Вероника Спидвелл. Интригующее начало

Деанна Рэйборн, 2015

Англия, 1887 год. Похоронив обеих тетушек, молодая исследовательница Вероника Спидвелл планирует посвятить свою жизнь науке и путешествиям. Однако, вернувшись с печальной церемонии, она обнаруживает у себя дома взломщика, который к тому же пытается ее похитить! И лишь своевременное вмешательство загадочного немецкого барона избавляет девушку от печальной участи. Ее спаситель уверен, что Веронике грозит опасность, и предлагает уехать с ним в Лондон, пообещав там раскрыть все карты. Но стоит им приехать, как барон оставляет девушку в мастерской своего друга Стокера и исчезает. Наутро Вероника и Стокер узнают из газет, что барон убит, причем полиция подозревает Стокера – у молодого человека на редкость плохая репутация… Вынужденные скрываться, Вероника и Стокер поневоле оказываются втянуты в водоворот событий – как забавных, так и пугающих.

Глава вторая

Шагая по тропинке к коттеджу «Королек», я вдруг осознала, какой легкой стала моя поступь. Нужно быть благодарной Клаттерторпам, — подумала я. Я чувствовала себя немного вяло после долгих мрачных месяцев, когда уходила тетя Нелл, но визит к викарию очень меня взбодрил. Мой характер всегда проявлялся в полной мере, когда кто-то пытался мне помешать; бедные тетя Нелл и тетя Люси узнали это на собственном горьком опыте. Я была упрямым, своенравным ребенком и, повзрослев, начала осознавать, чего стоило этим двум старым девам приспособиться к нему и найти для него место в своей жизни. Именно поэтому, став старше, я прилагала все усилия, чтобы обуздать свое упрямство и быть с ними веселой и спокойной. И по этой же причине мне пришлось в конце концов спасаться бегством: при каждом удобном случае я меняла Англию на тропический климат, где могла предаваться своей страсти к лепидоптерологии. Во время первой же экспедиции по изучению бабочек, которую я предприняла в возрасте восемнадцати лет (тогда я месяц прожила в Швейцарии), я обнаружила, что мужчины могут быть почти так же интересны, как мотыльки.

Совершенно неудивительно, что я испытывала по отношению к ним такое любопытство. Ведь я выросла в доме, населенном исключительно женщинами.

Дружба с противоположным полом активно не поощрялась, и единственными мужчинами, кто хоть изредка показывался в наших дверях, были те, кто олицетворял собой важные профессии: врачи и викарии в выцветших черных плащах, с мрачным выражением лица. Деревенские мальчишки и кузнецы в кожаных фартуках были строго за пределами моего общения, и когда прекрасный экземпляр этого пола предоставил себя для более близкого изучения, я поступила так, как поступил бы всякий хороший студент-биолог. Первый поцелуй мне обеспечил пастух в лесу неподалеку от Женевы. Я наняла его проводником на альпийский луг, где можно было бы с пользой применить мой сачок для ловли бабочек. И пока я нацеливалась на Polyommatus damon, он нацелился на меня, и вскоре поцелуи показались мне даже лучшим развлечением, чем бабочки. По крайней мере, на один вечер. Этот опыт принес мне огромное удовольствие, но я ясно осознавала, с какими проблемами могу столкнуться, если не буду в достаточной степени осторожна. Вернувшись в Англию, я досконально изучила устройство своего организма и, вооружившись необходимыми знаниями и предосторожностями, а также экземпляром крайне информативного «Искусства любви» Овидия, в полной мере насладилась новым исследованием бабочек и еще более — незаконными удовольствиями.

Со временем я выработала ряд правил, от которых никогда не отступала. Хоть я и позволяла себе легкие увлечения во время путешествий, но никогда не пыталась вступать в отношения в Англии или с англичанами, не допускала свободы в обращении с женатыми или обрученными джентльменами и ни с кем не поддерживала переписку по возвращении домой. Моими трофеями становились холостые иностранцы, привлекавшие меня своим обаянием, красивой внешностью, а также обходительностью. Это были курортные романы, легкие и недолговечные, как пух на одуванчиках, но от этого приносящие не меньшее удовольствие. Я безмерно наслаждалась ими в путешествиях и каждый раз возвращалась в Англию отдохнувшей, насытившейся и в прекрасном расположении духа. Я была бы счастлива рекомендовать такие занятия любой девице из круга моих знакомств, но достаточно хорошо понимала всю тщетность подобных предложений. То, что для меня было лишь полезными для здоровья упражнениями и милым флиртом, считалось ужаснейшим грехом для дам наподобие миссис Клаттерторп, а мир был полон Клаттерторпами.

Наклонившись, чтобы сорвать веточку ракитника, я подумала, что скоро все это останется в прошлом. Его лепестки пылали ярко-желтым цветом, напоминая о том, что скоро наступит долгое солнечное лето, которое я проведу не в Англии, — осознала я со смешанным чувством. Всякий раз перед началом нового путешествия я ощущала прилив ностальгии, острой, как игла. Эта поездка должна занести меня на другой конец земного шара, на край Тихого океана, и, вероятно, на долгое время. Я провела долгие холодные весенние месяцы у постели тети Нелл, накладывая горчичники и читая вслух духоподъемные романы, и все это время мечтала только о жарких, душных джунглях на острове, где над головой порхают бабочки размером с ладонь.

Мечты хорошо отвлекали меня от вечного недовольства тети Нелл. Она была то раздражительной, то мрачной, негодовала на то, что умирает, и испытывала отвращение, оттого что не может сделать это быстрее. Доктор прописал ей большие дозы морфина, и она редко бывала в ясном сознании. Много раз я замечала, что она смотрит на меня, губы приоткрыты, будто собирается заговорить. Но не успевала я вопросительно приподнять бровь, как она вновь закрывала рот и отсылала меня. Так продолжалось до тех пор, пока ее совершенно неожиданно не настиг последний приступ; тогда она пыталась заговорить, но поняла, что уже не может. Лишившись речи, она пробовала писать, но ее руки были очень слабы, непослушны после удара, который и сковал ее язык; она так и умерла с чем-то недосказанным.

— Скорее всего, она хотела напомнить мне, что нужно заплатить молочнику, — сказала я, вставив веточку ракитника в петлицу. Но я оплачивала счета за молоко так же быстро и эффективно, как вообще все, что я делала в последние месяцы. Все дела с доктором, мясником и пекарем уже были улажены. Я оплатила аренду коттеджа до конца квартала на Иванов день. Большая часть мебели была вывезена и продана, осталось лишь несколько предметов, бывших в коттедже изначально: пара стульев, кухонный стол, страшно вытертый ковер да жалкий натюрморт, будто бы написанный человеком, не выносившим фрукты. Все имущество Харболлтов и последние из бережно собранных мною бабочек были проданы, чтобы спонсировать мою следующую экспедицию.

Все, что мне оставалось сделать, — это взять свой небольшой саквояж и оставить ключ от дома под половиком. При условии, конечно, что я смогу найти ключ. Народ в деревне удивительно свободно относился к таким вещам, как ключи, и к тому, чтобы дожидаться приглашения, — отметила я, остановившись у порога. Дверь коттеджа была приоткрыта, и я почти не сомневалась в том, что одна из деревенских матрон воспользовалась моим отсутствием, чтобы заглянуть ко мне со сладким или мясным пирогом мне на ужин. Тетя Нелл не была настолько популярна, чтобы собрать на свои похороны обитателей Литтл-Байфилда, но подходящая незамужняя девица могла привлечь к себе их всем скопом, с бисквитами и утешениями или, того хуже, непристроенными сыновьями. «Невестка с хорошими навыками сиделки стала бы огромной удачей для любой старой вдовы», — с содроганием подумала я. Я распахнула дверь, готовясь исполнить свой долг и предложить чая, но приветствие замерло у меня на губах. Гостиная была совершенно разгромлена, ковер — усыпан обломками плетеного кресла. Единственная картина (посредственный натюрморт) была изрезана, а рама — разбита в щепки; подушки при оконного диванчика вспороты, и пух из них до сих пор лениво кружил по комнате.

Когда мой взгляд упал на оседавшие на пол перья, я осознала, что, кто бы все это ни сотворил, он был здесь всего несколько минут назад. И тут же из кухни послышался скрип. Я была не одна.

Мысли так быстро пронеслись в моей голове, что я не успела все как следует обдумать. За моей спиной была открытая дверь. Я вошла бесшумно. Чтобы сбежать, мне достаточно было повернуться на каблуках и выскользнуть на улицу тем же путем, что и пришла. Но вместо этого моя рука будто по собственной воле потянулась к стойке для зонтиков и вытащила оттуда меч — трость, приобретенный мною в Италии.

Сердце забилось в предвкушении. Меч-трость был серьезной вещицей, сделан из хорошего, крепкого дерева. Я нажала на кнопку, чтобы приоткрыть футляр, и клинок высвободился с легким сопротивлением. Само лезвие притупилось, ведь уже несколько лет никто не натачивал его и не смазывал маслом, но мне приятно было смотреть на опасно блестевшее острие. «Лучше колоть, а не рубить», — напомнила я себе, двигаясь в сторону кухни.

Шум и звон в ней подсказывали мне, что грабитель еще не улизнул, более того, не догадывался о моем присутствии. У меня было преимущество внезапности, и, вооружившись им, а также моим клинком, я распахнула дверь и издала крик, который, в моем представлении, должен был напоминать боевой клич маори.

В тот же миг я осознала свою ошибку. Мужчина был огромный, и только тогда я сообразила, что пренебрегла существенной предосторожностью: соразмерить свои силы с силами противника до того, как бросаться в атаку. В высоту он был гораздо больше шести футов, а плечи имел такие широкие, что они перегородили бы любой дверной проем. Он был в твидовой кепке, низко опущенной на глаза и почти полностью скрывавшей лицо, но я различила огненно-рыжую бороду и недовольную гримасу от внезапного вторжения.

К моему удивлению, он не воспользовался преимуществом своей комплекции, чтобы одолеть меня; а вместо этого опрокинул длинный сосновый стол, чтобы преградить мне путь. Самым осторожным в этом случае было бы просто дать ему уйти, но я не видела особого обаяния в осторожности. При виде разгромленного дома во мне вскипел гнев, и, не успев принять взвешенного решения, я перескочила через стол и бросилась за ним по садовой дорожке. Он превосходил меня размерами, но у меня было преимущество на местности; в отличие от него, я знала здесь каждый уголок. Он бежал по мощеной дорожке к краю сада, туда, где проходила большая дорога, а я резко свернула налево, решив срезать путь через живую изгородь. Я нырнула в густые заросли и, запыхавшись, вынырнула с противоположной стороны как раз в тот момент, когда он пробегал мимо. Я успела рывком ухватить его за рукав.

Он вздрогнул, глаза его широко раскрылись от удивления и смятения. Мгновение он колебался, и я подняла свой меч-трость.

— Что вы делали в коттедже «Королек»? — воскликнула я.

Он метнул взгляд в конец дороги, где его ждал экипаж, и, кажется, на что-то решился. Я вновь взмахнула мечом, но он просто подался вперед, отвел клинок в сторону одной мощной рукой, а другой крепко схватил меня за запястье. Он резко вывернул мне руку, и я, вскрикнув, выронила трость.

Он потащил меня к экипажу. Я упиралась изо всех сил, но совершенно без толку. Моя худенькая фигурка, хоть и достаточно спортивная и гибкая для ловли бабочек, не представляла сколько-нибудь ощутимого препятствия для преступных намерений этого типа. Я наклонила голову и вцепилась зубами в самую мясистую часть его ладони, у основания большого пальца. Он взвыл от боли и ярости и начал трясти рукой, но меня при этом не выпустил. Другой рукой он схватил меня за горло и сжимал тем сильнее, чем глубже я вонзалась в него зубами, словно терьер в крысу.

— Сейчас же отпусти ее! — послышался голос позади нас.

Я взглянула через плечо и увидела джентльмена с континента, которого заметила утром в воротах. Он был старше, чем мне тогда показалось; с такого расстояния я различила морщинки вокруг глаз и глубокие складки на обеих щеках, а на левой — многочисленные шрамы от дуэлей. Но перед этим негодяем джентльмен не стал обнажать шпагу. Вместо этого он держал в руке револьвер, целясь прямо в мерзавца.

— Пусть проваливает к чертям! — прорычал тот и грубо толкнул меня прямо в руки джентльмена. Мой спаситель бросил револьвер, чтобы меня подхватить, и осторожно вновь поставил на ноги.

— Мисс Спидвелл, вы в порядке? — спросил он с большим беспокойством.

Я лишь простонала от нетерпения, так как грабитель уже добрался до конца дороги и вскочил в поджидавший его экипаж. Лошади сорвались с места, и повозка понеслась так, будто сами адские псы гнались за ней.

— Он сейчас уйдет!

— Думаю, это к лучшему, — мягко ответил мой герой, убирая револьвер.

Я повернулась к нему и тут заметила, что его бровь обильно кровоточит.

— Вы ранены, — сказала я, кивком указав ему на голову.

Он прижал к ране палец и слегка улыбнулся.

— Пожалуй, я уже староват, чтобы продираться через изгородь. — Он горестно усмехнулся. — Но, думаю, это не столь тяжелая рана, как мне доводилось получать прежде, — добавил он, и мой взгляд упал на шрамы на его щеке.

— И все же ее стоит обработать.

Я вытащила из кармана носовой платок (не смешной тонкий лоскуток, из тех, что носят модные дамы, а нормальных размеров квадрат из прочного батиста), прижала к его брови и, улыбнувшись, добавила:

— Никак не могла ожидать подобных приключений в такой деревушке, как Литтл-Байфилд. Спасибо вам за то, что вы так вовремя вмешались, сэр. Я была готова прокусить ему руку до кости, но рада, что необходимость в этом отпала. Он был не очень-то приятен на вкус, — добавила я с гримасой отвращения.

— Мисс Вероника Спидвелл, — пробормотал он, и из-за его среднеевропейского акцента это прозвучало немного хрипло.

— Да, это я. Мне кажется, у вас передо мной преимущество, — ответила я ему.

— Простите меня за столь неофициальное знакомство, — сказал он, протянув мне свою визитку. — Я барон Максимилиан фон Штауффенбах.

Карточка была из плотной бумаги и как будто дышала благосостоянием и хорошим вкусом; я провела пальцем по выпуклым линиям герба. Барон щелкнул каблуками и элегантно поклонился.

* * *

— Прошу прощения, что не приглашаю вас присесть, — извинилась я, когда мы вернулись в дом и зашли в кухню, — и даже чашечки чая не предложу: как видите, недавно мой дом подвергся разбойному нападению.

Взгляд барона из-под тонких седых бровей стал суровым, когда он обвел глазами разгромленную комнату.

— Пропало ли что-нибудь важное?

Я подошла к полке, где обычно гордо стояла жестяная шкатулка для шитья в форме свиньи. Она упала на пол и закатилась в угол. Неудивительно, что взломщик не обратил на нее внимания. Тетя Люси твердо верила, что деньги нужно хранить на самом видном месте, аргументируя это тем, что большинство воров — мужчины, а мужчине никогда не придет в голову искать ценности в таком простом и уютном предмете, как шкатулка для шитья. Я опустилась на четвереньки, чтобы поднять ее. По традиции в ней хранилось все благосостояние Харботтлов: несколько банкнот и какое-то количество монет разного достоинства. Я потрясла ее, и она зазвенела, но не так весело, как до похорон.

— Нет, это единственная ценность в доме, и, кажется, ее не тронули. Странно, что он не открыл ее: может быть, просто не заметил в спешке. Кухню он просто вверх дном перевернул. Придется возиться здесь целую вечность, чтобы все убрать, — с досадой отметила я.

С минуту барон молчал, будто сосредоточенно что-то обдумывая, а потом встрепенулся, пробормотав про себя: «Да, иначе никак».

— Прошу прощения, барон?

— Ничего, дитя, — ласково ответил он. — Не хочу вас пугать, дорогая, но, думаю, сейчас мне следует говорить открыто. Вероятно, ваша жизнь в опасности.

— В опасности?! Уверяю вас, это не так. Здесь совершенно нечего красть, а этот вор уж точно не вернется после того, как мы припугнули его клинком и револьвером, — заметила я, но сомнения барона было не так легко развеять.

Он сжал мою руку, и я поразилась силе этих нежных, элегантных пальцев.

— Я не шучу. Я прочитал в газете заметку о смерти вашего опекуна и сразу отправился сюда, но обнаружил, что они меня уже опередили. Я практически опоздал.

Он резко умолк, будто сообщил больше, чем намеревался, но я уже ухватилась за его слова.

— Вы сказали «они». Думаете, у грабителя есть друзья с преступными намерениями по отношению ко мне?

Он покачал головой.

— Вы видели экипаж. Какой разбойник будет разъезжать на собственной карете?! Дитя мое, я ничего не могу объяснить. Могу только сказать, что вам нужно срочно покинуть это место, сейчас же. Вы прогнали его, но он вернется, и не один.

— Вы его знаете?

Его пальцы сжали мою руку с еще большим отчаянием.

— Нет, не знаю, но могу предположить. И ваша жизнь сейчас, возможно, зависит от того, сумею ли я убедить вас, что я не сумасшедший и говорю правду. Но как же мне вас убедить? Вы должны поверить! Я барон фон Штауффенбах, — беспомощно повторил он голосом, глухим от переживания. — Милое дитя, прошу вас, если вы не согласитесь отправиться со мной в Лондон, по крайней мере, позвольте мне посадить вас на поезд. Вы вправе отправиться в любой уголок земного шара, расходы я возьму на себя. Но я должен убедиться, что вы в безопасности.

Я всегда придерживалась принципа, что нужно прислушиваться к своей интуиции; так я поступила и на этот раз. Явное отчаяние этого джентльмена выглядело очень убедительно, но принять решение мне помогла его готовность позволить мне самой выбрать, куда я хочу отправиться. Да… в этот момент должны были появиться дрожь предчувствия, холодок предвидения того, что это решение — уехать вместе с бароном — окажется самым важным в моей жизни. Но ничего такого не было. Я испытывала лишь легкое удивление его взволнованностью и естественный душевный подъем, который я чувствую в начале всякого большого путешествия. Но сильнее всего этого было чувство холодного удовлетворения тем, что я сэкономлю на билете до Лондона. Позднее меня очень забавляла мысль, что в тот день моя жизнь изменилась из-за мелкой монетки.

Он указал на входную дверь:

— Мой экипаж ждет снаружи, и я полностью к вашим услугам.

— А что будет в Лондоне?

Он покачал головой:

— Мне придется все продумать в пути. Такого я не предвидел.

Он снова начал что-то бормотать, на этот раз по-немецки, и тогда я накрыла его руку своей.

— Я поеду.

Кажется, он помолодел на много лет.

— Слава богу!

Я немного отстранилась.

— Мне только нужно взять вещи.

Барон протестующе помотал головой.

— Милое дитя, мы не можем мешкать. Время для нас сейчас важнее всего.

Я ободряющее похлопала его по плечу.

— Дорогой барон, все уже собрано.