Перо

Дарья Лопатина

Блокадный Ленинград – это одно из самых ужасающих событий в истории России XX века. Умирали от ран, болезней, голода. Все перенёсшие этот ужасный период невероятно страдали. Кем же надо было быть в прошлых жизнях и чего такого совершить, чтобы душа воплотилась в жителя Ленинграда периода войны? На все эти вопросы ответит книга «Перо».

Глава 2

Восьмое сентября

Когда нянечка уже не роддома, а детского садика позвала всю группу на обычную прогулку, Вера предпочла остаться в комнате. Она взяла в руки свой любимый мяч для игры в волейбол. Он был синий, украшенный жёлтой и красной полосками. Девчушке нравилось проводить пальцем по этим полоскам, представляя, что, на самом деле — млечный путь, а сама она — комета, летящая через него. Для такой малышки это достаточно интеллектуальная фантазия и никто не знал, откуда подобные мысли в такой маленькой голове. Впрочем, родители не особо заморачивались на эту тему. Они просто решили, что их дочь услышала про космос и млечный путь из какой-то книжки, до которых была большой охотницей. Или услышала от кого-то из взрослых.

Но погружение в мысли о путешествии по Вселенной малышку прервал грубейший поступок другой девочки. Это была Мила. Вера считала, что её родители явно ошиблись с именем, ибо можно было придумать какой угодно эпитет к характеру, но только не слово «милая».

Этот маленький метеорит был воистину неугомонен. От неё стонали все нянечки и даже заведующая детским садиком «Медвежонок», дама весьма строгая, которую все побаивалась. Не говоря уже о прочих детях их группы «Гусята».

Кто-то пытался набиться к ней в друзья. Ибо все знали — хочешь жить без забот, надо льстить Миле. Другие просто старались держаться подальше. К числу вторых и принадлежала Вера. И Мила ненавидела её вдвойне. Какая-то странная девочка, пресная и неинтересная, словно манная каша, которой их постоянно пичкали в детском садике. Вечно витает в облаках и словно демонстрирует, что все вокруг ей неинтересны. И сама она — Мила, тоже. Даже внешность этой дурацкой Веры была, словно мерзкая каша — бледная кожа, отвратительные жёлтые волосы, тусклые и вечно свисающие вялыми, редкими прядями. Сама Мила обладала внешностью полностью противоположной. Она была брюнеткой со смуглой кожей, из-за чего за глаза другие дети называли её цыганкой. И глаза были соответствующие — чёрные. А у этой, у вялой, водянисто голубые. Манная каша и есть.

Недолго думая, Мила подскочила к бедняжке, вырвала из её рук мячик, стукнула им ей по голове и с возгласом:

— Такие игрушки для нормальных, а не таких чокнутых, как ты! — громко и мерзко хохоча, выскочила на улицу кидаться мячом в других детей, что входило в число любимых забав.

А Вера… Вере оставалось только вздохнуть и фантазировать дальше без мяча. То, что у неё постоянно отбирают игрушки — было вполне обычным явлением. Сначала девчушка расстраивалась, но потом подумала, что раз с этим ничего не поделать, то остаётся только смириться. Но прошло около 10 минут и гроза всего детского садика вернулась. Её гневу не было предела.

— И что? Что ты сидишь тут?!

Вера подняла свои глаза на вражину.

— А что же мне делать? — спросила она таким спокойным голосом, что лишь вызвала новую волну гнева.

Девочку аж всю затрясло. Она покраснела и сжала кулачки так крепко, что те задрожали.

— Как это что?! — вскричала Мила. — Кричать, сопротивляться, попытаться отобрать мяч или подраться со мной!

— Зачем? — спросила Вера ещё более спокойным тоном.

Мила аж задохнулась.

— А вот… а вот… а вот как врежу тебе!

— Ладно.

Нападавшая так удивилась, что даже расслабила руки, готовые в любую секунду обрушиться на голову этой невнятной мямли.

— В смысле, ладно? — растерялась бунтарка.

Её жертва пожала плечами. Глаза её не выражали ничего, кроме примирения с судьбой. По ней было видно, что она хотела лишь скорее пережить эти неприятные минуты, а затем заняться дальше своими делами, от которых её так немилосердно отвлекли.

— Ладно. Стукай. А потом ты меня оставишь в покое? Знаешь, — задумчиво продолжала говорить Вера, — это мне напомнило одну сказку о девочке, которая постоянно терпела издевательства своих сестёр, а потом раз и вышла замуж за принца.

— Какого ещё принца? — озадачилась Мила.

— Как?! Ты не знаешь?

Вера от удивления даже перестала летать в своих каких-то никому не заметных сферах и уставилась на недруга водянистыми голубоватыми глазами.

— Неа.

— Ну так садись и слушай. Я расскажу. — Девочка, подражая отцу, поднесла кулак ко рту и прокашлялась, прочищая горло и готовясь говорить дольше, чем обычно. — Однажды, давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве, жила была девочка без мамы и был у неё отец. Однажды он женился на даме с двумя дочками. Вскоре отец умер, а мачеха с дочерями стали издеваться над сироткой. Даже прозвище ей дали. Золушка. Это значит «пепел», «зола». Её так назвали, так как Золушка, убираясь целый день по дому, настолько уставала, что засыпала рядом с камином, не успев добраться до матраса, на котором спала и из-за этого была вечно перепачкана золой.

— А разве по утрам она не мылась?

Рассказчица выпала из ритма своего повествования и замолчала на некоторое время.

— Хм…, — озадачилась Вера, никогда над этим не размышлявшая, но быстро нашлась, — её так заездили с домашней работой, что и помыться-то было некогда.

— Вот какашки! — возмутилась Мила. — Давай, рассказывай скорее, как Золушка от них вырвалась!

Так и начала создаваться и развиваться дружба этих двух таких разных девочек. Сначала это была просто договорённость — Вера рассказывала интересные истории, а Мила защищала её от других детей. Но потом эта договорённость развилась до настоящей дружбы и девочки стали воистину неразлучны. Окружающим оставалось только удивляться и в недоумении разводить руками. Такие две противоположные девочки не только крепко накрепко сдружились, но даже никогда и не ссорились. Взрослые просто не понимали их логики — именно в различии и содержится причина вечного мира. Ведь когда нет ничего общего, то и делить-то нечего. А если нечего делить, то из-за чего может случиться конфликт?

Впрочем, однажды ссора всё же случилась. Подруги учились в одном классе в школе г. Ленинград №36. Им было по 14 лет и вместе с ними учился совершенно очаровательный мальчик по имени Слава. С лёгкой руки Веры его называли «Истый славянин». Мальчик был загляденье. Высокий, со светлой кожей, голубыми глазами и белокурыми, чуть вьющимися волосами. Не в пример паклям Веры, как порой беспощадно выражалась Мила. Конечно, подруги в него тут же влюбились и чуть было не подрались между собой. Выручил их сам Слава. Он просто начал встречаться с другой девушкой из параллельного класса. Она была неплохим человеком, симпатичной, но на два года старше и поэтому, увидев их, шедших держащихся за руки по улице, Вера хмыкнула сердито:

— Дылда!

В общем, подруги разумно решили, что ссориться из-за парня, который не предпочёл ни одну из них — это вверх бреда.

В остальном девочки жили вполне себе обыденной жизнью. Наверное, это и есть счастье, когда живёшь тихо и мирно. Лишь изредка эта жизнь нарушается мелкими неприятностями. Родительской отповедью, двойкой в дневнике или нечаянно ушибленным локтем. А затем всё снова становилось, как прежде. Так и жили подруги, как говорится в сказках, не тужили и не подозревали, какие счастливые это были дни.

Всё началось осенью, хотя ещё летом начали происходить некоторые вещи, но подруги, в силу своего возраста, особо серьёзно их не восприняли. А вот осенью…

Стоял лютый холод. Градусник показывал — 18 градусов. Но Вера, глядевшая в окно утром, радовалась. Ей нравились холода. Относилась к ним, как к чему-то необыкновенному. Замёрзнуть она не боялась. Знала секрет — надо умыться холодной водой. Налюбовавшись вволю на открывающийся вид из окна, пошла есть. На завтрак были манная каша, бутерброд с маслом и чай с сахаром. Всегда очень аккуратная, в этот раз всё проносила отчего-то мимо рта. Каша с ложки шлёпнулась на пол, бутерброд упал на коленки маслом вниз (тут Вера порадовалась, что ещё не надела школьную форму), а чай умудрился пролиться при попытке его выпить.

Как и всегда, с Милой девочка встретилась по дороге в школу. Они жили недалеко друг от друга, так что встречались где-то на середине пути. Не сговариваясь. Хихикая, что бы скрыть своё смущение, Вера поведала о том, какой неуклюжей внезапно стала.

— А ты зря смеёшься. — Не стала поддерживать шутливый тон Мила.

— Почему? — удивилась подруга.

Мила пожала плечами, тем самым давая понять, что не особо в это верит, но и обозначая тот момент, что сказанное ею далее не стоит вовсе игнорировать.

— Мама говорит, что когда еда падает, значит, мёртвые есть хотят.

— Аааа, ты про это! — Рассмеялась Вера. — Так ведь это только про могилки. Если пролила — усопший пить хочет. Уронила еду — есть. Надо скорее ему налить в специальный стаканчик и на тарелочку еды положить. Желательно ту, которую при жизни любил.

Мила, как всегда, когда ей возражали, начала выходить из себя. Её яркие чёрные глаза, являющиеся предметом зависти многих одноклассниц, ещё больше потемнели от намечающегося гнева.

— Но это правда! — Возразила Мила, видя, что подруга явно несерьёзно относится к примете. — У меня дедушка очень любил печенье при жизни. И каждый раз, когда мы приходим и только готовимся его положить, оно падает. Не терпится скорее отведать. А однажды пришли на сдвоенную могилу, где лежали бабушка и её лучшая подруга. Мы забыли про подругу и налили только в один стакан воды. Так у нас бутылка с ней упала, разбилась и пролилась. Хорошо, с собой ещё одна была, мы сразу налили и всё перестало падать.

— Но я-то дома ела, — продолжала улыбаться Вера.

— Всё-равно не к добру, — нахмурилась спутница, — кто-то мёртвый придёт.

Вера совсем развеселилась. Она вообще была скептиком. Думала, раз собирается стать учёной (она мечтала стать астрофизиком), значит, не должна верить во что-то подобное.

— Ты снова путаешь. Считается, что прилетела чья-то душа, когда птичка стучится в окно. И потом, это всё пережитки прошлого. На самом деле мы можем ронять еду неосознанно, помня, что любили наши близкие при жизни, а птички стучатся, потому что снаружи холодно, а в домах тепло. Хотят есть и согреться, вот и стучат.

Внезапно разговор прервался. Девочки пришли в школу. Завертелась учебная жизнь. Надо было пробиться через толпу учеников и сдать верхнюю одежду в раздевалку, поздороваться с друзьями, занять место за партой, приготовиться к уроку. Всё это делалось через улыбки, со смешками и шутками.

Когда, наконец, все угомонились, Вера повернулась к Миле, с которой они сидели за одной партой.

— Послушай, — зашептала она, — с учебного года ни разу не видела Славку.

— Ты что, ещё о нём мечтаешь? — удивлённо вскинула брови подруга.

Позади них внезапно раздался смешок. Девочки синхронно, словно репетировали, развернулись. Позади них обычно сидела Людка Чернова. Ужасная сплетница, надоеда и учительская подлиза.

— Вы что, не знаете?

Подруги переглянулись.

— Нет, а что?

— Его семью эвакуировали ещё в июне. Помните? Тогда тех, кому ещё нет 14, увезли. Вот и он уехал. С родителями.

Подруги переглянулись между собой и снова одновременно, как это бывает у лучших друзей, в один голос спросили:

— И куда же они уехали?

— Да кто их знает, — пожала плечами Людка. — Взяли минимум вещей, сели на поезд и адью.

Мила с Верой озадачились. Они, как и всякие девочки в их четырнадцатилетнем возрасте, были натуры очень романтичными и считали, что все парочки в этом мире должны быть на манер Ромео и Джульетты — жертвовать всем, лишь бы быть вместе. Если нужно, и умереть даже вместе.

— А как же дылда? — растерянно спросила Мила.

— Дылда? — Сначала не поняла сплетница, но потом быстро догадалась. — Ты о Светке? Уехала месяцем позже. — Она как-то высокомерно хихикнула при этом. Людка вообще хихикала по поводу и без, производя впечатление глуповатой особы. И это впечатление совсем не было ошибочным. — Скажите же, дураки, да? Немцы ни в жизнь Ленинград не захватят. Враки это всё. Страшилки взрослых. Когда дурацкий Гитлер на нас напал в июне, пацаны со двора сразу сказали — дольше полугода эта ерунда не продлится. А полгода в декабре — январе будет. Так что к январю 1942 года фашисты как миленькие к себе обратно уберутся, да ещё и скулить будут при этом. Чуть-чуть осталось.

— Ну не знаааю…, — протянула Вера, — папа сказал…

Но что сказал Верин папа, служивший инженером на заводе, ни Люда, ни Мила услышать не успели. В класс вошла учительница и, громко постучав журналом по столу, привычно таким образом призывая к тишине, начала перекличку.

Урок проходил тихо. Ольга Владимировна Глоба была невероятно грозной женщиной, в присутствии которой не смел заговорить даже самый отъявленный хулиган. По этой причине по её предмету — математике, было так мало отличников. Она так грозно орала, что не то, что формулы, собственное имя забывалось. Поэтому все были только рады, когда посередине урока в кабинет зашла завуч и, даже не посадив детей после того, как они встали поприветствовать её, коротко сообщила:

— Через 10 минут срочное собрание в актовом зале. Всем быть в обязательном порядке.

Она вышла, не закрыв даже за собой дверь и было слышно, как открывает дверь в следующий кабинет и сообщает то же самое.

В классе тут же поднялся гам. Все забыли даже про грозную Глобу. Уж очень необычно всё это было. Принялись обсуждать, в честь чего такое срочное собрание, что даже уроки прерывают. Но Ольга Владимировна, привыкшая тотально контролировать учеников, не дала им распустится.

— Тихо! — грозно крикнула она. — Берите портфели на всякий случай и выстраивайтесь в ряд. Идём в актовый зал дружно, стройным порядком, змейкой по два человека в ряду и без гвалта!

— Как первоклашки! — осмелился кто-то недовольно шепнуть.

Но учительница, которая всегда была на чеку, услышала шёпот.

— Я сказала тихо! — рявкнула Ольга Владимировна и встала в дверях, что бы проконтролировать своих подопечных.

Мила, которая вовремя скоординировалась и встала рядом с Верой, шепнула ей тихонько:

— Я же говорила — твоя еда падала к несчастью! Вот увидишь — нам скажут что-то плохое!

Та лишь промолчала. Если Глоба увидит, как они переговариваются, мало не покажется.

Когда класс дошёл до актового зала и расселся, то увидели, что собралась фактически вся школа. Те, кто ещё не успел подойти, были на подходе и дверь то и дело открывалась, впуская очередных учеников и сопровождающего их учителя. Вокруг был слышан невероятный гул. Все переговаривались друг с другом, обсуждая, что такого могло случиться, что собрали аж всю школу. Дети то и дело бросали взгляд на угол рядом со сценой, в котором стояла директор Екатерина Анатольевна Смирнова вместе с медицинской сестрой. Лица их были серьёзны. Бывало, кое-кто из самых отважных и нетерпеливых учеников подбегали к директору с вопросом о цели собрания, но та качала головой, видимо, отказываясь раньше времени сообщать об этом. Наконец, все были в сборе и директор поднялась на сцену. Откашлявшись, прочищая горло, она не стала тянуть кота за хвост и сразу перешла к сути.

— Произошло невероятное. Умоляю вас выслушать меня спокойно и с мужеством отнестись к моим словам.

Директор вздохнула, подсознательно набирая в грудь воздуха, что бы долго говорить.

— Наш чудесный, прекрасный, невероятный город. Город, носящий имя Ленина…

— Снова пропаганда, — с тоской прошептала Мила на ухо подруге.

Но та, как всякая другая отличница, была не расположена шутить в то время, когда держит речь директор.

— Тсс, — шикнула Вера, — тихо, а то заметит и выговор сделает.

А директор тем временем продолжала.

–… символ социализма, вот почему гитлеровцы мешают не только победить в войне, которую, не смотря на договор, так подло начали без объявления войны, но и стереть с лица земли наш общий обожаемый город. Тем более, что он является прямым путём к Северу. Именно отсюда ведут дороги к Белому морю и Ледовитому океану, в Арктику. Если у них всё получится, что, конечно же, невозможно себе представить, Балтийское море станет их морем и наш замечательный Балтийский флот исчезнет, и тогда смогут они наступать на Москву, на нашу дорогую столицу! Но мы этого не допустим! Вся страна, от мала до велика поднялась, что бы защитить нашу славную Родину. И, видя эту всеобщую храбрость, эту силу, фашисты пошли на ещё более ужасное преступление — они хотят уничтожить город Ленина. Наш с вами город! Город, ставший колыбелью Октябрьской революции!

Подождав, пока стихнет шум, возникший после этих слов, директор продолжила речь, наконец, переходя к самой сути сообщения.

— Стало известно, что с сегодняшнего дня наш славный город Ленинград изолирован. — Она внимательным взором окинула собравшихся. Все потрясённо молчали, не зная, как отнестись к её словам и Екатерина Анатольевна продолжила. — Сегодня, 8 сентября, Гитлеровские войска захватили Шлиссельбург, перерезав последнее сухопутное сообщение Ленинграда с остальной страной. Это значит, что никто не может уехать из города и никто не может войти в него. Идут яростные бои за то, что бы не пропустить сюда немцев.

Кто-то при этом известии, не понимая, что здесь такого, оставался спокойным; кто-то упал в обморок; кто-то вскрикнул… Все реагировали по разному. Директор подождала немного, что бы волнения улеглись и спросила:

— Есть вопросы?

Кто-то поднялся и спросил:

— А почему тут нет младших классов?

Директор устало потёрла виски пальцами и ответила, хмуро жмурясь, пытаясь разглядеть в толпе ученика, задавшего вопрос.

— Они слишком маленькие. Им объяснит всё их учительница в классе.

Поднялась Людка.

— А нас отпустят с уроков?

— В другой раз, Чернова, я бы снова вызвала вас на очередную личную беседу в моём кабинете. Но сегодня отдельный случай. Да, вы можете идти домой, чтобы обсудить с родными ситуацию и прийти в себя, но завтра мы с коллегами ждём вас на занятиях.

Люда, довольная, села и на этот раз поднялась с вопросом Мила.

— Значит ли это, что еду тоже привозить не смогут?

Смирнова, довольная, что хоть кто-то задал дельный вопрос, кивнула и ответила:

— К сожалению, вы правы. Единственный путь для пищи — по воздуху, но вы уже сами пережили несколько бомбёжек и должны понимать, как это опасно.

Тут же с мест начали подскакивать и другие дети. И вопросы посыпались один за другим. С огромным трудом через весь этот шум Мила почти прокричала на ухо своей подруге:

— Говорила же! Твоя падающая еда — плохая примета!