Актриса. Книга первая

Глеб Исаев

Когда тебе двадцать, кажется, что все ещё впереди. И все должно быть хорошо. Не может не быть.Но вдруг случилась беда. В итоге нет ничего, ни дома, семьи, и даже памяти.Что делать в такой ситуации? Каждый решает для себя сам.Хорошо, если в этот момент встретится на пути тот, кто сможет протянуть руку помощи.Оле повезло.Однако вскоре и сам спаситель оказался втянут в странную историю.И теперь уже Оле пришлось прийти ему на помощь.

Глава 2

Непонятная сила рванула назад. Дернулась, пытаясь освободиться. Без результата.

С таким же успехом могла бороться с экскаватором. Держало мертво. Секунда, другая, наконец, захват стал слабее.

Оля обернулась, и удивленно хмыкнула. Обладатель железной хватки оказался щупленьким, одетым в кургузую шубейку, дедком.

Пегая, неопрятная бороденка, кустистые брови. Потертая кроличья шапку.

А рядом, у обочины тарахтит такой-же потрепанный, как и его хозяин, непонятного цвета"Жигуленок».

— Так и будешь держать? — холодно спросила Оля, с легким злорадством представив какую оторопь испытывает при виде ее изуродованного лица непрошеный спаситель.

Однако дедок казалось, вовсе не заметил ее уродства.

— Не люблю я этого, в пробках стоять. — Неожиданно огорошил он.

Махнул ухом кроличьего малахая в сторону дороги. — Здесь место людное. Увидит кто твой полет, как есть в милицию сообщит. Они, ясно дело, искать начнут. А мне скоро назад ехать. Я ж потом в пробке до вечера простою.

— Может ты погодишь немного с этим? — кивнул он в сторону парящей внизу поверхности. — Ну хоть с полчасика.

Объяснение вышло логичным, но покоробила его чрезмерная приземленность.

— Ладно, дед, отпусти. — Оля скривила губы в презрительной улыбке. — Полчаса я, так и быть, могу подождать. Только холодно здесь. Ты уж поторопись, а то замерзну.

— Ого, серьезная девочка. — Дед приподнял мохнатую бровь, глянул на ее тоненькую куртку. — А ты вот чего, ты садись-ка в машину. Со мной прокатишься, а на обратном пути я тебя здесь высажу. Так и мне спешить не придется, и ты не замерзнешь, дожидаясь. Идет?

— Ладно, — нехотя согласилась Оля. — Все равно ведь не дашь спокойно закончить. Не отвяжешься.

Старик выпустил ее рукав, повернулся и двинулся к машине. Пошел уверенно, словно и не сомневался в том, идет ли девчонка за ним следом. Но Оля и не думала обманывать. Ей и рпавда было совсем все равно. Сейчас, или чуть позже, какая разница?

Старик уселся на потертое сидение, дисциплинированно пристегнул ремень безопасности, и вдруг, ловко угадав момент, когда в потоке машин возник секундный просвет, неожиданно шустро для старой колымаги, вписал ее в движение. Побрякивая дырявым глушителем, машина покатила вдоль широкой набережной. Неожиданно раритетный аппарат свернул к обочине.

— Движок то у меня старый. Греется, — пояснил старик, — постоим чуток, остынет. — и тут же без перехода спросил: — Твердо решила? Не бойся, отговаривать не собираюсь. Мне просто интересно.

Не видя смысла скрывать, кивнула.

— А причина? — нарушил обещание любопытный пенсионер.

— Много, — скупо обронила Оля, глядя в окно на свинцовые волны.

— А все же?

— Память потеряла, документы, лицо — сам видишь.

— Рожа — Гаумплен позавидует, — вырвалось у нее вдруг.

— И все? — дед состроил смешную гримасу.

— Ну, дома еще нет. Денег. Ничего нет.

— И только? Я то думал… — Старик пренебрежительно усмехнулся.

Повернул голову, всмотрелся в парящее зеркало мутной воды за оградой парапета. — Но тут ты права. Там у тебя этих проблем точно не будет. Может еще чего вспомнишь?

— Да пошел ты!.. — Со злостью рявкнула Оля так, что задрожали стекла. — "Тебе этого мало? Ты сдурел, дед? Что ты понимаешь, пенек старый? И закончила уже вовсе непечатной фразой.

— Ай, молодца, ай умничка. — Залился смехом, согнав морщины на переносицу, старикан. — Я думал, совсем замерзла душа-то, а вот смотри, нет. Пробилась. Чего ж ты, девочка, такую душу топить собралась? А если скажу, что все твои проблемы это ерунда на постном масле, поверишь?

— Не поверю. — Безразлично отозвалась Оля. Дав выход злости, она внезапно успокоилась.

— Главная причина, по которой ты сюда, на мост, пришла не в том, о чем прежде сказала. Главное — ты веру в людей потеряла… — Дед вновь собрал вокруг глаз морщины и захихикал. — Хочешь, скажу, как твои проблемы решаются? Оговорюсь сразу, а то ты меня ненароком за жулика примешь. Теоретически решаются. Слово-то знакомое?

Оля согласно кивнула, поймавшись на элементарную уловку.

— Первое дело тебе нужно денег добыть. — Собеседник поднял вверх палец. — Как? А, вот, к примеру, банк ограбить. Боязно? Конечно. Но, имея решимость расстаться с жизнью, не трудно. Когда терять нечего, когда голова холодная и смерть не страшна, шансов на успех гораздо больше, чем, если просто, за наживой, идешь. Ну не вышло, положим, так это тоже вариант. Прыгать не надо. Стрельнет охрана в голову, и закрыт вопрос. Согласись, выход?

— Ладно. Это я в шутку. Про банк. Ограбить, положим, не каждому дано. Тут сноровка нужна. Ну, так не один десяток более простых способов деньги достать имеется. Найти их, при желании, легко. А уж с деньгами ты и лицо выправишь, и домом обзаведешься…

— Как у тебя, просто выходит. Раз-два, и готово. Слова это все. — Съязвила Оля.

— Не надо вот только про сложности. — Досадливо отмахнулся старик. — Самая любимая отговорка трусов и лентяев. Еще и не пробовала, а заныла. А откуда ты знаешь, что труднее? Ты думаешь вниз шагнуть это легче? Ох, огорчу тебя, девка. Там, на подлете, а лететь будешь долго, пять раз пожалеть, передумать успеешь. Ответственно заявляю. Благим матом орать, и, прости за пошлость, кипятком писать, будешь, чтоб назад все исправить. Да поздно будет.

Странное дело, но Олина решимость ослабла. Мысли заметались. Понимая, что выполнить задуманное сейчас не хватит сил, растеряно, почти жалобно шмыгнула носом: — И что мне теперь делать?.. На вокзал, с бомжами?

— Как звать тебя? — Дед развел губы в усмешке. — Оля? Хорошее имя, доброе. А я Михаил Степанович. Вот и познакомились.

— Как это там у классика? «Мы в ответе за тех, кого не убили…", — пробормотал он вдруг еле слышно и повернул ключ в замке зажигания.

— Ты кто, дед, — спросила Оля, — и куда мы едем?

— Кто? — старик помолчал. — Человек. Надеюсь на это, по крайней мере. — Он вдруг оборвал себя и уставился на раскисший снег, летящий из-под колес идущей впереди машины.

— А едем мы, милая барышня, ко мне домой. — Вынырнул он из неожиданного молчания.

— Ты, надеюсь, не считаешь меня, прости за слово, этим, как его, педофилом, желающим воспользоваться твоим расстроенным состоянием?.. — Словоохотливо пояснил водитель, не забывая, впрочем, поглядывать на дорогу.

— А сам не боишься? — криво усмехнулась Оля, которой надоело слушать бормотание старика. — Бабка тебе остатки волос не повыдергает за такую гостью?

— Проживаю я, в некотором роде, отшельником. Люди ко мне нечасто заходят. Устраивает такой ответ? Ну и славно, — ничуть не смутившись, мелко захихикал старик. — Избушка у меня просторная. Места хватит. Переночуй, подумай над словами моими, ну а утром и решай. Ну а если соберешься обратно на мост, удерживать не стану, вот тебе крест. Да и зачем? Мне постояльцы без надобности.

Город закончился, мелькнул за окном «ужастик» Промзоны, и вот по сторонам дороги раскинулись укрытые снегом поля.

Притормозив возле заметного одному ему поворота, старик ловко вывернул руль, и машина, переваливаясь на снежных колдобинах, выползла на проселочную дорогу. Непрестанно «крякая» на ухабах и опасно пробуксовывая, старенький Жигуленок, тем не менее, настырно пополз вперед.

— Редко здесь люди-то ездят, — проворчал дед. — Иной раз и по неделе в своем медвежьем углу сижу, бывает, что как твой Робинзон. А так ничего.

Оля молчала, по сторонам не смотрела. Небольшой всплеск эмоций уступил место привычной апатии. Накатилась новая волна мрачной решимости.

Водитель мимоходом покосился на сидящую рядом с ним пассажирку, и досадливо поморщился.

— Вот что, девонька, — серьезно, оставив шутовское балагурство на трассе, произнес старик. — Давай об одном договоримся. Пока ты здесь, у меня будешь, ты эти глупости на время оставь. Тебе все едино, где счеты сводить, а меня потом власти затаскают, допросами замучают. Ты погоди, ладно? Решишься, скажи, в тот же день тебя назад в город и свезу.

Оля подняла бровь, отметив, что старик не собирается выгонять ее из дома на следующее утро, как сказал раньше, но промолчала. Удивляться, да и просто думать ни о чем не хотелось.

— Вот и хорошо. Вот и ладненько. Будем считать, договорились. — Превратившись на миг в доброго сказочного гнома, произнес старик с усмешкой.

Последнюю сотню метров по занесенной снегом дороге машина еле ползла. Наконец, жалобно скрипнув стертыми до железа колодками, остановилась возле высокой, в два роста бревенчатой ограды. Старик сноровисто выскочил из салона и потрусил к таким же высоким, сколоченых из толстых, словно бы дубовых досок, воротам, смешно загребая полами шубейки снег.

Ловко, на удивление легко, распахнул их, и вернулся обратно в теплый салон.

Оля глянулав окно, ожидая увидеть ветхую, покосившуюся бревенчатую избушку, однако взгляду открылся двухэтажный, сложеный из благородного, темного от времени, камня дом. С высоким каменным крыльцом дом.

— Крепче ограда — лучше соседи. А еще лучше, когда и вовсе без них. — Причитая вполголоса, старик загнал машину во двор, и двинулся к сарайчику, видимо, играющему в усадьбе роль гаража.

«Зачем я здесь?» — отстранено подумалось Оле. Она вздрогнула, высвобождаясь от непонятной магии обаяния старика, оглянулась, прикидывая возможности для исполнения задуманного. Внезапно вспомнилась просьба: «А дедок вроде неплохой, может и правда, не стоит подводить? Ладно, завтра будет видно. Не отвезет, и хрен с ним, пусть тогда сам расхлебывает», — приняла Оля решение и глянула по сторонам с большим интересом.

Громадный, сошедший с картин о старой жизни, двор. Банька со штабелем березовых чурок вдоль стены. Крытый черепицей сарай. Удивило, что двор вымощен булыжником. Не галькой, а настоящей брусчаткой, подогнанной одна к одной и без единой снежной проплешины.

«Хозяйственный старикан, — хмыкнула Оля чуть презрительно. — Одной ногой в могиле, а все туда-же. Суетится, хлопочет…»

Вернулся хозяин. Глянул на пассажирку, пытаясь что-то прочесть в ее лице. — Ну и то ладно, — хмыкнул непонятно. — Завтра, так завтра. А впрочем, все будет… Ты уж мне поверь.

Дед улыбнулся, и потеплело в сердце. Смогла вздохнуть полной грудью.

— Пойдем, гостья, дом покажу, познакомлю… — Михаил Степанович прихлопнул сухими ладошками. На звук подбежал большой, похожий на плюшевого мишку, пес. Водолаз обошел гостью, чавкнул, облизав нос, и шумно втянул морозный воздух.

— Смотри, признал тебя барбос мой. Минькой его зовут. Вениамином, то есть, — дед почесал лохматое, большое, как лопух, собачье ухо. — Ну, давай, познакомься с гостьей.

Пес пригнул лобастую голову и сунул ее под Олину ладонь, толкнул легонько.

— Погладь, погладь, — усмехнулся Михаил Степанович. — Я-то не любитель, а ему поласкаться хочется.

Провела по гладкой шерсти и услышала, как пес чуть слышно вздохнул.

«Надо же? — скупо улыбнулась Оля. — Поздоровался».

Но внутреннее убранство дома заставило удивиться. Вместо ожидаемой паутины, сумрака и крашеных полов деревенской избы встретил неяркий свет софитов и буржуйский, вощеный паркет.

Скинув обувь, прошла по теплым плиткам широкого, впору идти вдвоем, коридору, в гостиную. Матовая панель телевизора, диван, поблескивающий кремовой гладкой кожей. А самое главное, кресло-качалка с небрежно брошенным на нее клетчатым пледом у громадного, в пол стены, камина. Старинные, часы на каминной полке и позеленевшие от времени канделябры с оплывшими свечами.

— Это гостиная, а твоя спальня будет наверху. Не холодно в доме? Автомат на двадцать четыре градуса выставлен, но если тебе будет прохладно, ты скажи, — хозяин поднялся на второй этаж, повернул витую ручку двери, пропуская гостью вперед.

Добротная деревянная кровать, с гнутой спинкой, застеленная шерстяным покрывалом, ковер, огромное окно во всю стену, закрытое тяжелыми портьерами. Небольшой телевизор-панель.

— Располагайся, — шагнул дед к выходу. — Надумаешь помыться, дверь в душ слева. Халат, полотенце — в шкафу. Барахло свое лучше не одевай. Сегодня как ни-будь, ну а утром подберем чего-нибудь. — А я в кухню, приготовлю поужинать там чего на скорую руку.

Гостья осмотрелась, нерешительно присела на мягкий край кровати, озадаченно почесала колючий ежик. И тут ей страшно, мучительно захотелось смыть с себя всю больничную грязь. Избавиться от преследующего ее запаха хлорки и еще чего-то. Отыскав на полке махровый халат в целлофановой упаковке, отворила покрытую березовым шпоном верь в ванну. Душевая кабина за матовым стеклом поразила обилием непонятных ручек. Однако разобралась. Долго стояла под горячими струями. А накинув мягкий, до самого пола, халат, нечаянно глянула в запотевшее зеркало. Отшатнулась. И в то же мгновенье наваждение исчезло. Сдавило сердце.

Пересилив себя, закончила туалет, и спустилась по высоким ступеням на первый этаж. Кухню нашла с третьей попытки. Обычная по европейским меркам столовая, отделенная от кухни небольшой стойкой, в затерянной среди леса избе смотрелась неожиданно. Веер блестящих нержавейкой ножей, керамика продвинутой плиты. А за полукруглым, аккуратно сервированным столиком, сидел хозяин.

— Ужинать будешь? — попросту осведомился он, прихлебывая чай.

Кофе оказался хорош. Так же, как и чашка из невесомого фарфора с тоненькой золотой полоской по краю.

Дед прищурился, разглядывая ежик Олиных волос.

— Это бывает, — непонятно пробормотал и вновь уткнулся в тарелку.

— Что? — повелась девчонка.

— Пигмент. Болевой шок сжигает вырабатывающие красящий пигмент клетки. Придется теперь жить с такими. Но это ничего.

— Потерплю. Недолго.

— Вот, значит?.. — Михаил Степанович аккуратно вытер тарелку кусочком хлеба и отодвинул на край стола. — Спасибо, — поблагодарил неизвестно кого странный пенсионер. — Ну, хозяин-барин, — он пожевал губу. — Завтра с утречка, коли захочешь, отвезу, куда скажешь. Договорились?

Оля допила кофе, кивнула, приняв к сведению, и отправилась в спальню.

Разбудил ее нахальный, отыскавший лазейку в складке портьер, солнечный лучик. Уперся прямо в глаз и разбудил. Она потянулась, чувствуя себя маленькой и беззащитной. И внезапно скупо улыбнулась. Луч сдвинулся и пропал. А вот потянутая от гримасы кожа вернула к действительности. Исчезло наваждение покоя и беззаботности. Поднялась и отправилась в душ. «К хорошему привыкаешь быстро», — мелькнула избитая фраза. Стараясь не встретиться глазами с отражением, умылась. И тут поняла, что зеркало исчезло: «Вот это да? Он что мысли читает?»

Подумала и, плюнув на все, залезла под душ. «Положено чистым на смерть выходить морякам…» — откуда это? Песня? Кажется», — вспоминать не пыталась.

В комнате, пока она плескалась, произошли изменения. На кровати стояло несколько огромных, блестящих глянцевыми боками, пакетов. Феретти, Гуччи, Прада… Что-то знакомое? Оказалось, одежда. Поискала свою, брошенную у шкафа, не нашла и, принялась вытаскивать обновки. Отвлек стук. Дедок заглянул в комнату: — Доброе утро. Извини, барахло твое выбросил. Не обессудь. Сгонял вчера в сельпо, прикупил кое-что. Если не по размеру, обещали поменять.

— Не забыл, мы с тобой собирались?.. — перебила Оля.

— Непременно. — Михаил Степанович поскреб затылок. — Только по пути… не откажи старику в любезности, заедем по пути в одно местечко, а после уж как будет угодно.

— Если не долго…

Старик вышел, а Оля принялась разбирать пакеты. В первом оказалась короткая куртка из мягкой дубленой замши, с шоколадно-серебристой меховой изнанкой.

«Как же он называется? Смешное что-то вертится. Норка?» — Оля провела пальцами по прохладному шелковистому меху, пытаясь понять, отчего вдруг сжало сердце, но не смогла. Отложив куртку в сторону, вытянула из пакета другую вещь.

Джинсы с вышитыми на заднем кармашке золотыми колечками, оказались впору, как и мягкий свитер с белоснежными оленями на груди.

А вот обувь слегка удивила. Ботинки с жесткой подошвой и низеньким прочным каблуком, но зато с длинным шнурованным голенищем, они мало подходили к остальному наряду. Однако и с их размером дед почти угадал. Выручили толстые хлопчатые носки. Оля примерила обновки и не сдержалась, поискала взглядом зеркало: «Увы. А впрочем, может, и к лучшему».

В последнем пакетике отыскалось несколько пар разномастных, с блестящими камешками на оправе, солнцезащитных очков. Не выбирая, наугад сунула в карман одни, и отправилась в столовую.

— Подошло? — окинул старик ее наряд внимательным взглядом. — Я Зинке так и сказал: «Ежели с размером не угадаешь, больше не приду». Расстаралась. Хотя, я этакий ковбойский стиль, как-то не очень понимаю. Но там, куда мы собираемся, он в самый раз будет. А тебе, так понял и без разницы.

Оля нетерпеливо глянула на часы. От завтрака отказалась. Не сумела удержаться только от чашечки ароматного кофе, заваренного в хитро пыхтящем агрегате.

— С богом, — наконец поднялся из-за стола хозяин, вытирая губы белоснежной салфеткой. — Эх, грехи наши тяжкие. Как — никак на тот свет провожаю, а язык, что твое помело.

Прогретый автомобиль уже стоял возле крыльца. Выскочил Минька. Обежал вокруг, признал и потыкался в ногу, здороваясь.

— Некогда нам, Веньямин, после, — остановил собаку строгий голос старика. Михаил Степанович похожий в своей потертой кацавейке на едущего в собес пенсионера, спустился с крыльца.

Пес вздохнул и нехотя отправился назад. Возле порога остановился, помахивая громадным хвостом, коротко гавкнул.

— Сам такой, — беззлобно отозвался на высказанную обиду из машины Михаил Степанович. — Садись, Оля. Здесь недалеко.

Десяток минут по шоссе, и снова сверток. Уже на бетонку. Остановились возле крашеного зеленым забора. Из будки выглянул солдат в камуфляжной куртке.

— Здравия желаю. — Часовой махнул рукой к шапке с кокардой, и нажал кнопку, поднимая шлагбаум.

Машина протарахтела вдоль одинаковых домиков, миновала расчерченный плац, и выскочила на выложенное бетонными плитами, поле.

«Аэродром? — удивилась Оля, когда их тарантас остановился возле маленького, похожего на замершего перед прыжком кузнечика, двукрылого самолетика. — Как же он называется?..»

— «Кукурузник», — словно отвечая на невысказанный вопрос, пояснил дед. — Не смотря на то, что как Никиту «Кукурузником» кличут, но машинка надежная.

Он выскочил из нагретого салона «Жигулей» и подошел к летчику: — Привет, Петрович. Все нормально?

— Ага, по плану, — отозвался пилот.

— У меня тоже. С командиром полка согласовал, за горючку денежку внес, можно трогать.

— Тогда поехали, — буднично обронил пилот и шагнул на ступеньку лесенки. В проеме люка обернулся. — Аппараты я сам отобрал. Проверил, страховку на триста метров выставил.

— Ну, значит, поехали. — Дед махнул, выманивая Ольгу из машины.

— Оля, вот это и есть для тебя возможность решить все разом. Без пошлой беготни по мостам. Прыгнуть с парашютом. Если твердо решила сделать то, что задумала. Тогда все сразу и кончится. Без мороки. А нет, будет возможность передумать. Согласна, или слабо?

Не обращая внимания на легкую усмешку, которая, как показалось, прозвучала в последних словах деда, прислушалась к себе, коснулась теплыми пальцами затвердевшего на морозце шрама, задумалась: «А что, действительно — выход. Не надо никуда ехать, тащиться по продуваемому всеми ветрами мосту»… — Согласна. — Твердо сказала Оля и шагнула в полукруг дверей. Парашют, защитного цвета рюкзак, с переплетением непонятных лямок помог надеть летчик. Забравшийся следом дед осмотрел снаряжение, умело подтянул ремни, и защелкнул на груди тугой карабин.

— Готово, — крикнул он, сноровисто повторяя ритуал облачения. — А я, пожалуй, тоже прыгну, разомну косточки. Тряхну, хе-хе, стариной, — мелко засмеялся Михаил Степанович. Перетянутую брезентовыми ремнями шубейка и натянутая на лицо белая маска под облезлым треухом выглядели настолько дико, что, несмотря на всю трагичность момента, не сдержалась, хрюкнула.

— Это еще зачем? — ткнула пальцем в маскарадное облачение.

— Наверху холодрыга, ветер, а я крем от морщин не захватил, — глухо отозвался старик с невероятной серьезностью. — Тебе, поди, наплевать, а мне еще обратно, домой ехать, Миньку кормить.

Невольно вспомнив черный нос пуговицу, ткнувшуюся ей в руку, Оля ощутила вдруг чувство какой-то неправильности всего происходящего, даже легкой обиды. Еще несколько минут и ее совсем не будет, а старый хрыч беспокоится о какой-то ерунде. Однако взяла себя в руки, сжала зубы, гоня секундную слабость.

Глухо хлопнул закрывшийся люк, отсекая солнечный свет. Самолетик зарычал двигателем, дрогнул и вдруг сноровисто побежал вперед, ощутимо подпрыгивая на неровных стыках бетонки. Мелькнул в иллюминаторе полосатый скворечник вышки. Внезапно тряска прекратилась, звук выровнялся, а самолетик задрал нос и полез вверх, взбираясь по крутой горке. Совсем рядом с крылом пронеслись верхушки деревьев, показался и исчез где-то внизу игрушечным домик, разрезав бесконечное белое поле, убежала вдаль нитка дороги.

Проткнув случайное молочно кисейное облачко, самолетик набрал высоту, выровнялся. Ослепил, ударив в глаза, нестерпимо яркий свет солнца. Оля зажмурилась. И тут коротко пискнул сигнал.

— Готова? — крикнул дедок, перекрывая шум, поднялся с брезентового стула-лавочки.

— Как твоя-то? — поинтересовался он у вышедшего из кабины пилотов мужичка в меховой куртке.

— Спасибо, Михаил Степанович. Все нормально. Выздоравливает, привет передает. Кланяться велела. В гости зовет.

— Зайду. — Кивнул безликой маской дед.

— Пора, что ль? — глянул он в полукруг иллюминатора. Военный уперся в рычаг и потянул дверь. Засвистел пронизывающий ветер.

— Сколько? — поинтересовался дед у выпускающего.

— Восемьсот, — отозвался летчик.

— Оля, вот эта ерундовина называется «кольцо». Обхвати. Так, нормально. Если передумаешь на тот свет, тяни на себя, нет — не тяни. Видишь, все просто. Нарушаю, конечно. По правилам инструктаж, конечно иначе проводится. Ну да в нашем случае и так сойдет.

— Ну, с богом, — он посторонился, уступая дорогу даме.

Оля задержалась на миг и решительно шагнула в бездну.

— Ого, — уважительно крякнул механик.

— А то?.. — горделиво пробормотал старик и рыбкой, на лету группируясь, сиганул следом за спутницей.

Подхваченная бешеным потоком, крутанулась через голову и вдруг увидела, как удаляется зеленый профиль крыла. Обожгло понимание: «Все это всерьез. Солнце, ветер, небо. Они будут. А я?» — заметались испуганной стаей суматошные мысли. Обвалилось куда-то вниз сердце. Вышибая слезы и тут же унося их, резал лицо ледяной ветер. Распахнула глаза и в размытых очертаниях увидела землю. Она росла, невероятно быстро приближаясь.

И тут, ломая все доводы рассудка, захлестнул сердце страх.

«Жить, на хрен… жить», — рука сама собой рванула кольцо. И не было в мире силы, способной удержать ее в этот миг. Но ничего не случилось. Свободное падение продолжалось.

А в сердце заметалась паника, бесконтрольная, животная. Она вновь попыталась дернуть уже свободно болтающийся тросик. И тут рвануло. Но боль принесла такое счастье, что она заорала. Закричала так, что сбилось дыхание. Полет замедлился, показалось даже, что падение и вовсе прекратилось, но вдруг мимо пронеслось что-то большое, черное. Глянула вслед и сообразила, это ее спутник: «А он? Что же?»

И тут только пришло понимание, как быстро летела она на встречу с землей. Но вспыхнул белоснежный цветок, и внизу распустился еще один купол. Оля подняла голову. В разрывы шелкового шатра виднелось небо.

Земля начала расти, различимы стали пятна сугробов на заснеженном поле. Удар согнул ноги и повалил набок. Потянул за собой купол. Откуда-то сбоку выскочил старик. Погасил громадный шелковый кокон, помог подняться.

Оля стояла посреди снежной пустыни. Мыслей не было. Только счастье. Она жива. И тут из глаз хлынули слезы. Не те, выбитые ударами ледяного ветра, а сладкие, приносящие покой и радость, слезы. Размазывая соленые ручейки рукавом мягкой замши, повернулась к деду.

— Поехали, Оля, — он кивнул на стоящую неподалеку «копейку». Из машины выбрался кто-то в комбинезоне и начал сноровисто убирать свернутые парашюты. Тепло салона, журчание двигателя навеяли сон. Оля вдруг вздрогнула: — А если бы не дернула? — спросила она, глядя на невозмутимо рулящего Михаил Степановича.

Он хмыкнул: — Cо мной бы спускаться пришлось, делов-то. Неужто, не поймал. Спустились бы, — он чуть смущенно кашлянул. — Да ладно… это я пошутил. Там прибор специальный есть. Он бы сам парашют раскрыл, ежели чего. Старик замолчал. Молчала и Ольга. Закрыла глаза, вспоминая мелькание облаков. И тут в ее голове пронеслись, пусть говорят, что не бывает, но за долю секунды промелькнули сотни, тысячи кадров. Садик, ободранный паровозик на участке. Березка с обломанными ветками. Парты и доска с надписью мелом. Уютное кресло, и мама в нем, с неизменным вязанием в руках.

Она распахнула глаза. И прошептала хрипло: — Я вспомнила. Степаныч, я вспомнила…

Дед горделиво улыбнулся и повертел головой: — А то?.. Ну и умница. То и ладно…