Пристань звёздного скитальца

Григорий Родственников

Где-то в далёком космосе расположен отель с романтическим названием «Пристань звёздного скитальца». Попадают в него существа из разных миров и времен. Встречает гостей добродушный хозяин, Сан Саныч Мезенцев и двое его подручных: киборги, Мэри и Флинт. За гостеприимство и помощь в возвращении на родину просит отельер рассказать попаданца его историю. И истории эти бывают, подчас, совершенно удивительные…

Владимир Смирнов

КЛОШАР

Иллюстрация Григория Родственникова

Вообще—то, дверь в подвал была заколочена. Ничего ценного там не водилось — Сан Саныч, прежде чем взяться за молоток лично проверил: старая, негодная барная мебель, сломанный музыкальный автомат на двадцать пластинок, кровать, трельяж, в общем, как говорится — картина, корзина, картонка.

Сан Саныч, человек спокойный, улыбчивый, даже в чём—то ироничный, краем глаза посмотрел на рукоять помпового ружья под барной стойкой, когда эта самая дверь открылась, и в проёме показался бомж недельной небритости. В лохмотьях, с рюкзаком, арбалетом, автоматом Калашникова, и, почему-то — с алебардой в левой руке. Зелёные глаза осмотрели зал, прищурились от люстры, подмигнули балкам перекрытия и только после этого уставились на хозяина. Голова совершила движение вверх—вниз, как умеют всякого рода рептилии — не отрывая взгляда от цели; сухие, заветренные губы разошлись в вежливой улыбке.

— Сте.

Гость, неловко повернувшись, поставил алебарду в угол с вешалкой по правую руку, постучал пальцами по горлу, Сан Саныч протянул заготовленный стакан воды. Незнакомец начал пить крупными глотками, голова запрокинулась, обнажив давно немытую шею и энергично ходящий кадык. Вернув стакан, мужчина жестом попросил ещё. По бару потёк спокойный, хриплый, неожиданно басовитый и глубокий голос.

— Спасибо. За дверь извините, я не знал, что она заколочена. Я починю, я умею.

— Не стоит беспокоиться, — ответил Сан Саныч, доставая шуруповёрт и усиленные саморезы, — никому неизвестно, какой путь приведёт его сюда. Вы к нам издалека? Впрочем, о чём это я — сюда можно только издалека.

Гость хохотнул, приняв шутку, облегчённо свалил хабар к алебарде, и, не найдя достаточно для себя пыльного кресла, сел на сундук у окна напротив двери.

— Вы правы, очень правы. Впрочем, что это я! Гром! Моё имя — Гром! Матушка, кажется, нарекла меня как-то иначе, но последнее время все меня зовут Громом.

— Сан Саныч. Будем знакомы. Вы же знаете первое правило случайных знакомств?

— Со времён Тысячи и Одной!

— Именно! — Хозяин, довольный осведомлённостью гостя, сложил пухленькие руки на груди и, прислонившись спиной к стеллажу с напитками, отчего они начали опасно покачиваться и звякать, с удовольствием поднял бровь. — Расскажите мне свою историю.

— Она скучна. — Гром замахал рукой, прерывая возражение, — поверьте, я не рисуюсь и это не ложная скромность. Моя история действительно скучна. Я — архитектор хрустальных замков. Не только хрустальных. Дворцов на песке, пряничных домиков, ледяных крепостей. Всего того, что долго не проживёт. Порадует глаз и смоется морской волной или растает с приходом весны.

— Что же случится с хрустальным замком?

— Всегда что-то может произойти. Мышка пробежала, хвостиком махнула. Вы понимаете, да?

— Вполне. И тем не менее. Вы здесь, а не в своём архитектурном бюро, так?

Гром покусал щеку, цикнул. Было видно, что он не очень хочет говорить о том, как оказался в этом отеле. Но правило есть правило, не вежливо принимать стакан воды от человека, который ничем тебе не обязан и отказываться от ответной любезности.

— Скажем, меня пригласили рассмотреть несколько проектов. Не сюда. Сюда я уже сам пришёл, со своим, скажем, эскизом. А вот предыдущие места заставили, скажем, попотеть. Знаете, я люблю песочные дворцы. Люблю смотреть в окна и разглядывать убранство, наблюдать за жизнью людей, следить за их судьбой, перипетиями и проблемами. Но иногда архитектор допускает досадную ошибку и житель замка, скажем, вынужден телепортироваться в соседнее помещение, потому что кто—то, не будем показывать пальцем, поленился прорезать дверь. Или наоборот — смотришь на комнату, как там всё подробно и красиво, а ничего не происходит.

— Ничего? Совсем? Это как? — Сан Саныч догадывался, но по правилам отеля непроизнесённого не существует.

— Ну, как? Архитектор потратил уйму усилий, красиво и вычурно отделал, скажем, Тайную Комнату, но за всё время наблюдений в неё так никто и не зашёл. Спрашивается — зачем было городить тень на плетень?

— Полагаете, нельзя что-то сделать для красоты?

— Чьей?

— В смысле?

— Ну вот, так — чьей красоты? Вы же понимаете, что Тайная Комната нужна для тайны? Даже — Тайны? Ну, так дай же мне эту Тайну, строитель! Нет, не обязательно прямо в лоб. Пусть она, эта Тайна, хотя бы как-то намекнёт, что ли. К примеру, вот зачем мне эта алебарда?

— Понятия не имею.

— Нет, так дело не пойдёт. У вас есть всё необходимое, чтобы это понять!

Сан Саныч задумался, вспомнил, как неудобно было гостю прислонять алебарду в угол по правую руку. Неужели?

— Вы левша?

— Вот видите! Разве это так трудно?

— То есть вы тащили сюда эту хреновину только для того, чтобы я понял, что вы — левша?

— Сказать по правде, мне это тоже показалось глупостью. Но в данном случае эта глупость оправдана, поскольку дана для примера. А пример, как понимаем, должен быть наглядным. Так?

Хозяин ещё раз посмотрел, как оружие пикой едва не царапает лаковый потолок, хмыкнул.

— Да уж, довольно наглядно.

— Но главное не в том, что я левша. Главное, имеет ли это значение в моём замке. Может быть, об этом и упоминать не стоило.

— А имеет?

— Пока не знаю. Впрочем, возможно теперь там придётся делать всё под левшу: письменный стол у окна, лестничные перила, ручки на дверях. И однажды это спасёт мне жизнь — когда кто—то замешкается в погоне.

— Ну ладно, а арбалет?

— Арбалет, как и автомат — довольно точно описывают мой характер. Болтов и патронов к этому оружию нет, а у калаша ещё и поршень затворной рамы погнут. Вывод?

— Вы разбираетесь в устройстве, понимаете поломку, но всё равно тащите эти вещи с собой, так?

— Так. Дальше?

— Дальше всё просто. Вы — старьёвщик. Ваша история в том, что вы — архитектор, ставший старьёвщиком.

— Вот видите? Всё очень просто. Покопайтесь в моём хабаре, и вы найдёте там целую кучу никому не нужных вещей. Многие из них вышли из обращения из-за ветхости, какие-то безнадёжно устарели. Иные игрушки оказались мёртворождёнными, вроде пейджера. Но у всех их есть одно важное свойство. Это маркеры эпохи. Или уровня жизни. Я покажу.

Гром подошёл к рюкзаку и вынул два совершенно одинаковых предмета, поднёс их к барной стойке и передал в руки Сан Саныча.

— Что скажете?

— Два пресс-папье. Деревянные, судя по всему — дуб, с зелёным сукном и золотистыми рукоятями. На вес — похожи. На вид — идентичны. Зачем вам две одинаковые вещи?

— Приглядитесь. Одна — аукционная редкость, другая — китайская подделка. Такие стоят на столах мелких служащих, пытающихся выглядеть внушительнее. Или копирующих замашки шефа. В общем, такие же подделки. Отличите?

Сан Саныч ещё раз повертел предметы, прочитал надписи на ручках, взгляд зацепился за буквы, Гром удовлетворённо выдохнул. Хозяин протянул одно пресс-папье:

— Подделка. Гравировка лазерная. У второго буквы нанесены резцом. Ручная работа.

— Браво! Вот эти детали и украшают мои проекты, придают им глубину. Но главное — они говорят о хозяевах. В конце концов, хозяин предмета — главное действующее лицо в моих замках. Всё ради него — действующего лица.

Старинные часы пробили семь, гость подорвался, начал спешно собираться в дорогу.

— Уже уходите?

— Пора. Велено уложиться в семь тысяч песчинок.

— Это нижний предел. Разрешено до двадцати ноль-ноль.

— Правда? Надо же, теряю внимательность. Это профессиональное: последнее время для меня важнее общая картина, силовые конструкции, арки, стилизации. К примеру, вы знаете, что некоторые архитекторы используют пластификаторы? Чессловеры.

— Чессловеры?

— Ну да. Конструкция не падает только потому, что зрителя об этом очень попросили. Скажем, мне довелось увидеть небоскрёб, подобно тросу шпилем зацепившийся за низкие облака и поддерживающий на плаву Манхэттен. Автор очень гордился этой конструкцией.

Из глубины коридора раздался треск, звуки короткого замыкания и мелодичный голос, отдающий металлическим лязгом:

— Системная ошибка восприятия! Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта.

— Ой! — спохватился Гром, — непоправимая оплошность! Прошу прощения, я не знал, что у вас тут андроид! Андроидам и заклёпочникам редкую птицу до середины Днепра нельзя категорически!

Из боковой комнаты вышел пират в треуголке, подхватил подмышку миловидную даму, куклой валявшуюся под ногами и подмигнул Грому.

— Ничего, она быстро отходит. Обо мне не беспокойтесь, я перепрошит. По-моему, интересная конструкция. Довольно рискованный чессловер, но согласитесь — оно того стоит.

— Ну, частично соглашусь. Скажем, для абсурда вполне годится. Не хуже ракет, превратившихся в кита и петунию.

— С ракетами всё понятно — они попали в невероятностное поле.

— Верно. Обратите внимание — в невероятностное! То есть, гибель героев для автора является более невероятным, чем термоядерная ракета, ставшая горшком с петунией! Сильно?

— Не то слово. А насчёт телепортации — это вы зря. Если в момент перехода из комнаты в комнату ничего не произошло, то и нечего об этом говорить.

Гром так разгорячился, что перестал следить за речью.

— Верно. Но мне как раз и интересно — какого чёрта в пути ничего не произошло, если все вводные данные говорят об обратном? Сопромат не обманешь, даже у честного слова есть свои пределы. В конце концов, песок с пластификатором — это одно, а пластификатор с вкраплениями песка — это совсем другое. Это, извините, уже не песочный замок, а эпоксидная заливка! Для кулончика на шею — годится, но строить из этого целое строение? Не знаю, не знаю. Каждый конечно волен распоряжаться талантом по своему усмотрению, но, на мой взгляд, это всё-таки попахивает расточительством. Я вас не утомил?

— Нисколько!

— Эта бодрость выдаёт вас сильнее, чем прямой открытый честный ответ.

— Правда?

— Ещё то, как вы поглядываете на шуруповёрт. Закругляюсь. И прошу прощения, иногда прорывает, хотя терпеть не могу давать не прошеные советы. В общем, как видите, моя история совершенно банальна и скучна. В конце концов, вряд ли что-то помешает мне и дальше разглядывать чужие строения, даже если в них есть какие-то дефекты. Некоторые даже довольно интересны — обладают признаками авторского стиля. Знаете, я вовсе не требую, чтобы все архитекторы строили свои конструкции по единому проекту. Терпеть не могу дачные посёлки, где все дома на одно лицо. Глядя на них, начинаешь ощущать себя в компьютерной игрушке. Особенно веселит, когда эти посёлки обнесены высоким забором, а на воротах написано «Элитное». Так и хочется приписать «Типовой элитный концлагерь номер, скажем, восемнадцать».

Хозяин понимающе кивнул. Гость отвернулся к вешалке и будто потерялся. Взгляд стал блуждающим, рассеянным, до слуха Сан Саныча донеслось сосредоточенное бурчание. Слов не разобрать, но Гром по пути к вешалке продолжал полушёпотом что-то повторять — ни то мантру, ни то молитву. Как сомнамбула не спеша взвалил на себя рюкзак, крест-накрест повесил оружие и взял в левую руку алебарду наподобие посоха. И только когда открыл дверь в подвал, Сан Саныч решился:

— Скажите. Много вы замков построили?

Гость повернулся, пожал плечами.

— Не очень. Три. Но если точнее — два. Один не считается, скажем, пробный.

— Чего же так? Вроде бы разбираетесь.

— Ха. Раз уж я такой умный, так?

— Нет-нет, я не об этом. — Хозяин замахал руками, понимая, что не особенно-то он убедителен, что не укрылось от цепкого взгляда гостя. Гром понимающе закивал, ещё раз рассеянно, будто виновато, осмотрел комнату, улыбнулся.

— Всё нормально, в конечном итоге все говорят именно об этом. Так что же случилось, и как же ты смог так быстро сменить свой успех на упадок, да? Не стоит извинений, я привык.

— И всё-таки.

— И всё-таки… не знаю, как сформулировать точнее. Понимаете, судя по всему, я наступил на собственный хвост и поселился в построенном мной замке. — Гром умоляюще посмотрел на Сан Саныча, — понимаете? Нет? Ну ладно. В общем, не дай бог вам поселиться в собственном замке.

И уже закрывая дверь с той стороны, закончил:

— И потом. Знаете, я больше не верю в свою правоту.

В комнате стало как будто легче дышать. Флинт вздохнул, взял шуруповёрт, саморезы и начал возиться с дверью. Мэри по внутренней сети вызвала бот-пылесос — гость заметно натоптал. Сан Саныч взял стакан Грома, отнёс в раковину. Зажурчала вода, хозяин так задумчиво смывал со стакана следы гостя, так усердно натирал салфеткой, что совершенно потерял счёт времени. В голове стучали слова, сказанные Громом перед самым уходом.

— Так что же случилось и как же ты смог, так быстро сменить свой успех на упадок… Мэри, Флинт…

— Это стихи, — подхватился Флинт, — по размеру понятно. Но я их не слышал.

— Я тоже не слышала, — подхватила Мэри, — но этой фразы оказалось достаточно. Они есть в Сети. Сейчас выведу на экран.

Через мгновение по экрану, где обычно транслировались матчи по спейсболу и хореографии в невесомости, побежали строчки.

Мне так надо…

На улице тишь, на улице ночь,

Фары машин врезаются в темень,

Бьёт по подоконнику дождь,

На стену свеча отбросила тень.

Дымит сигарета, угаром в глаза,

Пером по бумаге выводятся строчки,

Твоё полотно — бумага: дерзай!

Твой бисер — слова, запятые и точки.

Ты бог этих душ, их рок и судьба:

Захочешь — возвысишь, захочешь — опустишь,

И праздничный туш сыграет труба

И реквием: ей всё равно — как научишь.

Ты будешь печататься, петь и успех

Тебе гарантирован с этой мозаики,

Лучшее ты исполнишь при всех —

Вывернешь душу свою наизнанку.

А модные критики, все как один,

Воскликнут о слоге, стихах и таланте,

Но вдруг ты решаешься спрятаться в тину,

Вдруг ты решишь изменить этот танец.

Ты пропил свой дар, всё промотал,

Но на душе почему-то спокойно:

Забыта в углу, пылится гитара,

Теперь ты никто — живой и покойник.

Счастливец, юродивый, молча в метро,

С улыбкой больного, почти идиота,

Ты молча сидишь и тысячи ног

Проносятся мимо тупого урода.

Так что же случилось, как же ты смог

Так быстро сменить свой успех на упадок?

Всё просто:

Тебя так придумал твой бог.

Его зовут «Я».

Поверь.

Мне так надо.