирождённых наездников, жмущихся к земле кочевников, русские встретили синхронным ритмичным, с ударением на первую букву, боевым кличем:"АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ".

Вчерашние союзники в походе на Болгарию и дальше на Византию — печенеги, наступали всей ордой, наступали насколько это позволяла местность. Обрушивая лавину стрел за лавиной, они бросались на строй русских воинов, закрывшихся тяжёлыми червлёными, круглыми, формы обратной капли щитами. Сами кочевники, прикрываясь щитами, с нанесёнными на них изображениями чёрного ворона, рубились кривыми саблями, лезли вперёд, казалось, толпой лиц, озабоченных единой гримасой злобы и ненависти. Один против десяти, десять против одного. Вопли, звон мечей, горячее дыхание, ругань. Русичи — сильные, закалённые в боях воины, действовали, как братья, как одна мощная длань уничтожали врагов. Сошлось чёрное и белое, на острове билось воплощение неба и подземного царства, действующие, как объединённые в разумные противоположности племена-существа.

Вал из кровавого мяса трупов быстро рос у ног русских воинов. Мертвецы мешали соплеменникам павших кочевников. Раздался гортанный приказ их вождя, и трупы печенегов стали оттаскивать вниз к реке, освобождая себе доступ к дружине Святослава.

Наземь летели головы, руки, падали тела. Кровь лилась потоками, а количество врагов не только не уменьшалось, оно прибывало. Где-то за спинами кочевых людей прятался их хан, считающий себя кровником русского князя — Куря. Он предпочитал руководить сражением издали, не подставляя свою шею под острые мечи славян. Исход предрешён: так зачем рисковать?

Русские начали уставать, многие были уже несколько раз ранены, некоторые зарублены, но и живые, и мёртвые не сделали и шага назад. В отличие от своих врагов дрались русичи без диких воплей, так будто выполняли привычную тяжёлую работу, лишь изредка они ругали печенегов непонятыми для кочевников словами, звучащими для тех, как страшные заклинания.

Плечи отяжелели, на них словно положили христианский, выдолбленный из цельного ствола гроб. Отваливались запястья, ныла спина. Ноги пока держали. Реакция воинов притуплялась, лишь один их князь не знал усталости. В первых рядах он разил врагов хлёсткими ударами, бил с оттягом, коротко колол, рассекал печенегов наискосок, обезоруживал отрубая кисти. Святослав неистовствовал, но и он начинал думать о поражении.

Кочевники накатывали волна за волной, бились щит в щит, кость в кость. Лёгкое вооружение чёрных пацинаков давало им преимущество выносливости в долгом бою. Прорвались кочевники с правого фланга. Несколько поверженных русичей рухнули одновременно. Образовался пролом, куда хлынула тёмная масса, разделяя славянский отряд на две части — большую с князем во главе и малую, которую оттеснили вниз, изолировали от товарищей — в течение нескольких минут с ней покончили, всех русских убили. Они легли героями, забрав каждый с собою в долгий путь к богам, по несколько, сопровождающих их в поход на небо рабами, чёрных душ.

Русский отряд таял, славян становилось всё меньше. Наступил момент, когда Святослав дрался вместе всего с тремя последними самыми неутомимыми воинами. Образовав треугольник, основанием которому служил валун, они, отбросив изрубленные в щепы щиты, сжав меч двумя руками, отбивались из последних сил.

Пал один воин, второй, третьего озверевшие, избитые печенеги подняли на копьях. Святослав остался один. Имеющий с два десятка ран, он всё ещё сохранял силы и был способен к оказанию активного сопротивления. Гордо мотнув чубом, князь посмотрел вперёд, поверх голов его врагов. Над водой такое же величественное, бессмертное, великое, как славянский дух, вставало красным, пышущим яростью жизни шаром солнце.

Сабля поразила Святослава в спину. Прокравшиеся с тыла печенеги, более не встречая сопротивления, напали. Вместо того, чтобы обернуться, князь сделал шаг вперёд, махнул мечом, убил последнего врага, и сразу его самого поразило несколько клинков. Сталь вошла в грудь, в живот, ударила в плечо. Русский князь качнулся назад, но не упал, а осел и лёг на спину. Глаза остались открытыми, смотрящими в чистое голубое небо.

Наступил момент, когда Куря, растолкав своих печенегов, приблизился к телу Святослава. Постояв над ним, любуясь смертью врага, Куря неторопливо обнажил блеснувшую розовой искрой саблю. Взмах — и вождь кочевников за единственный клок волос на голом черепе поднимает на всеобщее обозрение голову Святослава. Раздаётся ликующий гикающий крик.

На годовщину гибели Святослава хан Куря закатил пир для широкого круга своих приближённых. Сидя в шатре, прибывая в прекрасном расположении духа, он начал пир, подняв чашу, наполненную до краёв красным вином. Серебряное основание чаши тянулось тройным переплетением стеблей, переходя в острые отростки, от которых отходила ажурная сетка, жадно обнимающая верхний свод человеческого черепа. Нижнюю челюсть удалили, часть кости с верхней челюстью тоже. Осталась пустая черепная коробка с выемками глазниц и треугольной, разделённой костяной перегородкой, дырой на месте носа. Череп перевернули, закрепили на серебряном основании, сделав его ритуальной чашей.

Куря, окинув взором ждущих его слов родственников и знатных пацинаков, произнёс:

— А вино из такой чаши… всегда будет слаще!

Печенеги одобрительно загалдели…

Глава 2

Арсений Рыбаков сидел в своём маленьком кабинете, который он с боем выбил из руководства Института Российской Истории под его проект исторического общества"Аркаим". Тридцатилетний кандидат исторических наук считал себя человеком не глупым и привлекательным. Действительно, он себе не льстил, продвигался по карьерной лестнице наверх смело, самостоятельно, без оглядки на авторитеты. Кандидатскую написал на основании материалов, полученных в последней экспедиции Бориса Климовича Ждановича на место раскопок Аркаима — города, как он считал, зарождения славянской (северной) цивилизации духа. Увлекаться темами дохристианской Руси он начал ещё, когда учился на истфаке МГУ, на кафедре истории России до 19-го века. Его увлечение закономерно привело к истокам, то есть к Аркаиму, как к месту сосредоточения силы, — началу всех начал.

Полевые летние кафедры стали для Арсения инструментом подтверждения собственных гипотез. Среди однокурсников он выделялся нестандартным мышлением и смелыми заявлениями, порой граничащими с антинаучной ересью. Над другим студентом бы смеялись, но Рыбакова побаивались. В отличие от студентов — будущих историков, он любил заниматься спортом. Да не просто каким-нибудь спортивным ориентированием, пинг-понгом, или бегом, Арсений ходил на кикбоксинг. Физически развитый парень, атлет среднего роста с пронзительным взглядом голубых глаз привлекал к себе всеобщее внимание, особенно особей женского пола. Ещё бы! Вкупе с глазами ему от матушки природы достались такие подарки, как гордая осанка, густые тёмно-русые волосы, римский нос, квадратный подбородок. Лицо имело круглую форму, отчего страдали щёки, визуально казавшиеся немного толще необходимого для эталона мужественности. Скулы через-чур выделялись, что в целом его не портило, а придавало его наружности запоминающуюся индивидуальность.

Коллегами девушками по кафедре он не интересовался, предпочитая искать любовных приключений на стороне, вдали от родных пенатов. Постоянной девушкой — Маргаритой, Арсений обзавёлся лишь на пятом курсе. С женитьбой не спешил, жил с ней гражданским браком. Её семья, как, впрочем, и его, беспокоилась по этому поводу, но ничего поделать не могла: молодая пара жила от них отдельно, снимая квартиру на юго-западе столицы.

Рыбаков блестяще учился, знал предметы его специализации не хуже преподавателей-профессоров. На академическом сухом пайке не сидел, доходил до всего своим умом. Искал, исследовал, сопоставлял, писал статьи. Публиковаться начал на третьем курсе. Начав с банального, он перешёл к сомнительному, а от него перескочил на фантастику. Его предположения требовали доказательной базы, без них все его обобщения по этногенезу славян выглядели диковато. Но не такой Арсений был человек, чтобы после первых критических отзывов маститых, признанных специалистов в деле отечественной истории поднимать руки вверх. Он собрал вокруг себя единомышленников, костяк которых составили студенты младших курсов, и вместе с ними отправился за материалами в поля. В каждой экспедиции кафедры Арсений принимал участие, на каждой конференции участвовал, все архивы облазил, всех специалистов затерроризировал. Его сподвижники не отставали от него в усердии. Умело направляемые Рыбаковым они все вместе и каждый по отдельности приносили пазлы искомой картины.

Работали с огоньком. Арсений поступил как хороший руководитель — подобрал ребят под себя. В его исследовательской группе состояло всего семь человек и со всеми ими он познакомился на занятиях по кикбоксингу. Историки, книжные черви и ходят кулаками махать!? Это чего-то да стоило. Характер у таких молодцов закалялся в противостояниях на ринге, а не в библиотеке. А вот основы знаний они получали из книг, которые добавляли и расширяли, приобретая опыт на полевых кафедрах, пользуясь интеллектом, как инструментом строительства зданий новых теорий.

Диплом Рыбаков защитил — защитил в составе его группы, на отлично, сделав его основой будущей кандидатской диссертации. Такой доскональной проработки темы выпускная экзаменационная комиссия от него не ожидала. Придраться было не к чему и его теория, которая у корифеев советской школы ещё два года назад вызывала снисходительную улыбку, отправилась в самостоятельное плаванье по морям академической науки.

Для звучности и значимости своей работы он придумал культовое название их коллективу, изучающему артефакты периода"призвания варягов на Русь". Таким названием стало — "Аркаим". Поступив в аспирантуру, Арсений продолжил исследования, расширив и углубив свои знания по предмету."Аркаим"стал полноценным историческим обществом, со своим уставом, целями, распределениями ролей, попутно растеряв менее стойких к житейским перипетиям товарищей. Во вновь сформированном обществе остались четверо — сам Рыбаков, Василий Хромов, Сергей Медов, Олег Солодов.

Василий, на два года младше Рыбакова, рассудительный, неторопливый, склонный к выстраиванию из разрозненных данных объединяющую их систему знаний. Он рано начал лысеть, волосы, как море при отливе, начали отползать к затылку, отчего его лоб стал довлеющей деталью всего облика. Полный от природы, с задумчивым лицом, туманным взглядом больших коричневых глаз Вася, тем не менее, мог за себя постоять. Недаром он в секцию вместе с Рыбаковым ходил. За ним числился всего один грешок. Ему для осмысления происходящего требовалось сознание крайней стадии растянутости. Вася, без зазрения совести, пользовался ЛСД, принимая кислоту за стандарт общения с космосом. В некоторые выбранные им для трипа дни (обычно выходные, но пару раз случалось, что и в разгар рабочей неделе пропадал), он уходил в свою тайную келью, на время проведения сеанса свидания с великим непознанным богом становясь монахом-отшельником. С девушками ему не везло. Три раза вроде бы загоралась искра отношений, но быстро тухла. Девушкам он был симпатичен как большой плюшевый мишка, а не как партнёр их сексуальных приключений.

Сергей Медов, похожий на Алан Делона, писал стихи про любовь: обычно писал, когда он не пользовался своим небольшим даром для соблазнения следующей девушки, в стол. Старше Василия всего на год, тревожимый беспокойством, идущим от его чресл, он вёл донжуанский счёт своим победам не на единицы, а на десятки. Кроме истории, в жизни его интересовали попки, грудки, ножки, губки. Особенно его привлекали женские попы. Сам он друзьям об этой его слабости говорил так:

— Люблю тяжёлые зады у девушек. Солидно выглядит, есть над чем поработать. Основательно так. На такой крепкой корме плавать и плавать. Девушки в 16–18 лет особенно круты. Они будто чувствуют свою обречённость на ждущие их впереди основы семейного долга. Поэтому они ведут себя так независимо, что меня очень привлекает. Пока девушки свободны, но подсознательно знают, что скоро их настигнет суровый рок мужского начала. Им и хочется этого падения с высоты невинности, и нет. Они сначала стремятся оттянуть миг потери свободы, а потом наоборот суетятся, чтобы его приблизить. Потом наступает регресс. Девушки становятся старше. Сохраняя и даже приумножая весь багаж знаний, полученных ими прежде, они блекнут, исчезают. Становясь похожими на своё отражение, они глупеют. Окончательно созрев, перестают меня волновать. Есть краткий миг между детством и зрелостью, в котором каждая девушка это принцесса. Но остаются воспоминания! Поверьте, это много. А что, в конце концов, остаётся от всего на свете? Многим девушкам везёт и того меньше — они и мыслей по себе в мужчинах не оставляют.

Сергей предпочитал девушек-студенток первых курсов. Правда, этим он не ограничивался. Часто, отбросив философию, он смело устремлялся за юбкой его возраста и даже старше. В погоне за новыми впечатлениями любые средства хороши.

Высокий, жилистый Солодов Олег — забияка по жизни. Фантазёр и борец за справедливость. Он не чурался уличных потасовок, отчего его лицо носило их отпечатки — несколько шрамов на лбу, подбородке и левой брови. Являясь одновременно членом нескольких обществ и политических организаций, включая экстремистскую Партию Русского Народа, он прилежно учился и любил историю. У него был сформирован свой неповторимый взгляд на вещи. С Арсением его связывала общность интересов, увлечённость древней Русью, в которой он видел вселенскую арийскую державу праведных язычников. Он и сам считал себя язычником. Его тело имело отличительные знаки его убеждений. Две татуировки: на икре правой ноги — стилизованный под лабиринт в круге славянский свастон, и на левом плече — суровый богатырь в шишаке с надписью под ним — "Слава Руси!".

В секции кикбоксинга он единственный из историков ездил на соревнования. Особых достижений не достиг. Зато по морде он мог накидать любому жлобу на улице, а на факультете чванливым хлюпикам от науки уж и подавно. Его побаивались студенты, а преподаватели не любили.

Арсений после аспирантуры устроился на работу в Институт Российской Истории РАН, туда же он всеми правдами и неправдами перетащил и всех троих оставшихся верных идее"Аркаима"соратников. За год ему удалось выклянчить под тему исследований фонды, обзавестись штаб-квартирой (этим самым кабинетиком, в котором он сейчас находился), развернуть кипучую деятельность. Изучали аркаимовцы не только российские источники о прошлом древней Руси, но и, пользуясь тем, что все владели иностранными языками, могли знакомиться с документами иностранных архивов в подлиннике. Рыбаков так вообще считался за полиглота, зная на отлично пять языков. Остальные историки знали по два языка, исключение составлял Солодов: он мог изъясняться и читать лишь по-немецки.

Об обществе узнали. К Арсению стали часто приходить на страничку общества в фейсбуке, на сайт, да и просто по почте разные предложения от весьма самобытных людей и организаций. Предлагали участвовать, как в просто обыкновенных нормальных делах, так и в акциях с толстым слоем налёта паранойи.

В дверь раздался стук. Арсений оторвался от экрана компьютера, поднял голову, произнёс:

— Да, войдите.

Дверь открывалась медленно, как от сквозняка, и пока не остановилась на полпути, в неё никто не заходил. В образовавшуюся щель чуть ли не впрыгнул мужчина средних лет в хорошем костюме — необычайно гибкий, стриженный под ёжика, с узким треугольным лицом, плоским носом почти без переносицы, с впечатляющих размеров чёрными глазами, засевшими глубоко в колодцах глазниц, отодвинутыми далеко к вискам. Вкупе с со сверхсерьёзным озабоченным видом курьера по особым поручениям, внешность незнакомца иначе как фантасмагорической назвать было нельзя. Улыбнувшись, он представился:

— Меня зовут Герман. Вот мои документы, — с этими словами он подошёл к столу Рыбакова и показал, раскрыв зелёную корочку, поднеся её к самым его глазам, не выпуская из рук.

Арсений прочитал:"Государственная Комиссия по Исторической Идентичности". — Краем уха Рыбаков о них что-то такое нелицеприятное слышал. Вроде бы комиссия контролировала все раскопки захоронений, в которых могли присутствовать останки правителей русского государства. Или это касалось только найденных артефактов? Сам он с комиссарами истории не сталкивался, потому что самостоятельно экспедиций не организовывал. Арсений со своим обществом всегда садился кому-нибудь из маститых исследователей на хвост.

Фамилию Германа разобрать не удалось: её первую половину скрывал длинный костлявый палец комиссара. В графе звания стоял прочерк.

— Да? — Арсений, оторвавшись от созерцания корочки, посмотрел на гостя, сделав выражения своего лица ожидающим разъяснений.

— Разрешите? — Герман указал на стул.

— Пожалуйста.

Усевшись, комиссар Герман замолчал. Почувствовав себя неуютно в собственном кабинете, Рыбаков через минуту ожидания нервно заёрзал на месте. Но выспрашивать-выпытывать о цели визита Германа не пришлось: он, цокнув языком, снова натянуто улыбнулся, и, не разжимая тонких губ, тихо заговорил:

— Арсений Николаевич, у нас к вам есть предложение. Но прежде, разрешите задать вам несколько уточняющих вопросов.

— Пожалуйста. — Начало беседы Арсения заинтриговало. И что это он мог такого натворить, чтобы им комиссия по идентичности заинтересовалась?

— Не скрою от вас, мы хорошо знаем ваши работы, ценим ваш профессионализм, вовлеченность в процесс. Нам интересен вектор направления энергии историка Рыбакова. Вы ведь увлечены первыми веками истории Руси, так?

— Не знаю уж чем я мог вас так заинтересовать. Да, мой конёк — теория происхождения славянской общности племён, которую в последующем, через несколько столетий, стали называть русским народом. Основанием теории служат артефакты, найденные при раскопках, их анализ и правильная трактовка происхождения.

— По вашему мнению, значение находок следует соотносить с культурой индоевропейских групп?

— Не совсем так. Скорее славяне и древние индоевропейцы произошли от одного корня.

— Так. Значит, признанные теории вас не удовлетворяют?

— Они устарели и не удовлетворяют современности.

— Отлично. Тогда какой момент в истории начала Руси вы считаете ключевым?

— Пожалуй, отказ от язычества в пользу православия.

— Для вас крещение Руси Владимиром является негативным моментом?

— Нет, просто определяющим. Русь стала менее воинственной, хотя воевать меньше не стала. Она лишилась большей части своей внешней агрессии, направленной на запад. Окрепли связи с востоком, возросла духовная зависимость от него.

— Что же Европа, по-вашему, была лучшим выбором?

— Ни в коей мере. Русь не делала выбора «или-или», она с самого начала являлась самобытной державой, независимой от суждений любых чужаков. Но с мировоззрением соседей она считалась всегда. Тогда восток приобрёл большую власть — от этого и сформировалась зависимость. Русичам приходилось отстаивать своё право на жизнь на занятой ими земле и не идти по пути многих племён, например, таких как готы или те же самые гунны, которым пришлось переселяться из-за демографического давления, оказываемого на них более агрессивными соседями.

Герман вторично цокнул языком: в дальнейшем оказалось, что цокать языком он любил, отмеряя важные вехи в разговоре или в происходящих вокруг него событиях.

— Арсений, считайте, что моё знакомство с вами состоялось. Теперь осталось вам познакомиться со мной. Я оперативный сотрудник комиссии по исторической идентичности. Сама комиссия занимается охраной государства, противодействуя атакам на нашу историю, не даёт шарлатанам культивировать в мозгах нации сорняки дикой лжи про русский народ. Мы создаём неразрывную цепочку преемственности между поколениями, оформляя её документами, находками, раскопками, экспертизами. Создаём единую систему доказательной базы — незыблемый монумент истории, позволяющий каждому рождённому в России ощущать сопричастность к делам великой страны.

— Хм. А я вам чем тогда интересен?

— Вы правильно определили ключевой момент истории Руси. По моему мнению, вы сейчас самый значимый специалист в области артефактов того далёкого времени и у вас больше шансов отыскать то, что нам всем так нужно. Потом, вы и ваша команда хорошо разносторонне образованные молодые люди, владеющие многими языками, а мне думается, что их знания в нужных нам изысканиях понадобятся.

— А что нужно?

— Есть вещи, обладающие собственной судьбой, ну совсем как люди. Отличие состоит в том, что вещи живут дольше. Иногда вещи и люди объединяются волей исторического случая в один культовый предмет, имеющий сакральное значения для целого народа. Скажу больше: такие предметы руководят историей народа, имеют могущество самого разрушительного оружия на свете и в то же время способствуют божественному созиданию. Всё зависит от того в чьих руках они находятся. К сожалению, вот уже тысячу лет, главным из таких мощных артефактов, непосредственно влияющий на ход истории нашей с вами страны, владеют неизвестные нам силы. Скорее всего, они сами не знают, что за предмет находится в их руках, иначе России давно пришёл бы конец.

— Странные вещи вы говорите, Герман. Из уст государственного чиновника они звучат, как антинаучное мракобесие.

— Конечно. Вас ведь тоже в чём-то подобном обвиняли?

— Да, ну и что?

— Не всё, что скрыто от нас, не существует. Кроме того, предмет, о котором идёт речь, несомненно, имеет наивысшую историческую ценность, сравнимую разве только со значением придаваемой Христианством Копью Судьбы или тому же пресловутому Святому Граалю.

— Вот как? О чём же идёт речь? — Каким бы не от мира сего не показался комиссар Арсению, он прежде всего был историком, и любое предложение, касающееся артефакта, стоящего в одном ряду с Граалем, не могло его не взволновать.

— Вы слышали что-либо о Чаше Смерти?

— Нет. А что это?

— А о чаше Святослава?

— Святослава… Вы имеете в виду чашу, сделанную из его черепа? — От непонятного трепета, охватившего в момент озарения, предчувствия ударов сердца будущих событий, Арсений привстал с кресла. Зрачки его расширились, он склонился вперёд.

— Эта чаша есть тот самый предмет, который для нас олицетворяет власть над государством русских.

— Так он давно потерян. Последним его владельцем числится хан Куря, убийца князя.

— По нашим данным от печенегов Чаша перешла к половцам, которые добивали уже остатки их племён. А вот, что было дальше — неизвестно.

— Угу. И вы хотите?..

— Да, совершенно верно, — предугадывая вопрос, ответил Герман — чтобы вы со своей группой помогли нам отыскать Чашу Смерти, которая для нас всегда была и будет Чашей Жизни.

— Это вызов. Непросто это. Мой девиз по жизни — "Только вперёд!", и всё же я никогда раньше и не думал отыскать Чашу. Как-то само собой разумеющимся было то, что она бесследно утеряна, а значит, уничтожена. Почему вы уверены, что она до сих пор существует?

— У нас есть свои методы. Не зачем вам захламлять разум непонятными терминами. Скажу лишь, мы имеем косвенные подтверждения из нескольких источников, что Чашей продолжают пользоваться, причём, слава богам, делают это не по её прямому назначению… Вы берётесь за поиски? Всей нужной информацией мы вас обеспечим, средства на поиски выделим, дадим допуск во все наши секретные архивы.

— Конечно, я согласен. Думаю, мои ребята тоже не откажутся от такого шанса. Надо только отпуск за свой счёт оформить. Чёрт, а на сколько брать?

— Берите на год, не ошибётесь.

— На целый год? Боюсь, наш директор нас тогда не отпустит. Принципиальный муж, не рохля.

— Не беспокойтесь, вашего директора я беру на себя. — Герман цокнул. — Есть одно условие.

— Какое? — насторожился Арсений.

— Вы принимаете меня в своё общество на должность неофициального консультанта. Ну что, будем работать вместе?

— По рукам.

Историк и комиссар соглашение между ними скрепили крепким мужским рукопожатием.

Глава 3

Папский легат Вильгельм ехал второй месяц по разорённой монголами Руси. Активная фаза набега окончилась несколько лет назад, а страна так и не восстановилась. Запустение разрушенных городов, кривые кресты заброшенных кладбищ, пепелища деревень встречали посла гробовым молчанием. То, что раньше на западе называли Гардарикой — страной городов, лежало в руинах. На севере, в районе Новгородской республики, да во владениях Даниила Галицкого ещё теплилась жизнь, а здесь, в землях плодородных, благодатных, население уменьшилось в десятки раз, было вынуждено прятаться, скрываясь от сборщиков податей в лесах. Причём грабили, как монголы, так и свои — служивые люди князей, борющихся за ясак на великое княжение. Поговаривали, что люди, сумевшие сохранить свои жизни, убежав на север, возвращаясь на кострища городов, не редко находили в печах соседей детские скелетики. Родители, зная о зверствах взявших на приступ город монголов, прятали малолетних детишек в печи. Закрывали их там и не возвращались за ними, потому что некому было возвращаться. Их убивали, а дети умирали в печи от голода в темноте страшного одиночества.

Эти бывшие русские земли требовали к себе внимания, требовали, ждали нового хозяина. Монголы не умели, не хотели работать, они умели только брать, а значит, надо пользоваться слабостью православных еретиков и поэтапно прибирать их земли под свой контроль. Но, удивительное дело, Русь разорена, смята, а её народ истово верит во Христа. Быть может, именно потому что люди страдали, они стали настолько религиозны. Каждого из местных жителей можно было назвать мучеником. Сам Вильгельм уже давно так не верил в бога: скорее он испытывал, как многие знакомые ему богословы, откровенную, но пока тайную симпатию к Нечистому.

Посольство состояло из семидесяти человек. Сам Вильгельм передвигался в повозке вместе со своими тремя помощниками, остальные — охрана и слуги, ехали верхом. В пути посол развлекал себя, уводя от грустных мыслей навеваемых открывающимся по обе стороны дороги пейзажем, чтением. Читал он запрещённую книгу — жизнеописание Бича божьего — Аттилы. Хроники, написанные неким римлянином, переметнувшимся на сторону варваров, прибывающим рядом с вождём его последние годы. Прошло восемьсот лет со дня смерти Аттилы, а его личность продолжала будоражить умы пастырей католической церкви, объявивших его первым воплощением Дьявола на земле…

Паннония, средний Дунай. Измученный тяжёлыми походами, мающийся неизвестной хворью, уставший от походной жизни Аттила сидел на троне в своём деревянном тереме-дворце. Ночные пиры никак не улучшали ситуацию, царь гуннов дряхлел на глазах. Болезнь пожирала великого Бича изнутри. Ему становилось трудно ездить верхом, держать меч. И всё-таки его воля по-прежнему сияла кровавой звездой, устрашающей врагов, а союзников делающей смирными. Он держался на этом свете, оставаясь на плаву лишь за счёт пугающей силы духа. От него исходило невидимое, но ощущаемое всеми, кто приближался к нему, тёмное сияние, подавляющее волю, заставляющее, признав его главенство, встать на колени.

Хотя его армия в последнем, проигранном гуннами сражении предстала не такой грозной, какой она покоряла Европу, ничего не было кончено пока Аттила оставался жив. Это хорошо понимали его друзья и ещё лучше враги.

Аттила разделил судьбу рядовых воинов, не имея внешних признаков разложения плоти, какие могли их враги наблюдать на лицах и телах простых солдат (отчего армию гуннов называли великим войском мертвецов), он болел той же болезнью, что и они. Зараза проникла в его кровь, распространилась в тканях, пустила корни в органы. Время воевало с телом и выигрывало. Аттила был обречён.

Резные двери-врата, украшенные фигурами драконов, волков, заморских чудищ, распахнулись, впустив в зал к своему повелителю на совет толпу высших военных вождей гуннов. Аттила сидел, одетый в простую белую холщовую рубаху до колен; на ногах мягкие сапоги. Его бритая голова с единственной, оставленной по традиции, прядью волос опустилась на грудь. Всю его позу можно было бы назвать вальяжной, пьяной, если бы не впечатление тяжести. Светлые, синие от природы глаза Аттилы (что среди его племени считалось редкостью, даром могущественных духов) потемнели, теперь они мерцали мраком чёрных колдовских топазов.

Вожди приклонили колени, встали: вперёд вышел гунн, кряжистый, плотный, кривоногий, как и большинство урождённых кочевых всадников, с тяжёлым затылком, миндалевидными глазами, медный от загара — военный вождь Донат. Аттила знаком дозволил ему говорить:

— Царь, завтра мы возьмём непокорный город. Месяц осады закончится нашей победой. Восстание в тылу будет подавлено.

— Этого мало, Донат. Их надо наказать, вырезать всё население Антиля под корень. Ты понял меня?

— Но они храбро сражались. В прошлом всегда были нам союзниками и в будущем дадут нам немало храбрых воинов.

— Ты оспариваешь мой приказ? — Аттила говорил мягко, вкрадчиво, но у знавших его вождей мурашки нехорошего предчувствия побежали по спине.

Донат не был из робкого десятка. Упрямый, настойчивый в достижении своих целей вождь, в тайне мечтал о лучшей участи, чем судьбы приближённого к трону исполнителя приказов немощного больного царя. Он не смог взять Антиль штурмом и пошёл на хитрость: Донату удалось договориться со старейшинами о сдаче города взамен на гарантии его слова о том, что жители не подвергнутся грабежу, а сами гунны получат хорошую, оговоренную заранее дань. Донат предпочитал ни с кем не согласовывать свои решения, а тем более делиться частью принадлежащей, как он считал, только ему добычи. Бич Божий о его переговорах с мятежниками ничего не знал и Донат не хотел, чтобы узнал. Его слово чего-то да значило в этой жизни и прежде всего значило для него самого. А уж то, что он бы не сдержал слово, сразу же стало бы известно всем. Вырезать до последнего человечка весь город непросто; обязательно оказался бы кто-нибудь, кто спасся и разнёс слух о подлости Доната. Об этом он знал хорошо. С ним сегодня сюда, в терем Аттилы пришли его лучшие бойцы — младшие вожди; он не страшился гнева слабеющего владыки.

— Кто я, чтобы перечить тебе? Но убивать всех неразумно. Ты и сам об этом знаешь.

— Ты отказываешься?

Выбора у Доната не оставалось, он сам, своей дерзостью, загнал себя в угол. Да, загнал, но и такой шанс подняться выпадает раз в жизни: Донат пошёл на обострение конфликта.

— Я принёс тебе победу. Что тебе ещё от меня надо?

Аттила с трудом встаёт с трона, хочет что-то сказать, но не успевает. Жесточайший приступ боли скручивает его, он вынужден схватиться за правый подлокотник трона. Кишки жжёт, пищевод наполняют горячие рвотные массы. Прославленный вождь гуннов блюёт. Тягучая, коричневая масса, наполовину состоявшая из крови, выплёскивается из его рта полноводной обильной рекой. Рвотная масса скверно пахнет, пузырясь, она растекается у подножья трона. Донат чувствует себя победителем. Что может сделать ему этот больной старик?

— Взять! — рывком распрямляясь, хрипит Аттила.

Из-за трона выходят три высоких сармата — телохранителя царя. Они вооружены кроткими копьями. Донат ухмыляется. Ха! Чем захотели его удивить? Не давая сарматам взять его в клещи, он первым обнажает меч, бросаясь в бой. Открытое неповиновение воле Аттилы! Бунт в стенах его хором!

Отразив быстрый выпад навстречу первого сармата, Донат, провернувшись вокруг своей оси, врубает меч ему в основание шеи. Тёплая кровь брызгает вождю на лицо. Наконец-то! Он снова в своей стихии. Ощущение горячей живой крови врага на лице действует на него словно боевой наркотик. Его нельзя убить, он стал самой смертью!

Падая на колени, Донат скользит под копьём второго телохранителя, вонзая ему остриё меча в живот, под кольчужную подкладку. С третьим сарматом Донат расправляется играючи: два ложных выпада и удар прямо в лицо. Когда воин теряет копьё, поднимая руки к глубокой канаве раны на лице, вождь разваливает его череп на две части кровоточащего грецкого ореха.

Место схватки остальные военные вожди гуннов окружили полукругом. Октар, Улдин, Руа, Вледа — они стоят, как волки, ждут. На бой со строптивым претендентом выходит сам ужасный Аттила. Сейчас он действительно ужасен: похудевший и подурневший, он, как выходец с того света, вооружившийся мечом и страхом. Спина прямая, рука тверда, болезнь его больше не мучает, а помогает, внушая ужас. Донат не из пугливых: перед собой он видит лишь отжившее своё, прошлое их рода. Прошлое требуется уничтожить, чтобы дать дорогу ему — дорогу будущему.

Лёгкой победы ожидает Донат, поэтому и не медлит, бросается в атаку сам, как привык действовать всегда. Противник его не встречает, Аттила, будто уклоняясь от боя, отходит. Для умирающей развалины он уворачивается поразительно быстро. За его передвижениями Донат не успевает. Что происходит? Его меч рассекает пустоту, свистит ветер, сталь тревожит воздух. Крови нет, нет и власти. Но почему? Бог Тенгрихан любит сильных.

Атака за атакой проводится Донатом впустую. Не слышно звона мечей, стонов и криков. Аттила делает незаметный шажок вперёд, всего один выпад и отрубленная правая кисть падает на пол, стучит меч, пальцы Доната разжимаются на рукоятке. Аттила приставляет к горлу предателя отточенную бритву своего меча. Всё кончено, бунт подавлен. Доната ждёт расплата.

В зал входят стражники — целый отряд преданных царю бесстрашных воинов.

— Сдерите с него кожу, а после отдайте его моим псам, — тихо говорит Аттила стражам.

Лишь только Доната утащили, Аттила теряет силу, он снова слабеет, в лёгких булькает, в глазах темно. С трудом он добирается до трона, падая на него живым трупом. Все военные вожди, наблюдающие сцену из божественной трагедии жизни антибога, скованы страхом, испытывают мистической трепет перед их предводителем, который для них не человек, а существо, пришедшее из мрачного подземного мира. Аттила поднимает веки, вожди понимают его без слов — он их отпускает, на сегодня всё: они избежали страшной участи сильнейшего среди них Доната…

Папский легат Вильгельм читал книгу, описывающую жизнь Аттилы с самого первого дня путешествия на восток. Миновав земли Руси, посольство запылило по степи. Его верными сопровождающими охранителями стали посланные Великим Ханом монгольские воины. Их количество было небольшим, всего около двух сотен, но этого было вполне достаточно, чтобы посольство избежало любых неприятностей в пути по дикой степи. Никто не посмел бы напасть на посла папы, зная, что он находится под охраной самого хана. Смотреть в степи, кроме как на каменных языческих идолов, было не на что. Каменные бабы, стоящие на вершинах немногочисленных холмов, смотрящие на восток, держащие в руках чаши, хоть как-то разнообразили впечатления от поездки. Но и идолы вскоре приелись. Посольство изнывало от скуки и летнего зноя.

До Орды оставалось, по словам сопровождающих посла монголов, три дня пути — достаточное количество времени, чтобы, не отвлекаясь на унылые пейзажи, дочитать историю Бича Божьего, чем Вильгельм с удовольствием и занялся.

Как умер царь достоверно никому неизвестно: автор его жизнеописания, хотя и прибывал с ним рядом, жил по соседству, в бревенчатом доме, в непосредственной близости к царским хоромам, питал фантазию слухами. Говорили, что Аттила истёк кровью на брачном ложе, чуть не утопив в ней свою новую, двадцать первую по счёту жену. Ходила сплетня, что царь в порыве пьяного отчаянья по собственному желанию напоролся на меч, изрубил себя, искромсал, пытаясь избавиться от болезни, выскоблить её из себя острой заговорённой сталью. Было ещё предположение, что Бич Божий скончался тихо во сне, перейдя в загробный мир добровольно, чтобы затем вернуться, вселившись в новое здоровое тело. В последнюю версию мало кто верил, слишком уж она мирно звучала из уст суровых воинов. Автор книги склонялся к мнению, что её придумали женщины — жёны Аттилы.

Как бы то ни было, Аттила умер. В его честь правящая верхушка гуннов закатила поминальный пир, на который пригласили знатных воинов, племенных лидеров, близких родственников царя, жрецов и колдунов рода. На пиру могли присутствовать только мужчины, включая мальчиков, женщинам же вход был запрещён под страхом смерти. Правил праздником торжества смерти шаман-отец всех гуннов Рукабед. Атакам Рукабед имел власть над соплеменниками, уступающую по воздействию на умы и души только влиянию царя: его слушались, к нему ходили за советом, ему верили. Поэтому то, что произошло на пиру, приняли, как должное.

Гости, всего сорок человек, сидели в том же просторном помещении, где девять дней назад стоял трон. Длинные столы были накрыты белыми льняными полотнами, на которых стояли серебряные блюда с едой, кувшины со сдобренным пряностями вином, хмельным пивом, сладкой медовухой. Во все напитки колдуны добавили магические порошки прозрения. Обычно доступ к снадобьям, открывающим врата тайны жизни и смерти, имели лишь представители гуннского духовенства, в этот же день к таинству приобщались избранные представители всего народа.

В центре стола оставалось пустое место, ожидающее главного блюда поминального пира. Люди степенно угощались, вели неторопливые беседы на отвлечённые темы.

Атакам стоял отдельно в дальнем конце зала, внимательно наблюдая, выжидая нужный момент для начала события перехода из царства живых в царство мёртвых, братания с духом Аттилы. Градус за столом повышался, хмель смешивался с действием магических трав. Опьянение постепенно уступало месту трансу. Поняв, что пора, Атакам хлопнул четыре раза в ладоши. Ожидающие его сигнала шаманы вошли в зал, неся на плечах серебряное блюдо — последнее ложе Аттилы. Тело царя лежало в неподвижном величии на овальном блюде, облачённое в золотые одежды, расшитые красными драконами. Царь сам так хотел, Рукабед лишь выполнял его посмертную волю, изложенную в тайном завещании, написанном магическими рунами.

Аттила занял на поминальном пиру достойное его сана место — в самом центре стола. Царская плоть была специальным способом подготовлена к ритуалу, она, избежав термической обработки, тем не менее приобрела свойства культовой еды. Царь выглядел живым, заснувшим и в любой момент готовым восстать со своей серебряной лежанки. Колдуны знакомые с потусторонними мирами поработали на славу.

Разделывал труп заранее сам Рукабед, а его помощники придали ему вид целостности. Теперь же он распределял культовую еду: мясо получили военные лидеры, внутренности — родственники согласно своему новому статусу и возрасту.

Голову Аттилы шаман-отец, отделив от туловища, унёс — из неё предстояло сделать Чашу Рода. Тот, кто будет владеть такой Чашей, тот будет править миром. А так как Чаша должна остаться у гуннов, то они и останутся властителями всех других народов на вечные времена. Вся мощь воли Бича Божьего перешла в Чашу. Владевший ею властвовал над миром единолично, не деля трон ни с кем другим. Повелитель и неограниченный догмами морали, советами приближённых, диктатор.

Получилось не так. Пировавшие на поминках один за другим скончались в течение трёх лет. Они заболели болезнью царя, и так как не имели воли Аттилы, то не могли долго ей противостоять. Все признанные вожди гуннов сгнили заживо. Оставшись без пастухов, заражённое царственным недугом стадо быстро погибло. Избежавшие заразной участи соплеменников рассосались по земле, ассимилировавшись в иные народы. Чаша Силы Аттилы переходила от одного вождя кочевого племени к другому и, в конце концов, была утеряна.

Дочитав книгу, Вильгельм получил очередное доказательство теории, выдвинутой французским епископом Долминусом, создателем тайной секты поклонения Рогатому повелителю — "Зелёная Рука". Он окончательно уверился в словах учителя о Чаше Силы, как о магическом предмете сосредоточении власти Сатаны на земле. Ему стало понятно, почему могилу Аттилы не удалось отыскать. Нет тела, нет и могильного кургана. Восход кочевых племён к вершине могущества, пришедших на смену гуннам, в частности — монголов, можно объяснить тем, что их ханы могли владеть чашей. Причем по своему невежеству они, вполне вероятно, не знали ее истинной сакральной ценности. Такое предположение о Чаше Силы на основе лишь косвенных фактов требовало тщательной проверки.

Вильгельм, отправляясь к хану, исполнял двойную роль: он являлся и посланником Иннокентия IV, и представителем церкви Чёрного Солнца. Раздел сфер влияния на Руси являлся хоть и весомым, но всё же поводом; истинная, главная цель заключалась в том, чтобы добыть Чашу. Последняя страница истории жизни и смерти Аттилы проштудирована Вильгельмом ночью, а посольство прибыло в Орду на следующее утро. Великий Хан ожидал гостей.

Миссия Вильгельма полностью удалась. Ему посчастливилось убедить Батыя и его старшего сына Сартака перейти в христианство. Правда, монголы выбрали учение несториан, которое католической церковью почиталось за ересь, но всё же успех в борьбе за души злых язычников был налицо. Оставалось сделать из них католиков, и тогда папа распространил бы свою власть далеко в Азию, не прибегая к затратам на дорогостоящие опасные крестовые походы. В переходе в христианскую веру помог случай, когда священник Иона, член посольства Вильгельма, его доверенное лицо, излечил от хвори сына Сартака просто прочитав молитву во здравие и приобщив его к святым мощам. Несомненно, Иона обладал даром целительства силой мысли, но одежды, внешняя атрибутика церкви сделали своё дело и после этого случая правители монголов были готовы отблагодарить любым доступным им способом, чем не преминул воспользоваться Вильгельм.

Вторую, тайную часть задания Вильгельм тоже смог выполнить. Став своим при семье хана, он собственными глазами увидел Чашу Силы в руках хана. Пользуясь доверием, задобрив Батыя и его сыновей богатыми подарками, посланными им папой, он исподволь вселил им в головы определённые мысли, которые вылились в ответное посольство монголов к папе.

В конце августа 1254 года ответное посольство монголов, возглавляемое нанятым Сартаком армянским клириком встретилось с папой. Папа обрадовался известию о смене ханами веры, написал Сартаку письмо, а вслед за этим выпустил буллу"В одиннадцатом часу". Все эти действия стали лишь видимой частью айсберга сговора католиков с кочевниками. Монгольское посольство доставило в резиденцию к папе дары, в числе которых была и Чаша Силы. События начали наворачиваться одно на другое словно грязь на колесо чумной телеги. Вскоре Иннокентий IV умер, а монголы, утеряв артефакт власти, перестали быть фатальным фактором судьбы для русских земель, так и не став католиками. Лишь тот факт, что Русь была разрушена до фундамента, не позволил ей подняться еще на протяжении двухсот лет. Кочевники продолжали эксплуатировать достижения Чингисхана и дали начало многим династиям востока. И хотя во главе них продолжали появляться сильные лидеры, такие как Тамерлан, их активность лишь отчасти падала на Русь тлетворной тенью столетнего ига.

Глава 4

Рыбаков Арсений нашёл след перемещений артефакта в четвёртом по счёту архиве; как это ни странно, им стал Военный Архив Российской Армии, что хранил свои основные фонды на Фрунзенской. Тотальное здание для масштабных обобщений. На полках его хранилищ ждали своего часа немало тайн, одной из которых для Арсения стала ниточка скудных второстепенных свидетельств о странствиях и остановках Чаши в средние века. С тщательно изученным и отобранным материалом он пришёл к остальным исследователям, которые дополнили его выводы своими хоть и косвенными, но важными данными.

Собрание общества"Аркаим"происходило в новом офисе, снятом Германом (сам комиссар на нем тоже присутствовал, как и на всех предыдущих). Главным вопросом повестки дня стал извечный вопрос русской цивилизации с немного изменённой формулировкой — "Что делать дальше?". Закончив обобщающий разрозненные факты доклад, Арсений сказал:

— Выходит, что артефакт может находиться в одном из хранилищ Ватикана.

— Сень, это предположение объективных доказательств не имеет, — выступил оппонентом словам Рыбакова Василий Хромов.

— Вполне вероятная история, если посмотреть на факты через призму событий. — Герман поверил в гипотезу Арсения.

— Полковник, ты не прав, — ответил ему Олег Солодов. У них с комиссаром с первого дня знакомства не заладились отношения. Оппозиционный, по сути, к любой власти, Олег видел в Германе опричника, душителя свободы. Каждый раз встречаясь с ним, он не мог сдержать чувств, идя на открытый конфликт. Чтобы не говорил Герман, это вызывало у Солодова рвотную реакцию.

— Вам бы лучше помолчать, — цок языком, — когда старшие разговаривают.

— Ты мне не старший. Понял? — Олег заводил сам себя.

— Спокойно. Сначала предлагаю решить, что мы можем предпринять дальше. — Рыбаков хотел разрядить батарею возникшего напряжения и двигаться в конструктивном направлении поисков, не скатываясь в противостояние отдельных личностей.

— Не плохо бы было прокатиться в Италию, — заложив руки за голову, мечтательно промурлыкал ходок Медов.

— Согласен с Сергеем, считаю нам нужно искать в том направлении, — поддержал идею Герман. Правда, Герман рвался за границу за Чашей, а Медовом двигала страсть к новым впечатлениям в сексе. Чужие красотки манили его: их хотелось трогать, обонять, любить, как бог на душу положит.

Решение о поездке в Ватикан приняли четырьмя голосами против одного воздержавшегося. Формальность голосования объяснялась тем, что, в конце концов, музыку заказывал Герман, он же оплачивал все расходы и получал все нужные разрешения на посещение иностранных архивов.

Офис"Аркаима"базировался на пятнадцатом этаже Бизнес-Центра Мировой Торговли. При выходе поисковиков из стеклянных, крутящихся дверей произошёл неприятный инцидент. Олег, не забыв своего поражения, затаил злобу на комиссара. Проходя вместе с ним двери, он легонько, будто случайно, подтолкнул Германа в спину, тот хоть и удержался на ногах, но крепко ударился об стеклянную перегородку. Герман все понял. Привычки терпеть хамство у него предыдущая жизнь не выработала, и он, исходя из законов жизни индивидуума внутри любой мужской группы, предпринял действие противодействия. Он обязан был доказать превосходство и снять вопросы. Подойдя к Олегу, он что-то сказал ему вполголоса, который, услышав его слова, радостно закивал, после чего почтенное общество аркаимовцев разъехалось по домам собирать вещи в дорогу.

Через четверть часа на стоянку БЦ вернулись автомобили Германа и Олега. Им предстояло выяснить отношения в стиле настоящих мужчин. Определившись с местом рукопашной дуэли, они вместе пошли к естественному рингу — утоптанной площадки в маленьком парке по соседству, используемой местными жителями для выгула собак.

Герман встал напротив Солодова, в трёх шагах от него.

— Начинайте, Олег, не стесняйтесь.

— Ум-м. Признаться, я несколько был удивлён предложением разобраться, как мужчина с мужчиной. Предупреждаю, если ты надеешься меня удивить вашим секретным гэбэшным кунг-фу, то просчитался. Я с детства в теме уличного мордобоя. Так что лёгкой прогулки с очкастым историком по полям пиз*юлей у тебя не получится.

— Учту. Может быть, мы начнём уже? По-моему, хватит языком болтать.

Олег пожал плечами, хрустнул шейными позвонками и, прыгая в челноке, пошёл на комиссара, а тот и не думал отступать. Он просто стоял, опустив руки. Для бойца, периодически выходящего на ринг, открытая стойка Германа представляла собой лакомый кусочек — неподвижную мишень для его дробильных ударов. Ну и Солодов зарядил. Разножка, прыжок вверх и разящая нога летит в голову. Противник Олега так и не ушёл с линии нападения, напротив, он сделал неуловимое движение вперёд. Подошва ботинка, не достигнув головы, не до конца распрямившись, попала Герману в грудь. Нога, потеряв силу ускорения, угодила словно в рыхлое тесто, как прилипла. Герман подхватил пятку, вывернул в сторону, отбросил Олега в сторону. Разозлившись, аркаимовец попёр вперёд красногвардейским бронепоездом, стреляя с обеих рук, добавляя лоу-кики и заканчивая комбинации ударами коленей по корпусу. Комиссар по-прежнему защищался необычным способом: не отходя, а идя навстречу ударам, принимая их, проваливая, а затем отталкивая. Передвигался Герман в аритмическую раскачку так, что Олегу никак не удавалось угадать, где он окажется в следующее мгновение. Схватка закончилась неприлично быстро: Герман зашёл боевому партийцу за спину, запрыгнул на него, обвил талию ногами, а шею руками — четверть минуты и Олег отключился. Его так молниеносно лишили кислорода, задушили до состояния просмотра мультиков, что он ничего не понял. Придя в себя, он с минуту не соображал, где он находится и что с ним происходит; затем встал на ноги. Герман стоял тут же невдалеке; смотрел на реку. Увидев, что Олег очухался, приблизился, уставился этим своим неизменным немигающим гипнотическим взором и произнёс:

— В дальнейшем хамить не советую, нам с вами ещё работать. Очень бы не хотелось раньше времени с таким знающим специалистом расставаться, — сказал и, не дожидаясь ответа, зашагал к выходу из парка.

Олег не страдал недугом злопамятства, ему начистили рыло по всем правилам уважаемого им хольмганга, разве звериной шкуры под ногами дерущихся не хватало, да боевых топоров в руках. В этот раз воины обошлись без холодного оружия на дуэли и то хорошо. Противник Олега, предположительно, владел неизвестным ему боевым искусством. На самом деле так оно и было. Герман изучал дисциплину боя — в широком понимании этого слова, под названием — Гагана. Новейшая разработка охранного отдела комиссии по идентичности — Гагана, позволяла перемещаться на поле боя в определённом рваном темпе, постоянно меняя позиции, уходя с линий обстрела, выживать, а затем уничтожать врага с наибольшей эффективностью. Ни секунды лишнего ожидания: если и происходили паузы, то они обуславливались предсказанием общего разворота событий. Сознание в состояние предсказания ближайших действий противника непосредственно в бою. Точность, меткость стрельбы, постоянство действия силы, неожиданность, скорость, — основные постулаты боевой дисциплины Гагана в любом сражении.

Через два дня Герман принёс аркаимовцам заграничные паспорта, плюс — все разрешения, запросы, обоснования на посещение секретного архива Ватикана. В документах были указаны незнакомые фамилии, но вклеены правильные фотографии. Выходило так, что в Комиссии по Исторической Идентичности заранее подготовились к возможному развитию событий, предугадав, что членам общества придётся в поисках Чаши ЖиС (Жизни и Смерти) выезжать за рубеж.

Ватикан — это особое место, где сама атмосфера располагает к духовным прозрениям. Например, Арсений чувствовал сгущающееся, материализующееся в его нервных клетках напряжение прямо из прозрачного ватиканского воздуха. Здесь было не так, как в православных храмах и церквях — легко и светло на душе: в Ватикане ощущалась тревога. За каждым поворотом ему чудилось нечто скрытое непотребное. Но вот компания из четырёх аркаимовцев и одного комиссара заворачивала и ничего особенного, кроме спешащих по своим делам священников и красноголовых кардиналов, их взорам не открывалось. На время тревога отпускала из своих холодных когтей сердце, чтобы уже на следующем повороте, перед следующей закрытой дверью накатить с новой силой.

В секретный архив Ватикана отправились трое — Рыбаков и Вася Хромов, как знающие итальянский, и Герман, как знаток латыни. Разрешения на изучение архивов у группы аркаимовцев имелись на всех пятерых, но так как двое — Олег и Сергей Медов, не умели читать ни по-итальянски, ни по латыни, их отпустили на денёк туристами осматривать достопримечательности.

Площади, площади, площади, величавые соборы, церкви, отшлифованное западными ценностями, выхолощенное католическое духовенство с восковыми лицами чиновников их западного бога, и опять площади. Всё не так, как дома. Пока аркаимовцы, оставшиеся не удел из-за своего невежества, бродили, глазели на нескончаемые достопримечательности, их товарищи работали в поте лица. Прикрывшись чужими фамилиями, они с головой ушли в работу. В их изысканиях им существенную, ключевую помощь оказал Герман: обладая звериным чутьём, он угадывал направления поиска, точно определял промежутки исторических эпох, и почти никогда не ошибался. Всю работу Арсению с командой удалось закончить в четыре дня. Он нашёл то, о чём и не мечтал. След Чаши показался на бумагах тринадцатого века, потом нырнул во тьму, чтобы появиться уже в конце тридцатых годов двадцатого века.

Глава 5

На этот раз проводил чёрную мессу сам Папа римский Иоанн XXIII. Чтобы воззвать к хозяину — вызвать Люцифера, требовался первосвященник. С собой папа, — в миру разбойник и морской пират Бальтазар Коса, — принёс Чашу Силы. Такому могучему артефакту отводилась центральная роль в мессе. Все прежние неудачные попытки связаться напрямую с дьяволом сановные сатанисты объясняли недостатком инструментов и оказываемого князю тьмы почтения. Теперь же сам папа, с недавних пор занявший пост магистра секты"Зелёная Рука", приклонял колени перед первородным злом. Через сто пятьдесят лет после того, как Чаша оказалась в распоряжении католической церкви, только сегодня удалось ею воспользоваться по прямому, как думали сатанисты, назначению. Для папы были открыты двери любых хранилищ, и он без зазрения совести пользовался привилегиями своего сана.

Месса происходила в осквернённой церкви. Стрельчатые окна занавешены. Пропускала свет полнолуния первого понедельника осени цветная розетка, наблюдающая за происходящим в храме кощунством оком, лишённым век. Иоанн XXIII с непокрытой головой облачился в коричневую ризу, на которой спереди была изображена нагая блудница верхом на жирном борове, а сзади та же блудница стояла на четвереньках, и уже боров восседал на ней, разместив на её спине впечатляющие своими размерами кабаньи причиндалы. Коста стоял на амвоне перед алтарём, на котором лежала обнажённая, одурманенная колдовским зельем невинная девушка монашка. Между её мерно вздымающихся грудей стояла Чаша Силы, олицетворяющая собой потир.

Окропив девушку забродившим красным вином, священник разложил на её животе, ставшим алтарём, предметы чёрного ритуала. Папе внимала многочисленная паства секты, стоявшая внизу. Не меньше пятидесяти человек, посвящённых в тайны высшей ступени"Зелёной Руки"церкви"Чёрного Солнца", пришли сегодня, чтобы отдать свои души дьяволу. Знатные синьоры и синьорины, растленные монашки, нимфетки, приведённые специально на ритуал в качестве мяса, епископы, маньяки и даже один палач. Мужчины и женщины стояли босиком. Чёрные рясы прикрывали их голые тела. Они возносили хулу господу, сквернословили, протягивая руки Козлу, готовые к срамному поцелую и любому преступлению.

Взяв с алтаря-живота переписанную некромантом на сатанинский манер библию в переплёте из волчьей шкуры, священник раскрыл её посередине. Страницы книги имели цвет с одной стороны чёрный, а с другой — алый, буквы текста на такой подложке выглядели белыми, извивающимися на бумаге червяками.

Произнеся три раза:"Да падёт его кровь на нас и детей наших! Козёл наверху, Козёл вверху!", — Иоанн приступил к чтению книги бытия задом наперёд. Как только его голос возвысился под своды храма, мрачно, глухо, мощно зазвучал барабан — "Туб…. Туб…. Туб…. Туб….". Чёрные свечи, изготовленные из сала казнённых преступников, вспыхнули высоким зелёным пламенем, закоптили прогорклой вонью; перевёрнутый крест, висящей на стене за алтарём, осветился снизу — литургия во славу Нечистого началась.

Иоанн всё убыстрял чтение, слова сминались в зловещий бубнёж, его паства вторила ему заклинаниями: возвысив голос до крика, он схватил с живота монахини горсть красных треугольных просвир и кинул в толпу. Люди, войдя в транс, кинулись их подбирать. Как только кому-то удавалось схватить просвиру, он сразу запихивал её себе за щеку и начинал жевать. Они все отлично знали из какой пакости делали извращённый аналог причастия. Знали, что готовят его из муки, менструальной крови, гнилой спермы, кала и дурмана, но всё равно страстно разжёвывали его, смаковали, жадно заглатывали, как какую-нибудь восточную сласть. Папа продолжал кидать пригоршнями красную просвиру до тех пор, пока сектанты не насытились. Тогда он достал из кармана распятие, кинул его себе под ноги. Его примеру последовали и остальные. Визжа, улюлюкая, брызжа слюной, сатанисты прыгали на распятьях, плевались, а некоторые били символы веры ножами.

Монотонное безумие мессы продолжалось, хотя Иоанн и прекратил чтение: эхо голосов шло от стен, будто изнутри стен, наполняя пространство церкви звуками накатывающего на рассудок затмения. Первой жертвой на чёрной мессе стал белый кот, его ведущий священник, достав из-под алтаря, убил ударом в сердце острой иглой ритуального кинжала. Жертвоприношение происходило над телом плавающей в тумане наркотических грёз девственницы. Кровь обрызгала её лицо и грудь. Выжав из кота несколько струй в чашу, колдун затребовал себе новую жертву. Его прислужники привели к живому алтарю белого ягнёнка, которого постигла участь кота, — ему перерезали горло, немного крови вылили в чашу, а остальной оросили плоть монашки.

Подготовительные действия окончены, старший помощник колдуна выносит плачущего младенца и с поклоном передаёт его Иоанну. Взяв мальчика, колдун бережно укладывает его на освобождённый от прочих предметов живот девственницы и произнеся:"Козёл наверху, козёл внизу! Козёл внизу! Козёл наверху!" — одним движением вспарывает младенца от паха до горла. Детский рёв сразу смолкает, а толпа, наоборот, вопит в экстазе что есть мочи. Кровь ребёнка переходит в Чашу. Прислужники незаметно уносят трупы.

Колдун, подняв Чашу над головой, спускается к пастве. Он первым пробует потир на вкус; сделав два больших глотка, он отдаёт Чашу. Сектанты по очереди прикладываются жадными слюнявыми ртами к чаше, пьют, дуреют, оголяются. Чёрный священник возвращается на место, он тоже вслед за всеми, разоблачившись, ложиться на живой алтарь, открывая путь к всеобщему совокуплению богомерзкой оргии. Одурманенных монашек и дворянок трахают неестественным образом, раскорячив прямо на полу, завалив на ступени, ведущие к алтарю, у стен, в проходах и на лавках. В исповедальнях проходят акты тошнотворного мужеложства. Там процессом дирижирует сам мэтр палач, изувер и гомосексуалист. Это от него секта получает на проведение ординарных ритуалов и шабаши части трупов, это он поставляет сало для чёрных свечей, призрачно озаряющих сейчас всё творящееся непотребство в стенах осквернённой церкви.

Люди сходят с ума: они не просто занимаются извращённым сексом, они добровольно идут на саморазрушение. Сатанисты кусаются, царапаются, сдирают с партнёров кожу. Все в крови, испытывая боль, запретное наслаждение, они собой, своими действиями призывают Сатану. Но ко всем их воплям дьявол остаётся глух. Тьма поглощает всё. Рогатый князь так и не появляется, не показывает его верным последователям свой козлиный лик. Неудача объясняется просто — не та Чаша, а значит, и не тот результат.

Глава 6

Пришлось команде искателей отправиться из Ватикана прямиком в Германию. По документам секретного архива выходило, что в 1939 году за чашей в Ватикан прибыла группа нацистов из Германии. Чтобы там кто ни говорил, а связи между католической церковью и идеологами третьего Рейха были крепки. Западная церковь, в общем-то, во время второй мировой войны не осуждала ни холокост, ни геноцид славянских народов. Отцы церкви, если и не испытывали симпатии к фашистским лидерам, то во всяком случае к их идеям относились лояльно. Находясь в окружении собственных итальянских фашистов, штаб-квартира папы шла на всяческие уступки и покровителям, важнейшим союзникам Муссолини из Рейха.

По наводке некого эзотерика, мистика Отто Рана, посвятившего жизнь поиску Грааля, руководитель исследовательского отдела раскопок общества Аненербе (детище Германа Вирта) доктор Герберт Янкун — приемник Рольфа Хене, в составе группы эсэсовцев, заручившись покровительством фашистского Рима, посетил Ватикан. Что там себе фантазировал Ран неизвестно, но Янкун целенаправленно ехал именно за Чашей Силы. Поиски Грааля для поддерживающего миф, фактического руководителя Аненербе (Наследия Предков) Генриха Гиммлера являлись красочным занавесом, скрывающим от чужих глаз его истинные цели. Да и Грааль, как орудие манипуляций сознанием христианского большинства Европы, не помешал бы, но настоящую власть давала Чаша Силы. Обсуждали поиски артефакта, сделанным гуннскими шаманами из черепа Аттилы, только в Вевельсбурге крайне узким кругом посвящённых, да и то — шёпотом. Гиммлер, можно сказать, отстроил старинный ренессансный замок Вевельсбург под резиденцию СС заново, затратив на отделку и восстановление небывалые по тем временам средства.

Конец ознакомительного фрагмента.