Человек из пропавшей страны

Григорий Шансов, 2023

Школьник Марат Сафаров искренне верит в светлое будущее, которое вот-вот придет, но вместо этого переживает развал СССР. Крах идеологии и первая любовь, жажда адреналина и новые возможности 90-х. Ему 18, он полон сил и вопросов к старшему поколению.Героя увлекает водоворот событий, с которым переплетаются истории других людей того времени. Рэкет, новый бизнес, развал предприятий и городской рынок, ставший площадкой развития предпринимательства. И люди, которые выживали в те непростые, но такие незабываемые годы.

Глава 4. Драка с Глухаревым

Прошло лето, снова первое сентября и снова гимн на линейке перед школой. Но уже не пелось шестикласснику Марату так, как раньше. Да и весь напускной энтузиазм исходил только от директора с завучем. Остальные вяло подчинялись порядку, открывали рот, глядя пустыми глазами, в которых не было ни капли осознания гордости за свою страну. Уныло и тускло. Фальшь и ложь. Приписки в статистике и показуха. Если бы в фонограмме не звучали голоса хора, исполнение учеников могло запросто умалить значимость песни. Что-то было не так во всем этом.

Как-то теплым сентябрьским днем на последнем уроке в класс зашел старшеклассник. Зашел и просто сел на свободное место, ухмыляясь. Вся школа его знала, как неисправимого хулигана. Его звали Димка Глухарев. Что восьмиклассник делал на уроке 6 класса осталось загадкой. Учитель, пожилая женщина, попросила его покинуть помещение. Димон “включил игнор”. Учитель с возмущением высказалась в адрес нарушителя порядка, но старшеклассник продолжал сидеть, улыбаясь ей в лицо. Очевидно она сама его боялась. Что-то снова переклинило в душе Марата, стало жутко обидно за пожилую женщину. Но ничего толком не придумав, он просто вслух обозвал его “глухарем”. Вырвалось. И хотя Марат тут же осознал свою глупость, слово вылетело. Назад его не спрятать, не стереть из памяти, не сделать вид, что ничего не произошло. Димон Глухарев встал, подошел к его парте, сел рядом, положил руку на вздрогнувшее плечо и прошептал, глядя по сторонам: “После школы получишь…”, затем вышел и учитель продолжила урок.

Что делать мальцу, когда старший угрожает? Бежать к директору? К старшим ребятам? Собирать толпу? Он смутно представлял себе, что будет дальше, но решил не прятаться и не бежать из школы окольными путями. “Все равно найдет,” — подумал он. После уроков ребята из класса сочувственно шли рядом, робко давали советы, поддерживали. Марат же их не слышал. В душе трепетал подленький страх. Они еще шли по школьному двору, как Димон нагнал их.

Его тяжелая рука легла на плечо Марата, и они продолжали идти дальше. Со стороны казалось, что два приятеля, один крупнее, а другой помельче, разговаривают о приятных вещах.

— Так кто я? — спросил Глухарев.

— Слушай, извини, я не прав, — промямлил Марат.

— Скажи еще раз, как ты меня назвал, — угрожающе сказал Глухарев.

— Извини, прости, пожалуйста, пожалуйста не бей меня, прости, прости, — Марат в эту секунду испытывал необъяснимую гамму чувств, от страха до Стокгольмского синдрома, какую-то даже братскую любовь к этому превосходящему по силе человеку. Словно он пытался поговорить с диким животным и готов был отдать ему все ради примирения. В какой-то миг он показался ему отличным парнем, не будь этого инцидента.

Они остановились. Глухарев встал напротив и ткнул Марата кулаком в лицо. Не сильно, почти незаметно. Затем еще, но сильнее.

— Все, все, хватит, я понял, — лепетал Марат, не обращая внимания на собственное унижение.

— Как ты меня назвал? — Глухарев ткнул кулаком его под дых. У Марата перехватило дыхание, он согнулся пополам, держась за живот. Перед глазами появился кед Глухарева, который шмякнул по лицу.

— Я же попросил прощения, — скорчившись, хрипел Марат. — Я же извинился.

— Как ты меня назвал? — словно не слыша его, продолжал Глухарев. Ему нужно было услышать то самое слово, чтобы ударить со всей силы. Но Марат не говорил его, вот только злость снова закипела в нем.

— Я же извинился! — он резко выпрямился и набросился на Глухарева. Дальше все было как во сне. Пропало осознание. Какие-то образы, обрывки событий. Марат бил со всей силы, со страхом и ненавистью. Бил как попало и куда попало. Как учил отец. Кулаком, локтем, коленом, пяткой, снова кулаком. Сбил с ног, уронил на пыльную дорогу и вертелся вокруг него коршуном. Дыхание обжигало легкие, глаза заливало потом, но он бил, словно боялся, что Глухарев встанет и тогда убьет его. Он чувствовал, как удары поглощает мягкая плоть, как отскакивает голова от колена, как скользят по крови кулаки, и бил, бил, бил…

Вдруг что-то сильное и быстрое свалило его с ног, перевернуло в воздухе и придавило к земле. Как сквозь туман он услышал мужской крик: “Хватит, прекрати, остановись!” Из горла в ответ вырывались хрипы и стоны. Это был физрук. Увидев потасовку, он прибежал с другого конца стадиона и оттащил Марата. Мальчишки, сопровождавшие его, стояли, раскрыв рты. На земле шевелился Глухарев.

— Успокоился, Рэмбо чертов? — физрук крепко держал его.

— Да, все, все я больше не буду, хватит, — хрипел Марат, сплевывая кровь. Глухарев, скорчившись, лежал на земле и тихонько стонал.

В больницу попали оба. По злой иронии в соседние палаты. Глухарев получил разбитое лицо, сотрясение мозга и разрыв селезенки. А у Марата оказался сломан нос, лучевая кость правой руки и разбита бровь. Кажется, он какое-то время дубасил Глухарева уже сломанной рукой. На руку наложили гипс, а нос попытались исправить.

В палату заходили два милиционера, мужчина средних лет и женщина пенсионного возраста, а с ними заплаканная мать. Сухим тоном они спрашивали о случившемся, записывали что-то себе в бумаги, затем спешно собрались и вышли.

Потом приходил отец. Трезвый. Он посмотрел на лежащего сына с тревогой. Опухший нос, синяки, швы на брови, гипс на руке. Затем присел на край кровати, поставил на тумбочку сверток с фруктами и негромко спросил:

— За что дрался?

— Не знаю, — еле различимо произнес Марат и отвел глаза, — за правду, а может и нет.

— За девчонку, наверное? — отец хитро прищурился. Сын вяло улыбнулся и покачал головой.

— Ты здорово уделал его, — в голосе отца звучала гордость. — Он старшеклассник, выше тебя.

— Он курильщик, и бьет слабо, — отмахнулся Марат.

Когда отец ушел, он еще долго лежал, смотря в белый потолок и размышлял, что же произошло. Он"уделал"Глухарева! Тот оказался не так уж крепок. Что теперь будет? Глухарев убьет его? Наверное да, так просто не оставит. И зачем он вляпался в эту историю? Ведь это он сам обозвал Глухарева и за это должен был получить. С другой стороны, Марат заступался за правду. Правда. А кому она нужна, эта правда? И тогда, на поле картошки, и сейчас. Стало лучше кому-то? Может равнодушие учителей, это и есть лучшая реакция на несправедливость? Не зная ответов, Марат смотрел в потолок, а в голове звучали слова отца: “Мы никогда не построим светлое будущее!”

Через неделю его выписали домой, а Глухарев лежал в больнице еще месяц, потом долечивался дома. Глухарева прооперировали, и доктор назначил ему колоть обезболивающее. Три раза в сутки какой-то медицинский наркотик. А кололи только один раз. Две другие дозы списывались на его имя и исчезали. Медсестры дозы продавали наркоманам, которые стаями кружились около больницы.