Пиф-паф, прекрасная маркиза!

Дарья Калинина, 2016

Лучший способ найти мужа – ввязаться в какое-нибудь расследование, желательно с молодыми свидетелями, мудрым следователем и богатым подозреваемым, который окажется ни в чем не виноват. Важная деталь: все кандидаты в мужья в этой криминальной истории должны быть неженатыми. Не очень хорошо, конечно, рисковать собственной бабушкой, которую случайно могут убить, пока вы присматриваете суженого, но здесь вся надежда на расторопных полицейских и отсыревшие патроны в пистолетах преступников. А если вместе с мужем еще и клад получится найти, как вышло у Василисы, тогда сразу из кабинета следователя одна дорога – под венец!

Глава 3

Василиса обошла весь дом, но никого постороннего не увидела. Точней сказать, она вообще никого и ничего не увидела. Ни мужика с крестом и бородой, ни бабушки в доме не обнаружилось. А часы показывали еще только начало седьмого. И понять, куда в такой ранний час могла запропаститься бабушка, Василиса никак не могла.

Ладно, гость. Гость мог и уехать. Но бабушка?

Присев на краешек бабушкиной кровати, Василиса уставилась на часы-ходики, которые мирно тикали на стене напротив. В доме было тепло и было ощущение, что хозяйка просто куда-то ненадолго вышла. Но куда могла пойти бабушка в такую рань? Не говоря уж о том, что в последние годы бабушка вообще избегала выходить, разве что на солнышке погреться, да и тогда далеко от дома не отходила.

И вдруг взяла и ушла. Ушла как раз в тот момент, когда позвала внучку приехать. Василиса провела рукой по бабушкиной кровати. У бабушки была старомодная привычка складывать подушки одна на другую, а потом все это великолепие закрывать сверху кружевной накидкой, чтобы получилась своего рода пирамидка. Внезапно Василиса нащупала что-то твердое. Потянув, она вытащила бордовую книжечку. Паспорт!

Заглянув в документ, Василиса убедилась, что паспорт принадлежит ее бабушке. И что он делает под подушкой? Для документов у бабушки было раз и навсегда отведено одно место. И Василиса знала, что документы в этом доме имеют право находиться лишь в верхнем правом ящике комода и нигде больше. Василиса еще раз обошла дом, убедилась, что бабушки нет, и пошла назад к тете Свете.

Та уже приготовила чай и с удовольствием пила обжигающий напиток, как любила, прямо из блюдца, прикусывая крохотным кусочком сахара.

— Как это нет бабушки? — удивилась тетя Света. — Не может такого быть!

— Ну, я тебе точно говорю!

— А ну-ка пошли. Посмотрим!

Если тетя Света надеялась, что к ее приходу бабушка тоже каким-то чудом возникнет у себя дома, то ее ожидало разочарование.

Тетя Света встала на пороге большой комнаты, где еще вчера вечером они с пропавшей Ниной Кузьминичной мирно ужинали, и, приглядевшись хорошенько, внезапно спросила:

— А что это там лежит?

— Где?

— А под столом.

Василиса взглянула в том направлении, куда указывала тетя Света, но ничего не увидела.

— Вот ты!..

Тетя Света подошла к столу, наклонилась и подняла обрывок бумаги, на котором виднелись твердые ровные буквы, складывающиеся в два слова: «Прошу простить…»

— Молодая, а ничего не видишь! — укорила тетя Света.

— Просто мне с моего места не было видно. И что это такое?

— Не знаю.

— Почерк точно не бабушкин.

Но, воодушевленная своей находкой, тетя Света уже развила бурную деятельность.

Она обнаружила также пропажу бабушкиных резиновых бот, которые старушка надевала, отправляясь в сад на прогулку. Именно эти разношенные образцы еще советской обувной промышленности были бабушке и по сердцу, и по ноге. Их она таскала в саду во всякую погоду, хоть зимой, хоть летом. Но так как вид у этих бот был очень уж непрезентабельный, трудно было предположить, чтобы бабушка надела их куда-то на выход.

Также странность была и с верхней одеждой. На вешалке не обнаружилось бабушкиного пальто, которое она носила только зимой. Демисезонное висело. Шуба тоже. А вот зимнего пальто не оказалось. На особенно лютые морозы у бабушки была припасена теплая шуба из мутона, на погоду потеплей — два разных пальто, ну, а летом она довольствовалась шерстяными вязаными кофтами, изредка в холодные дни обматываясь еще и пуховым платком.

Но все-таки на дворе уже была весна. И надевать зимнее пальто плюс разношенные резиновые боты было очень странно. И все-таки именно эти вещи выбрала бабушка, чтобы отправиться на прогулку с бородатым.

— Ушла, — озадаченно произнесла тетя Света. — Не иначе как тот мужик с бородой ее сманил.

Услышав это, Василиса возмутилась.

— Как же ты оставила вчера вечером бабушку один на один с этим типом!

— А они мне не больно-то большой выбор оставили, — фыркнула тетя Света. — Можно сказать, выставили они меня.

— Что ты такое говоришь?

— Да, да. Бабушка твоя и этот ее знакомец бородатый наедине поговорить хотели. А мне хотя и в вежливой форме, но убираться было велено. Что я могла поделать, коли твоя бабушка попросила меня уйти, а? Что? Взять и остаться?

— Когда это было?

— Я тебе уже говорила. В начале седьмого этот тип к твоей бабушке заявился. Потом я к священнику бегала. К семи часам я уже дома была, сериал про цыганскую любовь смотрела. Господи, хоть у кого-то счастье! Она-то красотулечка! Он тоже хорош. Жить бы да радоваться, но отцу шлея под хвост попала. Захотел дочку за старого да некрасивого замуж отдать. А она-то голубица чистая…

Пока тетя Света восторженно делилась с Василисой перипетиями чужой любовной драмы, девушка сосредоточенно думала. Так, ей бабушка позвонила около девяти вечера. Новости уже начались, значит, было начало десятого. А тетю Свету выставили почти за три часа до этого звонка. У бабушки и ее бородатого приятеля было достаточно времени, чтобы наговориться всласть, вспомнить общее прошлое, может быть, даже старую любовь.

Но когда Василиса осторожно упомянула об этом, тетя Света решительно воспротивилась.

— Нет, не было между ними ничего такого.

— Почему? Возраст не тот?

— Не в годах дело. Но можешь мне поверить, уж я бы заметила, если бы промежду ними было что-то такое.

Василиса вздохнула. В вопросах любовных отношений на тетю Свету можно было смело положиться. Эксперта более искушенного сыскать было трудно. Тетя Света недаром проштудировала горы любовных романов, пересмотрела километры кинолент про любовь и родила кучу детей от самых разных мужчин, чтобы хорошо разбираться, кто и кого любит, а кто просто… использует.

— Так вот, не могло быть у твоей бабушки с этим мужиком никакой любви. И не в возрасте дело. Для любви возраст как раз не показатель. Мужик этот лет на двадцать младше бабушки, разве для пылкого сердца — это время? Нет, тут другое. Не любили они друг друга никогда. Я бы почувствовала. Друзьями, может, и были — это да. А любовниками… нет.

— Ну, а что-нибудь этот человек говорил? Откуда он приехал? Зачем? Может быть, упоминал, что проездом в Карповке?

— Нет. Он ясно дал понять, что приехал за твоей бабушкой.

— И что, этот Прохор Кузьмич называл бабушку тетушкой?

— Да. То есть нет! Этот мужик сказал, что привез бабушке привет от Прохора Кузьмича. Значит, самого его как-то иначе звали.

— Прохор… Имя-то какое странное. Сроду не слыхала, чтобы кого-нибудь так звали.

Тетка Света пожала плечами. Прохор — имя и впрямь не из наших дней.

И тут в памяти у Василисы совсем неожиданно всплыло одно давнее воспоминание. Она — совсем еще крошка, сидит и рассматривает какие-то картинки. Это какая-то игра. Ровное картонное поле, на нем вырезанные из картона фигурки людей — мужчин и женщин, есть даже маленькие дети. Есть ульи с пчелами, мельница, какие-то хозяйственные постройки и жилые домики. Есть тут и деревья — плодовые и лесные, домашний скот — кони, коровы и быки, овцы и даже свиньи у корыта. Гуси идут на пруд. Куры клюют корм. У своих будок сидят кудлатые собаки.

Но самое главное — это сами домики. Все они очень нарядные, густо покрытые резьбой и цветочной росписью. Ставенки съемные, печные трубы тоже. Палисаднички перед домами густо засажены астрами и георгинами, между которыми яркими огоньками вспыхивает настурция. Кажется, что домики эти родом из сказки.

Домики можно менять местами, вообще, все детали в игре можно переставлять и комбинировать по собственному желанию и вкусу. Допустим, сегодня коровы пасутся на лугу, а завтра пастух погонит их уже на лесную опушку. А там и грибы, и ягоды, и орехи. Все детали были выписаны с большим тщанием и старательностью. И несмотря на то, что игрушка была явно очень старой, сохранилась она великолепно, разве что картон с обратной стороны пожелтел, и потому можно было сказать, что игрушке этой много десятков лет.

— Твоя мама играла. И я маленькая была, тоже в нее играла. Это отец для меня такой подарок к Рождеству своими руками сделал. И детальки сам вырезал, и расписал тоже сам. Большой был мастер детей радовать.

Василиса тоже очень любила играть в эту деревню. Бабушка сидела с ней рядом и объясняла, кто есть кто и где живет.

И до Василисы из далекого прошлого донесся сильный бабушкин голос:

— А вот домик Игнатия Петровича и жены его. А вот и Нина во дворе — дочка ихняя, чадо непутевое.

— А почему непутевое?

— Потому что слова родительского не слушала, наказов не выполняла. Вот и живет теперь одна-одинешенька, внучку-сиротку воспитывает.

— Как ты, бабушка?

— Да, как я.

И глаза у бабушки неизменно начинали подозрительно блестеть. Потом игра куда-то делась, Василиса выросла и про эту деревню не вспоминала до сегодняшнего дня. Но почему Василиса решила, что игре этой очень много лет? Да потому что бабушка ей так сказала. И еще потому, что на другой стороне было написано название деревни. И написано оно было старинными буквами еще через «ять». Василиса тогда уже разбирала азбуку, но такой буквы никогда прежде не видела. Буква ее удивила, она спросила у бабушки. И та объяснила, что так писали в прошлом веке.

— Как же она называлась? — нахмурила Василиса лоб. — Эта игра?

На память ничего не приходило. И когда уже Василиса совсем отчаялась, память вдруг смилостивилась над ней и выдала информацию.

— Малочаевка!

Тетя Света, которая как раз увлеченно повествовала о несчастной цыганской любви дочери барона и нищего бродяги, даже вздрогнула от ее крика.

— Что?

— Деревня, — попыталась объяснить ей Василиса. — Старая игра в виде деревни. И деревня эта называлась Малочаевка.

— И что?

— Я уверена, Нина, то есть бабушка, была оттуда родом. Она знала всех тамошних жителей. Она мне их так описывала… Вот, например, говорила Петр Матвеевич — он любит березовый квасок, каждую весну заготавливает несколько бочек березового сока и держит их у себя в погребе, выставляя летом всем желающим освежающий напиток. А вот Петька-дурачок, его Бог наказал за то, что в Страстную неделю на гармошке играть веселые частушки начал. Заболел мозговым воспалением, долго болел, насилу выходили. Вроде как здоров стал, а ума лишился. И еще много чего разного рассказывала.

Тетя Света пожала плечами.

— Твоя бабушка могла просто придумывать эти истории. Голова у нее всегда была ясная. И язык хорошо подвешен.

— Нет, я уверена, она ничего не придумывала. Рассказывала все, как есть. И эти люди действительно где-то живут. И этот Прохор Кузьмич… Я его тоже знаю! Только теперь поняла, отчего его имя показалось знакомым мне. Он в самом нарядном доме жил. Вроде как староста деревни был. Только я не понимаю…

— Чего?

— Этот Прохор Кузьмич и тогда уже старым был. Фигурку его я помню. Высокий такой, борода белая, в руках палка резная. Я его боялась. Брови у него такие густые были, и глаза очень строгие. И бабушка тоже его не любила. Всегда старалась его в последнюю очередь из коробки достать. А если получалось, так мы его вообще не трогали. Без него игра как-то веселей шла. А Прохора Кузьмича достанешь, все остальные замрут, испугаются, конец игре. Надо найти эту игру! Может, в ней ответ на наши вопросы.

Тетя Света усмехнулась.

— Фантазерки вы обе с бабушкой. Вот что я тебе скажу, Васька, надо не Малочаевку эту на чердаке искать, а в полицию бежать. Если бабушку твою мужик этот увел, их видеть должны были.

— Куда же бабушка без паспорта денется?

— То-то и оно, — многозначительно произнесла тетя Света. — Куда? А между тем куда-то она делась.

Василиса со страхом взглянула на тетю Свету. Одно дело самой тревожиться за бабушку. Но куда хуже, когда рядом кто-то подтвердит твои опасения.

В полиции, куда обе перепуганные женщины прибежали спустя четверть часа, их встретили неласково.

— Что это вы удумали? Ну, ушла ваша бабушка с этим человеком, так ведь, сами говорите, они же знакомы. Проводить его пошла или еще за какой надобностью вышла. Нечего в набат бить раньше времени.

Напрасно Василиса твердила про звонок бабушки, про ее упоминание о дальнем странствии, в которое ей предстояло отправиться и в которое она не могла двинуться до тех пор, пока не поведает внучке какой-то тайны. Напрасно тетя Света объясняла, что бабушка Нина не выходила со двора уже много лет, а без особой надобности и вовсе из дома не высовывалась.

Полицейские лишь бессмысленно таращились на тетю Свету, которая повторяла одно и то же.

— Конечно, теперь-то теплее стало, солнышко пригревать начало, она у южной стены на лавочке любила посидеть. Но чтобы уйти! Да еще мне ничего не сказать, такого она бы никогда не сделала.

— От нас вы чего хотите?

— Объявите в розыск! Объявите план «перехват». Пусть ваши сотрудники останавливают и досматривают весь транспорт, который выезжает из нашего района или даже области.

Но полицейские лишь посмеялись над женщинами, велев возвращаться домой и ждать свою бабушку назад.

— Вот если через семьдесят два часа не появится, тогда приходите, обязаны будем принять у вас заявление. А раньше никак.

— Семьдесят два часа! — ахнула тетя Света. — Это трое суток получается? Да за это время с бабушкой Ниной могут сто раз расправиться! И что вы за полицейские после этого, если даже одну бабку найти не можете!

Полицейские ничуть не обиделись, лишь посоветовали женщинам провести собственное расследование.

— Если этот ваш бородатый с крестом был, вы к нашему священнику обратитесь. Небось, знакомы друг с другом.

— А если нет, тогда на автостанцию в Бердяево поезжайте, там водителей автобусов, которые через нашу Карповку проезжают, поспрашивайте. Коли мужик без машины был, они с бабкой из Карповки могли только на рейсовом автобусе укатить.

Вот и все, чем помогли полицейские в розыске пропавшей старушки. Этим женщинам и пришлось удовольствоваться. Тетя Света сказала, что постоит на автобусной остановке, поспрашивает водителей насчет приметного бородатого мужика с подбитым глазом и старушки с ним. А Василисе было решено идти к священнику, побеседовать с ним.

— Может, уже вернулся.

После этого женщины разошлись в разные стороны, договорившись встретиться дома у тети Светы через пару часов.

Василиса отправилась в сторону храма, который как раз отпирал сторож. Он зорко глянул на девушку, но, не усмотрев в ней никакой опасности, подобрел лицом.

— Тебе чего?

— Священника бы повидать.

— Эка хватилась. Он вчера вечером как по делам уехал, так с тех пор и ждем. Не возвращался еще.

— Как же быть, — задумалась Василиса. — Мне с ним поговорить нужно.

— А насчет чего хоть? Если венчание записать или крестины, так это и я могу. Дату выберем, час назначим, а дальше уж отец Иоанн сам разберется, что и к чему. Так что у тебя?

— Я просто поговорить хотела.

— Ну, если просто, тогда жди, покуда не вернется.

— А как долго ждать?

— Обещал к вечеру быть.

Василиса еще немного подумала, а потом спросила:

— А вы не знаете, к вашему священнику какой-нибудь гость не приезжал?

— Какой еще гость? — насторожился сторож.

— Такой… бородатый. С крестом на груди. И вроде как в рясе. Во всяком случае, в черном.

Про рясу она специально придумала, чтобы сторож уверился, что интересующий Василису человек имеет какое-то отношение к церкви.

И сторож попался на уловку.

— Если в рясе, стало быть, священник, — важно подтвердил он. — Но не было у нас никого. А ты где же его видела?

— У бабушки.

— А кто твоя бабушка?

Василиса ответила. Но сторож был человеком новым, в Карповке он возник одновременно с возводимым в поселке храмом, так что имя старожилки Нины Кузьминичны ровным счетом ничего ему не говорило.

— Не знаю такой, — покачал он головой. — В церковь-то твоя бабушка к нам ходит али как?

— Куда там. До калитки едва доходит.

— Сама бы привела, — укоризненно сказал сторож. — Старому человеку в храме побывать — большая для души польза.

— Она дома молится.

— Дома одни староверы молятся да протестанты. Да и те по воскресеньям вместе собираются.

Сторож еще долго рассуждал, как нужно вести себя людям, чтобы оказаться достойными царствия небесного. Получалось что-то очень уж скучно и муторно. Надо было все время молиться, поститься, время проводить в размышлениях о Боге или в крайнем случае можно было трудиться, но опять же не ради обогащения или пропитания, а во славу Божью. Жить так, может, для души было и полезно, но вроде как на строгой диете.

Василиса быстро заскучала с таким собеседником. Она бы с радостью удрала, но сторож стоял так, что перегораживал ей выход. Василиса уже поняла, что сторож не видел никакого бородатого мужика от Прохора Кузьмича, а потому потихоньку начала отступать, надеясь как-нибудь улучить момент и протиснуться мимо сторожа. Но сторож ее телодвижений не понимал. Он относился к породе тех редкостных зануд, которые слышат только самих себя и способны даже самое благое дело превратить в сущую каторгу.

Он стоял в дверях и все зудел и зудел, что молодежь нынче совсем распустилась, что нравы нынче совсем развратные, что молодежь только и думает, что о развлечениях непотребных, а больше ни о чем. От нечего делать Василиса стала разглядывать иконы. Внезапно внимание ее привлекла икона, на которой был изображен маленький, седенький и сгорбленный старичок. Лицо его с каким-то особенным лучистым взглядом было добрым и всепрощающим. Рядом с ним был нарисован большой бурый медведь, доверчиво берущий еду из рук святого.

Василиса внимательно разглядела и икону, и святого. А потом перевела взгляд на соседнюю, где в полный рост стоял совсем другой святой — высокий старец с пронзительным и строгим взглядом.

— А почему у этого дедушки крест на груди другой? — спросила Василиса, перебив сторожа на середине фразы.

Тот замер, потом обернулся и глянул на икону, привлекшую к себе внимание девушки.

— Эх ты, невежда, — укорил он ее. — Тут Сергий Радонежский изображен. Слышала о таком?

Василиса на всякий случай кивнула головой. Если сказать правду, что не слышала и не знает, сторож, чего доброго, вновь примется ее просвещать. А у нее времени на его лекцию совсем нет. В том, что лекция будет именно такой, Василиса даже не сомневалась.

— Но крест у него другой, чем у этого.

И она указала на святого с медведем.

— Серафим Саровский уже после церковного раскола жил, потому и крест такой, — отвечал ей сторож. — А Сергий Радонежский еще до Куликовской битвы по всей нашей Святой Руси был известен. Он Дмитрию Донскому победу вымолил, а через это и всей Руси от Мамая освобождение. А эта битва, голубушка, задолго до Петра Алексеевича прогремела.

— А кресты у них все-таки почему разные? Они же оба наши православные святые?

Сторож взглянул на нее вроде как даже с жалостью.

— Совсем истории не знаешь, да? До Петра одна вера была — старая или староверческая, а после Никон с Петром по-новому книги богослужебные переписали. Ну, многие верующие от такого дела возмутились. Смута даже была. Но с царем разве поспоришь? Кто с новыми правилами не согласен был, тот преследованиям подвергся.

Но Василиса не сдавалась:

— А кресты-то почему разные?

— Почему-почему, вот заладила! Разные, и все! Говорю же, изменения были сделаны. И в богослужении, и в молитвах, и в крестном знамении. Раньше-то двумя перстами крестились, а после тремя стали — щепотью, во имя Пресвятой Троицы. Ясно тебе теперь?

Но хитрой Василисе, которая затеяла весь этот разговор со одной-единственной целью, уже удалось ловким маневром так развернуть сторожа, подведя к иконам, что он отступил со стратегически важного направления. И теперь уже не сторож, а сама Василиса оказалась возле дверей храма. Никто больше не преграждал ей путь! И торопливо буркнув прощальные слова, она выскочила из храма, только ее волосы, стянутые на затылке в длинный рыжий хвост, и мелькнули перед глазами ошеломленного сторожа.

— Вот ведь бестия, — пробормотал он. — И чего приходила? Эх, одна маета от этих рыжих.

И он занялся своими делами, совсем выбросив из головы странную визитершу.