Гадюка в сиропе

Дарья Донцова, 2001

Везет же мне на приключения! Я – Евлампия Романова, неудавшаяся арфистка, осталась на целый год одна. Все мои близкие уехали на год в США. Чтобы не сойти с ума от безделья, я нанялась экономкой в семью маститого писателя детективных романов Кондрата Разумова. Буквально через неделю его застрелил собственный сынишка, играя с папой в войну. А вскоре арестовали жену Кондрата Лену по подозрению в организации убийства. В вину Лены я не верила. И моя жизнь снова превратилась в самый настоящий детектив…

ГЛАВА 8

Рамик, повизгивая, кинулся к нам со всех лап. Он нервно скулил и путался под ногами, мешая снимать сапоги.

— Ой, погоди, — отбивалась Лиза, — сейчас кушать будешь.

Щенок пришел в еще больший ажиотаж и начал скакать, словно мячик на резинке. Мы вошли на кухню и обомлели. Занавески кто-то нарезал, пытаясь сделать из них лапшу. Неровные ленты покачивались на сквозняке.

— Что это? — ахнула Лиза.

— Думаю, Пингва катался на портьерах, а потом начал по ним бегать вверх-вниз. Когти острые, а занавески из тонюсенького батиста.

— Где он? — поинтересовалась девочка и тут же вскрикнула: — Смотри!

Маленькое черненькое тельце неподвижно лежало возле холодильника. Мы кинулись к котенку и через секунду поняли: Пингва засунул голову в щель между дном холодильника и полом. Уж как он это проделал, уму непостижимо, свободное пространство всего шириной в два пальца! Минут пять мы пытались вытащить несчастного, но уши не давали голове вылезти. Стоило потянуть посильней, и бедолага заходился в диком визге. Поняв, что так мы ничего не добьемся, попробовали приподнять холодильник, но потерпели сокрушительную неудачу. Громадный четырехкамерный «Бош» оказался каменно-тяжелым, обхватить его скользкие бока было просто невозможно. В конце концов Лиза разрыдалась:

— Он погибнет!

— Прекрати, — велела я. — Слышала, что у кошки семь жизней? Лучше скажи, кто живет в соседней квартире?

— Бандит, — всхлипнула девочка. — Андрей Петрович.

— Как бандит?

— Ну просто, — ответил ребенок. — Папа говорил, что он из мафии, а из какой — не помню.

— Сиди тут, — приказала я и решительным шагом двинулась к соседу.

Бандит, мафиози — это отлично, такие люди хорошо питаются, занимаются на тренажерах и обладают отличной физической подготовкой.

Сосед оправдал мои ожидания. На пороге возникла гора мышц, вбитая в спортивный костюм, на шее здоровенная золотая цепь, волосы на голове почти сбриты, и жевательная часть черепа намного больше мыслительной.

— Чего надо, мамаша? — вежливо осведомился бандит.

На Андрея Петровича он явно не тянул, свежий цвет лица и пухлые щеки выдавали возраст — лет двадцать пять, не больше.

— Я ваша соседка…

Андрей кивнул.

— Очень прошу, помогите нам?

Парень сморщился:

— Бабок дать? Сколько?

— Нам не нужны бабушки, — путано принялась объяснять я. — Понимаете, мы купили Пингвина, он еще маленький, засунул голову под холодильник, а мы с Лизой не можем его вытащить!

— Что-то я никак в твою пургу не врублюсь, — вздохнул Андрей и почесал затылок сотовым телефоном. — Объясни чисто конкретно, в чем базар?

Я не слишком поняла, о чем он говорил, но на всякий случай повторила:

— У меня на кухне на полу лежит Пингвин, который засунул голову под «Бош».

— Живой? — глупо поинтересовался бандюган.

— Кто?

— Пингвин!

— Нет, дохлый, — рассердилась я.

— Так в чем вопрос? Сверни ему шею и выкини.

— Не могу, он живой.

— Тьфу, — сплюнул браток, — совсем запутали, то живой, то дохлый. Надоть-то чего?

— Поднимите холодильник.

— Не вопрос, — хмыкнул «спасатель» и, обдав меня запахом одеколона «Труссарди», пошел на кухню.

— Где Пингвин? — поинтересовался он.

— Вот, — показала Лиза.

— Так это кошка, — протянул Андрей, легко отрывая от пола огромный холодильник, — а говорили пингвин!

— Он и есть Пингвин, — пояснила Лизавета, прижимая к себе обалдевшего котика. — Зовут его так, Пингва.

— Твою… — начал сосед, потом глянул на Лизу и сдержался.

— Спасибо вам, — проникновенно сказала я.

— За спасибо не работаем, — хмыкнул парень. — Процент со сделки, или на счетчик поставлю.

Но, увидав мое вытянувшееся лицо, засмеялся.

— Шуткую я так, всегда готов, по-соседски, когда чего, ну гроб вынести…

— Спасибо, гроб пока не надо, — пробормотала я.

— Зовите, коли чего.

— Спасибо.

Тяжело ступая, Андрюша пошел к двери и тут увидел Рамика.

— Отличный пес вырастет, — со знанием дела сообщил он, — мастино-неаполитано. Зверь — смерть на четырех лапах.

— С чего ты так решил? — Я перешла от испуга на «ты». — Почему мастино-неаполитано? И вообще, это что за порода такая?

Андрей хохотнул:

— У приятеля мастина живет, огроменная. Так щенок точь-в-точь такой был, мелкий и серый, а потом елда выросла, уж простите…

— Рамик беленький… — начала было я сопротивляться и осеклась. Ну надо же, утром, когда мы уходили, шерстка найденыша напоминала по цвету кусок сахара, вымоченного в кофе. А сейчас это был рафинад, засунутый в слабый раствор черных чернил. Наш новый жилец серел…

— Что такое елда? — спросила Лиза.

Андрей Петрович крякнул:

— Ну чисто конкретно не объясню. У мамаши спроси.

— Как выглядит мастино? — задумчиво протянула я.

— Ща, — пообещал сосед и, брякая золотыми цепями, исчез за порогом.

— Что такое елда? — не успокаивалась Лиза.

— Не знаю, — пробормотала я, растерянно оглядывая весело вертящего хвостом Рамика, — но, судя по тому, что наш сосед произнес потом «уж, извините», думаю, нечто крайне неприличное, и тебе следует забыть это слово как можно скорей.

— Ага, — протянула девочка. — Ну вообще-то, папа все время матом ругался, но такого я не слышала…

Я только вздохнула: эта привычка нашего бомонда отвратительна.

— Вот, — раздался за спиной запыхавшийся голос, — вот, глядите, мастина!

Я обернулась. На пороге стоял радостный Андрей. В левой руке он сжимал настенный календарь.

— Вот, — повторил он и ткнул пальцем в фотографию.

Я перевела взгляд на снимок и почувствовала, как подкашиваются ноги. На красивой глянцевой бумаге была запечатлена собака Баскервилей. Словно для того, чтобы дать понять всем читателям календаря, какого роста монстр, фотограф поставил чудовище возле лошади, и, уж поверьте, собачонка оказалась лишь чуть-чуть ниже кобылы. Огромное серое тело стояло на мощных конечностях с угрожающими когтями. Одного взмаха такой лапки хватит, чтобы отправить на тот свет зазевавшегося человека. Но самой ужасной была морда. Крупный череп с торчащими ушами покрывала темно-серая короткая шерсть, ближе к глазам начинались складки, которые словно стекали к шее. Впрочем, у наших мопсих Мули и Ады тоже полно складок на лице, но маленьких, уютных, и выглядят они из-за них крайне умильно. Тут же на морде пролегали борозды, а сверкающие в открытой пасти белоснежные зубы не оставляли сомнения — загрызть медведя этому мастино, как мне чихнуть. Окончательно доконали глаза — крохотные, кроваво-красные и почему-то слегка закатившиеся. Словом, не собачка, а отморозок.

— Тут и про историю его написано, — радовался сосед. — Да читай, мамаша, не тушуйся, потом только верни, а то я люблю, в тубзике сидя, собак разглядывать!

Я молча кивнула и принялась изучать «Краткое описание породы»:

«…Собаки мастино-неаполитано дошли до нас с древнейших времен, почти не растеряв своих удивительных моральных и физических качеств. Еще в Древнем Риме животных этой породы использовали для охраны рабов. Принимали они участие и в гладиаторских боях, подчас на равных сражаясь со львами. Мощный скелет, железные мышцы, удивительная реакция делают из мастино-неаполитано отличных охранников и бойцов. В быту неприхотливы, в еде не капризны, любят хозяина, хорошо относятся к детям, дружелюбны к членам семьи. Но следует помнить: заведя дома мастино-неаполитано, вы получаете оружие. Собак данной породы нужно обязательно дрессировать. В ряде стран, например Франции, Италии, Германии, мастино, как питбуль, бультерьер и другие бойцовые породы, подлежат полицейской регистрации. Отдельные экземпляры, в основном кобели, достигают в холке высоты 1,45 см и веса около 90 кг. Купив мастино, вы никогда не будете бояться за сохранность своего имущества».

Дрожащими руками я отложила календарь и уставилась на крохотного Рамика, с упоением жующего Лизины тапки. Боже! На морде щеночка четко обозначились морщины, готовые оформиться в складки, а шкурка, казалось, потемнела еще больше. И он неприхотлив в еде — третий день сметает все подряд, вчера даже апельсин сожрал с кожурой! И что мы будем делать, когда он вырастет до метра сорока пяти? Я-то едва-едва дотянула до метра шестидесяти и вешу всего сорок восемь килограммов. Господи, да мне придется на нем верхом на прогулку ездить!

— Может, кормить его поменьше? — задумчиво спросила Лиза. — И тогда не такой вымахает.

— Не знаю, — прошептала я. — Во всяком случае, сегодня же запрещу ему спать в моей кровати, а то привыкнет, и в конце концов на коврике у двери окажется не пес, а хозяйка.

Пытаясь собрать воедино расползавшиеся мысли, я набрала знакомый номер и услышала:

— Митрофанов у телефона.

— У меня есть срочное сообщение.

— Кто вы?

— Романова, подруга Самоненко.

— Приезжайте.

На этот раз майор опять был не слишком любезен. Выслушав мой горячий рассказ о признаниях Ангелины, он сказал:

— Отлично. И где Брит?

— Ее убили, — тихо ответила я.

На следователя новость не произвела никакого впечатления.

— Вы отпустите Лену?

— Почему? — изумился майор.

— Как! Ведь Ангелина соврала.

— И откуда это известно?

— Ну я же только что говорила…

— А через десять минут явится еще кто-нибудь и расскажет, будто Брит пошутила…

— Но…

— Вот что, уважаемая, — хмуро сказал следователь, — дружеские отношения с майором Самоненко еще не повод не давать работать мне. Ступайте, мы разберемся.

— Отпустите Лену.

— Идите, идите.

Я обозлилась до крайности и выпалила:

— Вам просто велели засадить Разумову, заказ дали. Ежу ясно, что она не виновата и кто-то просто пытается подставить ее!

Митрофанов промолчал. Но короткая шея, торчащая из не слишком чистого воротничка рубашки, сделалась пурпурно-красной. Да он гипертоник и непременно заработает инсульт, если будет так злиться.

— Вы уже все решили до суда, — продолжала я наседать на мужика, — даже головой подумать не желаете. Вы что, так уверены в том…

— Уважаемая, — железным голосом произнес Митрофанов и нажал кнопку.

Моментально раскрылась дверь, и в кабинет вошел милиционер.

— Проводите гражданку на выход, — велел следователь.

— Пройдемте, — сказал мент.

— Вам это так не сойдет, — пообещала я. — Все равно я не успокоюсь, пока вы не освободите Лену, жалобу напишу министру.

— Хоть господу богу, — хмыкнул Митрофанов.

— Пройдемте, — настаивал сержант.

— Не хочу.

— Сейчас применю дозволенные меры, — пригрозил конвойный.

— Какие, например? — полюбопытствовала я, усаживаясь поудобней.

Митрофанов мерзко улыбнулся:

— Вызову подмогу, и оформим вас на трое суток как хулиганку.

— С места не сдвинусь.

— А и не надо, на стуле оттащим.

Поняв, что он не шутит, я встала и ледяным тоном произнесла:

— Все равно я добьюсь правды.

— Хотеть не вредно, — хмыкнул майор и приказал милиционеру: — За проходную выведи, чтобы по зданию не шлялась.

По длинным извилистым коридорам в сопровождении сержанта я шла с гордо поднятой головой и сцепленными за спиной руками. Навстречу неслись мужики с папками, портфелями и пакетами. Один из них притормозил.

— Лампа, тебя арестовали?

Я узнала Леню и гордо произнесла:

— Митрофанов велел вывести за проходную, но все равно я сумею доказать свою правоту.

— Да уж, зная твой характер, думаю, Митрофанову мало не покажется, — хихикнул Ленька и убежал.

Я проследовала на выход, чувствуя, как внутри булькает злоба. Сержант удостоверился, что я отошла метров на двадцать от проходной, и зашептал что-то дежурному, весьма невежливо тыча в мою сторону пальцем.

Я двинулась к метро, в груди разгорался готовый вырваться наружу огонь — никогда, ни разу в жизни меня так не оскорбляли! Даже старик-профессор Лихтенборг, принимавший на втором курсе зачет по хору и заявивший: «Милочка, ставлю вам «удовлетворительно» лишь из сострадания. Но не подумайте, что жалею вас. Честно говоря, берегу свои уши. Поете, голубушка, как беременный крокодил».

Даже Анна Ромуальдовна Фихт, преподававшая фортепьяно и регулярно подзывавшая меня в буфете словами: «Мальчик, принесите булочку. Ах, детка, извини, но ты так смахиваешь на юного Брамса!»

Один раз я не утерпела и, зарулив в библиотеку, уставилась на гравюру композитора, но даже тогда не обиделась на Анну Ромуальдовну. В конце концов, старушка подслеповата…

Даже когда вальяжный охранник в бутике «Валентино», окинув брезгливым взглядом мою серо-розовую китайскую курточку, надменно процедил: «У нас цены в долларах, и вообще дорого очень!» — было не так обидно.

Но сейчас! В груди пылал огонь мщения. Бедный Эдмонд Дантес, граф Монте-Кристо, не испытывал и сотой доли таких мстительных чувств. Я неслась к метро, не надев шапки и не застегнув куртки. Ну, Митрофанов, погоди! Взяточник, дрянь, негодяй, готовый подвести под расстрел ни в чем не повинную женщину! Ну ничего, скоро Славке станет лучше, его переведут в обычную палату, а там и на работу выйдет. Я же пока брошу все силы на поиски настоящего убийцы.

Перед глазами встала картина. Огромный кабинет с портретами Путина, Дзержинского и Льва Толстого. Из-за дубового стола, расписанного трудолюбивыми мастерами Хохломы, поднимается импозантный седовласый генерал, весь в орденах и красных лампасах. «Спасибо, спасибо, глубокоуважаемая Евлампия Андреевна, разрешите вручить вам грамоту и именные часы. А этого, — и он тычет пальцем в стоящего у двери Митрофанова, — а этого субъекта лишаем воинских званий и прогоняем из наших рядов. Он недостоин…»

— Слышь, едрена Матрена, заснула, что ль?

Я вздрогнула. Так, я стою в метро у кассы, сзади напирает раздраженная очередь.

— Эй, тетка, давай шевелись, — пробурчал переминавшийся за спиной мужик.

— На десять поездок, — выдохнула я и протянула деньги.

Ох, боюсь, не скоро дождаться мне подарка от генерала.