Перевал Дятлова

Глеб Бастов

Их палатку нашли брошенной со всеми вещами, с закрытым входом, и распоротым ножом скатом – распоротым изнутри.В снегу отпечатались следы босых ног, ведущие прочь – и обрывающиеся.Внизу, на границе леса, под большим кедром, лежали два раздетых тела, их руки и ноги были обожжены.Три тела нашли в глубоком снегу на склоне горы. У двоих из них, умерших ближе всего к покинутой палатке, ртом и носом шла кровь.Последние четыре тела…

ТАК ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ?

Что же у нас получается — после внимательного изучения «тайн» дела?

Мистика в связи с названиями горы, легенды о том, что в том месте регулярно гибнут по девять человек — не соответствует действительности уже просто потому, что на самом деле и названия гор значат совсем другое, и легенды такой не было. То есть в реальности к гибели дятловцев это все отношения не имеет.

«Странная» форма следов — да, была. Но только на самом деле ничего странного в таких следах нет. Странно это лишь для тех, кто безвылазно живет в крупном городе, или не очень наблюдателен. К причинам гибели дятловцев это по-прежнему никакого отношения не имеет.

Язык и глазные яблоки у тел действительно отсутствовали, но это случилось с телами уже после смерти и вполне понятным образом. К причинам гибели отношения не имеет.

«Огненные шары» были, но теперь-то мы знаем, что же именно это было — запуски ракет в тысяче с лишним километров. Что еще важнее, в дни, когда погибли дятловцы, подобных запусков просто не было. Наблюдали такие запуски — первый раз через две недели после того, как дятловцы погибли; второй раз через два месяца. К гибели это отношения не имеет.

Повышенная радиация на одежде была, но именно что повышенная — в самом буквальном смысле. Чуть выше того, что бывает обычно. «Заражением» это можно посчитать лишь формально. Объяснение, откуда что взялось, есть. Отношения к гибели это не имеет.

А вот то, что тела были раздеты — это соответствует фактам (семь из девяти были без верхней одежды и обуви), и объяснено какими-то бытовыми причинами быть не может. Обычно люди зимой, в горах, не уходят из палатки без обуви и теплых курток. Скорее всего, с гибелью это связано напрямую. Но как именно?

«Странные» внутренние травмы — вовсе не странные, типичный механизм образования подобных травм судмедэксперт установил. То, что поисковики этих травм не заметили, вполне объяснимо. Но вот сами эти травмы — когда именно, где и от чего образовались?

Разрезанная и брошенная палатка — это тоже фактам соответствует. Разрезы были, причем сделаны изнутри. Тела лежали в километре от палатки. Так что можно сказать, что палатка была брошена. Все это явно связано с гибелью людей. Видимо, начались события именно в палатке, или рядом с ней, а затем люди действительно удалились от нее. Но что именно там, возле или внутри палатки, случилось? И почему и как потом люди уходили от нее?

Итак.

Часть «тайн» оказалась просто ложными слухами. Другие соответствует фактам, но к гибели дятловцев отношения не имеет. Но есть такие, что и фактам соответствуют, и явно связаны с гибелью.

Объяснение случившегося должно включать эти факты как часть картины.

Вот только — какое объяснение?

А есть ли объяснение вообще?

Мы видим, что те «тайны», которые намекали на конкретные версии, — версии, сразу объясняющие, почему люди убежали от палатки раздетыми, или их травмы, или почему они замерзли, хотя развели костер (мистические свойства горы, присутствие других людей, техногенная авария) — все эти «тайны» оказались либо грубым искажением фактов, либо не имеющими прямого отношения к гибели.

Раньше у нас была целая россыпь таких версий. Они даже мешали друг дружке, налезая одна на другую, боролись за первенство. Проблема была в том, как всем этим версиям ужиться одновременно? Только какую-то одну из них можно было выбрать как главную причину, — но, выходит, надо было приподзакрыть глаза на остальные версии, как будто фактов в их обоснование просто нет.

А теперь? Все эти версии — все до единой! — развеялись как дым!

Убийство? Манси никого не убивали. Беглых зеков не было.

Техногенные причины? «Огненные шары» были очень далеко, а в ту ночь, когда погибли дятловцы, их не было вовсе. Радиация тоже ни при чем.

Мистика? Никакой мистики с горой не связано.

Что же получается? У нас не осталось ни одной версии, объясняющей, что же могло случиться…

Но ведь что-то же — случилось?!

Не могли же девять опытных туристов разрезать палатку и убежать в мороз раздетыми просто так? А потом еще просто так получить внутренние травмы? И замерзнуть возле костра… Нет, что-то там явно случилось. Что-то серьезное. Что-то необычное.

Но что?

Наш анализ «тайн» вылился в то, что мы разрушили все версии, — но при этом подтвердили часть фактов, которые прямо указывают, что что-то крайне необычное и непонятное на горе в ту ночь все же происходило.

С одной стороны, теперь у нас нет объяснений. С другой стороны — но ведь должно же быть какое-то объяснение! Как-то ведь события развивались? Не может же быть так, что как разрыв пленки: вот люди в палатке, мирно спят, — и вдруг оп, вот они уже внизу под горой, девять замерших раздетых тел, некоторые с внутренними травмами, а на склоне разрезанная палатка. Должно быть что-то между этими двумя состояниями. Какая-то цепь событий. И люди, уходя от палатки раздетыми, чем-то же руководствовались? И где-то получили травмы, и почему-то не смогли согреться возле костра…

Что? Как? Почему?

Конечно, на этом месте можно просто остановиться. И сказать, что разгадки у этого происшествия нет — и не будет. Никогда не найдут. Что-то случилось, да, — но мы уже не узнаем, что. Никогда не узнаем. Точка.

Кого-то, может быть, такой подход даже устроит.

Но для кого-то — это совершенно неприемлемо. Дело ведь не просто в «разгадке» события или преступления. Событие событию рознь.

Наверно, иногда можно смириться с тем, что преступление останется неразгаданным. Скажем, стояла во дворе машина, а утром пропала, а вечером участковый нашел ее на соседней улице. В общем-то, все ясно: кто-то взял машину «на покататься», покатался, может быть, не один, а в компании с приятелями и подружками, а накатавшись, бросил. Допустим, никак у нас не выходит установить, кто именно это был. Ну и что? В подобном случае мы просто пожмем плечами и не станем считать эту тайну чем-то важным — потому что в общих чертах ясно, что случилось. Какой-то малолетний хулиган из окрестностей покатался на машине, потом бросил ее почти там же, где взял. Проблема в том, что таких хулиганов в округе может быть много, и который именно — непонятно. У нас нет улик, чтобы выбрать конкретного. Но в целом — логика событий нам ясна. И что и как происходило — тоже в главных деталях понято. А мелочи — ну непринципиально уже. Особенно если эта машина не ваша, и повторного хулиганского угона вам опасаться не нужно.

Однако у нас-то ситуация обратная! Нам-то как раз непонятно, что же вообще там могло произойти!

Пусть бы это были зеки, которых бы потом не поймали. Ну, не узнали бы мы, куда те зеки ушли, где закончили жизнь. Но хотя бы было ясно, что случилось с дятловцами — что это дело рук зеков. Но ведь не было там зеков!

Или пусть бы это были манси, — мы бы, скажем, не могли узнать, кто именно из манси, там их несколько семей в округе, и у каждой есть мужчины-охотники, — но хотя бы было ясно, что гибель — это дело рук манси. Общая картина случившегося понятна. Но ведь не были в этом замешаны манси!

И со всем остальным так же. Мы выяснили, что все высказанные прежде версии — просто не могут иметь отношения к гибели дятловцев. И проблема, стоящая перед нами, именно в том, что никаких других версий, которые объясняли бы произошедшее, — нет. И что еще хуже, их и не может быть. Во всяком случае, таких, чтобы согласовывались с остальными известными нам фактами. Потому что мы ведь уже рассмотрели все версии, возможные хотя бы теоретически, — даже самые неправдоподобные.

Погибнуть от руки людей дятловцы не могли, — манси в этом не замешаны, а другим людям в этих местах взяться просто неоткуда. И не только взяться неоткуда, но и деться потом — тоже некуда. Нет никаких чужих следов, ведущих к этим местам, и никаких следов, ведущих из этих мест прочь. Ну, разве что это были инопланетяне, улетевшие прямо в небеса? Или волшебные карлики, скрывшиеся в разверзавшихся горных твердях.

Вокруг места трагедии на многие дни пути — одно лишь снежное безлюдье. Место гибели на таком отшибе от цивилизации, что любой чужак еще на подходе к этим местам был бы замечен. Все дороги, все редкие машины (или подводы, в те годы это не редкость) — наперечет. А пешком, по пересеченной местности, «по-шпионски» делая крюки мимо мест, где можно встретить местных — так это надо неделями пробираться по тайге. Причем по заснеженной тайге! Налегке такой путь не пройдешь. Потому что надо чем-то греться, чем-то питаться, где-то спать. А с запасом всего этого (висящим у тебя за плечами!) — не пройдешь тем более. Сами туристы, по максимуму использовавшие дороги и помощь местных, чтобы выйти к началу своего походного маршрута, — они едва тащили рюкзаки с запасом еды на три недели. Скрывающемуся убийце-ниндзя пришлось бы пройти куда больший путь. Это значит, что нести на себе еды пришлось бы еще больше. Не говоря уже о том, что и палатку, топор, пилу, котелок для еды, — все это ему пришлось бы нести одному (дятловцы делили этот вес на всех ребят). А самое смешное, что даже если бы такой человек и нашелся, то он все равно не смог бы перехватить дятловцев — просто потому, что их маршрут они сами не знали! Нормальной карты у них не было. Они выбирали путь на местности, импровизируя на ходу. Их маршрут был определен лишь в самых общих чертах.

Не говоря уже о том, что один человек ничего бы не смог сделать с целой группой туристов. Две бойкие девчонки (красавицы, комсомолки, отличницы, — как говорилось в фильме), шестеро крепких парней, прошедший войну с боевыми наградами мужик… Разве один человек с ними справится?

А если один не справится, то что же, шпионов-ниндзя, не оставляющих следов ни на подходе к месту, ни при отходе от места, было еще и несколько?.. Уж проще поверить в инопланетян, взявшихся прямо с неба. Или злобных карликов, вылезших прямо из-под земли.

Нет, вмешательство людей в гибель туристов совершенно невероятно по многим — очень и очень многим! — причинам.

Техногенная катастрофа также исключается. Сейчас, через полвека с лишним, точно известно, что не было в тех местах в то время никаких военных объектов. Так что никаким «случайно упавшим снарядам» там взяться просто неоткуда — вокруг на десятки километров пересеченная местность, и никаких полигонов. Но даже если вообразить — просто как дедуктивное упражнение, на одну лишь минутку, — будто что-то упало и взорвалось, что же дальше? Остался бы следы от взрыва. Воронка, множество осколков. От воронки еще можно избавиться, если предположить, что взрыв был в воздухе. Но осколки-то будут в любом случае?

Поисковики обнаружили бы их. Солдаты прочесывали снег с миноискателями. А если бы и не поисковики той зимой, то затем другие люди нашли бы — ну хоть что-то. За полвека на перевале перебывало множество туристических экспедиций. И большей частью именно с целью разобраться, что же произошло той ночью. Были и группы с миноискателями, и прочесывали старательно — «для себя», на совесть, — а все равно ничего.

Можно, конечно, пустить фантазию совсем вскачь, и вообразить пару вертолетов, зависших над местом взрыва. А с вертолетов свешиваются на длинных веревках солдаты (не спускаясь на землю в снег, чтобы не оставить следов), и длинными щипцами выуживают из снега все осколочки — все до единого. А потом, не переставая болтаться на веревках, лопатками идеально заравнивают те места, где взрывная волна разметала пласты снега. Делают все тщательно, скрупулезно — не оставив ни следа от взрыва, ни намеков на чье-то еще присутствие… Но даже эта фантастика не объяснит того, почему при этом не была повреждена сама палатка? Почему травмы лишь у четверых, а не у всех девятерых? И еще море всяких почему, которые вылезают, если начать рассматривать техногенную версию всерьез.

Следов зверей рядом — тоже не было. А и будь, все равно это не объяснило бы ни внутренних травм, ни поведения туристов.

Ну и все, собственно…

Других возможностей просто нет.

Что еще могло случиться? Такое, чтобы люди, бросив в палатке все вещи, раздетыми побежали куда-то прочь? Да нечему больше было быть.

Вот просто нечему — и все. Все варианты мы перебрали…

И тем не менее, что-то же там случилось!

Отчего-то же люди погибли? Почему-то разрезали палатку. Как-то получили внутренние травмы.

Ну и как одно с другим совместить? Все версии перебраны, и все отброшены. И выходит, что есть у нас начало трагедии — и есть конец трагедии. А середины — нет. И, вроде бы, выходит так, что и не может быть — то есть вообще, в принципе не может быть?.. Мы же все возможные варианты рассмотрели…

Тут можно, конечно, опять сдаться: ну мало ли, что там могло произойти! Может, все-таки есть в тех местах, в тех глухих мансийских горах, что-то особенное… Что-то странное… Очень странное… Ведь мы еще очень многого о нашем мире просто не знаем? И что-то такое… Иногда… Кое-где… А? Мм?

Иными словами, отказаться от привычной, рациональной картины мира. И тогда проблема пропадет сама собой. Ведь если предположить, что в мире возможно что угодно (и чего мы пока не знаем, и даже представить не в состоянии), то связывать начало трагедии (люди спят в палатке) и конец трагедии (палатка разрезана, люди мертвые раздетые под горой) серединой — как бы и необязательно уже, и так сойдет… Просто что-то непонятное случилось.

Готовы вы на такое? Принять, что наш мир устроен именно так — непостижимо, иррационально? И смириться с этим?

Или все же не готовы? И хотите и далее считать, что логика работает всегда? Продолжаете думать, что события всегда связаны причинной связью, какой бы причудливой подчас эта связь ни была? Что не бывает так, чтобы имелись только начало и конец события — а середины не было?

Тогда мы должны найти какую-то разумную версию произошедшего.

Связать то начало и конец, которые у нас есть, — какой-то серединой, которой у нас пока нет.

Но где же взять такую середину? Если мы только что доказали, что все возможные версии рассмотрели, и все они не подходят?

Видимо, стоит изменить тот способ, которым мы изучали трагедию. Прежде мы действовали дедуктивно: у нас был набор уже готовых версий, мы по очереди брали эти версии, прикладывали к фактам… ну и, увы, тут же убеждались, что взятая нами версия противоречит каким-то фактам и обстоятельствам дела. Отбрасывали ее. И так перебрали и отбросили все версии, — все те версии, которые пришли к нам уже готовенькими. Они были вместе со всем тем багажом домыслов и слухов, которыми обросла гибель дятловцев за пол с лишним века.

Такой путь оказался тупиковым. Но есть ведь и другой подход.

Можно действовать наоборот. Не дедуктивно, а индуктивно. Собрать всю детали трагедии, которые мы считаем надежно установленными, и сначала внимательно изучить их. Может быть, какие-то из этих деталей содержат ключи к случившемуся? Подсказки, которые следствие не заметило? Упустило, увлеченное другими версиями? И эти ключи приведут нас к другим версиям, — таким, которые ни следствие, ни мы сами еще просто не рассматривали? И, если нам повезет, какая-то из этих версий, может быть, даже окажется не противоречащей всем остальным фактам, — а значит, возможной на самом деле… Мм?

Как вам такой вариант?

Тут можно возразить, что затея эта сомнительная, и попахивает шарлатанством. Ну в самом деле: можно ли всерьез надеяться найти что-то такое, чего не заметили следователи, которые занимались этим делом не один месяц? Все-таки это были не тупенькие мальчики из песочницы, в штанишках на лямках. Этим занимались специально обученные люди, с высшим юридическим образованием, с опытом следовательской работы. Сразу два прокурора работали с первым делом (не считая помощников, которые отрабатывали поручения этих прокуроров). Еще как минимум двое прокуроров работали с надзорным делом, уже в областной прокуратуре. Четыре профессионала!

Можно ли надеяться, что мы сейчас, через полвека, не располагая возможностью провести дополнительные следственные действия, сможем добиться большего, чем тогда добились они?

Иными словами, какие у нас есть основания полагать, что те четверо профессионалов что-то упустили?

Давайте попробуем разобраться.

Ну во-первых — как известно, не боги горшки обжигают. Стоит ли считать, что следователи, работавшие с делом, были такими уж непогрешимыми профессионалами, способными расколоть любое, самое хитрое дело?

Если взглянуть на бумаги в уголовном деле, то мы, к сожалению, увидим, что следователи были ни особо грамотными, ни особо образованными. Младший советник юстиции Иванов за все время работы не усвоил даже того, что его служебный титул, прокурор-криминалист, должен писаться через дефис, и во всех оформленных им бумагах дефис отсутствует. А областной прокурор верит в слухи, что разработан какой-то прибор, который успешно находит мертвецов, но прибор этот держат в секрете, и в дело не пускают.

Во-вторых, мы не знаем — а насколько следователи были поглощены этим делом?

Действительно они изо всех сил стремились восстановить картину произошедшего? Или, может быть, возились с делом — ну просто потому, что у них работа такая? Правда они вдумывались в каждую деталь, — или просто формально исполняли свои обязанности? Вот все то, что положено — составление служебных бумаг, прочая рутина делопроизводства — и именно так следователи дело и воспринимали? Не разгадка жгучей тайны, а утомительная возня в ожидании аванса и зарплаты. А?

Судя по всему, как минимум надзорное дело велось исключительно для проформы, — «потому что так положено».

В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: профессионалами в чем именно были эти прокуроры?

Основное направление деятельности прокуратуры связано с раскрытием преступлений, совершенных людьми по злому умыслу. Именно с такими делами прокуроры сталкиваются по своей работе обычно. И если и был у них какой-то особый опыт, чутье и профессионализм, — то именно в расследовании подобных делах.

По документам дела мы видим, что следствие изначально рассматривало версию гибели по злому умыслу, то есть от рук людей. Но поскольку никаких беглых зеков рядом не было, то сконцентрировались на проработке тех, кто хотя бы теоретически мог оказаться рядом с местом трагедии — на местной народности манси. Часть манси продолжали жить обособленно, не в поселках, как все нормальные советские люди, а в своих юртах. То есть не на виду у поселковой милиции и других нормальных людей. Поэтому, теоретически, могли бы что-то такое и отчудить.

Но эта версия следствие никуда не приводит. Манси не враждебны. Скорее уж дружелюбны, особенно с туристами. Потому что туристы в этих местах — это обычно группы веселых студентов. Так почему бы не напоить их чаем? Поболтать с ними. А потом указать путь, если попросят? С другими группами в указанный период манси вели себя именно так. Никаких подозрительных действий манси не выявлено. Да и в прошлом ничего такого не случалось. А главное — полностью отсутствуют какие-либо мотивы. Как связанные с местью, так и с наживой. Все вещи, включая даже деньги, на месте. Да и вообще отсутствую любые признаки того, что рядом с палаткой находились посторонние люди. Или хотя бы звери.

Убедившись, что версия насильственной гибели людей не подходит, следствие теряет почву под ногами. Потому что опыта в расследовании гибели от других причин — у следствия нет. Это вам не несчастный случай в городе, где и свидетелей полно, и труп найден сразу после трагедии. Увы, тут безлюдная местность, никаких свидетелей, и тела обнаружили лишь через месяц после случившегося. (А сначала еще и не все тела!)

А кроме того, следствие теряет и мотивацию, чтобы особенно уж разбираться с этим делом. Если дятловцев никто не убивал, то намеренного преступления нет, так? Ну и все. Это уже не к прокуратуре, по большому счету. Ведь одно дело, когда речь идет о намеренном убийстве. Тогда если убийцу не найти, могут быть новые жертвы. Если же никакого убийцы вообще не было и нет, то тут хоть раскрывай дело, хоть не раскрывай, — толку-то? Изолировать от общества все равно некого. Так какой смысл ломать голову над разгадкой?

Ну и наконец, не стоит забывать, что работа следователя — это поток дел. На столе у следователей было не только дело дятловцев. Жизнь не остановилась. Преступления не прекратились. И все другие дела, начатые до дела дятловцев и еще не доведенные до конца, тоже никуда не исчезли. Это нам сейчас те другие дела совершенно не интересны, — но для реальной жизни внутри самого Ивделя они были куда важнее, чем разгадка таинственной гибели туристов, попершихся куда-то к черту на кулички посреди зимы, и сгинувших там по непонятной причине.

Так что если подумать, то, пожалуй, есть у нас основания считать, что мы можем сделать то, что следователи сделать не смогли.

Во-первых, у нас есть острое желание разгадать эту тайну.

Во-вторых, пусть у нас и нет возможности производить формальные следственные действия, — но зато к нашим услугам куда больший объем знаний. Мы можем разобраться и с «огненными шарами», и с уровнями радиации, и со всем прочим, что посчитаем нужным выяснить. Что это было, как, где, почему, имеет ли значение для гибели дятловцев… Следователям подобные исследования были просто недоступны. Интернета в их времена не было, а живых специалистов по всем интересующим вопросам — в Ивделе не найти.

В-третьих, у нас есть возможность вникнуть в детали и внимательно их сопоставлять, потратив на это столько времени, сколько нужно. И заниматься этим на свежую голову, — а не в суете между другими уголовными делами, как приходилось прокурорам, ведущим дело.

Не говоря уже о том, что мы можем работать с электронными версиями документов дела, и при желании пользоваться поиском по ключевым словам, если вылетела из головы какая-то мелочь и хочется что-то быстренько проверить и уточнить, — следователям же приходилось возиться с бумажными копиями дела, причем написанными большей частью от руки, в том числе и чужими почерками — иногда крайне неразборчивыми.

На что мы можем опираться?

Следует определиться, что мы будем считать фактами, заслуживающими доверия — а что отбросим. Как-то рассортировать огромную груду фактов — и того, что лишь маскируется под факты.

Прежде всего, в этой огромной куче есть официальное дело.

Далее, поскольку дело будоражило умы (и продолжает будоражить!) на протяжении полувека с лишним, за это время накопились версии. Как объясняющие гибель людей и трагедию в целом, так и рассматривающих лишь отдельные детали. В том числе множество разных слухов, передававшихся изустно или через куцые статьи в газетах и журналах, а сейчас по форумам сети. Многие из этих слухов уже давно дошли до стадии «кто-то где-то когда-то сказал, что» — и далее идет изложение какого-то «факта». Есть также многочисленные воспоминания тех, кто как-то был связан с поисками — ну, или якобы воспоминания, потому что большей частью они передаются тоже в виде «вот есть такие воспоминания одного из участников, что…»

Были предприняты экспедиции энтузиастов-расследователей на место трагедии. В основном, летом. Но и зимой там тоже бывали, и даже пытались ставить какие-то опыты, чтобы прояснить обстоятельства трагедии.

Есть сотни статей в газетах и в журналах. Десятки телепередач. Документальные фильмы. Несколько книг — от документалистики до откровенной беллетристики мистико-фантастического толка. По мотивам одной из этих фантастических книг был даже снят полноценный фильм в Голливуде.

Но на что из всего этого можно опираться, как на заслуживающее доверия?

Статьи, журналы и книги как источник фактов о деле мы должны сразу отринуть. Если какие-то реальные факты в этих книгах и статьях есть — они должны были откуда-то взяться, чтобы попасть в эти книги, так? Либо из воспоминаний очевидцев, либо напрямую из материалов дела. Значит, все действительные факты, которые можно найти в книгах и статья, мы должны будем встречать не только в этих книгах и статьях — а в каких-то других первоисточниках.

Экспедиции энтузиастов кажутся куда более надежным источником. Но, если задуматься, источником чего? Единственный факт, который можно считать надежно установленным по результатам этих походов, состоит в том, что за прошедшие полвека край леса поднялся по склону горы. Там, где раньше была жидкая поросль, теперь уже что-то похожее на лес. В том числе тот знаменитый кедр, под которым нашли раздетые тела и остатки костра, и который для поисковиков казался хорошим ориентиром на местности, выделяясь над краем леса, — теперь его найти могут только те, кто был в тех местах в те годы. Сейчас в лесу никакой кедр особо не выделяется.

Слухи на уровне «слышал, что кто-то где-то пересказывал слова одного очевидца, так вот он…» строит сразу отбросить. В наше время доступного всем интернета, и повального распространения социальных сетей, всем прекрасно известно, как легко люди могут врать — от невинных шуток до злобного троллинга и пропагандистских кампаний. Верить на слово, без элементарной проверки, просто нельзя.

А воспоминания поисковиков? Это надежный источник информации?

Пожалуй, это самый сложный вопрос.

Во-первых, разумеется, очевидцы могут быть фальшивыми. В последние годы тема стала настолько популярной, что регулярно возникают странные персонажи, которые, оказывается, в 59 году как-то соприкоснулись с поисками, или даже с самой трагедией. Обычно это полусумасшедшие пожилые люди, которым просто не хватает доброжелательного внимания, — или же так эти люди выглядят, когда к ним (может быть, вполне нормальным пожилым людям) пристает бессовестный журналист, готовый на все, лишь бы высосать сенсацию, и поэтому сознательно извращающий то, что эти люди сказали в реальности.

Такие случаи довольно легко распознать и сразу отсеять. А вот что делать с воспоминаниями людей, которые, вроде бы, реально могли соприкасаться с поисками? Или даже совершенно точно участвовали? Люди, чьи фамилии есть в уголовном деле?

Трудность состоит в том, что некоторые из этих людей «вспоминают» детали, противоречащие тому, что «вспоминают» другие участники. А зачастую (поскольку подобные воспоминания участников копятся уже не первое десятилетие) можно обнаружить, что воспоминания одного и того же человека, данные им в разное время, сильно разнятся.

Можно было бы предположить, что дело в цензуре (или самоцензуре), то есть что рассказы людей в 59 году не могли нести всей правды из опасений всемогущего КГБ и прочих подобных вещей, — а вот после распада СССР, в свободные 90-е и далее, люди уже могли рассказать всю правду… Увы, это предположение нас не спасает. Как быть с тем, когда оба рассказа, противоречащих друг другу (и данных одним и тем же человеком!), были даны уже после распада Союза, в «свободную» пору? Это никак не спишешь на «он боялся сказать правду из-за КГБ». Тем не менее, такое встречается. Воспоминания одного и того же участника поисков сильно разнятся между собой, — и еще сильнее они разнятся с тем, как его же показания были зафиксированы в материалах уголовного деле.

Ну и чему же, в таком случае, верить?

Кажется разумным взять за основу самые ранние показания, и отбросить те детали «воспоминаний», которыми воспоминания обросли позднее, как дно корабля ракушками.

И дело тут даже не в том, что человек сознательно привирает, чтобы получить больше внимания, — вовсе не обязательно. Дело, скорее всего, просто в том, что память сама по себе штука очень хитрая, ненадежная и обманчивая. За пятьдесят лет можно забыть, как же оно было на самом деле. А чужие слова, услышанные сорок лет назад, могли сплавиться с реальными воспоминаниями так, что уже и не разобрать, где что.

Самое неприятное открытие, которое нас подстерегает, состоит в том, что даже если отвлечься от воспоминаний, данных в необязательных интервью, а сосредоточиться только на показаниях людей, которые были даны непосредственно после поисков, официально в кабинете следователя, под роспись об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, — то даже эти показания у разных людей различаются! И порой кардинально! Показания в уголовном деле, данные разными участниками поисков — уже противоречат друг другу метами! И речь идет не только о деталях, которые люди пересказывали следователю с чужих слов. Но и в тех случаях, когда они говорят о том, что видели своими глазами.

Это, разумеется, не говорит о злонамеренности свидетелей, или о подложности дела. Увы, все куда естественнее — и хуже.

Если вы возьмете какое-нибудь реальное уголовное дело (не путать с детективным романом или постановочным судом в телевизионном шоу), такое, чтобы в нем было несколько свидетелей, и проводились их подробные опросы, — вы обнаружите, что это общее свойство уголовных дел. Во всех них свидетели будут сильно или не очень, но противоречить друг другу в деталях (если опрос достаточно подробный, и если это не показное судилище, где свидетели заучили свои «показания», написанные для всех сразу). Это такое свойство людей — видеть мир очень по-разному.

Такова особенность человеческой памяти и внимания. А точнее, невнимания к деталям. Очень часть мы лишь домысливаем что-то, — что в реальности упустили. И речь не о том, что мы домысливаем это через годы после давнего события, когда кто-то вдруг спросил нас о какой-то мелкой детали, — нет, речь именно о том, что у нас в голове сразу после события. Как только человек что-то увидел, он уже воспринял и оценил это на свой лад. Отличный от того, как это увидели и запомнили другие.

Даже если человека схватить за руку и попросить изложить все вот только что случившееся с ним, скажем, за последний час, — а потом сравнить это с видеосъемкой, которая велась все это время, то мы увидим множество неточностей в том, как человек будет описывать то, что происходило с ним и вокруг него за этот час. Даже если человек изо всех сил старался быть абсолютно честным и точным в деталях. Все равно что-то будет напутано, а что-то искажено. Особенно когда попросят вспомнить о таких деталях, которым человек не придал особого значения в момент, когда они происходили. Когда мы обращаемся к прошлому, мы постоянно додумываем — и неизбежно ошибаемся в чем-то — но принимаем этот результат работы нашего ума и памяти, со всеми их особенностями, за объективный отпечаток действительности. Увы, наша память таковым не является.

Это все следует иметь в виду, когда мы приступим к анализу документов дела, — а именно их, в свете всего изложенного выше, и следует считать наиболее достоверным источником фактов, какой у нас имеется.

Но, увы, и в этом источнике не все абсолютная истина. В нем есть противоречия. Большей частью, по всей видимости, несознательные — по причинам, только что объясненным. Но отчасти, видимо, и вполне сознательные (мы этого коснемся подробнее далее). Как бы то ни было, противоречия в материалах дела есть — надо отдавать себе в этом отчет, и рассматривать документы дела в целом, не выдергивая отдельные цитаты как доказательство какого-то факта. В другом месте может найтись цитата, опровергающая первую.

Именно поэтому в приложении книги материалы дела приводятся целиком.

А если без автора?

Если вы любитель детективов, у вас есть редкая возможность ощутить себя в шкуре реального следователя.

Конечно, мы сейчас уже не можем дополнить материалы дела следственными экспериментами, — которые нам, может быть, хотелось бы провести. Не можем задать уточняющих вопросов, которые бы мы обязательно задали, если бы проводили допрос — и проводили его не теперь, а тогда, пятьдесят с лишним лет назад. Когда опрашиваемые еще могли бы реально что-то вспомнить. Сейчас, через полвека, большинство тех людей не то что не смогут вспомнить нужных нам деталей, а их уже попросту нет в живых.

Разумеется, все это так. И все же у вас есть, по крайней мере, возможность самостоятельно проанализировать дело.

Вопрос в том, есть ли у вас желание воспользоваться этой возможностью?

Сделайте минутную паузу. Подумайте, прежде чем переходить к следующей части.

Хотите ли вы идти по расследованию сразу с автором, когда я буду вести вас за руку, по уже разведанному мной и выбранному мной же, на свой вкус, маршруту, — или сначала хотите пройти по делу самостоятельно? Без чужих подсказок?

Это может быть и как чистое развлечение: найдете ли вы разгадку без чужой помощи? (Если, разумеется, вы вообще согласитесь с той версией, что будет изложена ниже. Может быть, вы с ней не согласитесь, как и со всеми версиями, рассмотренными выше.)

А может быть, вам чужая помощь и подсказки вообще не нужны, сами с усами? Знаете про себя, что легко раскопаете в деталях дела то, что другие не заметили или не смогли понять и сделать верные выводы?

Или, может быть, в вас есть историографическая жилка, и вам просто интересно ощутить на себе, что же это такое, работа следователя? Не в детективах, где и события выдуманные, и улики, и сам следователь такой, каких в реальности не бывает, и вообще все расследование по сути является записью партии в поддавки, чтобы подтащить роман к «ударной» концовке, — а какова работа следователя на самом деле? С реальным загадочным событием, с реальными свидетелями, с реальными возможностями детектива?

Подумайте, прежде чем двинуться дальше. Как гласит старая пословица, не бывает второго шанса произвести первое впечатление.

Материалы уголовного дела в приложении. Их предваряет краткое пояснение, для удобства ориентации, — но если вы хотите двигаться совсем-совсем без чужих комментариев, то можете проигнорировать этот путеводитель, и сразу начать с реальной описи материалов дела.

Выбор за вами.

Ну а если вы не хотите играть в эту игру (или уже в нее сыграли, и хотите сравнить выводы) — то давайте, наконец, узнаем: