Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Генрих Сапгир

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира — попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

ПУТЫ

(1979–1980)

ПОЭМА

1

Куда я тяжесть эту пру?

Не мученик, но почему-то стал им.

Всю жизнь — под камнем… Но когда умру,

мне камень станет пьедесталом.

2

Я Прометею может быть подобен,

но я люблю свои мучения

К тому же у меня есть развлечение:

вообразить, что я свободен.

3

Нет ни имени, ни отчества,

ни лица у одиночества.

Так бывает худо — всё умри! —

даже собеседник — там внутри.

4

Быть может пулю или нож

не встретишь впереди,

но постоянно ты живешь

с мишенью на груди.

5

Качаясь, оступаясь, ступаю по канату.

Мне очень страшно. Но таков мой путь.

Я по телам пройду, по близким, если надо.

Мне лишь бы вниз не соскользнуть.

6

Все в сердце оставляет след кровавый.

Нас вечные сомненья раздирают,

Нас пожирает жажда славы.

Артист живет. Лишь радость умирает.

7

Прелестная наездница, кружись!

В прожекторе блесни, как меч из ножен!

Но если ты — мечта, любовь и жизнь,

То почему же твой скакун стреножен?

8

Держат тебя парашютные стропы.

Только в грядущее прыгать не пробуй,

Нет над тобой почему-то

Ни крыльев, ни парашюта.

9

—Глядите, братья, дети, внуки,

как я несу свой тяжкий крест!

—Ты в пустоте раскинул руки.

—Довольно странен этот жест.

10

Как сложно все кругом, взгляните,

Все эти рычаги и нити!

Всё есть: комфорт, прогресс и моды —

И нет, единственно, свободы.

11

—Да, на себя мы взяли обязательства…

—Нас в сеть свою поймали обстоятельства,

в них путаются лучшие умы…

—Мы — не рабы, скорее рыбы — мы.

12

—Будь ты проклят, индивидуум!

—Наш сократ, гляди, что выдумал! —

Будто все мы связаны, как шизики!

Сам запутался наш гегель в метафизике!

13

Есть на свете сети, мышеловки,

Кандалы, наручники, веревки.

Но куда теснее и больнее

Два колечка — цепи Гименея.

14

История, ты — анаконда,

Сжимаешь мертвых и живых.

Но и сама ты несвободна,

Свиваясь в кольцах роковых.

15

Компания, случайное соседство —

и друг от друга никуда не деться.

Вот и живем таким компотом:

впритирку — умник с идиотом.

16

Нас кто-то заставил участвовать в беге.

Бежим, спотыкаемся, нам не везет.

Мы оба привязаны к нашей телеге:

и тот, кто правит, и тот, кто везет.

17

В одной упряжке мы — одна семья.

Убить его? Но он — ведь это я!

Язвлю врага и сам страдаю,

ведь сам в себя я попадаю.

18

Несут футляр: — Пожалуйста, примерьте!

И так с рожденья и до после-смерти

Мы носим формы, саркофаги, склепы.

Вот почему и глухи мы и слепы.

19

Каждый несет свою тяжесть,

К путам-заботам привык.

Даже развлечься отважась,

Мы не снимаем вериг.

20

На птиц — аркан, на лис капкан готовится.

На рыб и раков ставят верши.

А человек — он более доверчив

И на любое слово ловится.

21

Младенцев няни туго пеленают,

и сумасшедших — тоже пеленают.

И сумасшедшие кричат, не понимают,

зачем же няни бьют их и пинают?

22

Мы все нормальны, мой сосед хотя бы.

Он верует (пусть мучат как хотят),

что прилетят однажды дирижабы,

от козлодеев всех освободят.

23

Привычный день: одно к другому лепится.

А свежим глазом — полная нелепица!

И вся реальность держится с трудом,

чтобы не вывихнуться в сумасшедший дом!

24

Нам не освободиться, не проснуться

и милых губ рукою не коснуться.

Повсюду — путы… В паутине серой —

и лилипуты — мы, и гулливеры.

25

—Хочу тебя, моя виолончель!

—Люблю тебя, мой пламенный кларнет!

Так много лет взывают… Но досель —

ни близости, ни солнца, ни побед.

26

Нас качает, словно в гамаке.

Пусть нас крепче свяжет воедино

Слово, перстень, лампа Аладдина…

Я один. А где-то вдалеке…

(читать сначала)

27

Я и милая моя летать умеем.

И когда нас в небо запускают,

Мы летим двойным воздушным змеем.

Мы бы — к солнцу, нитки не пускают.

28

Как хорошо летать, невысоко хоть.

Ты — в небе, я — в тебе и над тобой!

Но все равно нас связывает похоть —

И ненависть скорее, чем любовь.

29

Раздвинулось, разъехалось пространство…

Я стаи грустных писем шлю и шлю…

Ни слова от тебя, ни даже «лю»…

Растаяло в пространствах постоянство

30

Тебе пошлю я связанного голубя.

Пусть упадает в пыли у самых ног

И будет биться встрепанный комок —

И пусть умрет от жажды и от голода.

31

Оба они умерли давно.

И сердца их пылкие остыли.

Но один другого все равно

Ждет и любит в собственной пустыне.

32

—А я тебя перетяну!

—Нет, я — тебя! Поддайся!

Ну… Состязанье бесполезное,

Держат их объятья тесные.

33

Без них не сделать нам и шага.

И Богу мы за них ответим.

Все ж для мужчины — жизнь и благо —

привязанность к жене и детям.

34

Сопряжена жена с супругом:

Он — домосед, она верна.

Лишь не общаются друг с другом —

у каждого своя тюрьма.

35

Каждый слышит собственное эхо.

Каждый словно в зеркало глядится.

Это отражение — помеха

Разглядеть вблизи другие лица.

36

Друг друга слыша и не слушая,

Ложимся рядышком в кровать.

Почти что незачем скрывать

Воинственного равнодушия

37

—Мне с тобой невыносимо просто,

Не тебя хочу — кого-нибудь:

Негодяя, бабника, прохвоста!..

Ну а ты, для простоты, не будь.

38

—Куда, чертовка? — Куда попало!

—Тебе вожжа под хвост попала!

—Я разорву ее, визжа,

Что крепче мне нужна вожжа!

39

Держу ее, но тает, улетает…

—Чего тебе, мой ангел, не хватает?

—Не ангел я, а женщина и баба —

Привязана к тебе я слишком слабо.

40

Меня ты давишь с равнодушьем танка.

Я — пленница! раба твоя! служанка!

Дави меня! хлещи меня! топчи! —

Лишь целовать позволь твои бичи.

41

Им, исступленно верящим, не верь ты.

Все женщины — язычницы отчасти.

Им чудятся мужчины в виде жертвы,

Тогда сильней язвит их сладострастье.

42

Ты думаешь, что мы тебе принадлежим.

Ты возлежал — и мы уже лежим.

Твой ум, страстям принадлежащий, —

Ты нам принадлежишь, нечистый

и дрожащий.

43

Пусть я всегда в плену противоречий,

Но о тебе не может быть и речи.

Пусть — узы, и неволя, и темница,

Мне лишь бы от тебя освободиться!

44

К цели мы стремимся с детства.

К цели рвемся из тенет.

Цель оправдывает средства.

Цель все ближе — цели нет.

45

Ни жить, ни мыслить по-другому…

Привязан ты к семье и дому,

К земле, соседям, старой табуретке…

Да, ты сидишь в отличной клетке.

46

Живой всегда идет путем живым,

А мертвецы его в могилу тащат.

Нет, если ты живой и настоящий,

сопротивляйся, не давайся им.

47

Освободиться от ненужной вещи,

От нелюбимого — во что бы то ни стало,

От обстоятельств, нас берущих в клещи,

Всё правильно — но это лишь начало.

48

Есть много уз. Но если связи с Высшим

Нет, если свыше нам не внушено

Всё, что мы есть, что думаем и пишем,

Всё изначала света лишено.

49

Не верю разуму и нервам,

Лишь интуиции своей.

Мне говорит она: поверь,

Шестое чувство станет первым.

50

От уз освободиться —

Как заново родиться.

Только тот рождается,

Кто освобождается.

51

Человек мне чудится в грядущем

Не летящим, не бегущим, не идущим.

Он сидит — и поза неизменная,

А вокруг работает Вселенная

1979, 1980 гг.