Муму с аквалангом

Дарья Донцова, 2008

Издательство «Элефант» решило преподнести роскошный подарок своему автору – Арине Виоловой! Значит, я, Виола Тараканова, пишущая детективы под этим псевдонимом, отправлюсь в… рай на земле. Не удивляйтесь, только так и можно назвать шикарный отель в чудесном греческом городке Флоридосе. Правда, отдыхать мне было некогда! Я опять оказалась втянута в жуткую интригу. Загадочные убийства, катастрофы в прошлом и настоящем прямо преследуют меня! А ведь я просто хотела помочь несчастной женщине, жертве давней автомобильной аварии, обрести память. Но поиск истины превратился в нескончаемый марафон – одна драма тянет за собой другую… Их так много! Где же истина? И пока я докапывалась до нее, оказалась еще и в центре скандала. И как теперь выпутываться?..

Глава 7

Когда Эмма взяла коробочку, я спросила:

— Она?

Поспелова, ничего не сказав, откинула крышку, схватила медальон и сняла очки.

— Жаклин… — прошептала она, — сейчас… вот тут… должен быть запорчик… Вау, опять!

— Что случилось? — воскликнула я.

— У меня гелевые ногти, — пояснила Эмма, — и я вечно их ломаю. Да ладно, позову Лику, она это исправит.

Я уставилась на указательный палец хозяйки дома — вместо длинной, покрытой оранжевым лаком ногтевой пластинки я увидела нечто короткое, серое, безобразное. Очевидно, огонь, который изуродовал Эмму, затронул кончики пальцев, а сама кисть смотрелась безупречно.

— Видишь? — повторила Эмма.

— Не велика беда, — пожала я плечами.

— Я про медальон, — зашептала Поспелова. — Смотри, он открылся, здесь фото. Соня! Дядя Костя… платье… Вот, вспомнила! Оно красное, с бисером. Такое только у нее было, то есть… О нет! Нет!

Эмма схватилась за голову и рухнула на диван, медальон выпал из ее рук на ковер. Я подняла его, внимательно посмотрела на небольшой снимок — с него улыбалась девушка — и кинулась к Эмме.

— Ты вспомнила?

— Да, — простонала она и уронила очки.

— Не может быть! Так сразу?

Эмма перестала раскачиваться из стороны в сторону.

— Да, — решительно произнесла она. — Ужасно! Помоги мне…

— Все, что хочешь! — опрометчиво пообещала я.

Эмма надела очки, взяла телефонную книгу, набрала номер и сказала:

— Арий, можешь зайти ко мне? Срочно! С бланком для завещаний. Поторопись, пожалуйста.

— Что ты задумала? — забеспокоилась я.

Поспелова отошла к одному из больших окон и повернулась к нему лицом.

— Все понятно, — прошептала она. — Деньги! Мама оказалась права. Вернее, не мама, но… Анна Львовна. Господи, отомсти ему!

— Кому? — испугалась я.

— Иезуитский план, — шептала Эмма. — Платье… Да, в нем все дело. И лицо… Скажи, как я выгляжу?

— Просто замечательно, — дрожащим голосом соврала я, — молодая, стройная…

— Прекрати, — оборвала мой лепет Эмма. — Жуткая морда, родная мать не узнает. Да и умерли они!

— Кто? — спросила я.

— Мамы, — почему-то во множественном числе ответила Эмма. — Платье… Второго такого в Москве не было!

Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать за страданиями Эммы. Раздался резкий звонок, потом другой. Поспелова поежилась и пошла в прихожую. Мне стало тревожно, но тут хозяйка крикнула:

— Вилка, мы с Арием составим документ, а ты его засвидетельствуешь, ладно?

— Конечно, — подтвердила я и встала у окна.

Вилла Эммы возвышалась над морем, и сейчас перед моими глазами возникло зрелище невероятной красоты. День плавно тек к вечеру, с улицы не доносилось никаких звуков, кроме стрекота то ли цикад, то ли кузнечиков. Полный покой наполнял Флоридос — нирвану, рай для богатых и счастливых. Но у меня почему-то сжимался желудок, а в горле застрял комок. Внезапно послышался далекий грохот, я вздрогнула. Вероятно, там, за горами, бушевала гроза. Значит, вот по какой причине я не могу найти себе места…

— Вилка, — позвала Эмма, — иди сюда.

С трудом передвигая ноги, я дошлепала до кабинета, поздоровалась с лысым толстяком в белом костюме, подписала несколько экземпляров разноцветных листочков и села на диван.

— Тебе плохо? — озабоченно поинтересовалась Эмма.

— Голова кружится, — вяло призналась я.

— Сегодня рекордно низкое давление, — бесцеремонно влез в чужую беседу нотариус. И добавил: — Сейчас скажу глупость.

— Не стесняйся, — ухмыльнулась Эмма, — никто этому не удивится.

— Живя в стеклянном доме, не бросайся камнями, — в назидательном жесте законник поднял кисть правой руки.

— Это не глупость, а предостережение, — отметила я, кладя голову на подушку.

— Верно. Глупость будет дальше. Мы живем за счет туристов, но лично я никому не советую приезжать в Грецию, — пафосно заявил Арий. — Климат убойный — жара, влажность от моря, ветер! Если с детства к этому не привыкли, то никогда не сможете адаптироваться. И вообще — где родился, там и пригодился.

— Вы тоже эмигрант из России? — спросила я.

Эмма поправила платок.

— В семидесятые годы прошлого века родители увезли Ария ребенком в Израиль. А уж потом его в Сантири зашвырнуло. Мы, россияне, как тараканы, выживем и после атомной войны. Один на солнышко выползет, а к нему десяток прилепится.

— Подобные качества присущи всем народам, — возразил Арий. Затем выставил вперед толстую ногу и стал перечислять: — Вспомним Чайна-таун в Нью-Йорке, алжирские кварталы Парижа и…

— Все, пока, — безжалостно оборвала его Эмма, — сто раз слышала твои песни. До свидания, дорогой. Видишь, моей подруге, известной писательнице, плохо!

Не успел Арий уйти, как Эмма села в кресло напротив дивана.

— Ты способна воспринимать мои слова?

— Естественно, — кивнула я. — Просто устала. Наверное, Арий прав насчет климата.

— Арий ипохондрик, зануда и балбес, — констатировала Поспелова. — Зарабатывает копейки, живет за счет жены. Хотя… Ладно, главное — я все вспомнила. Все! Жаклин меня не обманула. Гениальная женщина!

— Медальон и правда помог? Не зря ты попросила меня съездить в Пелоппонесус? — подскочила я. — Здорово!

— Ну это с какого бока посмотреть, — усмехнулась Эмма. — Понимаешь… В общем, я — Софья.

Я опять села.

— В смысле? Какая Софья?

— София Калистидас, — мрачно уточнила Эмма, — дочь Кости и Оливии. В аварии сгорела не она. То есть не я, а Эмма.

— Прости, но это невозможно, — я сделала попытку образумить Поспелову, — Антон же опознал тебя как свою жену.

Лицо Эммы исказила гримаса.

— Да уж! Интересно, как? Машина полыхала костром. Одно тело превратилось в головешку, второе, то есть мое, было изуродовано почти полностью. От лица ничего не осталось, от волос тоже, сплошная кровавая рана. То проклятое платье… Из-за него все и произошло. Говорю же, я все вспомнила!

— Может, ты попытаешься более внятно изложить события? — взмолилась я.

Эмма обхватила плечи руками.

— Анна Львовна, моя мама… или не моя… Вот черт! Ну как тут внятно рассказывать?

— Давай договоримся, ты — Эмма и сейчас повествуешь от ее имени, — предложила я.

— Ну хорошо, — кивнула Поспелова. — Анна Львовна, моя мама, внезапно умерла от инфаркта. Она была уже немолода, но на здоровье не жаловалась. Понимаешь, если человек ощущает дискомфорт, он обращается к врачам, принимает лекарства и тем самым снижает риск смерти. Но иногда болячки ведут себя почти бессимптомно, что очень опасно. Вот так и с мамой случилось… Ой, не хочу об этом!

— Но надо же разобраться, — справедливо заметила я.

Эмма поежилась.

— Мать так и не смирилась с присутствием в семье Антона. Он вел себя безупречно, но Анна Львовна до самой кончины подозревала его в расчетливости и написала подробнейшее завещание. И она специально подчеркнула: имущество должно достаться только дочери. Если я захочу передать его Антону, то… низзя!!!

— Глупо, — пожала я плечами, — можно было тебе самой продать квартиру и отдать мужу деньги.

— Антон сказал, когда «восстанавливал» для меня мое прошлое, что я так и решила сделать, — улыбнулась Эмма. — Но собралась расстаться только с дачей, ведь она была оформлена на меня. Столичные квартиры расположены в центре: четырехкомнатные хоромы в Китай-городе, чуть поменьше, стометровые, на Полянке, и однушка в Брюсовом переулке. Стоимость их представляешь?

— Мда, — выдавила я.

— Фазенда же была довольно затрапезная, на Дмитровке, — продолжала Эмма, — но тоже хороший кусок выручить можно. Дом удалось продать влет, доллары попали к Антону, он на них первую выездную лабораторию основал и успел стать лидером в бизнесе. Антон быстро пошел в гору, — прижимая руки к груди, частила Эмма, — поднялся за месяцы. Ну да в девяностых так со многими случалось, главным было, как говорится, успеть занять нишу. Но это произошло уже после автокатастрофы, он начал строить дело после аварии. Я-то очнулась ничего не помня! Антон оживлял мою память, носил фотоальбомы, рассказывал о нашей прошлой жизни, отношениях с мамой. Получается, он вложил в мою голову то, что хотел. Но я не Эмма! Я Софья! Понимаешь?

— Пока нет.

Эмма схватила с дивана плед, завернулась в него и уселась на полу, поджав под себя ноги.

— Нас было трое в машине, — заговорила она вновь. — У меня в памяти ясно высветилось: я смотрю вперед и — бах! А потом тишина. Открываю глаза: белый потолок… Поспелов не пострадал, но он вытащил из горящего автомобиля не жену, а меня.

— Зачем ему спасать чужую женщину, подругу жены? Наверное, мои слова прозвучат жестоко, но в подобных случаях обычно хватают родных, о посторонних не думают. Антон ведь любил жену?

— Он говорил, что они с Эммой обожали друг друга, — звенящим, как натянутая струна, голосом произнесла Поспелова. — Но ведь это он говорил! Вдруг все было не так?

— Антон не мог знать, что супруга потеряет память!

— А вот и нет! — прошептала Эмма, — мне потом медсестра сказала: «Вы не отчаивайтесь, из комы почти всегда с амнезией выходят, но близкие вам помогут все вспомнить. Принесут фото, покажут домашнее видео…» Поспелов понимал, что я очнусь, ну… не совсем адекватной, и…

— Все равно непонятно. Зачем ему чужая баба?

Эмма сжалась в комок.

— Я вспомнила! Как взяла в руки медальон, сразу и осознала: я — Софи! И еще…

Эмма поднялась и развела руки в стороны. Причем плед она из них не выпустила, отчего стала похожа на гигантскую летучую мышь.

— Дорога… дорога… дорога… — с трудом заговорила она, — мне больно… кто-то тащит меня на обочину… кладет на землю… холодно снизу и жарко ногам… Лицо наклоняется… Антон! Он зовет: «Соня! Соня, слышишь?» Потом… платье… да… платье…

Я вжалась в угол дивана.

— О каком платье ты все время твердишь?

Эмма опустила руки.

— Очень необычный наряд. Анна Львовна незадолго до кончины купила Эмме платье — ярко-красный атлас, на нем сплошняком пайетки, такие пластиковые круглые штучки с дырочкой…

— Знаю, что такое пайетки, продолжай!

— Антон вынес из машины нас обеих, — зашептала она. — Мне досталось очень сильно, а тело Эммы было почти не тронуто огнем. Но она умерла. Я вспомнила! Она лежала на обочине, странно вывернув шею, затылком вперед. И у меня мелькнула мысль: «Эммочка скончалась: у нее сломан позвоночник». Поспелов стянул с жены платье, затем сорвал с меня остатки сарафана…

Эмма обхватила себя руками и стала раскачиваться.

— Мне было не больно — шок. Он держал меня за плечи и говорил: «Ну же, солнышко, помоги, тебе надо переодеться…» Затем поднял Эмму… понес к машине… бросил ее в огонь… да-да… и…

Я вскочила на ноги:

— Хватит! У тебя истерический припадок! А твоя Жаклин мошенница!

— Зачем ей обманывать меня? — простонала Эмма.

— За деньги!

— Она не взяла с меня ни копейки.

— Пока. Она еще потребует гонорар. Наверняка ждет, что ты позвонишь ей, начнешь благодарить. Вот тут ясновидящая и…

— Жаклин не оставила номер телефона, — возразила Эмма.

— Она предполагает, что ты ей сделаешь рекламу, — не сдавалась я. — Во Флоридос приезжают олигархи, и если не они, то какие-нибудь их глупые Ниночки с удовольствием миллионы за гадание отвалят. Жаклин владеет гипнозом, внушила тебе: ты возьмешь медальон и все вспомнишь. Да только это сон разума, порождающий чудовищ! Трансовое состояние сознания! Бред! Глюк!

— Нет, Вилка, — грустно протянула Эмма. — У меня в последнее время возникали вопросы, но ответов я не находила. А сейчас все детали совпали. Как будто в голове что-то щелкнуло, и картинка сложилась. Эмма погибла в катастрофе, а по завещанию Анны Львовны, если дочь умрет, все имущество переходит в руки дальней родственницы. Анна Львовна была предусмотрительна, заставила дочь тоже составить завещание и настояла, чтобы в нем не было упоминаний об Антоне. Грызла Эмму, плакала, шантажировала своим плохим настроением, говорила, что страдает от непослушания неразумной, не разбирающейся в мужчинах доченьки… Короче, Эмма выполнила волю мамы. И что же получилось? Автокатастрофа, Эмма погибла! С чем остается Антон? На тот момент дача еще была не продана, мы ехали как раз на встречу с покупателями. Значит, каюк его мечтам о бизнесе. Недвижимость, коллекция, — все утечет на сторону. Антону была нужна Эмма! Вот почему он нас переодел! Боялся, что я очнусь и скажу: «Меня зовут Софья». Нет, он все хорошо просчитал. И сумел внушить мне, что я — Эмма. Мало ли кто увидит обгоревшую — санитары, врачи… В какой одежде была пострадавшая? Ах в оригинальном платье? А оно было именно у Эммы.

— Ладно, — сдалась я, — пусть так, Эмма умерла. Антон бросил тело жены в огонь, чтобы скрыть следы. Но! Во-первых, такой поступок говорит о не очень-то нежных отношениях в семье. Во-вторых, твои ожоги были очень серьезными, никто не мог дать гарантии, что ты выживешь. Глупо строить расчет на столь зыбком фундаменте.

— Не знаю, — прошептала Эмма, — у меня нет ответа на вопрос, почему он не подумал о моей смерти. Единственное, что приходит в голову, — стресс. Антон после аварии был не в себе, вот ему и показалось, что лучший выход — «обменять» нас.

— Как же это сошло ему с рук? — поразилась я.

Эмма вынула сигареты, посмотрела на них и бросила пачку на стол.

— Да элементарно! Вот как он мог рассуждать: мать Софьи умерла. Отец, правда, жив, но находится в греческой тюрьме по обвинению во взяточничестве. Эмма тоже не имеет родственников. У нее есть только он, муж, который утверждает: вот моя жена, жертва аварии. По какой причине люди должны ему не верить, а?

— И все же риск был велик, — вздохнула я. — Вдруг бы кто-нибудь заподозрил неладное?

Эмма сдернула с головы косынку и сняла очки.

— Да кто же узнает меня в таком виде, а?

Мой взгляд скользнул вниз, на небольшие, в белых носочках, ступни женщины.

— Понимаешь, — продолжала Эмма, — пока я, выйдя из комы, лежала в больнице, всем — и мне, и окружающим — было непонятно, зачем Антон так старается, ночи и дни просиживает в палате. Ведь необходимости в его присутствии уже не было. Теперь мне ясно: он вдалбливал в голову выжившей Софье чужую жизнь. И ведь мне действительно стало казаться, что я вспоминаю некие детали. Но сейчас я сообразила: мы же были очень близкими подругами, и часть прошлого у нас с Эммой общая: дни рождения, походы за город, ночевки друг у друга дома… Все проблемы с родителями, арест Константина Калистидаса мы с ней обсуждали. Да я и сегодня могу описать, как гроб с телом Анны Львовны уезжает в печь крематория… Но ведь около покойной стояли и Эмма, и Софья. Чьи воспоминания всплывают из тьмы? Кстати! После того, как меня вернули из клиники домой, Антон перестал заходить в спальню. Ну… понимаешь?

Я кивнула. Эмма снова села на пол и обхватила колени руками.

— Я сначала решила: муж боится сделать мне больно. Потом пришло понимание: я урод. То есть настолько страшна внешне, что Антон лишний раз видеть меня не хочет, не говоря уже о близости со мной. Но супруг остался заботливым — приводил гостей, ходил со мной в театр. Почему? Ответ ясен: ему были нужны деньги Эммы. А любовь к Греции, откуда она у меня? Антон говорил, что Эмме нравилась древняя Эллада. Но ведь она ей не родина! Когда же я привезла урну с прахом и вышла из самолета… Не передать словами мое ощущение: я дома! В общем, сегодня клубок размотался — я Софья. Стопроцентно. Имеется четкое доказательство — ожившие воспоминания.

— Послушай, — устало сказала я, — кроме того, что я пишу детективные романы и мало-мальски умею складывать пазлы, я была женой мента и очень хорошо понимаю: никакие воспоминания доказательством не являются. Улики — да, размышлизмы — нет. Нужно сделать анализ ДНК, и проблема исчезнет.

Эмма заморгала.

— Это как?

— Возьмут образец твоей слюны, сравнят с пробами предполагаемых родственников, и станет видно, кто кому кем приходится.

— У Антона слюну придется брать тайком, — оживилась Эмма.

— Поспелов тут ни при чем, — улыбнулась я.

— Ты же сказала: нужен близкий человек, — занервничала хозяйка виллы.

— Муж и жена не имеют общих генетических корней. Для сравнения пригодны мать, отец, брат, сестра, в том числе двоюродные, троюродные, — перечислила я.

Эмма вздохнула:

— Мама давно на кладбище.

— Иногда образец берут из могилы, — осторожно добавила я. — Конечно, я не являюсь экспертом, но слышала о такой возможности.

Поспелова заморгала.

— Оливию кремировали. Анну Львовну, кстати, тоже.

— Константин Калистидас! — осенило меня. — Нам хватит его. Если ваши ДНК совпадут — он твой отец. Если нет, значит, ты — Эмма.

Моя собеседница прикусила губу.

— Не получится, — пробормотала она.

— Но почему? — удивилась я. — Да, он в тюрьме, но можно объяснить властям эксклюзивность ситуации…

Эмма нахмурилась.

— Оливия и Константин Калистидасы удочерили Софью, когда ей была всего неделя от роду и не скрывали сего факта. Софья знала, что ее оставили в роддоме, но никогда не комплексовала по этому поводу.

— Здорово, — бормотнула я, — вот только ДНК не с чем сравнить.

— И не надо, — прошептала Эмма. — Есть мои воспоминания. Самое главное — все объясняющие!

— Ну говори, — махнула я рукой.

Эмма тщательно завязала косынку.

— Например. Я лежу на обочине, вижу, как Антон бросает в полыхающую машину труп Эммы. Искры летят фонтаном, невероятно яркие огненные искры. Я не могу пошевелиться, боли не чувствую, словно мне дали наркоз. Звуков не слышу, но зрение четкое, предметы будто увеличены и слегка выпуклы. Ты никогда не надевала чужие очки от дальнозоркости? Если надевала, то поймешь, как изменилось мое зрение.

Эмма ненадолго умолкла. Потом набрала полную грудь воздуха, широко раскрыла глаза и, неожиданно начав раскачиваться из стороны в сторону, монотонно завела:

— Лежу. Смотрю. Холодно спине. Жарко животу. Пахнет горелой резиной. Антон берет тряпку. Она пылает. Огонь очень яркий! Подходит ближе. «Дорогая, нам же так надо». О-о-о-о!

Эмма схватилась за щеки руками и уткнулась лицом в колени. По моей спине пошел озноб, я стала трястись. Поспелова внезапно выпрямилась и твердо закончила:

— Антон бросил мне на лицо горящую тряпку. Очевидно, во время аварии тело мое обгорело, а лицо осталось нетронутым. Все точно, я София. Антон не мог выдать оставшуюся в живых за свою жену и поэтому изуродовал меня. Анна Львовна была права. Деньги! Он любит только их!