Шерлок Холмс против марсиан

Генри Лайон Олди, 2014

Через год в Англии закончится викторианская эпоха. Но никто не знает, когда же придет конец жесточайшей войне миров. Боевые треножники марсиан наступают на Лондон, и лишь под захолустным Молдоном атака пришельцев захлебывается чудесным образом. Кто способен расследовать чудо? Ну конечно же, великий сыщик Шерлок Холмс! А далеко от Молдона, в другом времени и месте, в кармане у Влада Снегиря – писателя, который уже десять лет как не пишет, – звонит мобильник. Можно сказать, труба зовет! Встречайте новый роман Г. Л. Олди «Шерлок Холмс против марсиан»! Буктрейлер к этой книге

Интермедия

Добро пожаловать, мистер Холмс!

— Идем, псидонист. Чайку заварим…

Я покорно дал Серафиме Петровне вытащить меня на кухню. Сопротивление больше не имело смысла. Нюх подсказывал: старуха теперь на нашей стороне. Да и во мне Тюня пока что не нуждалась.

— Я тут посижу, за столом. Ладно?

— Сиди, чего там…

Глядя вполглаза, как бабка ставит на конфорку музейный раритет — древний чайник со свистком — я играл с планшетом. В доме был беспарольный вай-фай, связь летала птичкой.

— Тысяча девятьсот, — сказал я.

— Что?

— Тысяча, говорю, девятисотый год.

— Не-а, — хохотнула бабка, засыпая в заварник горсть «черных индусов». — Обижаешь, псидонист. Я помладше буду. Тридцать восьмого годика, аккурат перед войной.

— Я не про вас, Серафима Петровна.

— Фимой зови. Бабой Фимой. Все так зовут.

Внезапная ласковость старухи пугала. Может, я и впрямь меньшинство?

— Я, баба Фима, не про вас. Уэллс, «Война миров». Книжка вашей Нюры. Впервые издана в феврале тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Издательство «Heinemann». Это если не считать журнальной публикации в «Pearson’s magazine», на год раньше.

— Ишь ты! — пригорюнясь, старуха встала у окна: ждала, пока чайник закипит. — Дядька мой, Борька-рыжий, девяносто восьмого. На войне миров убитый, под Ржевом. Земля ему пухом, алкоголику! Давняя, значит, книжка. А девятисотый при чем?

— Действие книги разворачивается в тысячу девятисотом, в Англии. Уэллс вспоминает великое противостояние Марса и Земли. Вот: «Гроза разразилась над нами шесть лет назад. Когда Марс приблизился к противостоянию…» И пишет, что было это противостояние в тысячу восемьсот девяносто четвертом. Плюс шесть лет — сами можете посчитать.

— Умный, — восхитилась баба Фима. — Девяносто четыре плюс шесть… Точно! Твоему Элсу в школу бы, арифметику читать. Или гастрономию.

— Астрономию не надо. Ошибся он, на два года ошибся. Великое противостояние Марса и Земли на самом деле было в тысячу восемьсот девяносто втором. И значит…

— Вот же зараза! Детей дурит, капиталист!

— Дурит, баба Фима. И мы это запомним: формально девятисотый, неформально — девяносто восьмой. Пригодится…

— Я не запомню. У меня склероз.

— Вам и не надо.

— Из-за этого у Нюрки ум за разум зашел? Ах он, гад…

— Нет, не из-за этого. Это ерунда, обычные литераторские вольности. Тогда на такое смотрели сквозь пальцы.

Я не стал объяснять старухе, что авторская накладка, создающая разброс по времени действия, дает и мне шанс на некоторую вольность в подборе оптимальной «прописки». Тут главное: дождаться Тюни, ее выводов по точке взлома. Впрочем, я уже видел стратегию решения. Загвоздка была в мелочах. Значит, тысяча девятисотый? Время есть. Выясним взлом — локализуем место…

— Пробки вывернуть, — вдруг сказала баба Фима. Глазки ее зажглись жаждой деятельности. — А? Пробки вывернуть, и дело с концом.

Старуха помолодела лет на двадцать.

— Пробки?

— У нас автоматы стоят, на счетчике. И крутить ничего не надо: дернул хлястик — и готово. Сейчас, я свечку зажгу. В темноте худо без свечки.

— Зачем пробки?

— Затем, что электричество. Электричество отрубим, каска и выключится. Заберешь ее в вашу контору, и чини на здоровье! Хоть совсем доломай. Я убираться наладилась, а тут вы… Держи свечку. С нее капает, не обожгись.

— Стойте! Нельзя электричество!

— Ты на меня не ори, псидонист. Молод еще.

— Баба Фима, я вас умоляю! Нам надо корректно завершить программу. Вы даже не представляете, насколько там все сложно! Аварийное отключение может повредить Анне Игоревне…

— Голова болеть будет?

— И голова тоже.

— Намудрили, ироды. Ладно, гаси свечку. Вот, весь пол мне заляпал…

Чайник засвистел так, что я аж подпрыгнул. Кипяток струей пролился в заварник. По хмурому лицу старухи было видно, что ей жаль прощаться с электрической идеей. Я подыгрывал, изображая озабоченность. И молил ангела-хранителя, чтобы бабе Фиме не пришло на ум «дернуть хлястик» втихую, когда мы с Тюней будем заняты «пропиской». Отрубись электричество — дура-Нюрка встанет, как новенькая, и даже без головной боли. Поди объясни бойцовой бабке, что последствия аварийки сказываются не сразу! Жалобами замучает, шеф с меня три шкуры сдерет.

— И еще, — сказал я. — Серафима Петровна, можно без «псидониста»?

— Ага, — согласилась старуха. — Если без Серафимы Петровны. Лады?

— Лады.

— Снегирь! Лети сюда!

— Твоя зовет, — уважительно кивнула баба Фима. — Молодая, а строгая. Иди, а то дырку в башке проест. Я бы на ее месте точно проела. От темечка до пупа.

— Давайте поднос, чай отнесу.

— С чаем я сама…

* * *

— Сволочи! Ворюги проклятые!

— Придержи язык. Не дома…

— Нет, ну какие сволочи…

Тюня бесилась. Тюня не стеснялась в выражениях. Пальцы ее скрючились, когтями тигрицы нависнув над клавиатурой. Будь у Тюни возможность, она бы вцепилась в рожу таинственным сволочам. Это ее состояние я называл «тюнингом» — шепотом, ибо хотел дожить до старости. Контрапунктом Тюниному бешенству на диване безмятежно возлежала девица Анна Игоревна, павший рыцарь в шлеме. Будь моя воля, я бы таких порол, не приводя в сознание.

— Нашла?

— Ну!

— Что?!

— Сам читай…

Из принтера, мирно дремлющего у монитора, выполз лист распечатки. Я отметил, что в лоток подачи была загружена пачка бумаги страниц на двести. Чувствовалось, что Нюрка заранее подготовилась к чтению, и что в ее версии «Вербалайфа» имелся графический редактор. Простенький, черно-белый, дающий на выходе графику типа книжных иллюстраций — не Бердслей, и уж тем паче не Дюрер. Коллаж на основе лицензионного материала, плюс легкая импровизация. Редакторы подороже создавали картинки цветные, объемные, выводя их на монитор. Совсем дорогие, из свежих, работали с анимацией: ролики до трех минут.

Ладно, иллюстрации — потом. Сперва — точка взлома.

«…Над домом, горящим на Оук Клоуз, медленно поднялось в воздух призрачно мерцающее сияние. Внутри него угадывалась человеческая фигурка. Темный силуэт был заключен в эфирный кокон, а может, яйцо, по поверхности которого то и дело пробегали опалесцирующие волны. От кокона исходил жемчужный свет, возвращая зловещему вечеру яркие краски солнечного дня, когда еще ничто не предвещало…»

— Знакомая фигня, — я почесал в затылке. — Где я ее видел?

— Где? — взбеленилась Тюня. — Это же я!

— Ты? Яйцо, что ли?

— Сам ты яйцо! — краем глаза я засек, как с пониманием скалится баба Фима, встав в дверях с подносом наизготовку. — Это моя книга! «Таира Алая: возвращение», третий том серии. Эпизод с ведьмачкой Джессикой, уничтожение ледяных гигантов. Взяли, испоганили мой фрагмент, переписали под ломку для Уэллса…

«…возмездие настигло пришельцев у опушки Паснидж-вуд. Фигурка в коконе всплеснула руками — и перед беглецами взметнулась ослепительная бело-голубая стена высотой не менее двухсот футов. Лес огонь не затронул, но бронированные колоссы сгорели в мгновение ока, как мотыльки в пламени свечи…»

Я еще раз перечитал сцену с фигуркой-из-машины, лупящей марсиан в хвост и в гриву. Ситуация прояснялась. Так вот ты чего хотела, Анна Игоревна, коленки твои белые, костлявые…

— Микс, — ледяным тоном сообщила Тюня. — Марсиане против магии. Точка взлома: бой «Сына грома» с треножниками. Способ взлома: привлечение эпизода из книги Анастасии Недерезы «Таира Алая: возвращение», переделанного в соответствующем ключе. «Ломка» внедрила магический эпизод в ткань основного научно-фантастического повествования. И что мы имеем в итоге? Программа зависла, охренев.

— Тюня!

В дверях стояла бабка с подносом. Чайник, чашки, сахарница. Сверху — круглые глаза. Бабу Фиму, вне сомнений, шокировал Тюнин лексикон.

— Извините, Серафима Петровна, — сдала назад моя Недереза. — Нервы. Сейчас программа старается вывернуть на магистраль «Войны миров», ликвидировав противоречия. Я не знаю, какой материал привлекается для сохранения достоверности, но с хронотопом взлома все ясно. Снегирь, твое мнение?

— А что, у нас есть варианты? Будем стабилизировать.

— Чем?

— Кем, детка. Тысяча девятисотый год, Молдон. Восточная Англия, графство Эссекс. Эссекс-Суссекс; префикс-суффикс… Это же элементарно, Тюня! Пусти-ка старика Снегиря к машине…

Прежде чем начать работу с текстом, я взял из принтера иллюстрации. Ага, эту знаю. Миноносец прёт вперед на всех парах. Монохром, тучи над речкою встали. Лишь в волнах пробивает желтизна, отчего волны напоминают кучи грязного песка. На пути у миноносца — марсианин в треножнике. Кренится назад, сейчас упадет. Колпак похож на голову дауна с выпуклым, набрякшим лбом. Глаз-иллюминатор выпучен от изумления. Взмах щупальцами положения дел не спасает — равновесие утеряно, пришелец обречен. В правом нижнем углу — подпись художника, вписанная в эскизный набросок лодки. Нижний край украшала строка: «Correa. Martians vs. Thunder Child. 1906».

— Марсианин, — вслух перевела образованная Тюня. — Против «Сына грома».

И наклонилась ко мне:

— Кто такой Кориа? Теннисист?

— Художник. Иллюстратор «Войны миров». Ага, вот еще…

Фотография, отметил я. Старинная. Вокзал в Молдоне. Цепь арок несет на себе галерею. Выше — две кирпичные надстройки с куполами, похожими на церковные. В каждом куполе — узкое вертикальное окно-прорезь типа бойницы. На привокзальной площади — экипажи, запряженные лошадьми. Несколько приличных господ: в котелках, с саквояжами. Один сильно смахивает на Чарли Чаплина. Отложив вокзал, я взял следующую страницу. Ага, вот и современная графика. Сияющее яйцо зависло над руинами. Сквозь полупрозрачную скорлупу виден силуэт человека. Судя по очертаниям, девочка. Вокруг бьют молнии; непонятно, то ли разряды отгоняют врагов, то ли они и разрушили дом.

— Семякин, — Тюня ткнула в иллюстрацию пальцем. — Сашка Семякин, графика к переизданию «Возвращения». Джессика мочит ледяных гигантов.

— Где гиганты? — поинтересовался я.

— Они же гиганты, — Тюня пожала плечами. — Не влезли.

Я открыл административный вход. В голове мало-помалу складывались контуры текстового «живца». Главной проблемой была не стилизация — тут многого не требовалось. Иногда я жалел, что моему таланту не дают развернуться. Иногда радовался — уж я бы развернулся… Чертям бы тошно стало! Главным фактором являлась степень свободы, какую я закладывал системе для привлечения материала. Тут требовалась ловкость жонглера, работающего с дюжиной колец.

— Марсианец, — вмешалась баба Фима, сгружая поднос на стол. — Кораблем их давить, марсианцев! Все беды от них, жидомасонов проклятых! Поналезли с Марса…

Логика бабки восхищала.

Сосредоточившись, я начал печатать.

«…Ватсон? Неужели это вы, друг мой?!

В трех шагах от доктора стоял худощавый джентльмен в клетчатом пальто. Когда он успел подойти, Том не заметил. Росту в джентльмене было более шести футов, но из-за сухого телосложения он казался выше. Ястребиное лицо, впалые щеки, цепкий оценивающий взгляд из-под козырька охотничьего кепи. На вид джентльмен был примерно одних лет с доктором…»

Принтер зажужжал. Свежая распечатка была дублем: молдонский вокзал. Арки, галерея; экипажи-саквояжи. Хорошо, подумал я. Кажется, заглотила. Опять вокзал. И снова. Принтер как взбесился: вокзал мне выдали семь раз подряд. Когда я уже хотел проверить реакцию программы дополнительным вводом текста, принтер сжалился.

— Солидный мужчина, — оценила баба Фима. Они с Тюней стояли у меня над душой, плечом к плечу. — Цеховик?

— Детектив, — возразил я. — Частный.

— Смелый какой… Вниз смотрит. Я высоты боюсь…

На свеженькой иллюстрации был изображен высокий худощавый джентльмен лет сорока пяти, в двубортном пальто-накидке из клетчатой ткани. Голову джентльмена украшало охотничье кепи, сделанное из того же материала, что и пальто. Скуластое, чисто выбритое лицо; птичий нос, острый подбородок. Встав на левое колено, опершись рукой о край скалистой площадки, джентльмен пристально вглядывался в пропасть. Вдали за ним маячила заснеженная вершина; правее возвышался лесистый склон горы.

— Классная кепка, — оценила Тюня. — Хочу.

— Дирсталкер, — уточнил я.

— Сталкер? — Тюня пришла в восторг. — Знаю! Книжная серия такая была…

— Дирсталкер, бэби. Дирсталкер хэт. Кепи для охоты на оленей.

— А зачем два козырька?

У кепи действительно имелись два козырька, прикрывавшие лоб и затылок, а также «уши» по бокам, в данный момент поднятые вверх. Ленты «ушей» были завязаны элегантным узлом.

— Ну ты даешь, девка! — восхитилась баба Фима. — Тебя бы в огород, по солнцепеку… Не нос обгорит, так затылок напечет. Хорошая шляпа, правильная. Я б себе сшила, да поздно уже. Кончился мой огород…

— Сшила?

Изумлению Тюни не было предела.

— Ага. Я в молодости шляпницей была. Фуражки военным делала…

— Боевая молодость, — я с хрустом потянулся. — Сабельный поход, кронштадтский лед. Милые дамы, помолчите минутку…

Принтер, умница, не подвел. На очередном фото, увековечившем вокзал в Молдоне, прибавилось людей. За местным Чарли Чаплином, вполоборота к зрителю, стоял уже известный нам джентльмен в охотничьем кепи. Не только пальто и головной убор, но и брюки его, заправленные в высокие гетры, были из клетчатого твила, отчего джентльмен сильно напоминал леопарда на охоте. Более четкая фотография превратила бы его в игральную доску, но зернистость кадра размывала клетки в пятна.

— Кепи, — отметил я. — На месте. Это хорошо.

— Почему? — спросила Тюня.

— Потому что Конан Дойль нигде не упоминает, что Шерлок Холмс носил «дирсталкер хэт». Это инициатива Сидни Пэджета, иллюстратора. До него Холмса изображали толстяком с маленькой головой. Представляешь? Жиртрест, и головка с кулачок…

— Бр-р-р! — вскинулась Тюня.

— А чего? — не согласилась баба Фима. — Мужчина без живота, что дом без крыши. На мелкую голову легче шить…

— Кино! — перебила Тюня старуху. — Я в кино такое кепи видела!

— Ага, — я улыбнулся. — С иллюстрации кепка перекочевала в кино. Таким образом мы позволяем программе брать материал не только из литературы, но и из архивов кинематографа. Мало ли, вдруг пригодится… Видишь?

Я продемонстрировал Тюне очередной вокзал с Холмсом. Программа обрабатывала мой ввод, включая его в процесс. Графический редактор отражал текущую компиляцию, позволяя нам хоть частично, а следить за процессом.

— Классическая ошибка. В таком головном уборе охотились. Появиться в городе с охотничьим кепи на голове — нонсенс, несуразица, признак умственной неполноценности. Тем не менее, эту ошибку усердно тиражировали. Я размываю уровень достоверности, дитя мое. Допуски, накладки; рост степеней свободы… Так будет проще выбраться на магистраль «Войны миров». А Холмс — символ. Создатель непротиворечивых версий. Дедукция спасет мир…

— Снегирь!

Меня расцеловали. А что, приятно.

— Хорош лизаться, — предупредила баба Фима; впрочем, без особой угрозы. — Не при Нюрке. Мало мне книжек в каске…

…а куда денешься, почтеннейшая публика? Ты думаешь, Нюрка первая? Здоровое желание чуда в перьях: прочесть в гиперкнижке, как ужасное дитя крушит магией, краденой у Тюни, треножники марсиан. Спрос рождает предложение, и вот уже целеустремленная Анна Игоревна качает с торрента «ломку». Прошлый наш клиент был оригинальнее, у него Карлсон, баловник с пропеллером, завел на крыше целый БДСМ-гарем! Филле в ошейнике, Рулле с хлыстом, фрекен Бок в черном кожаном белье. К счастью, программа еще на первой стадии зафиксировала «невыполнимое противоречие». Легко отделался, идиот. Вот скажи мне, почтеннейшая публика, отчего у тебя такие удивительные порывы? А я, значит, бегай, спасай…

Бегаю. Спасаю.

Хоть что-то, и на том спасибо. Новых книг я лет десять как не пишу, выгорел. О переизданиях забыл, как они выглядят. Электронные публикации — слезы горькие. А кушать, господа хорошие, хочется три раза в день. Вот, живу по-прежнему литературой, как негр на плантациях. Хотел с горя улететь в Тайланд, учить русских туристов дайвингу. Смущало, что не умею нырять, да и плавать — не очень. С другой стороны, что там нырять — наливай да пей!

Эй, кто-нибудь? Дайте занавес!