Чудовище без красавицы

Дарья Донцова

Почему люди не летают? Да потому, что крылья мешали бы им ползать. Сколько же на свете гадов!.. Меня зовут Виола Тараканова. Однажды я пришла на урок к своему ученику Никите. В доме царил разгром: отца Кита накануне арестовали за хранение наркотиков. Его мама, Лена — художница, попросила меня спасти одно ее полотно, чтобы оно не попало в опись имущества. В мастерскую меня повел Кит, а когда мы вернулись, я нашла в спальне труп Лены. Я передала мальчика его бабушке, но и там его настиг убийца. Но он чудом остался жив. А дальше… похитили дочь моей подруги, и я должна заплатить за нее полмиллиона долларов или найти убийц Лены. Уверена на все сто — это одни и те же люди…

ГЛАВА 5

Марья Михайловна встретила меня странно. Вернее, совсем никак не встретила. И мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я заметила, что замок не заперт.

— Добрый день! — заорала я, громко хлопая дверью. — Марья Михайловна, вы где?

В ответ — молчание. Сказать, что мне стало страшно, это не сказать ничего. Только вчера в квартире у Лены меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина.

— Марья Михайловна, — завопила я так, что на хрустальной люстре зазвенели тоненько подвески, — отзовитесь!

Но ни звука не доносилось из комнат.

Еле-еле передвигая ноги, я добралась до гостиной, сунула голову в комнату и завизжала. Все шкафы были открыты. Постельное белье вперемешку с хрустальными бокалами и тарелками валялось на полу. Здесь же расшвырянные книги, видеокассеты, газеты… Со стола сдернута скатерть, подушки с кресел и дивана валялись в разных местах. Но самое страшное не это. У окна, под самым подоконником, лежал, разбросав руки, Никитка. Светло-серый свитер мальчика, его белокурые волосы, голубые джинсы, бежевый ковер, на котором покоилось безжизненное тело, — все было залито яркой бордовой жидкостью. Не помня себя, я вылетела на кухню, схватила телефон и срывающимся голосом выкрикнула:

— Юрка! Сюда, ко мне, скорей…

Марьи Михайловны дома не оказалось. Дикий бардак царил по всей квартире, нетронутой оказалась лишь кухня. Наверное, негодяи, убившие ребенка и похитившие бабушку, нашли то, что искали.

Я сидела на кухне и сжимала в ледяных ладонях чашку с обжигающим чаем. Горячая жидкость огнем прокатывалась по пищеводу вниз, но меня парадоксальным образом трясло все больше и больше.

Юрка с оперативниками ходил по квартире. Потом послышался вой сирены, лязг носилок и нервный голос:

— Капельницу не задирай так, быстро течет.

Я мигом кинулась в коридор. Никитка лежал на носилках, которые двое мужиков несли вперед головой, а не ногами. Третий шел сбоку, держа в руках пластиковый мешок, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубочка, теряющаяся под одеялом, прикрывающим мальчика.

— Он жив!!! — обрадовалась я.

— Скорее нет, чем да, — раздраженно бросил доктор, и медики исчезли на лестнице.

— Почему ты не вызвала «Скорую»? — налетел на меня Юрка. — При таких ранениях исход решают минуты…

— Но, — забормотала я, — но я не думала… Полагала, что он мертв, столько крови.

Юрка разинул было рот, но тут сзади, от входной двери, раздался бодрый голос Марьи Михайловны:

— Никиточка, детка, почему же у тебя дверь раскрыта? Сколько раз говорила, запирай аккуратно, иди сюда, смотри, что я принесла…

Я онемела, Юрка сразу тоже не сообразил, как поступить. Художница вошла в прихожую. В правой руке она держала большую хозяйственную сумку, в левой два шоколадных яйца.

— Ники… — начала она, но, увидав меня, осеклась. — Виолочка? Слава богу, это вы. А то уж я испугалась, кого Кит впустил. Ну как съездили?

Я растерянно протянула ей договор:

— Вот.

Марья Михайловна поставила кошелку и сказала:

— Ну спасибо, неужели…

Тут из гостиной высунулся фотограф и крикнул:

— Юрка, я тут все отщелкал.

— Что здесь происходит? — прошептала художница.

— Только не волнуйтесь, — начал Юра, — лучше пойдем на кухню, там сесть можно…

— Никиточка… — прошептала Марья Михайловна, — Никиточка…

— Он остался жив, — быстро сообщила я. — Только крови много потерял, на «Скорой» увезли.

Не говоря ни слова, женщина закатила глаза и опустилась на пол.

— Веня! — заорал Юрка.

Из гостиной выскочил парень, руки которого были обтянуты тонкими резиновыми перчатками.

Юра затолкал меня на кухню и с укоризной сказал:

— Ну ты даешь, Вилка. Знаешь анекдот, как полковник вызывает к себе сержанта и велит тому сообщить рядовому Петрову о смерти родителей?

— Нет, — буркнула я мрачно, — самое время сейчас веселиться.

Но Юрка, словно не услыхав последней фразы, спокойно продолжал:

— В общем, поставил полковник перед собой сержанта и приказывает: «Ты там поделикатней действуй, все-таки родные люди погибли». Ну сержант выстроил солдат и как гаркнет: «Эй, ребята, у кого отец с матерью живы, два шага вперед! А ты, Петров, куда прешься? Ты у нас со вчерашнего вечера сиротой стал!»

— Ты это к чему? — поинтересовалась я.

— Да просто так, — хмыкнул Юрка, — здорово с бабкой разобралась: жив пока, много крови потерял…

У Марьи Михайловны я просидела до позднего вечера. Милиция ушла где-то в районе семи. Но мне стало жаль старушку. Она с потерянным видом сидела на диване и повторяла:

— За что? Господи, за что? Павлик, Леночка, Никита… За что?

— У вас ничего не пропало? — осторожно поинтересовалась я. — Деньги, драгоценности…

Марья Михайловна покачала головой:

— Пенсию унесли, сережки золотые, два кольца и шубу каракулевую. Видно, что нашли…

— Почему же Никитка впустил грабителей? — недоумевала я.

— Он такой ребенок, — снова заплакала бабушка, — небось и не посмотрел в глазок, распахнул дверь, и все.

Я оглядела дикий беспорядок, царивший в комнате.

У меня Никита всегда спрашивал: «Кто там?» Ни разу не помню, чтобы он просто открыл дверь…

Марья Михайловна дрожащей рукой взяла пузырек с валокордином и принялась отсчитывать резко пахнущие капли.

Дзынь, дзынь — раздалось из прихожей.

— Виолочка, — прошептала женщина, — откройте, сделайте милость!

Я подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела высокого, худощавого мужика и бдительно поинтересовалась:

— Вам кого?

— Марья Михайловна дома? — весьма вежливо ответил незнакомец. — Скажите, Вербов пришел, Максим Иванович.

Услыхав имя мужчины, бабушка Никиты изменилась в лице, но попросила впустить Вербова, а когда я, решив оставить ее с гостем наедине, собралась отправиться на кухню, замахала руками:

— Нет, Виолочка, останьтесь, у меня от вас тайн нет.

Максим Иванович оглядел разгром и с изумлением спросил:

— Что тут произошло?

Марья Михайловна вновь схватилась за валокордин, а я вкратце обрисовала гостю ситуацию. Тот пришел в ужас:

— Бедный мальчик, представляю, что вы пережили!

Старушка качала головой и ничего не говорила, повисло молчание, прерываемое только тяжелым дыханием мужчины. Потом он осведомился:

— Ну, надеюсь, мои деньги целы?

Марья Михайловна залилась слезами.

— Грабители небось узнали…

Максим Иванович растерянно протянул:

— Вы хотите сказать, что вся сумма…

Внезапно Марья Михайловна отшвырнула в сторону мокрый скомканный носовой платок и прошипела:

— Из-за этих проклятых бумажек убили мою дочь и почти уничтожили внука…

Мужчина испуганно ответил:

— Да, конечно, извините…

Старушка вновь принялась судорожно всхлипывать.

— Вам, наверное, лучше сейчас уйти, — тихо сказала я, — Марья Михайловна пережила слишком большой шок.

— Понимаю, — ответил гость, — действительно…

Проводив Максима Ивановича до двери, я осторожно спросила у бабули:

— О каких деньгах идет речь?

Старушка вздохнула:

— Я брала в долг у Максима Ивановича большую сумму, целых десять тысяч…

— Долларов?

— Ну что вы, рублей, конечно, ремонт делала. Потом у меня картину купили, вчера, утром. Ну я и договорилась, что Вербов сегодня придет… Совсем про него забыла, а тут такая штука произошла! Естественно, денег нет! Они лежали вон там, в шкафу, совершенно открыто, их никто не прятал… Теперь надо снова собирать… Господи, еще эти вещи разбросанные на место класть и в гостиной мыть…

Я вздохнула:

— Придется вам опять Ковригину Лиду звать, вроде она хорошо справляется с подобными поручениями…

Следующие два дня я просидела дома, стараясь не сталкиваться с гостями, но в среду вышла на кухню около одиннадцати и застала там Акима Николаевича, пившего чай. Увидав меня, свекор сжал губы, превратив их в «куриную жопку»:

— Однако спишь ты до обеда!

Я молча включила чайник и открыла холодильник. Какой толк объяснять хаму, что у детей с сегодняшнего дня начались осенние каникулы, и они временно прекратили заниматься немецким языком.

— На кухне грязь, — продолжал Аким. — Собака линяет, повсюду шерсть валяется. Кошка орет ночь напролет, да еще около часа какой-то мужик вломился ко мне в комнату, зажег свет и, не извинившись, ушел. У вас всегда такой бардак?

— Это Семен, муж Томы, — я решила все же прояснить ситуацию. — Он не знал, что вы приехали.

Аким крякнул и собрался дальше занудничать, но тут в кухню вошел Филипп с портфелем в руках.

— Уходишь? — грозно осведомился папенька.

— На кафедру, — пояснил Филя, — надо кое-какие бумаги оформить.

— Надень пальто и шапку, — велел Аким.

Филя подошел к балконной двери и глянул на улицу.

— Вроде там тепло, только дождик моросит, пойду в плаще.

— Пальто и шапку, — каменным голосом повторил отец. — Как ты смеешь меня позорить? Явишься в Ветеринарную академию, словно бомж! Скажут, приехал из деревни! Тоже мне, кандидат наук, да у него одежды приличной нет.

— Прямо взмок вчера, — попробовал вразумить папеньку мужик. — Просто взопрел весь!

— Взопрел, — передразнил Аким, — взопрел! И это мой сын! По-русски говорить так и не научился! Отвратительно! Либо ты отправляешься в город в достойном виде, чтобы люди обо мне худого не подумали, либо сидишь дома. Взопрел!

— Хорошо, — кивнул Филя и пошел в прихожую, я за ним.

Глядя, как мужик покорно влезает в ратиновое пальто с огромным, почти до пояса, воротником-шалью из бобра, я еще промолчала, но, когда он собрался напялить на голову страхолюдскую шапку, сшитую из неизвестной зверюги, не выдержала:

— Оставь это, лучше накинь плащ. Или хочешь, дам тебе куртку Олега?

— Папа рассердится, — тихо ответил Филя и пошел к лифту.

— Хоть шапку сними, — посоветовала я.

Филипп непонимающе уставился на меня:

— Зачем?

— Так жарко тебе, вон уже пот по вискам течет.

— Папа обозлится!

— Господи, — всплеснула я руками, — тебе сколько лет? Не можешь его послать куда подальше?

— Не буду я из-за ушанки с отцом ругаться, — пробубнил Филя. — И вообще, пар костей не ломит. К тому же папа прав: надо прилично выглядеть!

— Вот-вот, — ехидно отозвалась я. — А сейчас ты похож на идиота! Да в конце октября люди с непокрытой головой ходят!

— Папа рассердится, — тупо повторял Филипп.

Я окончательно вышла из себя:

— Как только очутишься на улице, сунь кретинскую шапчонку в пакет, а пальто расстегни. Ходи так весь день, а вечером, когда вернешься домой, водрузи на голову этот апофеоз скорняжного мастерства. Двух зайцев убьешь. Сам от перегрева не скончаешься, и папенька останется доволен! Филипп замер с открытым ртом, потом потрясенно сказал:

— Мне подобное решение не приходило в голову.

— Ты никогда не обманывал папеньку?

— Как-то не нужно было до сих пор, — пожал плечами ветеринар.

Потом он стащил ушанку, сунул в портфель и протянул:

— И впрямь так лучше, а то еще не вышел во двор, а уже взопрел!

Лифт, скрежеща железными частями, заскользил вниз. Я пошла домой. Лиха беда начало, глядишь, Филя в человека превратится. День потек своим чередом. Пришла с работы Томуська, она работает в школе на продленке. Вешая пальто, подруга сказала:

— Представляешь, какие гадкие люди встречаются.

— Что случилось? — спросила я.

Тома расправила пальто, я ахнула. Не так давно мы вместе с ней купили это шикарное одеяние из тонкой шерсти. Стоил свингер дорого, но нас привлек трапециевидный фасон. Мы решили, что он хорошо прикроет ранней весной ее округлившийся живот. К тому же наряд светло-песочного цвета очень шел ей, ткань была уютной, мягкой, пальто хотелось носить, не снимая. Но теперь, похоже, его придется выбросить.

Сзади, на спине, змеилось несколько длинных разрезов, сделанных, очевидно, бритвой, а вверху был просто выхвачен лоскут ткани.

— Как это случилось?! — воскликнула я, осматривая вконец испорченную вещь.

— Не знаю, — пожала плечами Тома, — в метро входила в полном порядке. Наверное, в вагоне хулиган попался!

— И ты ничего не почувствовала!

— Нет.

— Он же к тебе прикасался!

Томочка печально улыбнулась:

— Час пик, все толкаются… Но это точно кто-то в вагоне, потому что, только я вышла на нашей станции, ко мне сразу женщина подошла со словами: «Дама, вам сзади пальто порезали».

Я не нашла что сказать, только пробормотала:

— Не расстраивайся, другое купим, сейчас с вещами проблем нет.

Тома вздохнула:

— Оно так, но только пальто это мне очень нравилось. Знаешь, давай его сразу выбросим, чтобы Сене на глаза не попалось, а то станет нервничать, расстроится…

В этой фразе вся Томуська. Нет бы о себе подумать, представляю, какой концерт закатила бы Лерка Парфенова, случись с ней подобное происшествие! Но Томуся права, ни Сене, ни Олегу, ни Кристине, ни тем более гостям не надо рассказывать о досадной неприятности. Завтра же поедем за обновкой.

Я быстренько сбегала во двор и развесила на заборе, возле мусорного бачка то, что еще недавно было элегантным свингером. Впрочем, кому-то и сейчас вещь понравилась, потому что, когда спустя два часа я вышла гулять с Дюшкой, возле помойки валялись только скомканные бумажки.

Около девяти Тамара спросила:

— Кристина говорила тебе, куда пойдет вечером?

— Нет, — удивилась я, — думала, ты в курсе.

— Ну куда она могла подеваться? — взволнованно воскликнула Тома, и тут, словно отвечая на ее вопрос, зазвонил телефон.

— Виолу позовите, пожалуйста, — пропел мягкий мужской голос.

— Слушаю.

— Ох, извините, бога ради, — завел парень бархатным баритоном, — я очень виноват перед вами! Наверное, вы волнуетесь, куда подевалась Кристя?

— Есть немного, — ответила я. — А вы кто?

— Отец ее одноклассницы Вики Мамонтовой, Сергей Петрович, можно просто Сергей, — охотно отозвался баритон. — У Вики сегодня день рождения, я отвез сначала девочек в «Макдоналдс», потом в кафе-мороженое, а затем вернулся к нам. И тут, каюсь, я не напомнил ей о звонке домой, а Кристя начисто забыла сообщить, где она, теперь боится, что станете ругать…

— Спасибо, — с облегчением вздохнула я, — вот негодница, ну-ка дайте ей трубочку.

— Ну не портите девочке хороший день, — рассмеялся Сергей.

— Уже поздно, Кристине пора домой.

— Я сегодня улетаю за границу, — пояснил Сергей, — поеду в Шереметьево по Ленинградскому проспекту, вас устроит подойти на площадь Эрнста Тельмана? Привезу туда Кристину часа через полтора…

— Прекрасно, — обрадовалась я. — Это недалеко от нашего дома, всего пара остановок на метро. Ровно в пол-одиннадцатого буду ждать вас возле палатки «Русские блины», только как мне узнать вашу машину?

Сергей расхохотался:

— Кристина-то вас узнает! Я гудну и фарами поморгаю.

— Что там? — поинтересовалась Томочка, видя, что я закончила разговор.

Узнав, в чем дело, подруга сказала:

— Надо купить Кристе мобильный. Знаешь, есть такие дешевые аппараты, называются «коробочка Би+». Очень удобно, позвонил и не нервничаешь.

Я промолчала. Иногда Томуськина патологическая незлобивость доводит меня до бешенства. На мой вкус, следует не «телефонизировать» Кристю, чтобы она хвасталась среди подружек мобильником, а наподдать ей как следует по заднице! Ведь сидит в гостях уже давно и не подумала позвонить домой.

Ровно в десять тридцать я заняла позицию у будки «Русские блины». В тот же момент одна из машин, припаркованных за железной оградой, коротко гуднула и заморгала фарами. Я подошла к бордюру, перелезла через заборчик, увидела старенькие, разбитые, жутко грязные «Жигули», открыла переднюю дверь, села в салон и сказала водителю, молодому парню, с виду лет тридцати трех:

— Добрый вечер, Сергей.

Шофер улыбнулся:

— Рад встрече.

Я обернулась на заднее сиденье.

— Ну, Кристя, и тебе не стыдно?

В ту же секунду слова застряли в горле. Салон оказался пуст, никого, кроме меня и Сергея Мамонтова, в автомобиле не было.