Голод

Коллектив авторов

О нем можно говорить, его можно скрывать, но каждому человеку он знаком.Это Голод.Вам откроются жизни людей, страшные секреты, глубинные чувства и откровения о поисках долгожданного покоя в череде страхов, воспоминаний и сомнений. Голод подкрадывается к героям, рыскает по закоулкам души, управляет поступками. Проглотите рассказы целиком или неторопливо отщипывайте по кусочку – что бы вы ни выбрали, после прочтения вам точно захочется ещё… Книга содержит нецензурную брань.

Екатерина Симонова

«Была ли…»

Лилька

— Вера ю фром? — Вопрос ставит подножку у выхода из двора-колодца. Узкие черные глаза, такие еще называют бедовые, веселятся навстречу из опухших щелок век.

— Ви ар фром Моску, — подхватываю я игру.

— О, Моску, нормально, я там была! Алтуфьево, Войковская.

Нежданная попутчица пристраивается рядом, мы идем по солнечной питерской улице и болтаем как давние знакомые.

— Вообще я из Уфы, в восемьдесят шестом году приехала. Десять рублей у меня было. А сейчас тут живу, в Кузнечном.

— Хорошее место, — радуюсь я за собеседницу. — Самый центр города, исторический фонд.

— А у меня карту украли!

— Ох, успели хоть заблокировать?

— Нет, все потратил, падла. Плевать, у меня их еще пять штук! — растопыренная ладонь раскидывает невидимые карты. — Пусть подавится! — легко прощается с потерей женщина. — У меня на Невском квартира, я ее сдаю. Бабки есть.

— Ну вы прямо квартирный магнат! — меняю я тему.

— Тебя как звать?

— Катя.

— А я Лилька. Борьку своего ищу! Боря-а-а-а! — сиплый мощный зов разносится по Кузнечному.

Внезапная странная спутница шагает рядом, я исподволь разглядываю ее. Одежда новая, очевидно качественная, но тут и там на ней отпечатаны свидетельства сложного жизненного пути — рукав надорван, а на боку след подошвы.

Смоляно-черные густые волосы стянуты в сальный хвост. Когда-то красивую фреску лица не окончательно замалевала известью ее разбитная жизнь. Раскосые восточные глаза выщурены опухшими веками, правая бровь перечеркнута белесым шрамом. Возраст определить сложно, одутловатость черт обезличивает, делая незнакомку похожей на сотни питерских маргиналок. Одна из многих со дна. Но что-то заставляет приноровиться к ее нечеткому шагу, мне хочется заглянуть дальше избитого фасада, хочется открыть книгу ее дней и прочитать, собрать из обрывков бессвязных мыслей историю. Понять, что было, было ли, была Ли…

— Знаешь, когда-то я была Лилечкой…

Лилечка

«Малышка моя, Лилечка, ты когда-нибудь поймешь и простишь. Так будет лучше для всех». — Мокрое материнское лицо прижимается к щекам. Торопливые слова порхают вокруг девочки мотыльками. Неожиданная родительская ласка немного пугает, но больше будоражит. Это похоже на игру, и малышка смеется, уворачиваясь от матери. Нос щекочет запах сигаретного дыма и водки. «Смотри, Борька сейчас от тебя спрячется, а ты его ищи. Когда найдешь, все будет хорошо». — Мама уносит вглубь квартиры облезлого плюшевого щенка. Хлопает дверь. «Прятки!» — ликует девочка и ковыляет по полутемному коридору. Ей надо найти Борьку, чтобы все стало хорошо.

Когда дверь вскрыли, Лилечка уже не кричала. Голодным зверьком она тихо сидела в углу, вцепившись в грязную игрушку.

«Подумать только, такая кроха, пять дней наедине с холодом и голодом просидела. Лилечка, дай, пожалуйста собачку, мы ее помоем». — Нянечка пытается разжать маленькие руки. «Боря-а-а, Боря-а-а-а!» — заходится девочка, в черных глазах плещется ужас, словно щенок — ее спасательный круг и без него она потонет.

«Отойдет, ничего, — бодрится нянечка, — много их тут таких».

Не отошла. Росла жесткой, бескомпромиссной, шла в отмах, не дожидаясь, когда нападут. «Во, смотри, — Лиля тычет пальцем в шрам на брови, — рассадили в детдоме! Да я первая всегда выеживалась, чтобы боялись!» Природная моральная легкость и широта души позволяли украсть и тут же все спустить на ништяки для своих.

Расцветала восточным зноем, скулатила лицо, жгла холодным прищуром.

«Бедовая девка», — вздыхали няньки.

Чуть только исполнилось восемнадцать, она сбежала из детдома. Шарахалась где придется. «Ну как зарабатывала, трахалась за деньги, я ж красивая!» Через полгода встретился Вадик. Честный и надежный. В него хорошо было прятать свой внутренний холод, так же как когда-то в плюшевого Борьку. С ней — добрая мямля, за дверями дома — братуха. Что-то там решали, налаживали икорный бизнес. Понятное дело — нелегальный. Закрутилось: новая «девятка», своя хата. Вадик звал ее Лилечка, баловал и наряжал, будто куклу.

Она достает сигареты, смотрит в сторону, выпуская дым: «Все, кто меня Лилечкой называл, куда-то девались».

На третий день после исчезновения Вадика в квартиру вломились четыре урода. Лилю били долго и с наслаждением, перевернули дом вверх дном. Унесли, все, что смогли поднять…

Лилька

— Чего били, я ж и не знала ничего. Я беременная была, они меня как побили, так я и скинула ребеночка. И во, — улыбается во весь рот, сверкая фиксой, — зуб тогда вышибли, суки! Потом я золотой себе вставила. Когда оклемалась малость, с десятью рублями в кармане и четырьмя банками икры сбежала из Уфы. Вадик-то мой через год из сугроба вытаял, но я сразу поняла: он не убег от меня. Потому ноги сделала, чтобы тоже не оттаять, как Снегурка, мля, — дымя сигаретой, весело ведет повествование Лилька. — На вокзале хорошо, я там люблю сидеть. Народу полно, спрятаться легко, никому до тебя дела нет. Сняла на месяц угол у бабки за две банки икры. Я натурой часто расплачивалась, — сипло хохочет женщина, — сначала собой торговала, капитал сколачивала, а потом потрясла башкиров своих икорных по старым связям. И пошла метать! Черная икра всегда в цене… у-у-у, я такие двери с ноги открываю, закачаешься! В девяносто третьем три квартиры купила. Вот эта, в Кузнечном, и две на Невском. Те сдаю, в одной живу. Тут вот… квартира у меня тут, в Кузнечном. И на Невском еще, я не бомжиха какая-нить… Падла, побили вчера, почки болят, аж ссу кровью. — Лилька трет поясницу.

Я не прерываю монолог.

— А еще я горные лыжи люблю, да, катаюсь. Машина у меня есть, просто вчера выпивала, поэтому за руль не села. Завтра нормально, дел много, буду ездить, только сейчас найду его. — Лиля крутит смоляной головой по сторонам. Отечное лицо раскраснелось лопнувшими капиллярами.

Я понимаю, что пила моя попутчица не только вчера, она это делает давно и с удовольствием. Выплыв в лихом мутном потоке девяностых, она стремительно тонет, не найдя спасательный круг.

— Ща я, погоди, Боря-а-а-а, Борька-а-а, где ты, гад?! — разносится по переулку. Она ныряет в арку и скрывается в черном зеве колодца. А я стою на теплом питерском солнце, исцарапанная мимолетной встречей и никак не пойму, что здесь быль, а что небыль… была Ли?..