Голем раввина Лева

Дарья Завьялова, 2020

Однажды мальчишка из самого темного и тесного квартала старой Праги разбил окно местного сумасшедшего. О том, что он увидел внутри и почему это наложило отпечаток на всю его жизнь, через много лет раввин Бойм расскажет своему зятю, – а заодно и читателю.

— Мастер Йоффе, куда вы? Мерка ведь почти окончена! — крикнул портной, держа в руках отрез ткани. Но дверь лавки уже с силою хлопнула, отскочила обратно и закрывалась медленно, со скрипом.

Старик, который покинул лавку, торопливо шагал по узкой пражской улочке. Горожане, шедшие навстречу, расступались, а дети визжали от радости, что видят сумасшедшего Йоффе. Чудак вызывал у них буйное веселье — особенно потому, что других развлечений в квартале не было. А уж как смешно он выглядел!.. И без того невысокого роста, сейчас он совсем сгорбился и стал похож на гнома; темно-рыжие когда-то волосы уже почти все поседели, как и редкая, длинная бородка. Весь будто грязный, засалившийся, облезший, мастер Йоффе все реже показывался на улицах, а когда появлялся, то поражал соседей затравленным взглядом и бледностью лица.

— А ну брысь! — пробурчал он, когда стайка мальчишек загородила ему путь. От негодования у него затряслась мокрая нижняя губа — вместе с жиденькой бородкой. Но обидчики и не думали отступать, а один закружился вокруг старика с улюлюканьем и выкриками. Чего-чего только Йоффе не услышал о себе — и прозвища «оборванный» и «чудак» были самыми невинными.

— Бедный мастер Йоффе, — тихо и с глубоким состраданием сказал раввин Бойм своему зятю Шамесу. Они стояли у дверей Староновой синагоги, и только что прервали разговор, услышав довольные мальчишеские визги. — Дорого же он поплатился.

Бойм, еще молодой человек, был очень приятен на вид; здоровая бледность кожи, смоляная борода без проседи, высокий лоб и умные, глубоко посаженные глаза добавляли ему какого-то тихого, скромного благородства. Его искренне любили все, кому доводилось узнать его, а уж особенную приязнь вызывал он у охочих до историй горожан — раввин трепетно собирал и предания своего народа, и легенды края, который его приютил. И необыкновенные события оживали в его устах, когда в час досуга он рассказывал о них всем желающим.

— А что это за история? — полюбопытствовал Шамес. — Поведайте, рабби Бойм. Уверен, мальчишки знают ее, но я ведь, вы знаете, рос вдали от этих мест. Не откажусь послушать, если бы вы рассказали — а уж как вы умеете рассказывать… так у меня просто сердце замирает в ожидании.

— Что ж, я не против… — Бойм мягко улыбнулся. — Случилось это еще тогда, когда мой собственный тесть только попал на службу в эту синагогу. Это были времена раввина Лева — легендарные времена… хотя, знаете, никто тогда этого не понимал…

В тот год сюда стал захаживать приезжий — маленький рыжий человечек с бегающими глазками. Первое время он только смиренно посещал службы, не пытаясь свести ни с кем знакомство или даже просто заговорить; но спустя недели он освоился — и начались странности. После службы он мог подойти к кому-нибудь и начать что-то нашептывать, но человек чаще испуганно отмахивался от него и уходил. Тогда он начал делать это прямо во время молитвы, когда у прихожанина уж не было никакого шанса уйти. Его одергивали, стыдили, тогда он смиренно опускал глаза, отходил за колонну, выслеживал оттуда еще кого-то — и ужом скользил к нему. И спустя время его непонятный тогда, но упорный труд дал плоды: некоторые прихожане просто исчезали из синагоги. Родные поначалу отговаривались их нездоровьем и неотложными делами, но раввина Лева было не провести. Как-то раз после службы он взял и попросту отправился по их домам. Не везде ему открывали, хотя в некоторых домах он замечал свет; но где-то его впускали, стыдливо отворачивая лица. В тот вечер раввин узнал, что таинственный приезжий смущает других прихожан своими речами относительно и синагоги, и веры, и зовет собираться у него дома — что некоторые из них уже и делали.

Конец ознакомительного фрагмента.