Эра возрождения. Часть 1

Глеб Александрович Кремнев

Грядут перемены. Мудрецы твердят об этом, не один год. Пророчество сбудется. И мир что мы знали изменится до неузнаваемости. Вернётся магия и расставит всё по своим местам. Игра что зашла в тупик, начнётся с начала.Марку предстоит быть одной из главных фигур в игре богов и стать первым колдуном новой эры. Эры возрождения магии.

Несчастный случай

Я безумно люблю дождь. Он несёт жизнь всему, в виде драгоценной воды. Она впитывается в землю, течёт по мостовой, замирает в лужах и висит в воздухе, делая его приятным для дыхания.

Вот и сегодня идёт дождь. Я шел и не боялся промокнуть. Наоборот, я шел не торопясь, смотрел, как он делает свою работу. Мы с ним чем-то схожи, в такой день мне не хотелось работать. Вообще. Идя по каменной плитке тротуара и думая о дожде, я не спешил на работу. Несмотря на стену дождя, до меня доносились запахи парфюма, свежеиспечённого пирога, грибов, каких-то сладостей. Улица кипела жизнью. Вот чуть поодаль, шлёпая по лужам в огромных сапогах, топает девочка. Верно она очень замёрзла. Малышка прижимала к груди некий свёрток. По роду своей профессии мне приходилось с ней сталкиваться, её привозили ко мне в беспамятстве, ногой она провалилась в какую-то ловушку здешних охотников, сразу выбраться не смогла. Местные жители вовремя подоспели — ещё немного, и бедняжку бы скушали волки. Пройдя мимо меня, Малли поздоровалась, в кульке я увидел котёнка. Несмотря на дождь, жители бегали от дома к дому, прикрывая голову. Накануне праздника освобождения все прибывали в хорошем расположении духа, суета поглотила весь город. В окнах можно было увидеть мужчин, начищающих ружья до блеска. Местные мужчины любят давать залпы в воздух во время празднования, дабы отпугнуть злые силы. Празднику уже несчётное число лет, легенды ходят из уст в уста, обрастая всё новыми красками. Ну скажите, кому захочется в такой день на работу?

А вот и он — дом Белого Листа, моя работа. Подойдя к зданию, я вздохнул, поднялся по ступенькам и открыл входную дверь. Вы думаете, что сейчас должно что-то произойти? Нет, всё окажется намного прозаичнее. Я протопал мимо дежурной медсестры, поприветствовал её лёгким кивком головы и сразу спросил:

— Ну что? Всё тихо?

— Да, как всегда, мистер Гольер.

— Как там больной с отравлением?

— Пришел в себя. Он всё ещё удивлён, «как такое могло произойти?» — последнюю фразу она сказала на манер пострадавшего, изобразив глупую мину на лице.

Бедняга, решивший поставить вино в домашних условиях, спутал ингредиенты и вместо сахара, всыпал в месиво адсорбирующий порошок. Когда его вино стало густеть, он не придумал ничего лучше, чем попробовать самодельную гадость.

За время своей работы я насмотрелся таких индивидуумов… Женщина, у которой монетка упала в сток, умудрилась вывихнуть себе два пальца, когда пыталась достать её. Мальчик, полезший на крышу, скатившийся оттуда по черепице на попе, ободравший её же, упал на карету. Бабушка-божий одуванчик, замахнувшаяся клюкой на пьянчужку, дабы проучить его, застыла со своим посттравматическим полиартритом. Её так и привезли ко мне, как памятник бабушке-поучительнице, клюку она не выпускала до последнего. Ай, всего не перечислишь. За этими мыслями я и не заметил, как вернулся к себе в кабинет. Надо было приготовить пару отчётов и немного прибраться. Я глянул на часы: до начала рабочего дня ещё целый час.

«Зачем я так рано пришел? Неужели вся моя жизнь так вот и пройдёт, в этом вот самом кабинете?» — неожиданно подумалось мне. — «Мне это уже так надоело, да и нутром чую: не моё это!»

Я тихонько подошел к столу, сел, закрыл глаза, расслабился, и желание что-то делать совсем отпало. Черт с ними, этими отчетами, пусть сами заполняют бумажки эти бестолковые! Даже мысли о них вызывают у меня рвотный рефлекс. Пусть делают мне выговор, я предпочту послушать ругань в мой адрес и пропустить всё мимо ушей, чем это, и я брезгливо отодвинул бумаги от себя. Хотя была одна возможность избежать и того и другого — если бы кто-то ворвался сюда со срочным делом — но это маловероятно в столь ранний час, в дождь, да и праздник на носу, хотя, я все же в надежде глянул на дверь. Тихо, даже шагов не слышно — значит на чудо рассчитывать не стоит.

— Тогда, — сам себе сказал я, — только в целях профилактики.

Я выудил из глубин тумбочки бутылёк с настойкой на дубовой коре, подаренный благодарным пациентом, оглядел.

— М-да! — бутылочка запечатана пробкой, а у меня нет ни штопора, ни ножа.

Я стал оглядывать кабинет в поисках того, чем можно было поддеть или, на худой конец, протолкнуть пробку во внутрь. На выручку пришли ножницы. В нос ударил резкий запах, от которого я сморщился, но рассчитывал, что от этого мне станет легче перенести сегодняшний день. Я выдохнул и прислушался. Шаги! Уверенные, быстрые — так больные не ходят. Секунда, и я различал как минимум трех человек, чьи шаги приближались. В дверь быстро постучались и тут же открыли, не дожидаясь ответа. Бутылочка была предусмотрительно убрана восвояси, я ещё успел взять в руки перо и придвинуть к себе документы.

— Марк Гольер? — вопросительно сказал военный человек, одетый по форме, довольно хорошо сделанной, видимо, именно на этого человека. — Меня зовут Теонард, я служу графу Доргри, мы к вам по важному поручению от него. Его сын Дари сильно болен, а наши лекари ничего сделать не могут.

— Вы хотите, чтобы я всё бросил и поехал с вами? Я вас правильно понял? — Не то чтобы я не верил в чудеса, но, видимо, боги меня услышали. Но нельзя вот так сразу ехать: подумают ещё, что я тут совсем без работы.

— Всё правильно поняли, — ответил Теонард.

— Мне нужно закончить с документами, да и рабочий день скоро начнётся: мне нужно быть здесь.

— Мы позаботимся об этом, в доме Белого Листа найдётся кому этим заняться, а что касается вашего отсутствия: Граф Доргри написал письмо вашему настоятелю Фестальфу, он не будет против.

— Ну если сам Фестальф не будет против, тогда в дорогу.

Фестальф непосредственно главенствовал надо мной, и, если кто бы и сделал мне выговор, то это был бы он. Выходил из кабинета я с плохо скрываемой радостью: день начинается более чем удачно, чего не скажешь о его конце. Во дворе нас ждала карета, мы с Теонардом залезли внутрь, а его сопровождающие поехали снаружи. Внутри было довольно-таки уютно: горели масляные лампы, стояли мягкие сиденья. Занавески синего цвета с гербом графства Доргри представляли собой изображение химеры: лев с крыльями и хвостом змеи. Я тихонько потрогал ткань — шёлк, — на моё жалованье такое себе не позволишь. Потом я снова посмотрел на химеру, вспоминая мифы — что-то такое я помнил про неё интересное, но забыл. Ехали мы довольно долго, за это время я успел расспросить Теонарда, что делал, что ел, где был Дарис весь вчерашний день. Оказалось, что у него довольно плотный график, и ездил он по всему нашему городу Тарнаилу; и где только не был: заезжал во множество лавок, посещал трактиры, порой просто катался по улицам, гулял по садам, проводя там не больше часа, и снова в дорогу. Ещё Теонард сказал, что это у него не часто, иногда он проводит весь день дома в поместье, а иногда вот так вот ездит почём зря. Я не сильно вдавался в жизнь этих богатеев, так что ничему не удивлялся и был серьёзен. Потом я расспросил о симптомах. Оказалось, он лежит и не встаёт, иногда его бьёт озноб, не ест, не пьёт. Вот тут я немного не вразумил, я мало что слышал о таком, а сам не сталкивался. Ладно, я скривил недоумённое лицо, на месте будет виднее. Пока рано что-то говорить. Поместье было по-настоящему большим, находилось за городом, во дворе пахло лесом, огромный фонтан перед входом не функционировал: обычно такие запускают, только когда ждут важных гостей — я, видимо, не важный гость. Мы быстро зашли в дом. Меня проводили по коридорам через несколько роскошных залов в покои Дариса. Дарис был юн, мальчишка лет семнадцати, он лежал на большой кровати с занавесками, был укрыт тёплым одеялом, несмотря на духоту в помещении; на маленьком столике стоял несъеденный завтрак, недурно так приготовленный: омлет, драник и красивый на вид кусочек творожного торта, ну и остывшая чашка кофе с сырной лепёшкой. Я подошёл к кровати, скинул одеяло, поднял руку Дариса, — он даже на меня не взглянул, — вытащил из кармана часы и засёк время.

— Он сегодня всё время так? — спросил я у Теонарда, он стоял позади меня.

— Да, всю ночь и даже к завтраку не притронулся. Когда принесла завтрак тоже не вставал? — Последние слова были адресованы не мне: в дверях стояла служанка, которая, видимо, и принесла завтрак.

— Нет, Сэр, — тихонько сказала она.

— И больше не вставал, и внимание ни на кого не обращал, ну вы и сами видите, какой он, — закончил Теонард.

Дарис лежал прямо в одежде, на груди был тот же герб Химеры. Опять я копаюсь в подсознании, пытаясь вынуть оттуда подробную информацию об этих существах, вместо того, чтобы работать. Я собрался, проверил глаза, температуру, попросил служанку принести тару с холодной водой и чистую тряпку. Открыл свою сумку со стандартным набором оказания первой помощи, ну и с другим моим барахлом, которую предусмотрительно взял перед отъездом, и нашёл там уксус. Вообще-то я начинал догадывается что тут к чему. Обычно, исцеление больных мне давалось довольно легко: всё делал так, как меня научили. Все знания работали, как и должны, и эффект давали такой, какой нужно. Хотя были случаи, когда я пользовался эффектом плацебо, проще говоря самовнушением, и, на удивление, мне всё удавалось лучшим образом. Если я, давая отвар шиповника, говорил, что это лекарство от жара — жар как рукой снимало, давая страдающему скушать пастилу, которую сам очень люблю, уверял что снимет боль — боль уходила за несколько минут. Но этот случай был не из таких. После того как я приложил мокрую тряпку с уксусной водой и уже хотел дать служанке указания, что ей придётся делать, у Дариса широко открылись глаза, и он выгнулся, видимо, испытывая очень неприятные ощущения или сильную боль. Я решил, что боль, достал из сумки настойку опиума и велел Теонарду придержать Дариса, пока я буду давать ему обезболивающие. Сам положил руку на его грудь, прямо на свирепо выглядывающую химеру, и вспомнил, что у неё самый смертоносный яд: «Хотел бы я его изучить. Ну вот опять я не о том думаю.» После принятия настойки прошло полминуты, Дарис успокоился. Быстро же она действует, не успел я об этом подумать, как заметил его взгляд полный страха. Он что-то пытался сказать, но не смог, издавая какой-то тихий хрип.

— Что с ним?! — Теонард, уже не сдерживая тревогу, почти что крикнул мне.

— Сильное наркотическое опьянение, но с ним точно что-то ещё. — Для себя я поставил диагноз: Дарис перебрал с дурман травой, хотя где он её достал, ума не приложу. С таким я ещё не сталкивался на практике, но слышал, что день, самое долгое два дня в кровати, и от болезни не останется и следа. Все симптомы указывали на это, но такого эффекта я не ожидал.

— Что?! Это исключено, я почти всегда был при нём, да и он не посмел бы, отец убил бы за такое.

— Да что такое?! — Я не знал, что делать. Я наблюдал, как Дариса била сильная дрожь, глаза начали закатываться, почти сразу пошла пена изо рта. Я быстро вставил сложенную в двое ручку моей сумки ему в челюсть, чтобы рот был открыт, начал убирать пену, дабы не дать захлебнуться. Спустя минуту борьбы, Дарис перестал сопротивляться и обмяк, я проверил пульс — умер.

Прошло два дня, я сидел в специальной камере для тех, кто ожидает суда. Меня обвиняли в убийстве и ещё в хранении каких-то сильнодействующих ядов. Бред какой-то, какие яды? Я в жизни ни разу в руках яда то не держал, неговоря уж о сильнодействующих. Скорее всего слухи, всё-таки смерть сына графа Доргри походила на отравление, но это же не так. Почему меня тут так долго держат? Опытный врач смог бы определить истинную причину смерти в два счёта и снять с меня все обвинения, тем более те, что касаются ядов. Может быть это его отец постарался, он всё-таки влиятельный человек, мог потребовать доскональной проверки. Но смысла держать меня тут, я не вижу — в конце концов я же не убегу.

Я померал тут со скуки. Стражник за дверью никак не хотел со мной общаться. Да и пристанище моё представляло из себя четыре кровати, четыре тумбы, маленький столик и зарешеченное окно. Это помещение мне напоминало некоторые палаты, в доме белого листа, в основном использовавшиеся для тех, кто совсем слетел с катушек и не поддавался восстановлению. Меня только изредка выводили из этой «палаты» и то, только после моих убедительных просьб о том, что мне очень нужно по нужде. Но даже в эти моменты стражник, что был ко мне приставлен, не отходил от меня ни на шаг. Окна выходили на внутренний двор тюрьмы. Да я в тюрьме! Но только в качестве подозреваемого. Я очень надеюсь, что это не продлится дольше недели.

Я стоял у окна, когда на меня накатили эти мысли. За два дня я хорошо запомнил местоположение, если можно так сказать или выразиться, мебели в этой комнатушке, потому, сделав два шага назад, мог смело садиться на кровать, что я и хотел сделать, но после первого шага я услышал хруст, который заставил меня отпрыгнуть обратно к окну.

— Мать!!! — крикнул я.

Я не заметил и наступил на голову огромной двухвостке, и то, что я так быстро отпрыгнул, спасло мою ногу от её огромных ножниц на конце её тушки. Без преувеличений, она была толщиной с моё запястье, и длинной почти в три дюйма.

— Охрана! — крикнул я, рассматривая ещё тихонечко дёргающуюся тварь.

Охранник отпер дверь со словами: — Что опять? ты больно… — не успел договорить он.

— Да чтоб мне на копье висеть! Это кто? — спросил он у меня.

— А я откуда знаю? Это ваша тюрьма.

— Мёртвая?

— Кажется да, я ей на голову случайно наступил — меня аж передёрнуло.

Охранник достал маленький кинжал, из ножен прикреплённых на поясе, и потыкал насекомое.

— Ну что, так и будим стоять, или пойдёшь, доложишь своему начальству, что меня тут чуть ваши тараканы не съели, да и когда уже меня отсюда выпустят? Спроси!

— Ладно, подожди пока, я скоро вернусь. — Он был так удивлён, что забыл закрыть дверь, когда ко мне входил. Хорошо, не забыл закрыть, когда выходил.

— Надеюсь, тут у вас не много таких? — с опаской спросил я его в след.

— Первый раз вообще такое вижу, — уже закрывая дверь, ответил охранник.

Стоя у окна, я так и сверлил глазами дверь. Повезло мне, а если бы она меня цапнула — мог лишится ноги. Поди ещё и ядовитая. Я медленно перевёл взгляд с двери на двухвостку.

— Да чтоб тебя!!! — вырвалось у меня, — Где?

Честно, я всё аккуратно обыскал, готовый в любую секунду отпрыгнуть назад. Там, где я её раздавил, лежало немного дорожной пыли и всё. Раздался скрежет открываемого замка. Я повернул голову, в комнату быстро зашёл главный надзиратель и так же быстро оглядел комнату глазами. Не найдя ничего подозрительного, его взгляд задержался на мне.

— Значит нам тут не нравится, да? — в его голосе была нескрываемая издёвка, — Таракашки нас пугают?

Вот встрял. Но лучше уж он, чем она и живая.

— Ну ничего, мы быстро исправим эту проблему, — продолжил надзиратель.

За его спиной в комнату зашёл стражник, тот, что караулил меня эти два дня.

— А тебе что, простое задание доверить нельзя?

Видимо, не одному мне сегодня достанется.

— С такой ерундой не можешь справиться? — у надзирателя начали краснеть глаза, — а сейчас отведи нашего гостя в седьмую камеру, а потом живо ко мне.

— Так точно, капитан.

Охранник встал, как при команде смирно.

Нет, ну не всё так плохо. Я хотя-бы в целости и сохранности, моё новое пристанище выглядело куда хуже, чем предыдущие. Солома на полу, окон нет, и ржавые прутья, отделяющие меня от коридора. Видимо, это место для особо провинившихся заключённых. Но меня никто не охранял. И в самом деле, зачем? Куда я отсюда денусь? Дверь в конце коридора открылась, ко мне шёл человек и нёс, как я догадался, мой ужин. Ну наконец-то, а то я сутра ничего не ел. Кормили тут скудно, в этом я на всю жизнь убедился. Не дойдя пару шагов до моей камеры, человек споткнулся, и вся его ноша с глухим звуком шлёпнулась на каменный пол.

— Ну извини, что-то я сегодня неуклюжий, — произнёс он, хмыкнув и развернувшись начал уходить, — ах да, приятного аппетита.

— Спасибо, — процедил я сквозь зубы.

— Я не тебе, я крысам, — ещё раз ухмыльнувшись он ушёл.

Это был мой новый охранник. Не очень дружелюбный, но вежливый. Чтоб у него горло всю жизнь болело.

Суд мне назначили на пятницу. Замечательно, субботу проваляюсь дома, на работу точно не пойду. Надо загладить все мои приключения. Плохо только то, что сегодня всего лишь среда. Ещё два мучительных дня, благо, за это время, кроме крыс, в мою камеру никто не залазил. Хотя, судя по их безжизненным телам, в коридоре им тоже здесь жилось не сладко.

Моего нового охранника звали Эогонд, это он сообщил про суд. Следующие два дня он приходил утром и вечером. Еду он всё-таки научился доносить до цели. Хотя, если серьёзно, это у них вроде традиции такой — первая чеплашка на пол.

В четверг утром ко мне пришёл посетитель. Мы не были с ним раньше знакомы. Он походил на служителя местных храмов, по крайней мере судя по одежде: коричневая ряса с белым воротником, подпоясанным кожаным поясом с кисточками. При нём больше ничего не было, даже посоха, без которого не обходится ни один служитель. Его лицо было всё в морщинах, очень усталый вид. К сожалению, хорошо его рассмотреть мне помешал полумрак подвала.

— Здравствуйте, я вас знаю? — сонным голосом спросил я.

— Тебе повезло, Марк, даже дважды повезло, — злобно процедил он сквозь зубы, — скажи спасибо своему сторожу.

— Что? Кто вы? — приподнявшись с пола спросил я.

Меня начали сильно пугать новые знакомства.

— До встречи, — он быстрыми шагами направился к выходу.

В конце коридора, сквозь приоткрытую дверь, за всем происходящим наблюдал Эогонд.

— Как вас зовут? — крикнул я в спину уходящему гостю.

Он остановился, немного подумав, и даже не обернувшись, произнёс:

— Наумад, меня зовут Наумад. — что-то в его голосе вызывало у меня тревогу, и по телу побежали мурашки.

Незнакомец ушёл. Дверь за ним захлопнулась, и я остался в недоумении, один на один со своими мыслями.

Настал день суда. Рано утром мне принесли чан с водой и чистую одежду. Я с наслаждением умылся, первый раз за дни своего заключения. Потом меня заковали в кандалы и вывели из подвалов под охраной уже знакомого мне стражника Эогонда. Проходя мимо приоткрытого окна в коридоре, в мои изголодавшие лёгкие проник свежий воздух, голова закружилась. Я немного сбавил шаг, дабы насладиться этим как можно дольше, но увы. Мы торопились. Солнечный свет радовал и слепил глаза. Давненько я так не радовался, сегодня должно всё проясниться, и я снова стану обычным доктором. Буду по утрам ходить в мой любимый дом листа, приветствовать медсестер и своих коллег, принимать больных. С одной стороны, даже хорошо, что со мной всё это приключилось, как говорится: «пока не потеряешь, не поймёшь». Надеюсь, вторая часть поговорки ко мне не относилась: «а потеряешь не найдёшь». Знай я тогда, что это всё выйдет таким боком, ни за что бы не согласился на эту поездку, заполнял бы документы спокойно сейчас и в ус не дул.

Нас ждала специальная телега, оборудованная для перевозки заключённых, своего рода коробка на колёсах. Но я не жаловался, не хотел, чтобы на меня смотрели прохожие, пока мы едем до дома суда. Эогонд залез со мной вовнутрь. При дневном свете я хорошо смог его рассмотреть: он был выше меня на голову, хорошо сложен, крепкие руки. На его поясе висел меч, рукоять была замотана старой тканью по самую гарду. Странно, обычно воины гордятся своими мечами. Несмотря на тёплую погоду, на него был накинут самый обычный бордовый плащ.

Усевшись в телегу поудобнее, я решил скрасить путь безобидной беседой.

— Эогонд, — начал я, — можно у тебя поинтересоваться?

Собеседник отвлёкся от изучения пола в повозке и приподнял свои глаза на меня.

— Что тебя заставило стать стражником, вам же платят гроши, а с твоими характеристиками ты спокойно можешь пойти в королевскую стражу, к примеру.? — в ответ я ожидал какой-нибудь издёвки, но…

— На этот вопрос, я не могу ответить однозначно, но могу точно сказать, что моё место тут, — без колебаний ответил он.

Что-то в его голосе поменялось, я это точно почувствовал. Он обычно либо шутил, либо дразнил, а сейчас был спокоен и рассудителен. Я решил этим воспользоваться и, возможно, разузнать о том странном человеке, что приходил давеча ко мне.

— А тот странный посетитель, кто он?

— Он мне не знаком, но у меня есть догадки, зачем он приходил. К сожалению, об этом я не в праве рассказывать пока, — чуть тише ответил Эогонд.

Не в праве? Что за секреты ещё? И почему он сбавляет тон: боится, что кто-то услышит?

— Ты думаешь, что нас кто-то может подслушать? — я специально сказал это немного громче.

Мы уже ехали по каменной мостовой, и шум колёс заглушал всё вокруг. Да и сидели мы почти что в коробке, поэтому, даже если я заорал бы во весь голос, единственным человеком, кто меня услышал, был бы как раз только мой стражник.

— Я не думаю, я уверен, — коротко ответил он.

У меня начали округляться глаза.

— Но не волнуйся, — после недолгого молчания продолжил он, — всё произойдёт, как и задумано, я это знаю, а тебе советую расслабиться и не волноваться, если что — я помогу.

Я прислонился к стенке и совсем впал в ступор. Поможет? О чём он болтает? Его дело только следить, чтобы я не куда не делся. Или это какой-то очередной юмор, каковой я совсем не понимаю? В общем, я не стал загружать голову моим странным охранником и предпочёл молчание.

Повозка остановилась, послышался звук вытаскиваемого засова снаружи, а потом, возможно мне показалось, сдавленный хрип.

— Прибыли, — произнёс я и попытался встать, но Эогонд придержал меня за плечо.

— Подожди, кажется нас встречают, — на его лице показалась ухмылка.

Он аккуратно открыл дверь повозки, и тут же в неё залетела стрела и воткнулась в заднюю стенку, прямо перед моим лицом, заставив меня вздрогнуть. К повозке направлялся тот самый монах, по дороге отбрасывая лук в сторону и обнажая полуторный меч, держа его двумя руками. Эогонд вылез из повозки и вытащил свой меч, а в свободную руку взял нож.

— Отойди воин, — прошипел Наумад. — я пришёл не за тобой.

— Мне всё равно, — безразлично ответил Эогонд.

И после этих слов сразу пошёл в наступление. Звякнули мечи. Честно говоря, красивее поединка я не видал за всю свою жизнь. Но в тот момент я об этом не думал, а просто смотрел. Никогда бы не подумал, что монахи так умеют владеть мечами: он пытался достать Эогонда с разных сторон, но воин не давал малейшего шанса на это. Крутясь волчком, отбивая все удары, он успевал ещё сокращать расстояния, заставляя монаха сдать позиции и начать отступать назад. И вот монах для очередного удара занёс меч над своей головой, как в его горле оказался нож Эогонда. Меч Наумада со звоном упал на каменную мостовую, так и не отведав ничей плоти. А у проигравшего монаха, схватившегося обеими руками за свою шею, сполз капюшон, обнажив его почерневшее лицо, и от гнева кровью налитые глаза. Он что-то пытался сказать, но так и не смог, рухнув рядом со своим мечом.