Летописцы летающей братвы. Книга третья

Геннадий Федорович Ильин, 2014

Третья книга трилогии "Любовь и небо". Судьба распорядилась служить во многих регионах и странах с разными людьми, делить с ними победы и поражения, усмирять бунты и восстания, голодать и спать под одной шинелью, до хрипоты отстаивать свою честь и достоинство, рисковать, быть на грани жизни и смерти, но всегда в критические моменты появлялось верное плечо незнакомого друга, спасающего от беды. Мне удивительно повезло служить с авиаторами, чистыми душой и открытыми сердцами. И это понятно – авиация других не терпит. Не все имена моих героев подлинны, кто ещё остался в живых, узнают себя по косвенным приметам.

Глава вторая

По случаю приезда семьи Главный редактор журнала предоставил мне трёхдневный отпуск. Времени было достаточно, чтобы встретить Ладу с детьми, привезти их на 41 — й километр, приобрести в местном магазине диван — кровать и позаботиться об устройстве дочки в общеобразовательную школу.

Первая ночь на новом месте прошла относительно спокойно. Мы с женой опробовали новую покупку на прочность, а дочка осваивала импровизированное ложе, сконструированное из полутора тысяч книг, собранных за время скитаний, и с которыми я категорически не хотел расставаться. Сын спал в детской кроватке.

Утром на семейном совете мы решили, что негоже терять целый год в обучении Леночки музыкальным наукам. Азы просвещения легче постигаются и закрепляются в молодости.

Я уже знал, что по всей округе только в одном месте находилась школа с классом фортепиано — в Центре подготовки космонавтов. Звёздный городок находился в одном перегоне электрички, и нас это устраивало. Но у меня не было ни знакомых, связанных с властями городка, способных замолвить за меня словечко перед ними, ни протекции, ни каких — либо иных выходов на цель. Зато по горло хватало напористости, нахальства и авантюризма. Отправляясь в поход, я предполагал, что городок находится в зоне особого режима и простому смертному туда не проникнуть. Однако я рассчитывал, что корреспонденту журнала «Авиация и космонавтика» двери заповедного места приоткроются. Кроме того, Слава Горьков, курирующий вопросы науки и космонавтики, накануне проинструктировал меня о линии поведения с тамошней охраной.

— Вездеход ты получишь попозже, а пока попробуй предъявить корреспондентское удостоверение и попроси встречи с начальником особого отдела. Думаю, в этом они тебе они не откажут.

«Вездеходом» Горьков называл документ с особыми отметками, подписанный представителем компетентных органов, дающим право доступа предъявителя на режимные и закрытые объекты.

Моя «шестёрка», мягко скользя по заснеженному насту, двигалась вдоль глухого серого забора, сложенного из бетонных плит, за которым, словно солдаты на параде, плечом к плечу стояли вековые сосны. Такое же серое над головой небо до горизонта, нависшее над кронами, создавало иллюзию плотного зелёного потолка, и я, казалось, двигался в тоннеле, выхода из которого пока не предвиделось. Тщательно очищенная от снега дорога говорила о том, что по ней к Центру подготовки космонавтов имени Гагарина устремлялись не только именитые экскурсанты, но и персоны поважнее. Чёрная, отполированная до невозможности, будто только что сошедшая с конвейера «Волга» проскочила навстречу, брезгливо обдав меня снежными завихрениями. Наверняка проехал генерал. Я уже по опыту знал, что в новеньких лимузинах передвигаются именитые люди. Средства передвижения они меняют через каждые два года.

Наконец, за поворотом, словно нарисованные, возникли бело — синее здание проходной, железные ворота и небольшая стоянка по правую руку для служебного транспорта. Над приземистым зданием на флагштоке, уныло висело в безветрии авиационное знамя.

Не смея парковаться на служебной стоянке, я приткнулся в сторонке, закрыл машину и двинулся на штурм проходной.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — вскинул руку к головному убору постовой в новенькой, как копейка из-под станка, форме. — Прошу предъявить пропуск.

Ишь, как его вышколили. К такому на хромой козе не подъедешь.

— Вызови — ка ко мне старшего, любезный, — вальяжно и снисходительно попросил я, зная, что тон больше требования возымеет своё действие.

Через минуту младший сержант уже доложил о своём прибытии. О цели своего появления говорить с ним было бесполезно. Нужен был начальник, какой — либо офицер, имеющий отношение к пропускному режиму. Именно об этом я хотел попросить старшего. Не знаю, как бы долго продолжалась раскрутка снизу доверху и обратно, но мне повезло.

На проходной появился плотный приземистый подполковник в фуражке с высокой тульей, и я мгновенно узнал в нём моего старого приятеля по Польше Тольку Папшева. Вот уж, поистине, гора с горой не сходятся…

Сержант между тем, вытянувшись в струнку, дал команду смирно. Потом сделал шаг навстречу и лихо отрапортовал, что на вверенном ему посту происшествий не произошло.

Папшев скользнул по мне внимательным взглядом и отвернулся.

— Толя, чертяка, неужто не узнал?

— Почему не узнал? Узнал, — сознался Папшев, отпуская дежурного. — Ты мне надоел тысячу лет, — щуря раскосые глаза в улыбке, протянул он мне руку. — Какими ветрами?

— Попутными, Анатолий Иванович, попутными. А ты-то что здесь делаешь? Впрочем, вопрос задан дамский. И так вижу, что при деле. На чём подвизаешься? Или в космонавты подался?

— Как дураком был, таким и остался. И шутки у тебя дурацкие, — на полном серьёзе ответил Папшев. — Но раз ты здесь, значит по делу. Пошли со мной.

Постовой, лихо, вскинув руку к виску, безропотно пропустил нас на территорию таинственного гарнизона, и мне представилась аллея с бюстами космонавтов по обе стороны, припорошенными свежевыпавшим снегом. В глуби аллеи просматривалось приземистое здание из стекла и бетона, очевидно, офицерский клуб. Справа, распластавшись по земле, словно солдат во время обстрела, виднелись кирпичные постройки непонятного назначения.

— Тренажёрный зал, — подтвердил Толя мои догадки.

— Так ты, говоришь, в журнале работаешь? — переспросил он, когда вошли в его небольшой кабинетик на первом этаже. — Это хорошо. Будем теперь встречаться почаще. По коньячку? — предложил Папшев, и, не спрашивая согласия, открыл сейф и извлёк тяжёлую бутылку «Наполеона». — Ну, за встречу!

Через четверть часа напряжение спало, и мой старый приятель стал откровеннее.

— Устроить дочку в музыкалку? Нет ничего проще, — с чувством превосходства произнёс он, набирая номер телефона. — Александр Иванович? Привет. Папшев говорит. Тут такое дело: надо бы принять девочку нашего сотрудника в класс фортепиано. Такое возможно? Тогда я его к вам подошлю.

— И все дела, — небрежно подытожил результаты переговоров Толя, возвращая трубку на место. — А теперь иди, — сказал он, взглянув на часы. — К нам должны гости подъехать из Венгрии. Эти делегации у меня вот где сидят, — и похлопал себя по шее. — Приезжай, познакомлю тебя с семьёй и с Центром.

Разговор с директором музыкальной школы времени занял немного. Ознакомившись с Лениными документами, Александр Иванович с удовлетворением дал добро, уточнил расписание занятий, помог оформить пропуск и отпустил восвояси.

Юрка Кисляков оказался прав, когда предупреждал, что за моей душой будет организована охота. Пару месяцев спустя ко мне снова подвалил Светлицын и, рассыпаясь в любезностях, пригласил на очередной мальчишник их мафиозной группы, в которую входили почти все журналисты, за исключением отдела боевой подготовки и Горькова.

— Собираемся в ресторане «Северный» сегодня в двадцать ноль — ноль. Приходи, не пожалеешь, — многообещающе и снисходительно сказал он, похлопывая меня по плечу. — Будет и Илья Александрович.

Возможно, я бы и дал согласие, но фривольное поведение меня возмутило. Я вообще не допускаю двусмысленностей в отношении со мной, оберегая свою независимость, и игривость Светлицына меня покоробила.

— К сожалению, не смогу. Обещал жене, что вечером выедем к её родителям, — извинился я. — Может, в следующий раз?

— Ну, смотри, тебе виднее, — пожал покатыми плечами Светлицын. — Может, другого раза и не будет.

В его словах я почувствовал скрытую угрозу, но не обратил на неё внимания.

— Ничего, не умру, — пообещал я, бросил недокуренную сигарету в пепельницу и ушёл в отдел.

Анна, как всегда, колдовала над макетом очередного номера, фотокор Редькин, захлёбываясь от заикания, рассказывал ей какую — то занятную историю. Я с самого начала обратил внимание, что он дышит к ней неровно, чего она по-женски поощряла. Не знаю, как он работал до меня, но за последний месяц даже мне, профану в оформлении, стало понятно, что слайдов и чёрно — белых снимков явно нахватает. В командировках я не ограничивал подчинённого, и он аккуратно мотался по всему Союзу, но что он там делал, непонятно, привозя с собой десятка два банальных сюжетов. А из Хабаровска привёз три не цветных снимка. На эту тему мы с ним уже разговаривали, но Дмитрий Григорьевич, ссылаясь на объективные причины, намекал на то, что мне, не профессионалу, понять их трудно.

— Вы вот что, вы пишите мне, если недовольны, сюжеты снимков, — сказал он тогда, и я, рассердившись на его хамство, сдуру поначалу набрасывал ему картинки, соответствующие написанным статьям и очеркам. Заказы мои Курбатов выполнял с оскорбительной точностью, но не более того.

— Дима, — пытался я его вразумить, — вы называете себя творческой личностью, но где оно проявляется в ваших материалах? Даже слайды на обложку — визитную карточку номера, как две капли воды похожи друг на друга. У вас совершенно отсутствует фантазия.

— А вы покажите пример, — нагло заявил подчинённый, саркастически улыбаясь.

С тех пор, отправляясь на задание, я брал с собой редакционную немецкую камеру «Лейку» и привозил с собой более — менее необходимые слайды. Мало того, если они проходили в номер и публиковались, за них прилично платили, и для меня проблемы с заначкой разрешились сами собой.

Редькин, уверившись, было, в моей беспомощности, приуныл. По существу, я отбирал у него хлеб. Гонорар, составляющий более половины его оклада, уплывал на сторону.

Отношения наши после разговора со Светлицыным ещё более обострились. Нет, внешне он относился ко мне подчёркнуто уважительно, но за его улыбками и холодным взглядом угадывалось желание как — то насолить непокорному новичку. Сделать это было несложно. Опыта — никакого, защиты — никакой. А Редькин явно игнорировал распоряжения своего начальника. И до меня дошло, что мой подчинённый пляшет под дудку Максима. Естественно, терпеть это стало невмоготу, и я крепко задумался о пересмотре кадров. Тем более, что среди знакомых и товарищей по роду своей работы у меня появились настоящие молодые фотокоры, мечтающие попасть в редакцию нашего славного журнала. Но без поддержки и одобрения руководства задумки мои осуществить было невозможно.

Главный редактор, между тем, неустанно учил меня уму — разуму, не оставляя надежды на спасение. И я приятно удивился и обрадовался, когда через год он пригласил нас с Ладой к себе в гости. Не знаю, с какой целью он это сделал, такие вещи не происходят спонтанно, особенно на высоком уровне, но так или иначе в назначенный срок мы явились к Миронову на квартиру, расположенную в одном из сталинских домов на Кутузовском проспекте. Дом охранялся нарядом милиции, и прежде, чем попасть на четвёртый этаж, мне пришлось вести разговор о цели своего визита с гражданским типом на улице и в подъезде с консьержкой.

Старый лифт, закованный в железную клетку, хрустя несмазанными суставами, медленно втащил нас на ухоженную площадку и тупо остановился. Мы вышли, и перед нами тотчас распахнулась высокая дверь, оббитая светло-коричневым дерматином.

— Ждём, ждём, — широко улыбаясь, сказал Илья Александрович, одетый в кремовую рубашку и светлые брюки. На ногах его пестрели мягкие домашние тапочки. — Проходите, не стесняйтесь.

В прихожей стояли две нарядные миловидные женщины, как две капли воды похожие друг на друга. Не нужно быть гением, чтобы понять, что перед нами были мать с дочкой. Жене Главного было лет сорок, но она молодилась, красила волосы и дружила, судя по запаху, с изысканной парфюмерией. Она жеманно протянула холёную руку для знакомства. На запястье блеснул золотой браслет с украшениями из камней, то ли рубинов, то ли гранатов, я в драгоценностях разбираюсь плохо, а открытую шею украшал кулон на короткой цепочке. Светло-коричневый костюм удачно сочетался с блеском золота.

— Моя жена Надежда, — представил Илья Александрович супругу, пока я тряс её мягкую ладонь. — А это — дочь Оксана, студентка МГУ, будущая журналистка, — сказал он не без гордости в голосе.

— Очень приятно, — как можно проникновенней прореагировал я и, в свою очередь, назвал слегка оторопевшую жену.

— Какой роскошный костюм! — восхитилась она, плеснув чуточку елея на самолюбие хозяйки. — Из Франции?

И женщины, забыв о нашем присутствии, заговорили о тряпках.

— Пойдём, познакомлю с квартирой, — предложил Олег, — и, не дожидаясь моего согласия, повёл за собой.

Кроме гостиной, двух спален, большой кухни — столовой и помещений первой необходимости, у хозяина был личный кабинет. У широкого окна стоял массивный полированный стол, на котором прямо по центру возвышался бронзовый письменный прибор с пресс-папье, украшенный фигуркой льва. По левую и правую руку до самого потолка на стеллажах покоились ряды книг в золотистых кожаных переплётах. Многие фолианты выглядели старыми и потёртыми. Не трудно было догадаться, что они пользовались спросом.

— Ого! — не в силах скрыть восхищения, удивился я. — Да у вас и Даль есть!

— И не только. Вот, посмотри, — открыл Миронов дверь книжного шкафа и доставая небольшой томик в красном переплёте с золотым теснением, — собрание сочинений Пушкина от 1887-го года!

Господи, какой раритет! Это ж каких денег он у антикваров стоит!

Я с вожделением, будто принимал переполненный стакан, взял в руки бесценную реликвию и открыл страницу наугад. Это было знаменитое стихотворение «КЪ А. П. КЕРНЪ». Я его с первых строчек узнал, хотя незнакомый шрифт и яти читать мешали. И вот какое удивительное совпадение: две недели назад я ездил в командировку в Торжок, где находился Центр переучивания лётного состава на новые типы вертолётов. Командиром базы, как оказалось, был мой одноклубник Коля Анисимов, переведённый из знаменитой Могочи. Он познакомил меня с вертолётом — гигантом «Ми — 26», на котором летал и на котором через два года разбился на взлёте вместе с экипажем, царство им небесное.

Конец ознакомительного фрагмента.