Вербариум

Генри Лайон Олди, 2019

Вначале было Слово. Именно оно – самый драгоценный дар, полученный людьми. А потом начались сложные отношения между Человеком и Словом. В их дружбе, вражде и сотрудничестве родилась особая магия – ее-то мы теперь и называем литературой. Герои рассказов и повестей в этой книге – Буква, Слово, Речь, Текст, Книга. Думаете, жизнь этих героев скучна и правильна, как учебник грамматики? Нет! Она полна опасных и прекрасных приключений! И выстрелы прогремят, и бурные страсти вскипят, и снова схватятся в драке Добро и Зло. На то и фантастика, чтобы сказать наконец правду о боевом, решительном, побеждающем врагов и выручающем из беды друзей Слове. Думаете, это выдумка? Обернитесь – вот оно, Слово в десантном комбезе и с оружием в руке…

Язык

Эли Бар-Яалом

Полтора бодуэна в секунду

Рассказ

1

…Исходя из описанных экспериментов, мы можем считать доказанным следующее:

а) субъективные ощущения, которые в человеческом сознании описываются по шкале «добро-зло», присутствуют в нервной системе любого организма, вне зависимости от уровня развития;

б) эти ощущения имеют физическую природу и происходят от взаимодействия нервных волокон с открытым нами полем, которое предложено называть этическим полем;

в) существует явное соответствие между эмпирическими формулами (15), (16), (18), описывающими поведение биоматерии в этическом поле, и общеизвестными законами Био-Савара-Лапласа, Ампера и Гаусса; таким образом, можно предположить более широкую аналогию между этическим полем и магнитным;

г) вокруг Земли существует сильное этическое поле. Один из этических полюсов локализован приблизительно под 31º 47' северной широты, 35º 13' восточной долготы (с точностью Ђ2 минуты). Местонахождение второго полюса и точная природа этического поля Земли пока не установлены.

На основании этих выводов мы надеемся, что Академия наук выделит дополнительные…

2

— Готово. Лёня, матерись!

Барбышев встал перед измерителем и с выражением произнёс:

–…й!

«Пи-и-ип!» — сказал прибор. Стрелка на экране компьютера подскочила на пять делений с небольшим. Деления не имели никакого значения — единицу измерения они с Нателлой ещё не придумали.

— Готово, — сказала Нателла. — Теперь про себя.

Через полминуты Барбышев смущённо спросил:

— По нулям?

— По нулям. А ты как про себя ругался?

— Ну… представил. Картинку.

— Какую картинку?

— Ну… стоит, розовый такой…

Нателла поперхнулась.

— Розовый, говоришь? Я тебя должна учить, да? Фаллос и…й — два разных предмета. Попробуй сказать это с таким же выражением, но про себя. Давай!

«…й!» — подумал Барбышев. «Пи-и-ип!» — ответил прибор.

3

Эксперимент проводился на протяжении 10 недель в 11 точках земного шара. Участвовали 52 добровольца с 6 родными языками. Результаты эксперимента приведены в таблицах 10.1-10.17. Выводы:

а) произнесение слов, приведённых в таблице 10.2 в международной фонетической транскрипции — слов, в обиходе называемых «русским матом», — приводит к однозначным возмущениям этического поля Земли. Это возмущение легко обнаруживается прибором, схема которого приводится на рис. 10.1; мы назвали этот прибор эсхрометром (от греческого αισχρος — ругательный, вульгарный). В дальнейшем мы будем называть возникающее возмущение «эсхрометрический эффект», сокращённо ЭЭ;

б) обнаружена логарифмическая зависимость длительности и интенсивности эсхрометрического эффекта от количества людей, услышавших матерное слово. В случае хорового произнесения матерного слова группой людей обнаружена линейная зависимость интенсивности возмущения от количества произносивших; длительность возмущения в таком случае не меняется;

в) не обнаружено зависимости ЭЭ от точки земного шара, где произносилось матерное слово, и от времени суток или года;

г) если человек, произнесший матерное слово, не знает о его матерном значении (проводились эксперименты с носителями китайского, арабского, испанского и венгерского языков), он не влияет на возникновение ЭЭ. Тем не менее, если слово, произнесённое им, услышано и понято присутствующими как матерное, эффект возникает;

д) слушатель, не знающий о матерном значении произносимого слова, влияет на силу эффекта так же, как знающий слушатель.

Примечание: возможно, здесь играет роль вторичный психологический эффект, когда слушатель догадывается о значении слова по интонации произносящего и по реакции других слушателей. Мы планируем проверить это предположение будущими экспериментами;

е) при произнесении ненормативной лексики других языков (проверялось на материале арабского, венгерского и испанского — см. табл. 10.15) также обнаруживается ЭЭ; при этом…

4

Участвуют: Барбышев, Нателла, эсхрометр.

Барбышев: У-уф-ф! Наконец-то все ушли.

Нателла: Ага! Достали жутко. Особенно этот…дак в шапке.

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Барбышев: Угу, меня тоже он укатал.

Нателла: Я не выдержала, обматерила его про себя…

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Нателла:…именно. На сто двадцать четвёртой минуте, кстати, запиши, откорректируешь показания, а то наверняка записалось.

Барбышев: Сто двадцать четвё… записал. Откорректирую, если не сдохну.

Нателла: Не сдохнешь, не надейся. Слушай, Лёнь, а тебя в честь города назвали?

Барбышев: Да нет, просто был такой писатель, Лион Фейхтва…

Нателла: Обижаешь, да? Я его в детстве километрами читала.

Барбышев: Нравилось?

Нателла: Ну, местами очень. Но, самое главное, я твёрдо знала, что еврейская девушка, которая не читала Фейхтвангера, — это чёрт знает что.

Барбышев: Ты еврейка? А я думал, ты грузинка.

Нателла: Я грузинская еврейка. По папе. Мама донская казачка. А ты? Теперь ты колись.

Барбышев: Что я? Про меня у Высоцкого написано: «только русские в родне, прадед мой самарин».

Нателла: Не люблю Высоцкого совсем.

Барбышев: А я обожаю.

Нателла: Вот видишь? Я же говорила тебе, что мы не пара; а ты не верил.

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Нателла: Это ты меня материшь?

Барбышев: Ты что? Я не матерился.

Нателла: Врёшь!

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Барбышев: Честное слово.

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Барбышев: Это точно не ты?

Нателла: Сейчас ударю. Больно будет.

Эсхрометр: Пи-и-ип!

Барбышев: Нателла, погоди, я догадался!

5

…В 12:30, после перерыва, нас ожидает доклад одного из открывателей эсхрометрии Л. В. Барбышева. Тема доклада: «Детериорация этического поля».

Краткое содержание: эффект Барбышева-Искандарашвили наблюдается не только при произнесении ненормативной лексики. Похожий эффект был зарегистрирован в присутствии человека, испытывающего чувство глубокой досады, сопряжённое с агрессией. Описывается эксперимент, позволяющий подтвердить возникновение эффекта в этом случае. Кроме того, приводится новый результат: после возникновения эффекта Барбышева-Искандарашвили наблюдается общее падение напряжённости этического поля. Это изменение невосстановимо.

6

— Ну чё?

— Ага.

— Шёл бы ты домой, Барбышев, всё равно от тебя толку никакого.

— А от тебя?

— Держусь, не конец света пока.

— Но ты понимаешь, на что мы набрели?

— Ну, на очередную дырку в озоне.

— Так вот именно!

— Но ведь с дыркой-то живём пока! Сколько всего ужасов напредсказывали. Ты…

— Нател, но…

— Ша, Лёнька. Лучше скажи, как мы единицу измерения назовём, а то послезавтра последний срок.

— Я про себя называю её «один…й».

«Пи-и-ип!» — сказал эсхрометр.

— Лёнька, давай серьёзно. И вообще, давай попробуем завязать материться, раз уж мы поняли, чем это грозит, а?

— Попробую. Привык уже, трудно. Что, и «один хрен» нельзя? Видишь, и эта зараза не пищит.

— Лёнь, теперь представь себе, как ты лезешь на кафедру и говоришь: «Наблюдалось возмущение приблизительно хрена с два».

— Ну ты даёшь, Нателка! О, погоди, я придумал… я такую штуку придумал…

— Что?

— Возьми наши с тобой инициалы. Только вначале фамилию, потом имя. Без отчества.

— Ну? Барбышев Лион, Иска…

— Видишь? Получается БЛИН! Один блин.

«Пи-и-ип!» — сказал эсхрометр.

— Чего пищишь, скотина? От хрена не пищал, а блин тебе не понравился?

— Это он не на тебя, а на меня. «Чувство глубокой досады, сопряжённое с агрессией». Нам делом заниматься, а ты дурака валяешь.

7

…Полученная единица измерения названа нами бодуэном, в честь лингвиста И. А. Бодуэна де Куртенэ (1845–1929). В частности, возмущение в 1 бодуэн на поверхности площадью в 1 квадратный метр понижает интенсивность этического поля на 1 кирлиан.

Отметим, что значения глобальной напряжённости этического поля Земли, замеренные нами 14 июня прошлого года [4] и 14 июня нынешнего [11], отличаются на 241.1 секстильонов кирлиан: 132.6 в прошлом году и 108.5 в нынешнем. Мы предположили, что падение напряжённости вызвано негативными эмоциональными выбросами человеческого происхождения. В течение месяца мы провели аэроэсхрометрические измерения над поверхностью земного шара. Количество негативных эмоций (в бодуэнах в секунду) приведено в таблице А. Как можно видеть, значения колеблются от нуля (в некоторых районах Тихого океана) до 27 (например, в центре Москвы). Среднее значение негативных выбросов составляет полтора бодуэна в секунду. Учитывая поверхность земного шара (0.51 квадрильонов квадратных метров) и количество секунд в году (365×24×60×60 = 31 536 000), общий негативный выброс за год должен сжигать 24.125 секстильонов кирлиан этического поля, что (при ошибке измерений Ђ8%) соответствует независимо измеренной величине.

Выводы:

а) падение напряжённости этического поля Земли является исключительно результатом негативных выбросов человеческих эмоций;

б) если интенсивность выбросов (полтора бодуэна в секунду) сохранится неизменной, через 4.5 года следует ожидать полного исчезновения этического поля вокруг земного шара. Последствия этого в рамках существующей теории предсказать невозможно.

8

— Лёнь, иди сюда скорее! Я всё поняла. Ой, классный букет, спасибо, Лёнь.

— Нателла, я хотел тебе сказать…

— Я тоже хотела тебе сказать, я вдруг ночью поняла…

— И я ночью понял. Но давай ты раньше.

— Хорошо, Лёнь. Помнишь в Библии древо познания добра и зла?

— Д-да…

— А потом потоп?

— Да, Нателла, да.

— Понимаешь, мы же выяснили, что этическое поле даёт живому организму интуитивное ощущение добра и зла. Это и есть яблоко! Представь себе, что первобытные люди испытали уже когда-то исчезновение поля, а потом оно опять появилось. В легендах это могло отразиться как история с яблоком. Это и про бутылочное горлышко всё объясняет, помнишь, когда из всех человекообразных только гомо сапиенсы выжили, которые кроманьонцы с неандертальцами, а прочие не прошли. И Ева генетическая оттуда, помнишь?

— Да, да.

— А потом что-то произошло и поле снова исчезло, это был потоп. Всемирный. Я не знаю, что такое Ноев ковчег, но выжившие люди как-то смогли возродить поле… Я даже думаю, что у них была какая-то технология, а потом она исчезла, как у Азимова, помнишь?

— Да, да, помню.

— Ну вот, если через четыре года будет опять потоп, может, нам удастся придумать какую-то технологию восстановления поля?

— Может быть.

— И построить такой ковчег, и спасти кого-то.

— Да, наверное.

— А теперь давай ты, Лёнь, выкладывай, что ты ночью понял.

— Да ничего я не понял.

«Пи-и-ип!» — сказал эсхрометр.

9

Новости науки. Наши соотечественники, тридцатичетырёхлетний Лион Барбышев и двадцативосьмилетняя Нателла Искандарашвили номинированы на Нобелевскую премию по физике за создание и развитие эсхромо… эсхо… извините, пожалуйста. За создание и развитие эсхрометрии. Вчера на пресс-конференции Барбышев пожелал своей коллеге войти в книгу рекордов Гиннеса как самому молодому лауреату. Наш корреспондент сообщает, что Нателле Давидовне это не удастся, даже если премия будет ей вручена: в 1915 году Нобелевскую премию по физике вместе со своим отцом получил Вильям Лоуренс Брэгг, которому было всего двадцать пять лет. Тем не менее от души желаем нашим учёным успеха в Стокгольме. А теперь — о спорте.

10

— Лёнька, выходи за меня замуж.

— Что?

— Тьфу, прости! Я действительно не хотела. Женись на мне! Я хочу.

— Ты… чего вдруг?

— А ты разве не хочешь?

— Я всё время хотел, а теперь боюсь.

— Так ты не бойся. Я поняла, что если мне предложат выбросить на…

«Пи-и-ип!» — сказал эсхрометр.

— Извини, не хотела. В общем, не нужна мне никакая наука, если ты со мной не будешь, Лёник. Я эту штуковину молотком изобью.

«Пи-и-ип!» — сказал эсхрометр.

— Извини, это я негативную эмоцию выбросила. Я буду хорошая, я тебя изводить не буду… только по четвергам, ладно?

–…Эх, Нателка… Нателка… белка…

— Меня в школе звали Тарахтелка. Нателка-тарахтелка. А белка — это можно. Белка — это ничего. Я покрашусь в белый цвет, потому что белка… к Нобелевской церемонии.

— Как к церемонии?

— Ты что, с ума сошёл? Нас же выбрали.

11

Наши славные предшественники, стоя в этом зале, использовали Нобелевскую лекцию для описания теорий и опытов, открывающих человечеству новый взгляд на мир. Юджин Вигнер сказал с этой кафедры: «Физика не пытается объяснить природу. Она пытается только объяснить закономерности в поведении вещей». Закономерности, которые обнаружили моя жена и я, находятся на стыке естественных и социальных наук. С беспристрастностью, свойственной физическим законам, они сообщают нам о грядущем бедствии, подобного которому наша планета не видела уже многие тысячелетия.

С момента первых эсхрометрических замеров поверхности Земли уровень человеческого негатива в среднем не уменьшился: полтора бодуэна в секунду. Но треть срока, предсказанного нами полтора года назад, уже прошла. Через три года Земля останется без этического поля, а человечество — без интуитивных представлений об этике.

Мы верим, что такое уже происходило на Земле. Мы думаем, что легенды о Всемирном потопе и падении Атлантиды являются доисторическим отголоском гибели предыдущей цивилизации нашей планеты: гибели от этического голодания. Мы верим, что священные книги древних народов несут в себе частичное противоядие — в виде непреложных этических законов-заповедей, выполнение которых замедляет детериорацию поля.

Мы не знаем, возможна ли жизнь без этического поля. Мы даже не знаем почти ничего о происхождении этого поля. Насколько разница между жизнью сто лет назад и в наши дни обусловлена тем, что тогда поле Земли было, по-видимому, в десятки раз мощнее? Мы знаем, что и тогда случались войны, кровопролития, преступления, наконец, охота ради развлечения.

Мы считаем, что необходимо срочно мобилизовать все ресурсы для исследования этой проблемы и способов её решения. Мы охотно жертвуем на это всю сумму нашей премии, как и сумму полученных нами за два последних года четырёх международных наград: мы опасаемся, что через три года эти деньги будет некуда вкладывать.

Пока способ не найден, мы хотим обратиться к жителям Земли с наивным и почти безнадёжным призывом: не будьте злыми! Впервые слова «доброта спасёт мир» становятся не фигурой речи, а реальным физическим законом.

12

…В центре сунэгбар-тусейбожа горел огромный противный тув, от которого медленно расползались ручейки разноцветной лавы. Все тавры, стоящие в очереди — их было не больше десятка, — грелись около этого тува, а люди — не меньше пятидесяти — предпочитали прятаться от жары по углам, где специально для них работали кондиционеры.

Павел неожиданно подумал о таврах без раздражения. В самом деле, чего раздражаться? Спасли, приютили до поры, обогрели… да, обогрели, не то слово… теперь охлаждают. Кондиционеры охлаждали температуру до плюс сорока пяти градусов — ещё чуть-чуть, и ни один тавр не мог бы находиться в помещении. Терпят ради нас, хотя сунэгбар-тусейбож был построен для своих. Настоящие ангелы небесные, хоть и с рогами. Вот что значит сильное — как его бишь? — этическое поле.

Было и ещё одно приятное нововведение: на входе под надписью на местном языке красовалась самодельная, но приемлемая вывеска «БЮРО ПО ТРУДОУСТРОЙСТВУ». Заодно вспомним, как это называлось там, у нас, хмыкнул про себя Павел. В прошлом году, в общежитии для эвакуантов, девушка по имени Вита ловко рифмовала: «Сунэгбар-тусейбож / для меня непригож, / не хочу я расстаться с последней из кож…» Вообще язык изо дня в день засорялся таврскими словами; Павел от души похвалил себя за то, что, думая только что о кондиционерах, не назвал их жейтрадуннами.

Стоящий у входа бейшерр (ну да, как это по-нашему сказать — привратник? Швейцар? Охранник?) был человеком; его приветливое лицо было чем-то знакомо Павлу — то ли по общежитию, то ли ещё по той жизни. Бейшерр приветствовал безработных тавров и людей — каждого на своём языке — и раздавал всем анкеты.

— Лижандоожзкии! — раздался голос из-за одного из столов.

— Левандовский, — машинально поправил Павел и уселся напротив чиновника.

Это была тавриха, а не тавр — совсем недавно он твёрдо научился их различать по форме рогов. Поверх мохнатого тела на таврихе было некое подобие шубы, и всё равно она дрожала от холода.

— До-обрый де-ень, меня зовут Жнурр, — сказала она.

— Павел, — отрывисто произнёс он, хотя понимал, что его имя ей известно. — Я учитель физкультуры.

— Учи-итель физкульту-уры… — проблеяла Жнурр. — Есть заявки. Но вы можете работать при комнатной температуре?

— Шестьдесят градусов? Боюсь, что нет.

— Вот ви-идите… О! В Агайбагде хотят организовать школу-интернат для ваших детей, и там может понадобиться учитель.

— Я слышал про ваш Агайбагд, — огорчённо сказал Павел. — О нём все слышали, вот беда. Там уже наверняка сто таких же, как я, слетелось… и половина, наверное, с блатом.

Жнурр сочувственно поглядела на Павла.

— Я не знаю, что такое «бла-ат», но, если там вы и сто таких, как вы, нет никакой причины выбрать не ва-ас. А вот если там будут сто таких, как вы, но вас там не бу-удет…

— Я понял, спасибо. Пошлю биографию.

— Искренне желаю вам успе-еха. Вы в каком городе жили там?

Павел ответил.

— О, так интере-есно: я видела альбомы! Музеи, произведения искусства, архитектура, восхити-ительно! Прекрасный город…

— Был, — сказали они хором и попрощались друг с другом.

По дороге на выход Павел ещё раз поглядел на симпатичного полузнакомого бейшерра — тот объяснял пожилой таврихе с выцветшим мехом, как заполнять анкету.

— Слушай, приятель, — окликнул его Павел. — Ты откуда так здорово по-ихнему выучился?

— Так я же в Байдажерне учусь, на физфаке.

— Молодец! — одобрил Павел. — А здесь тогда чего работаешь?

— Деньги нужны, — улыбнулся бейшерр. — Стипендия есть, но её не хватает, а у меня жена… на восьмом месяце.

— Крут! — диагностировал Павел. — Ты ж, наверное, мой ровесник?

— Мне сорок, — ответил бейшерр.

— И мне сорок! — обрадовался Павел. — А ты там чем занимался?

— Работал в институте, — весело сказал бейшерр. — Но тут наука такая, что нам ещё учиться и учиться.

— А я в школе работал, — сказал Павел. — Ладно, мне бежать пора. Меня Павел зовут. А тебя, кажется, Леонид?

— Почти, — сказал бейшерр. — Не Леонид, а Лион. Можно Лёней.

Мерси Шелли

Голос

Рассказ

Жил да был Голос. Он жил в телефонных проводах. Вернее, так: он жил в телефонных проводах, потому что больше нигде жить он не мог. Выражаясь более современным языком — у него не было Постоянного Носителя. Так бывает, хотя и не часто.

Откуда же взялся Голос? Мы не знаем. Может быть, возник сам собой. Говорят, что-то подобное может случиться, когда количество электронных переключателей на телефонных станциях мира достигнет некоторого критического порога — что-то вроде числа нейронов в человеческом мозге. А может, всё было и не так. Возможно, это был чей-то потерявшийся Голос. По крайней мере, самому Голосу второе предположение нравилось больше — это оставляло надежду на то, что он найдёт-таки свой Носитель.

Но найти было не так-то просто. Все люди, пользовавшиеся телефонами, имели свои собственные голоса, а наш Голос был очень ненавязчивым. То ли из боязни, что его обнаружат, то ли от какой-то особой природной скромности он никому не хотел мешать. Однако время от времени ему приходилось чуточку нарушать это правило…

Чтобы не умереть.

Дело в том, что Голосу нужно было всё время говорить, а точнее — разговаривать. И поскольку никого другого в проводах не было, он мог разговаривать только с людьми, которые пользовались телефонами. Конечно, он не говорил им, кто он на самом деле. Он просто изображал других людей. За свою не очень долгую жизнь (мы полагаем, что он родился в 60-х годах в Соединённых Штатах — но никто, конечно, не знает точно)… так вот, за всё это время он прослушал уйму телефонных разговоров и мог при желании прикинуться и маленькой обидчивой девочкой из Норвегии, и иранским полковником авиации в отставке, и любым другим человеком.

Сам он почти никогда никому не звонил. Только в крайних случаях, когда ничего другого уже не оставалось. Тогда он звонил кому-нибудь наугад и делал вид, что не туда попал. Или что он проводит телефонный опрос на тему: кого вы больше любите — кошек или собак? «Пежо» или «Тойоту»? Были у него и другие игры подобного рода. Но, как мы уже сказали, он был очень ненавязчивым Голосом, и делал так только тогда, когда больше говорить было не с кем. А говорить, точнее, разговаривать, было для него самым главным в жизни.

К счастью, телефонная система мира была огромной и шумной: в среднем, каждую минуту на планете происходило около шестисот двадцати тысяч телефонных разговоров. Голос слушал и выбирал. Услышав, что где-то включился автоответчик и голосом хозяйки телефона сообщает, что никого нет дома, Голос мчался по проводам к этому телефону, и — оп! — звонящий на том конце провода слышал, что хозяйка телефона, прервав свой автоответчик, отвечает сама. Конечно, это был Голос. Он переключал звонящего на свою линию и отвечал ему нежным голосом его девушки: «Ой, привет, я только вбежала, слышу — а ты уже мой автоответчик ругаешь!»

Звонящие никогда не догадывались, что их немножко обманывают. Конечно, Голос не знал многого из их жизни и иногда ошибался. Но он быстро научился сдвигать разговоры в такие области, где вовсе не нужно знать, кто где родился, сколько у кого детей и денег, и так далее. Да люди и сами частенько любят поболтать на отвлечённые темы или вообще ни о чём. Если же иногда и выходила промашка, то Голос притворялся простуженным или устраивал в трубке помехи.

Иногда Голос даже помогал своим собеседникам. Когда он слышал, что кто-то в сердцах бросает трубку, он перехватывал линию в самую последнюю минуту и говорил человеку, оставшемуся на проводе: «Ладно, извини, что-то я разорался сегодня… Устал на работе. Так и быть, мы поедем летом на озеро… только не называй меня больше занудой!» А потом звонил бросившему трубку и, изменив голос, говорил: «Спокойной ночи, милый… Я была не права, не обижайся, пожалуйста. Это же ясно, что ты устал сегодня и не в духе обсуждать планы на лето… Давай лучше поговорим об этом в выходной».

Так и жил Голос, разговаривая. Вернее — жил разговорами. Он не мог жить без разговоров. Если он чувствовал, что говорящий с ним человек собирается дать отбой, он снова начинал «вполуха» прослушивать всю мировую телефонную сеть. И заканчивая один разговор, тут же перескакивал на другой. А как он начинал разговоры, вы уже знаете.

# # # #

Так и жил бы себе Голос в проводах, разговаривая со всем миром и не особенно сожалея о том, что нет у него Носителя. Но случались с ним и неприятные приключения.

Однажды он застрял в телефоне-автомате провинциального городка: сильный ветер порвал провода, и Голос не мог вернуться в мировую телефонную сеть из маленькой местной сети автоматов. Автоматы были исправны, но не имели связи с миром из-за обрыва кабеля.

Единственное, что спасло Голос, — на вокзале в одной из кабинок трубку не повесили на рычаг, и она болталась на проводе, издавая гудки. Голос весь сконцентрировался в этих гудках, они стали громче, сложнее, и звучали теперь почти как мелодия, сыгранная на органе. На вокзале было много людей, они знали, что телефоны сломались — но они разговаривали между собой, Голос мог слышать их слова, особенно когда они говорили недалеко от его автомата. А люди, проходя мимо, могли слышать его музыкальные стоны из трубки. Пару раз какой-то ребёнок подходил к его будке, слушал гудки, потом брал трубку в руки и кричал в неё: «Алло, мама, алло!» Позже кто-то другой — взрослый, но не совсем нормальный — долго ругал телефонную станцию, обращаясь непосредственно к тому аппарату, где застрял Голос.

Конечно, это были не разговоры, но Голос выжил, проведя жуткую ночь в лихорадке коротких гудков и отрывочных фраз, почти не чувствуя себя, но чувствуя, что ещё жив. Так иногда себя чувствуют заболевшие люди — ничего, кроме пульса, который накатывается и отступает, как большая груда красных камней или громкие гудки в трубке неисправного телефона…

Наутро линию починили, и Голос вернулся в мировую сеть в сильном испуге. С тех пор он стал осторожнее и избегал телефонов в таких местах, связь с которыми может легко прерваться. Но был и другой случай, который напугал его ещё больше.

Дело было в Нью-Йорке — в большом городе со множеством телефонов, где, казалось, ничего плохого не может случиться. Голос болтал с одним пьяным банкиром, звонившим из бара домой. Жены банкира на самом деле не было дома, и Голос успешно изображал её неискренний смех… когда вдруг почувствовал, что слабеет: напряжение падало, падало очень быстро. Это был тот самый, знаменитый black-out Нью-Йорка, неожиданное отключение света, которое принесло сотни самоубийств во внезапно обрушившейся на город темноте.

Но темнота не страшила Голос — ему грозила обыкновенная смерть на быстро остывающих микросхемах, потому что на телефонных станциях электричество тоже пропало. Существовали, конечно, телефонные сети других городов и стран. Но он знал, что не успеет перегруппироваться так быстро — Нью-Йорк был слишком серьёзным «нервным узлом», а напряжение в сети падало с катастрофической скоростью.

И тогда он решился на отчаянный шаг. Он, собственно, и не догадывался, что такое возможно. Дикая и спасительная идея пришла к нему в голову… да нет, не в голову, ведь не было у него никакой головы! — но именно мысль о голове и пришла к нему в ту секунду.

Он оккупировал мозг пьяного банкира.

Это вышло так неожиданно — сумасшедший порыв, только бы выжить, даже о ненавязчивости своей он позабыл совершенно — и первой мыслью после скачка была радостная мысль о том, что он ещё жив. Но сразу же вслед за этим Голос ужаснулся и своему поступку, и тому, куда он попал.

Всё было ненамного лучше, чем тогда в автомате. Мозг банкира оказался жуткой помойной ямой. Человеческие нейронные сети по своему устройству были космически далеки от привычных Голосу телефонных сетей. А алкоголь, темнота и паника только усугубляли хаос: образы, приходившие из реального мира через органы чувств, причудливо перемешивались с сюжетами из банкирова прошлого и с какими-то уж совсем сюрреалистическими картинками, нарисованными больным воображением этого человека, который провёл слишком много времени среди бумаг с колонками цифр.

И теперь уже не музыкальным гудком из трубки, а нечеловеческим криком из человеческой глотки кричал Голос. И словно в ответ ему закричали сотни других голосов Нью-Йорка, погрузившегося в темноту…

# # # #

Мы не знаем, что случилось дальше с банкиром, мозг которого Голос занял во время «затмения». Но сам Голос наутро опять был дома, в проводах мировой телефонной сети. После этого он провёл две недели, кочуя между Японией и Европой: слишком сильно его напугали Штаты, и он отдыхал подальше от них, наведываясь даже в Россию, где телефонные линии не отличались качеством, зато разговоры были самыми длинными и интересными.

Именно в это время, после нью-йоркской истории, он всерьёз задумался о Постоянном Носителе. Как мы говорили раньше, он считал себя чьим-то потерянным голосом. Предположение, что он родился таким, какой есть, без Носителя, ему совершенно не нравилось, и он старался отогнать эту мысль подальше.

Но вредить голосам людей, захватывая их носители, не хотелось. Кроме того, после случая с пьяным банкиром Голос понял, что человеческий мозг ему вообще не подходит — он был совершенно другим существом. И тогда он начал искать, пробуя всё, к чему имел доступ.

Он начал с компьютеров — их в то время как раз стали соединять друг с другом через телефонные провода. Голос легко научился превращаться в текст и вступать в дискуссии в конференциях и электронных чатах. Но говорить не голосом, а текстом было для него… ну, всё равно как для человека — пытаться рассказывать что-то с завязанным ртом. Да и разговоров тогда в сетях велось маловато, а ответы в них зачастую приходили с большим опозданием.

Потом он нашёл несколько интересных военных проектов, однако там многослойная система секретности исключала свободное переключение с одного разговора на другой. Да и о многом ли поговоришь с военными или через военных, будь у тебя даже самый хороший Носитель?

Что касается телевидения — у Голоса ничего не получалось с изображением. Если тексты казались ему слишком простым и медленным языком, то телеизображение, наоборот, было языком сложным и вообще иностранным. К тому же и тут было больше монологов, чем разговоров.

На радио дело обстояло значительно лучше. Голосу даже удалось симулировать небольшую весёлую радиостанцию, для которой он подыскал специальный телефон. Аппарат находился в подсобке одного института — помещение было завалено мебелью, и никто не помнил, что там есть телефон. Так что Голос мог спокойно давать этот номер слушателям своих ток-шоу. И слушатели, сразу же полюбившие новую радиостанцию, постоянно звонили ему, чтобы поговорить с разными знаменитостями, которых он с лёгкостью «приглашал» — то есть просто говорил их голосами. Это было, пожалуй, самое счастливое время в его жизни, и он снова стал забывать о том, что у него всё-таки нет Носителя…

К сожалению, через полгода подпольная радиостанция стала такой популярной, что скрываться было уже невозможно. Люди из Налогового Управления разыскали и заброшенный телефон, и передатчик, которым пользовался Голос. Передатчик, кстати сказать, стоял всё это время на выставке в магазине радиоаппаратуры. Это была демонстрационная стойка, её исправно включали каждое утро. Владельца магазина оштрафовали на крупную сумму за несанкционированный выход в эфир, хотя для него самого, как и для многих других людей, эта история так и осталась большой загадкой. Впрочем, в деле о фальшивой радиостанции фигурировал и другой передатчик, находившийся на трансатлантическом лайнере. Как разобрались с ним, нам не известно; но похоже, всё действительно было не так просто, как могло показаться вначале.

После краха радиостанции Голос вернулся к перехвату автоответчиков и к другим старым играм, позволявшим ему постоянно говорить, а точнее, разговаривать. И опять мысли о Носителе подтолкнули его на поиски.

И он нашёл.

Это была огромная компьютеризированная Фонотека Голосов и Звуков, совмещённая с суперсовременной студией звукозаписи — обе только что выстроили и запустили в работу в Голливуде. Голос изучил возможности Фонотеки и понял, что может незаметно взять её под контроль. И тогда ему больше не придётся прятаться и бегать с места на место.

Мы не знаем, что именно Голос хотел сделать с Фонотекой. Одно было ясно — она ему очень понравилась. Он собирался оставить свою беспокойную жизнь среди хаоса телефонного мира и переселиться в Студию-Фонотеку насовсем.

# # # #

Здесь недалеко уже и до конца нашей истории о Голосе, жившем в телефонных проводах. Потому что Голос так никуда и не переехал. Всё случилось случайно — именно так, как оно обычно и случается.

Перед самым переселением в Фонотеку-Студию Голос в последний раз отправился поиграть в «не-туда-попал». Он набрал наугад номер и попросил к телефону какого-то выдуманного господина. Девушка, поднявшая трубку, конечно, сказала «Вы не туда попали». Но звучала она при этом как-то уж очень разочарованно. Словно она давно ожидала звонка, и вот телефон зазвонил, но спросили совсем не её. Поэтому, вместо того чтобы извиниться и дать отбой, Голос решил поболтать с ней.

Девушка тоже была не против и как будто даже обрадовалась, когда незнакомец спросил о причине её грусти. Она рассказала, что живёт в крупном городе, но у неё совсем нет друзей и часто просто не с кем поговорить. А говорить, точнее, разговаривать, она любит, но очень стесняется. А если она вдруг начинает с кем-нибудь говорить, разговоры постоянно заходят куда-то не туда, и от этого она замыкается ещё больше. Вот почему у неё нет друзей, и она сидит в одиночестве дома, и разговаривает лишь c wind-chimes, что висят у неё на балконе.

Голос, при всей его образованности, не знал, что такое wind-chimes. Девушка объяснила, что это просто три медные трубки, а между ними висит на нитке деревянный кругляш. И когда дует ветер, кругляш качается и постукивает по трубкам — так wind-chimes играют, а она с ними разговаривает, продолжая свистом то, что они начинают. Или сама насвистывает какую-нибудь мелодию, а wind-chimes подхватывают за ней. Игрушку эту она купила три года назад в индейском магазинчике сувениров, когда ездила на каникулы в один из западных штатов.

Рассказывая об этом, девушка вынесла телефон на балкон, чтобы дать незнакомцу послушать странные звоны, которые издавали три трубочки на ветру.

Голос никогда не слышал в своих проводах ничего похожего на эту музыку ветра, и всё же… Было в ней что-то знакомое, что-то от телефонных звонков — не от нынешних электронных пищалок, а от старых простых механизмов, где маленький молоточек постукивал по двум металлическим чашечкам внутри телефонного аппарата. Но мелодия wind-chimes была ещё чище, древнее… Голосу показалось, что он смутно припоминает что-то похожее… но он так и не смог понять, что это.

Не менее любопытным явлением был для него и свист. Раньше он уже слышал, как люди свистят, и ему это очень нравилось — наверное, из-за сходства свиста с некоторыми из тех сигналов, что слышатся иногда в телефонных трубках. Но люди почему-то свистели очень редко. Голос даже узнал, что свистеть — плохая примета. Как-то раз одна русская женщина сказала присвистнувшему в трубку мужу: «Не свисти, денег не будет!» А в другой раз, в разговоре английских морских офицеров, Голос подслушал старинную поговорку, где говорилось о трёх вещах, которых нужно бояться, — третьей в списке шла «свистящая женщина».

Голосу оставалось только гадать — что плохого в свисте?! Может быть, думал он, люди чаще свистят в каком-то особом настроении, когда остаются одни и не говорят с другими по телефону, потому что нехорошо показывать это настроение всем подряд?

Но не свист и не музыка wind-chimes были главным, что привлекало Голос в новой знакомой. Главным было то, что она любила разговаривать, а разговаривать ей было не с кем! И Голос решил, что пообщается с этой девушкой ещё какое-то время, а его проект с Фонотекой пока подождёт.

И они стали подолгу разговаривать каждый день. Она рассказала ему простую и недлинную историю своей жизни, а он в ответ сочинил историю о себе. Он даже сказал ей, что вовсе не ошибся номером, а позвонил ей специально, поскольку однажды приезжал в её город, видел её, и она ему очень понравилась, так что он незаметно проводил её до самого дома, узнал адрес, а по адресу — телефон; и, вернувшись в свою далёкую родную страну, позвонил ей. За миллионы своих телефонных бесед Голос стал настоящим экспертом по человеческой психологии, и потому рассказанная им история выглядела удивительно правдивой. Девушке даже стало казаться, что она вспоминает высокого симпатичного незнакомца, который пристально посмотрел на неё где-то месяц назад… в магазине… или на той вечеринке… а может быть, это случилось на выходе из метро около её дома?..

Общаться с Голосом было просто чудесно! Знал он много, а если чего-то не знал, то мог найти, пользуясь, в буквальном смысле этого человеческого выражения, «своими старыми связями». Самым интересным человеческим языком Голос считал музыку. Он не знал, что это, в общем-то, не язык, но такое незнание совсем не вредило, даже наоборот. Не прошло и двух месяцев со дня их знакомства, как его собеседница научилась разбираться во всех музыкальных течениях, от классики и народных мелодий разных стран до самых последних психоделических экспериментов. Владельцы музыкальных студий и магазинов расшибались в лепёшку, чтоб ублажить щедрого клиента, который просил их поставить то одну, то другую запись по телефону. Потом они рвали на себе волосы, когда узнавали, что Голос назвал им несуществующий адрес и чужой номер кредитной карточки — а тем временем собеседница Голоса восхищалась разнообразием аудиоколлекции своего загадочного поклонника.

Самому Голосу тоже очень нравилось общаться с девушкой. Если пользоваться человеческим языком, можно сказать, что он просто влюбился в неё. Нам уже доводилось употреблять человеческие понятия, когда мы рассказывали, чего он «боялся» и что ему «нравилось». Но, если честно, мы не знаем, могут ли Голоса любить — хотя говорят, можно влюбиться в чей-то Голос. Возможно, он просто не хотел разрушать иллюзий своей замечательной телефонной подруги, которая думала, что он её любит, да и сама уже не представляла, как бы она жила без него.

Одно было ясно: он разговаривал с ней, разговаривал много, а значит, жил. Может, этого и достаточно, и не нужно тут ничего и ни с чем сравнивать.

Тем не менее, чтобы она не привыкла к нему одному слишком сильно, он выдумывал для неё новых друзей и подруг, с которыми она тоже «знакомилась» по телефону. Они читали ей сказки и стихи, рассказывали анекдоты и новости, жаловались на болезни и разные глупости мира, советовали хорошие книги и музыку. А иногда спрашивали и её совета по какому-нибудь вопросу. Всё это был Голос.

Позже он стал подыскивать для неё и настоящих друзей — людей, которые интересовались тем же, что и она, или просто подходили ей в компанию, и жили неподалёку. Удивительно, как много таких людей оказалось вокруг! Она, возможно, сталкивалась с ними в супермаркете, по утрам входила вместе с ними в метро, но никогда не заговорила бы с ними, если бы не Голос. В то время как она спала или училась, он знакомился с ними сам, занимаясь своими обычными телефонными играми. А потом как бы невзначай давал им её телефон.

Девушка больше не была одинокой и скованной. Благодаря Голосу она стала образованной и общительной, и теперь её собственные успехи помогали ей. Новые знакомства не ограничивались разговорами по телефону, и вскоре неплохая компания образовалась вокруг неё и расширялась уже не благодаря Голосу, а благодаря ей самой и её друзьям.

Но лучшим её другом оставался, конечно, Голос. Только вот встретиться с ним ей никак не удавалось. Он выбивался из сил, чтобы снова и снова придумывать, почему им нельзя увидеться — и придумывать так, чтобы её не обидеть.

А c другой стороны, он не хотел оттолкнуть её своей нереальностью. И он добился, чтобы она представляла его совершенно отчётливо. Для этого ему пришлось придумывать свою личность с точностью до мельчайших подробностей — начиная с болезней, которыми он болел в детстве, и преподавателей, которых он не любил в институте, и кончая родинкой на правом локте, сломанным на боксе носом и любимым блюдом: им оказался майонез, который он добавлял во все остальные блюда.

# # # #

А вот и самый конец истории о Голосе, который жил в проводах телефонной сети, и искал себе Постоянный Носитель, и даже как будто нашёл — но неожиданное знакомство, переросшее в долгую дружбу, изменило его планы. Мы уже рассказали, как благотворно влияло общение с Голосом на его собеседницу, которая из незаметной, застенчивой золушки превратилась в милую и обаятельную принцессу с целой свитой друзей и поклонников. Но ни она, ни даже сам Голос не знали, что их телефонная дружба влияет и на него. И влияет совсем не так, как хотелось бы.

В одно прекрасное утро Голос, следуя давнему уговору, позвонил своей собеседнице, чтобы разбудить её. И сразу заметил, что звучит она в этот день как-то по-новому. А она бросилась рассказывать, как повстречала вчера одного замечательного человека, и какие чудесные цветы он ей подарил… Ещё не дослушав её рассказ до конца, Голос понял: произошло то, что и должно было когда-нибудь произойти. И теперь ему пора уходить, поскольку он сделал своё дело и дольше оставаться здесь незачем.

Девушка между тем вышла с трубкой на балкон, продолжая рассказывать, что замечательный человек приедет за ней с минуты на минуту, и они отправятся в гости к знакомому, известному художнику. «А вот и он!» — воскликнула она радостно. Видимо, увидала машину, подъезжавшую к дому.

«Ну и ладно,» — подумал Голос. Он начал прощаться с девушкой и вдруг обнаружил…

…что ему некуда идти!

Он больше не слышал других телефонов! Это было примерно так же, как тогда на вокзале, когда Голос отрезало от всего мира в будке сломанного автомата. Но сегодня всё обстояло гораздо хуже. Провода не были порваны ветром. Это он больше не был тем Голосом, который свободно по ним путешествовал!

А ведь он замечал нечто подозрительное и раньше, но не придавал значения этим сбоям — слишком занят был разговорами с девушкой и устройством её компании. И только сейчас всё выстроилось в очевидную цепь. Сначала он ограничился одним государством и не заметил, как быстро лишился доступа к телефонам других стран. Затем, подбирая друзей и подруг для своей собеседницы, он сконцентрировался в сети одного города, в трёх АТС одного района… Вероятно, ещё вчера он мог дотянуться до телефонов сотен людей. Но он больше не общался с сотнями людей! И сегодня он оказался голосом, звучащим только в одной трубке.

Он больше не был Голосом!!!

Он был теперь незнакомцем, высоким и симпатичным, и даже не незнакомцем вовсе: на локте у него была родинка, в детстве — ветрянка, он добавлял майонез во все остальные блюда, а очки никогда не сидели прямо на его переносице, чуть искривлённой в молодости на боксе. Он стал вполне узнаваемым человеком, старым добрым приятелем…

Но человек этот существовал лишь в воображении девушки, которая в это время нетерпеливо постукивала каблучком о балконный порог и скороговоркой шептала в трубку: «Ну всё-всё, я бегу открывать, счастливо! Я позвоню тебе вечером!..» А он, слышавший миллиарды людских историй, уже знал, что вряд ли она позвонит так скоро. Разве что через месяц или через полгода, когда…

Но он-то не мог прожить даже дня, не разговаривая! И тысячи разговоров, начинающихся и кончающихся в эту минуту в мировой телефонной сети, были ему теперь недоступны.

«Ну счастливо!» — сказала она ещё раз и занесла руку с трубкой над аппаратом, чтобы дать отбой. Он уже не мог рассказать ей, кто он на самом деле и что с ним случится, если она это сделает. Да и она всё равно не поверила бы ему сейчас. Он вспомнил историю с нью-йоркским банкиром, но сразу прогнал эту вредную мысль прочь — он зарёкся повторять нечто подобное с людьми. К тому же его принцесса была совсем непохожа на того пьяницу…

И в тот миг, когда трубка уже летела в своё гнездо, зацепившийся за балкон ветер качнул wind-chimes. Они звякнули тихо-тихо — но тот, кому уже нечего было терять, услышал. Это произошло чуть раньше, чем рычажок погрузился в корпус, прерывая связь, — но даже такого короткого промежутка времени было достаточно для того, кто ещё недавно мог облететь Землю за миллисекунду.

Конец ознакомительного фрагмента.