Большая энциклопедия начинающего психолога. Самоучитель

Геннадий Старшенбаум, 2020

Эта книга – уникальный самоучитель, полезный не только психологам и психотерапевтам, но и всем практикующим специалистам, работающим с людьми, а также просто любознательным читателям, интересующимся миром психотерапии. Она поможет развить профессиональные навыки, используя самостоятельные упражнения и моделирование рабочих ситуаций совместно с соучениками или коллегами. Живой язык, интересные истории из практики известного отечественного психотерапевта с полувековым опытом, широкий охват тем, тесты и задания для самоанализа, советы мастера и тонкий юмор – несомненные достоинства этой книги. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Гипноз

Добрый доктор Айболит

Трудно переоценить значение гипнотизма для развития психоанализа. Психоанализ управляет тем теоретическим и терапевтическим наследством, которое он получил от гипнотизма.

Зигмунд Фрейд

Алапаевск, рабочий городок под Свердловском. Потемневший деревянный дом на высоком каменном фундаменте. Здесь содержали членов дома Романовых, их казнили на следующий день после расстрела царской семьи. Дом-музей Чайковского, который жил здесь в 10 лет, когда его отец был начальником металлургического завода. Сейчас это АМК — Алапаевский металлургический комбинат со своей медсанчастью. Невропатолог медсанчасти во время моего приезда в летнем отпуске, а пожилой невропатолог поликлиники, который заведует и неврологическими отделением горбольницы, на больничном. Все на новенького!

Первая пациентка, молодая крепкая уральская казачка, твердит одно: «Вся не могу». Большего от нее добиться не удается, неврологический осмотр ничего не дает. Пишу в амбулаторной карте «Общее недомогание» и выписываю общеукрепляющие, произнося рекомендации по режиму. Казачка в это время молча одевается и уходит, не взяв рецепт. Наверное, хотела больничный.

Заходит молоденький терапевт, просит помочь, идем в его кабинет. Он фельдшер, только что закончил местное медучилище. Бегает вокруг молодой пациентки: «Ляжешь, нет? Покажешь, нет?» Увидев подкрепление, пациентка убегает. Иду к себе. Там уже скопилась очередь. Заходят два типичных зэка, один поигрывает топором, без лишних слов предлагает выписать рецепт на морфий. Я медленно встаю и осторожно вывожу их за дверь: «Следующий!»

Выходит из отпуска невропатолог медсанчасти, жалуется на меня заведующей горздравом, что я испортил ей статистику своими больничными. Заведующая при мне отчитывает ее за бездушие. А мне советует не перегружаться, после первой консультации отправлять со своими рекомендациями рабочих комбината к их невропатологу. Действительно, у меня доходит до 80 пациентов в день. Я с неврологическим молоточком в руках занимаюсь больным на кушетке, диктую медсестре запись в амбулаторной карте, называю рецепт — они уже заготовлены, оформляю больничный, расписываюсь и — следующий!

Ночное дежурство в городской больнице по терапевтическому блоку. По хирургическому сегодня дежурит Лева, главный врач больницы — Добрыня Никитич из «Трех богатырей» Васнецова. Наши жены работают в терапевтическом отделении, мы подружились семьями. Ночное дежурство, снимаю пробу на кухне. Повар при мне, как положено, взвешивает сливочное масло и закладывает его в котел с картофельным пюре. Я выхожу и тут же возвращаюсь. Поднимаю крышку — масла нет. Хмурая повариха достает из сумки оплавленный брусок и бросает в котел.

После обхода отделений иду в дежурку, надеясь почитать. Прибегает взлохмаченный Лева, ведет в приемное отделение. Он выходил прогуляться рядом с территорией, к нему пристал пьяный, ну, Лева его разок стукнул, тот свалился и не встает, пришлось тащить его на себе. Сотрясение, нет?

В моем кабинете стоит белый шкаф с бесплатными лекарствами для психически больных, состоящих на учете. Их немного, и работать с ними привычно и легко. Обхожу состоящих на учете. Калитка в этом дворе опять закрыта, за ней лает собака на цепи. Зову хозяйку. Не отзывается. Через несколько дней в кабинет заходит моя пациентка. Она журналистка на пенсии, пописывает в «Свердловскую правду». Я ношу ей после прочтения свежие номера «Литературной газеты» — у нее нет денег ее выписывать.

Журналистка просит дать ей почитать амбулаторную карту той самой неосмотренной больной. Она жаловалась, что соседи роют подкоп, чтобы ее убить и завладеть ее половиной дома, а ее считали бредовой больной и помещали в Свердловскую психбольницу. Так вот, они и правда ее убили, и журналистка хочет написать об этом статью.

Иду к главному врачу, та уже в курсе и запрещает давать журналистке не только карту, но и какую-либо информацию: статья 16 Основ законодательства СССР. Я даю ей расписку о своей личной ответственности и зачитываю журналистке выписки из психиатрической больницы. Она убеждается, что, хотя для идей преследования у больной были реальные основания, но сам бред носил нелепый характер.

Зимнее утро. Сын не прибегает, как обычно, к нам в комнату. Захожу к нему, он лежит и что-то разглядывает в руке. «Ты чего, Володя?» — «Я занят» — «Чем?» — «Спичкой. Пап, а сколько душ на свете?». Трогаю лоб — горячий. Температура оказывается под 40. Вызываем педиатра, приходит робеющая девушка, выписывает жене больничный по уходу. Рецепты нам не нужны, она дает совет: если температура поднимется выше 40, раздеть ребенка и вынести на балкон.

Невропатолог направляет ко мне много больных с «функциональными нервными расстройствами». Для них у меня рецепты на успокаивающие и общеукрепляющие лекарства. Пытаюсь объяснять им происхождение неврозов и психосоматических расстройств, надеясь, что понимание причин и механизмов им поможет. Обнаруживаю, что лучше становится не понятливым, а внушаемым — тем, кто ожидает улучшения. Важно и то, что сам я тоже ожидал его. Такой вот обоюдный плацебо-эффект.

У нас выступает гипнотизер из Свердловска, соглашается взять меня на учебу. Приезжаю к нему в психоневрологический диспансер, нахожу его кабинет. За мной в кабинет входит женщина. Врач просит меня пока заняться ею и куда-то выходит. Женщина ложится на кушетку и выжидающе смотрит на меня. Что ж, я сажусь рядом на стул и ласковым, интимным полушепотом с убаюкивающими интонациями рассказываю об ощущениях, которые, как я вижу, уже появились, и предупреждаю о тех, которые сейчас появятся. Поскольку я описываю ощущения именно в той последовательности, которая бывает при засыпании, клиентка засыпает. Врач возвращается, пациентка спит, а я… не знаю, что делать дальше.

К моему учителю приходят два студента-медика с просьбой показать им гипноз, причем один из них — высоченный «шкаф» весом в центнер, заявляет, что не верит в гипноз, обладает большой силой воли и усыпить его никому не удастся. Я медленно подхожу к нему, неотрывно глядя в глаза, хлопаю по лбу и ору: «СПАТЬ!» Он валится в кресло, стоящее за ним, с книжного шкафа на него сыплются рулоны ватмана. Даю ему побыть в трансе пару минут и легонько шлепаю по лбу: «Проснулся полностью!»

— Ну как спалось? — спрашиваю ехидно.

Он только крякнул. Мой учитель объясняет: с этим студентом у меня получился рауш-гипноз («рауш» по-немецки — оглушение, отключение), тут мгновенно достигается глубокий сон. Этот способ эффектно выглядит на сцене, да и время экономит. При лечении он бывает необходим при выраженном сопротивлении, когда человек и хочет «поддаться гипнозу», и боится чего-то. Этот страх усиливается до шока при оглушающем варианте гипноза.

Я читаю все немногое, что есть в Свердловской городской и университетской библиотеке по гипнозу, выписываю по международному абонементу классическое 2-томное руководство Льюиса Вольберга «Медицинский гипноз». Приходится ради него учить английский — по ночам, днем сижу с учебником и словарем в читальном зале, на дом книгу не дают.

Через два месяца возвращаюсь в Алапаевск, получаю дополнительные полставки для проведения психотерапии. Публикация в газете и сарафанное радио резко увеличивают и без того большие очереди на прием. Много детей с энурезом и заиканием, пациентов с истерическими двигательными нарушениями. Прокурор из-за писчего спазма не может подписывать приговоры. Жалость больше не мучает, но и работу не хочется терять. Подбираем такие формулы внушения, чтобы был баланс.

Впечатлительная молоденькая таксистка попала в аварию. Теперь при виде встречного грузовика бросает руль и в панике закрывает руками лицо. Ночью ее преследуют кошмары. Вопрос стоит об увольнении, действовать надо быстро. Приходится рискнуть. Ввожу ее в транс со сноговорением, мы выходим на улицу, где ее ждет друг на грузовике. Он уступает ей место за рулем и выходит, я сажусь рядом. Знали бы бедные водители и пешеходы.

Гипноз — опасное оружие. Так же как энергию атома, его следует использовать разумно.

Вольф Мессинг

Сценический гипноз

Я езжу по Уралу с лекциями, на которых рассказываю о неврозах и провожу сеансы массового гипноза, демонстрируя различные «чудеса» и на ходу отучая от курения и алкоголизма. Я говорю, что переплетенные пальцы рук невозможно разжать, показываю залу свои сомкнутые руки, напрягаюсь изо всех сил, это слышно и по голосу. На некоторых это действует так заразительно, что им приходится выходить ко мне на сцену, чтобы я помог им расцепить руки. Но к восторгу зала не спешу отпустить их, сцепляю руками в живую цепь, склеиваю друг с другом, затем расцепляю…

Те, у кого не получается самостоятельно разжать руки, фактически уже находятся в первой стадии гипноза. У них легко вызываются и другие пробы на каталепсию (мышечное напряжение): они не могут согнуть выпрямленные пальцы («Пальцы, как гвозди!»), поднять руку («Рука, как плеть!»)», сделать шаг («Прилип к полу!»).

Мой взгляд «притягивает» или «толкает» их — только успевай подхватывать. Я слегка надавливаю на скулы, и они не могут открыть рот, только жалобно мычат. Дотрагиваюсь до век, и их глаза закрываются. Сажаю на стул, чуть нажимаю на плечи, провожу руками по коленям — и они застывают, не в силах встать.

С помощью двух зрителей укладываю худенькую девушку затылком на спинку одного стула, пятками — на спинку другого, сам держу руку под поясницей и после внушения («Спина окаменела, как у статуи!») убираю руку. На «статую» садятся, как на скамейку. Пока зрители развлекаются с человеком-доской, я оживляю гипнотический контакт (раппорт) с теми, кого усадил на сцене, — с самыми внушаемыми из тех, кто не смог сам разжать руки. Такой контакт нужен для поддержания гипнотического сна, иначе он перейдет в обычный или закончится пробуждением.

После «мостика» начинаю работать с другими. Женщине складываю руки у груди, и она начинает укачивать ребенка. Мужчине делаю его рукой движение, как будто он забрасывает спиннинг, и вот он уже удит рыбу. Парню кладу руки «на руль», поднимаю одну ногу: «Поехали!» — и он крутит педали велосипеда все быстрее и быстрее…

Я тру парню кожу на тыльной стороне кисти и внушаю, что его руку стягивает толстая кожаная перчатка, чувствуется только прикосновение, но не боль. Щиплю его руку, колю «через перчатку», он даже не морщится. Внушаю, что он перестает видеть меня и превращаюсь для него в человека-невидимку. Он увертывается от моих толчков, когда я «звучу», но становится беспомощным, как слепец, если я умолкаю.

Я сообщаю ему, что он находится на берегу озера, в полном одиночестве. После этого он и без дополнительного внушения перестает воспринимать реальную обстановку, хотя ни на что не натыкается. Я говорю, что ему очень жарко, хочется искупаться. Он раздевается, но лишь до трусов, в ответ на мое предложение «снимает» их чисто символически. Внушаю ему, что после пробуждения он сядет в зале, и ничего не будет помнить из того, что было на сцене. А через пять минут он обернется назад и увидит девушку, в которую влюбится с первого взгляда так, что глаз не сможет отвести.

После пробуждения парень действительно ничего не может вспомнить, задумчиво спускается со сцены и идет к своему месту. Я отвечаю на вопросы из зала, но меня плохо слушают, выжидающе смотрят на бедную «жертву». Он один внимательно слушает меня, потом начинает ерзать, недоуменно мотает головой и оборачивается назад. Расплывается в счастливой улыбке. На хохот зала не реагирует — он опять в гипнозе.

Я даю загипнотизированному на сцене стакан с водой и внушаю, что это водка. Он нюхает воду и с довольным видом пытается отпить глоток, но тут я кричу: «Водка — яд! Она горькая, противная, обжигает! Ее невозможно пить, от нее тошнит!» Несчастный выплевывает свой глоток и хватает ртом воздух, его мутит. Я добавляю, что так теперь будет целый год.

Мои сомнамбулы видят при открытых глазах что угодно — от мыши до динозавра. Они разговаривают с воображаемыми людьми, плавают в море и даже летают по воздуху. В медучилище, где я преподаю нервные и психические болезни, студенты просят меня «показать что-нибудь» и на переменах, подражая мне, превращают друг друга в скачущих лягушек, гогочущих гусей… Гипноз заразителен.

У меня накопился большой материал по гипнотерапии и образным переживаниям, внушенным в гипнозе. Я еду поступать в заочную аспирантуру в Ленинградском психоневрологическом институте. Набираю 14 баллов из 15, но принимают конкурента, который сдал экзамены на одни тройки и получил 9 баллов. Мне обещают оформить аспирантуру в следующем году, а научную работу начать сразу и засчитать этот год, но мне не хочется больше иметь с ними дело.

Ко мне в Алапаевск приезжают больные со всего Союза, недолго превратиться в какого-нибудь всенародного шамана. Последней каплей стал вопрос моей пациентки, обратившейся ко мне после сеанса гипноза: «Геннадий Владимирович, а о чем мне сейчас думать?» Задуматься пришлось мне: зачем же так шаманить, усугублять внушаемость и зависимость пациентов? Не лучше ли научить их самовнушению?

Конец ознакомительного фрагмента.