Хрясь и в суп

Дарья Лисица, 2019

Рассказы с улыбкой и отвращением, любовью и предательством, кровью и рвотой. Но от души.Содержит нецензурную брань.

Фабрика по производству битой посуды.

Я все еще задаюсь вопросом «зачем? », но уже не задаю его никому, кроме себя. Все, что я услышал в ответ, «это сейчас модно». В большинстве случаев, после этих слов презрительно поджимались губы, задирался нос или приподнималась бровь. Словно, я полный дурак, и ничего в этой жизни не понимаю. К слову сказать, я себя именно так и чувствовал, поскольку действительно не понимал. И со временем перестал спрашивать. «У тебя хорошая зарплата! Что ты мучаешься? », — периодически слышал я от других. «Это же некрасиво, бесполезно, для чего это нужно? », — всегда отвечал я. Люди закатывали глаза, вздыхали, говорили, что я — зануда. Но мне не нравилось портить хрупкий фарфор. Эти удивительные расписанные вазы, маленькие белоснежные чашечки. По технологии, они обязательно должны были быть сначала целыми. Мне не нравилось, в конце концов, пить из разбитых кружек и есть из тарелок, с отколотыми краешками и с паутиной трещин по центру! Но никто не понимал, почему. «Это же сейчас модно! — удивлялись они. Дома я всегда требовал свою целую тарелку и кружку. Но когда приходили гости, жена была неумолима: «Они и так считают тебя странным, будешь есть из той же посуды, что и все! » Ей было стыдно, если кто-то находил мою безупречно целую кружку. «А разве твой муж не работает на этой крутой фабрике? », — задавала вопрос очередная подружка. «Работает, работает. Это ему напоминает старые времена. Ностальгия, знаешь ли», — или что-то подобное всегда находилось в запасе у моей жены. Но когда наш сын, подражая мне, затребовал целую тарелку, жена сказала, что с этих пор я буду есть либо на кухне, либо как все. Я выбрал кухню. И пережевывал пищу в одиночестве, в компании только собственных мыслей. «У тебя престижная работа! Не порти свою репутацию», — периодически возмущалась жена, пытаясь исправить мои убеждения, перестроить самого меня. Мое упорство казалось ей блажью.

На фабрике мы придумывали, как красиво разбить какую-нибудь тарелку, чтобы каждая была индивидуальна, потом отшлифовывали краешки, из соображений безопасности. Каждая тарелочка проверялась сканером, чтобы не было острых сколов, или мелких зазубрин. На посуде ставились красивые неброские витые штампики, для подтверждения ее подлинности. Но находились эксперты, которые утверждали, что могут на раз отличить подделку от произведенной на фабрике посуды. «Разбить легко, но как разбить, это уже другой вопрос», — так они рассуждали. Я был среди тех, кто «разрабатывал дизайн». Самая бесполезная работа, какую только можно найти, но за нее хорошо платили, она считалась престижной.

Этим утром было общее собрание. Начальство с огромным энтузиазмом и горящими от гордости глазами делало раскладку по прибыли, указывало наиболее популярные направления нашей битой посуды. Оказывается, горожане находят, испорченные на мой взгляд, вазы скучными. А вот граненые стаканы и тарелки с рисунком — очень любопытными. Затем руководители — всего трое — сделали объявление. «Пора выходить на новый уровень! », — таков был девиз этого собрания. «У нас возникла идея — поначалу, мы задумались, почему мы затрагиваем только стекло и фарфор? И затем пришли к выводу, что столовые приборы — это настоящее не паханое поле». Я вздохнул — только этого не хватало. Следующий слайд. Я подавил приступ брезгливости, погнутая ложка и вилка с торчащими в разные стороны зубцами. Про себя я подумал, как же этим можно есть? Но промолчал. Все вокруг были в восторге, раздались аплодисменты. Кто-то с сожалением в голосе спросил: «Как же я сам до этого не додумался? » «Может, просто, у тебя все не настолько плохо с головой», — пронеслось в моей голове. И тут, руководители приступили к заключительной части — назначению ответственных лиц. Все замерли. Это очень почетно, и каждый хочет, чтобы выбрали его. Но вот, их взгляды обратились ко мне. Они улыбались, я угрюмо наблюдал. «А руководителем этого проекта мы назначаем тебя. Мы наблюдали за твоей работой. Посуда, дизайн которой разработал ты, наиболее популярна. Она нравится всем. Поэтому новое веяние на рынке мы хотим доверить тебе». По мне, так люди все еще, может, подсознательно, но не утратили чувство прекрасного. А я рисовал сеточку трещин в программе стараясь сохранить какую-то симметрию, сколы старался расположить как можно ровнее, аккуратнее. Никто не понимал, как мне удавалось делать то, что очень нравилось всем, но я просто старался минимизировать уродливость каждой тарелки. Мне было жаль портить каждую чашку, даже самую маленькую, самую простую. Все взгляды, приторно-восторженные, обратились ко мне, но тут же потухли, выражая недоумение. Кажется, можно было подумать, что меня вот-вот стошнит. Я выдавил слабую улыбку. Один из руководителей, его лицо выражало беспокойство, спросил «Тебе плохо? ». Все одновременно посмотрели на него, потом так же одновременно перевели взгляды на меня. Я с трудом заговорил. «Все в порядке. Очень неожиданно. Я рад». И улыбнулся. Как мог. Но руководитель уже был обижен. Его предложение должно было вызвать бурю восторга. И с чувством выплеснутой в лицо неблагодарности, руководство объявило собрание законченным. Снова это искреннее удивление и приподнятые брови. Кто-то похлопал меня по плечу. «Чудик», — услышал я где-то в толпе коллег.

Зато в каком восторге была в этот вечер моя жена. Она пищала и напевала дурацкие песенки. Перечислила все, что она хочет купить на мою новую зарплату. Осведомилась, когда мы выпускаем первую пробную партию новинок. В следующую среду, ответил я. Значит, в пятницу, мы устраиваем ужин, и продемонстрируем всем новые приборы! И принялась обзванивать весь свой «курятник». Нескончаемый гомон, восторги, восторги, пищание с обоих концов трубки. Какое все пустое, бесполезное… Какая-то фальшивая жизнь. Хоть кто-то порадовался искренне? Я даже мог представить, что моя жена радовалась, потому что положено было радоваться, потому что ситуация предполагала, что это повод для визга. Так просто должно было быть. Когда мир так изменился?

На следующий день, в пятницу, я запустил программу, в которую специально внесли необходимые изменения, с учетом предложенной разработки. Теперь там было целое море столовых приборов. Поначалу, я не знал, как можно испортить нож. Но потом додумался. Когда-то в домах были ножи с отломанными кончиками, в моем детстве тоже был такой, банки они им открывали, что ли — не помню. Но кончик ножа я отсек немедленно. «Это гениально! Продолжай в том же духе! », — получил я отзыв, после отсылки начальству. «Какая тупость», — проносилось у меня в голове. Скрутил ложку, пытаясь сделать так, чтобы казалось, что ручка ложки просто спиральная. Со злости, завязал вилку узлом. Затем, окончательно плюнул, и делал работу спустя рукава. Этим же вечером снова было собрание. Но уже в мою честь. Проектор отражал часы моего гнева и безразличия, завязанная узлом вилка («какая экспрессия! ») там тоже была.

Руководство отбраковало всего несколько экземпляров. Они объявили, что они не ошиблись, назначив меня на эту должность. Потому что работа заняла у меня всего день. «Неужели один человек мог выдать столько идей за такое короткое время? » — с плохо скрываемой завистью спрашивал кто-то. Большинство смотрело на меня с восхищением, где-то проскальзывало снисхождение. «Странный, что с него взять, но, бесспорно, работу он выполняет замечательно». «Техники приступают к изготовлению заготовок в выходные, поскольку мы боимся, что идею перехватят другие города. Запустим первую партию, и, если она будет популярна, в чем мы, конечно, не сомневаемся, выйдем на другие регионы. Пока они опомнятся, мы успеем многое сделать». Никто не возмущался. Работа в выходные щедро оплачивается. Уже скоро мои творения будут выпущены в мир.

Вчера моя жена, с торжеством человека, одержавшего свою личную маленькую победу, преподнесла мне мою кружку, точнее то, что от нее осталось — осколки, белые, острые, чужие. Разбила вдребезги! «Вот. Она разбилась», — и радостно протянула кружку мне.

— «Сама? Как она могла разбиться сама? »

— «Вообще-то, ты ее криво поставил, и она упала», — жена с легкой обидой надула губы. — «Но ты же можешь отнести ее на фабрику и там ее склеят. Она будет, как новая! »

— «Ты хотела сказать: битая, модная, как у всех? Какой смысл клеить эту кружку, если можно купить новую, всю в трещинах? ».

— «Я думала, она тебе нравится».

— «Смысл был в том, что она целая», — я злился, — «Такую теперь сложно купить. Попробую утащить с работы еще не испорченную вещь».

Жена явно была разочарована моим решением, но спорить не стала.

Сегодня фабрика праздновала победу. Уже три месяца как запущены новые идеи. Ассортимент битой посуды не ограничился только тарелками, все большее количество посуды было испорчено. Окружающие бились в восторге от каждого нового направления. Практически, все идеи расходились на «ура». Доходы росли. Все вложения полностью окупились. Всего за три месяца! Еще два новых филиала в двух разных городах! Похоже, это не остановить. Модные веяния всегда распространялись, как вирус. Если человеку что-то не нравилось, он убеждал себя в том, что ему это нравится и даже очень, потому что большинство было от этого без ума, а большинство ошибаться не может. Ведь правда? А меня от всего этого тошнило. После двух месяцев работы над новыми направлениями, меня повысили до руководителя отдела. Предварительно уволив кого-то недостаточно подходящего. Просто, поразительно, как легко они могли расстаться с человеком, если им казалось, что с ним что-то не так. Через две недели уже мало кто помнил его имя.

Месяцы шли. Фабрика охватила огромные площади, множество городов. Руководство алчно радовалось все пребывающему потоку денег. Почувствовав запах прибыли, конкурентные фабрики начали заниматься производством битой посуды. Но людям требовалась оригинальная продукция, спрос продолжал расти, мы поднимали цены. Ведь только у нас «можно было приобрести настоящую битую посуду, а все остальное — всего лишь жалкое подобие».

Время от времени звонил телефон в нашей гостиной. Мне предлагали работу другие фабрики, сулили огромные деньги. Они, почему-то, решили, что весь успех зависит от меня. Когда об этом узнала моя жена, она рассуждала так: «С одной стороны — престиж, с другой — такая высокая зарплата! Это, естественно, сложный выбор», — при этом, они изредка поглядывала на меня. «»Но, может, и стоит выбрать заработок. Ведь если ты действительно так хорош, как они считают, то и на новом месте можно сделать имя». В один из дней, она решила вынести этот вопрос на обсуждение в «женсовет», заседание которого снова состоялось в нашей гостиной. Они как раз щебетали, взвешивая все плюсы и минусы. Определяя МОЕ решение. Я перебил какую-то из дамочек, сказав, что мне вообще ничего не нужно. Ни престиж, ни деньги. Что мне все это осточертело. Что все это абсолютно бесполезно. Я сам не заметил, как завелся и повысил голос на кого-то возразившего мне, говоря, что они ничего в этом не смыслят, и даже в самой жизни они ничего не смыслят, потому-то их жизни так бессмысленны.

Моя жена надула губы, женщины в нашей гостиной непонимающе смотрели на меня и сочувственно на нее. Позже, когда все ушли, она накинулась на меня: «Почему ты себя так ведешь? Ты меня позоришь! Почему бы тебе не вести себя нормально? Как все! ».

— «Для чего мне это? », — устало спросил я. И этим окончательно вывел ее из себя. На ее лице отразилась беспомощная ярость, она сжала кулаки так, что побелели костяшки, лицо ее перекосилось от небывалого эмоционального напряжения, она задрожала всем телом, тяжело выдохнула и вышла из комнаты.

Мы не разговаривали три дня.

Потом, когда прошло много времени с тех событий, когда мы сменили место жительства и образ жизни, я понял, почему моя жена тогда так на все реагировала.

Поскольку до’лжно было быть таким, как все. Иначе нельзя было выжить. Моя жена приспособилась. Люди, с застывшей печалью в глазах, приспособились. А я — нет. Мы об этом не говорили, но моя жена все поняла, и злилась, что я не подстраиваюсь. Много лет преобладала тенденция к уравниванию. И теперь никому здесь не была нужна индивидуальность. Будь как все, не высовывайся и лишнего не говори — единственное правило в мире шаблонов.

Большинство выбирало поведение, которое диктуют правила. Они забывали, кто они, подстраиваясь и зарабатывая положение в обществе.

Изо дня в день я чувствовал себя одиноко и разбито. Но самое главное — я очень устал. Чувство усталости не оставляло меня ни на минуту. Словно груз неимоверных забот свалился на мои плечи. Я не понимал, почему так себя чувствую. Почему так подавлен. Почему не могу просто подстроиться, как все остальные. Мне казалось, что что-то не так, что я что-то упускаю, что бессмысленно трачу свою жизнь. Мне казалось, что я все больше и больше походил на зомби. Я сторонился людей и все больше уходил в себя. Я хотел, чтобы все это безумие закончилось. Наверное, долго это не могло продолжаться.

***

На пустыре, на небольшой возвышенности, стоял человек озаренный пламенем и дико надрывно хохотал. Он давно уже охрип, но смеяться не перестал. Сначала это был счастливый свободный смех, но все переживания искали путь к свободе, и теперь вся боль противостояния отражалась в нем. Из темноты за его спиной вышла женщина в легком светлом платье, она вела за руку маленького мальчика, на лице ее отражалась сдержанная тревога. Они подошли к человеку, мальчик осторожно взял его за руку, мужчина вздрогнул и посмотрел на ребенка так, словно только что осознал, где он находится. И тогда столетняя печаль отразилась на его лице, он будто, в один миг, постарел на множество лет. Женщина тоже подошла к нему, ее губы шевелились, она звала его домой. Медленно, словно ему было больно двигаться, ссутулившись, мужчина пошел туда, куда тянула его рука мальчика. Так они и шли, рука в руке, пока тьма не поглотила их силуэты.

А вдалеке тихо догорали, огнем разбитые части фабрики по производству битой посуды.