Подземная Москва

Глеб Алексеев, 1924

«Ранним утром на Большой Никитской, в той ее части, где еще тенисты сады и не гулок шум трамвая, у оранжеватого домика, облупленного годами войны и революции, как плохой слоеный пирожок, остановился неизвестный молодой человек в серых гетрах. Внимательно проштудировав надпись: «К сапожнику Суркову – один звонок, к гражданке Оболенской – два коротких звонка, к акушерке Сашкиной – два длинных звонка, к археологу Мамочкину – два звонка длинных и один короткий», он позвонил два раза длинно и один коротко. Минут пять спустя на втором этаже открылось окошко, проклеенное зажелтевшей «Беднотой», в него глянула непричесанная четырехугольная голова. Глаза головы были сонны, зрачок от сна мутен, в бороде, словно бабочки, трепались приставшие от дрянной подушки перья…»

Глава седьмая

Условия «Барыни Брандадым»

Извозчик остановился у оранжеватого домика на Никитской, и приехавшие стали подниматься на лестницу. На ней по-прежнему омерзительно пахло кошками, ступеньки жалобно скулили под ногой, в полумраке «негодяй» едва не споткнулся о ванну.

— Вы видите, как я живу, — сказала «барыня Брандадым» страдальческим голосом, — все эти ванны, кошки и дрова способны задушить живую человеческую душу.

— Я вас вполне понимаю, — в тон ей отвечал «негодяй», протаскивая картошку в комнату. И дверь за ними захлопнулась на замок.

«Негодяй» плюхнулся на диванчик и сказал:

— Княгиня, счастливая случайность свела нас сегодня на этом ужасном Сухаревском рынке… Дело, ради которого мы приехали сюда, огромной, почти непередаваемой простыми человеческими словами, важности… Оно может не только обогатить вас, оно может… Словом, оно может доставить вам возможность забыть о существовании Сухаревки!..

Но в комнате «барыня Брандадым» вдруг преобразилась. Она сняла подъеденную молью шляпку, попудрилась возле плешивого зеркальца и, подобрав губы в снисходительную улыбку, присела у окна.

— Все это так, — сказала она с достоинством истинных Рюриковичей, — я не отказываюсь помочь вам…

— Но чем, я прошу вас совершенно точно указать это. Мы, швейцарцы, любим точность во всем.

— Прежде всего, я открою вам план русской экспедиции в подземную Москву. Я назову имена ее участников. Наконец, я совершенно точно укажу время, когда они спустятся под землю.

— А-а-а! — важно пропел «негодяй», — все это действительно нам очень нужно, но что вы хотите за сообщение таких сведений? «Барыня Брандадым», словно прицеливаясь, прищурила глаза:

— Прежде всего, чтобы вы на мне женились?

— Виноват?

— Вы не ослышались… Прежде всего, чтобы вы на мне женились. «Негодяй» увял внезапно, как увядает цветок осенью. Он даже не успел окинуть взглядом женщину, предъявившую к нему столь категорическое требование. Он только видел ее желтые, как у слепой лошади, зубы, основательный нос, желтый протухлый шиньон на голове, напоминавший старый войлок у выходных дверей.

— Княгиня! — прошептал он. — Я нахожу этот каламбур совершенно неудачным… Прежде всего, — тут он припомнил светлокудрую Кэтт, — я, так сказать, уже отдал сердце…

— О! — воскликнула «барыня Брандадым», — вы меня не поняли… Я не собираюсь посягать ни на ваше сердце, ни даже на руку… Вы женитесь на мне советским браком, чтобы, когда вы поедете за границу, и я смогла бы в качестве жены выехать с вами… Там, — «барыня Брандадым» заговорила с задетой гордостью, — мы разведемся, и я снова стану княгиней Оболенской…

— Но, княгиня…

— Это решительное мое условие!..

— Я хотел сказать, что у вас нет средств… Вы меня простите, но мы с вами люди деловые… Кто поручится, что, приехав за границу, вы не потребуете от меня средств к существованию в качестве моей жены?

— У меня есть средства!

— Но, княгиня… Эта обстановка… Дрова, тухлые кошки, ванна…

— Я вам говорю — у меня есть средства…

— Княгиня, я хотел бы доказательств… Простите, я не смею вам не верить, но мы с вами люди деловые…

«Барыня Брандадым» с достоинством приподнялась. У нее был вид оскорбленной королевы. «Негодяй» даже струхнул. «Черт с ней, — подумал он, — женюсь, пожалуй, а приедем, — сбегу в Италию, не буду жить в родной Швейцарии». Но княгиня вдруг сняла с себя парик, под ним обнаружилась совершенно лысая, блестящая, как молочная бутылка, голова, оснащенная по бокам бирюзовыми серьгами.

— Вы видите эту шишку? — ткнула она в нарост, величиной с голубиное яйцо. — Прошу вас потрогать и убедиться… Да не бойтесь, это не саркома!

«Негодяй» от смущения не знал, куда ему провалиться.

— В этой шишке вшит наш фамильный бриллиант в восемнадцать карат… Операцию сделал мне знакомый врач еще в восемнадцатом году… Теперь вы верите, что, переехав границу, я могу не нуждаться в таком муже, как вы…

«Барыня Брандадым» надела парик и опустилась в кресло.

— Я верю! — пискнул уничтоженный «негодяй».

— Согласны на мои условия?

— Согласен! — прошептал он еще тише.

— Мы с вами люди деловые, — сказала княгиня, — не правда ли?

— Деловые, — уныло подтвердил «негодяй».

— Напишите расписку, что я беременна и вы являетесь отцом моего ребенка!

— Кня-ягиня!

Она равнодушно отвернулась к окну:

— Как хотите!

— Хорошо: вы беременны, а я… ей-богу, не виноват!

— Я вас не виню… но мы живем в такое время, когда не веришь даже родному отцу…

Наконец все формальности были закончены, «негодяй» выдал обязательство жениться и увезти жену за границу. «Барыня Брандадым» вскипятила на примусе чайник, достала две чашки с отколотыми ручками, но зато «настоящего севрского фарфора», малинового варенья, спросила:

— Вам покрепче, дорогой жених?

«Негодяя» свернуло в коросту от этого уж очевидно неудачного каламбура, но он решил претерпеть до конца. Полчаса спустя он выходил из комнаты, окончательно растерявшийся и встревоженный. «Барыня Брандадым», придерживая рукой разболевшийся от варенья флюс, говорила с озабоченностью молодой жены:

— Так не забудьте же — они спускаются сегодня…