Глава 5
Детектив избирает наступательные позиции
Муравьев
С утра, хорошенько подумав и взвесив все имеющиеся на сегодняшнее утро сведения, Фомин решил, не заходя в офис, ибо в этом крайней нужды не видел, в первоочередном порядке нанести визит в редакцию единственной в области частной и независимой правовой газеты, с журналистами которой знаком давно, сотрудничает, как он считает, весьма-таки плодотворно. Цель визита? Как и прежде. Фомин надеется, что и в этот раз найдет общий язык, прежде всего, с главным редактором и получит оперативную поддержку со стороны инструмента гласности. Не стал, понадеявшись на удачу, звонить. Понимает, что поступает не совсем прилично (нагрянув внезапно, поставит журналистов в неудобное положение, помешает их планам, тем более, что и сам этого не любит), однако… Надеется, что его там поймут и, возможно, отнесутся к нему более-менее снисходительно.
Войдя, увидел пустую комнату и светящиеся на письменных столах мониторы довольно стареньких компьютеров. Он подумал: «Все в разгоне». Он помнит расхожую поговорку среди газетчиков, как, впрочем, нравится она и ему: волка — ноги кормят.
Слава Богу, главный редактор оказался на месте, то есть в своем кабинете. Он сидел и близоруко набивал какой-то текст. Краем уха Фомин раньше слышал от подчиненных, что их руководитель пишет не меньше их и мотается по области не реже их. Труженик, а, значит, близок по духу Фомину. Противны ему начальники, способные лишь раздавать (подчас, довольно глупые) налево и направо «ЦУ». Их роднит и другое: нетерпимость к неправде, к любой фальши, а того и другого в обществе хоть отбавляй. Главный редактор не умеет лицемерить; Фомин когда-то, чтобы лишний раз не дразнить гусей, пробовал, но однажды ему сказали в глаза — что плохо получается, того и не надо делать. Фомин возразил: многого не умею, вынужден учиться. В ответ услышал: лицемерие — это привычка, но она подвластна не каждому. Подумал. Перестал, И рад очень. На душе стало куда спокойнее.
Фомин еще в дверях произнес:
— Доброе утро, Георгий Иннокентьевич.
Муравьев оторвался от монитора, поправив сползшиеся с мясистого носа очки, сказал:
— А-а-а… Александр Сергеевич… Лучший сыщик всех времен и народов… Проходите, присаживайтесь… Рад видеть.
Фомин, устраиваясь на стуле поудобнее, мог и пропустить мимо ушей подобного рода иронию, но это оказалось выше его сил. Он, улыбнувшись, возразил:
— Насчет «лучшего сыщика», а тем более «всех времен и народов», Георгий Иннокентьевич, — это не просто преувеличение, а просто-таки чудовищное преувеличение.
Муравьев рассмеялся.
— Ха-ха-ха! — Фомин увидел на его щеках появившиеся две выразительных ямочки. — Хотел польстить… Не получилось… Извините.
Фомин отрицательно мотнул головой.
— Пустое… Это вы меня извините, что пришел без предварительного согласования и… Видите, прервал творческий процесс… Некрасиво с моей стороны.
Муравьев посерьезнел.
— К чему церемонии? Оставим их. Всякий журналист априори должен радоваться каждому посетителю.
— Далеко не всякий, — поспешил возразить сыщик.
— Возможно, но в таком случае — это не журналист, а формалист-чиновник, случайно оказавшийся в редакции газеты или журнала. Как увижу, так я от таких избавляюсь, несмотря на возможные творческие способности человека.
Фомин кивнул.
— Как выражается современная молодежь, стопудово я на вашей стороне.
Кивнув в сторону электрочайника, стоящего на подоконнике, Муравьев спросил:
— Кофейку не желаете?
— Благодарю, но я только что из дома, где этим напитком заправился под завязку.
— У вас чистая и образная речь. От природы или?..
Фомин, непонятно по какой причине застыдившись, покраснел и опустил глаза.
— Я, как и все мои сверстники и коллеги по службе, был чудовищно косноязычен, а потом… Стал работать над собой. Вдобавок, большая заслуга супруги…
Муравьев прервал:
— Да-да, я знаком с Галиной Анатольевной… Чуть-чуть, но знаком… Насколько помню, работает в школе преподавателем русской словесности. Передайте от меня привет и мою благодарность за то, что помогла мужу избавиться от косноязычия.
— Передам… Она будет польщена. Но, Георгий Иннокентьевич, жена ушла из школы.
— Вот как? А что случилось? Конфликт с директором?
— И это, конечно, было. Но главное в другом: она выработала педагогический стаж и, согласно закону, получила право выйти на пенсию.
— Получается, летом редиску на участке пропалывает, а зимой нянчит внуков?
— Оба ваши выстрела — мимо.
— Интересно.
— Для начала — у нас никогда не было и нет садового участка. Во-вторых, сыну двадцать два года, заканчивает Уральский федеральный университет, пока, хотя имеет подружку-однокурсницу, не женат. А вот дочурке — рано еще думать о замужестве и детях.
Муравьев вздохнул и почему-то нахмурился.
— У меня внук есть, но… Не будем об этом… Итак, супруга на отдыхе?
Фомин усмехнулся.
— Да, если то, чем занята жена, можно назвать отдыхом
— Простите, а чем она занимается?
— «Главная канцеляристка» и соответственно…
— То есть начальник канцелярии, но при ком?
Фомин рассмеялся.
— Вы не поверите, при мне… На семейном совете решили, что наилучший вариант, если Галина Анатольевна взвалит на свои худенькие плечи делопроизводство детективного агентства, а также финансовую часть. Кому, как не жене, доверить все это? Не хотелось сидеть все время как на пороховой бочке. Вот и…
Муравьев кивнул.
— Мудрое решение.
— По прошествии времени я так же считаю. Она, как оказалось, не только ответственная делопроизводительница и все документы содержит в порядке, но и закоренелая экономистка, у которой в мороз льда не выпросишь. Шутка, конечно, но она недалека от правды.
— Теперь понимаю, с кем разговаривал, когда звонил вам.
— Галина Анатольевна — это мое второе «я».
Муравьев прислушался: понял, что кто-то из газетчиков вернулся с задания. Он спросил Фомина:
— Вы пришли, конечно, не для того, чтобы со мной поболтать, ведь так?
— Совершенно верно. Есть дело, которое и вынудило без согласования навестить вас. Куда нынче без вас, носителей гласности?
Муравьев вновь рассмеялся.
— Знаю я вас, Александр Сергеевич. По опыту прошлых лет, смею утверждать: ваше, как прожженного сыщика, представление о гласности, своеобразно. Половинчатое. Вы всегда, приходя ко мне, хотите ненавязчиво допустить некоторую утечку информации, той части, с которой вы хотите поделиться с обществом. И не более того.
— Возможно.
— Для чего вам? Не знаю.
— Очень мне надо, Георгий Иннокентьевич.
— Возьму смелость предположить: а) хотите дезориентировать потенциального противника и навести его на ложный след; б) пытаетесь успокоить, как своих коллег, так и представителей власти, чтобы те успокоились и по вашей части, как выражается современная молодежь, не заморачивались, не путались под ногами, не мешали.
— Разуверять вас не буду. Не стану и подтверждать. Вы — умный человек и поймете сами. Уверен лишь в одном: для рейтинга газеты, которую вы издаете, моя информация, должно быть, полезна. То есть мы имеем обоюдную пользу.
— Согласен. Итак, в чем конкретно будет заключаться наша помощь?
Фомин подробно (в той мере, в какой это необходимо главному редактору) изложил дело, за расследование которого он сейчас взялся.
Муравьев внимательно слушал и кивал в знак согласия.
Они быстро договорились обо всем.
Фомин, встав со стула, достал из папки лист бумаги с небольшим текстом, протянул в сторону главного редактора.
— Вторая полоса вашей газеты обычно выходит под общим заголовком «Что? Где? Когда?» Вот там, среди прочих заметок, в первом же номере прошу опубликовать.
Муравьев пробежал напечатанное и кивнул.
— Практически, не нуждается в литературном редактировании. Только первую строку следует начать так: «Как редакции сообщил доверенный источник…»
— Не возражаю. Если вас правильно понял, в ближайшем же номере?..
— Проблема в том, что номер полностью сверстан и находится в типографии. Через несколько часов я должен буду подписать «в печать».
— Надеюсь, найдете для меня чуть-чуть местечка?..
— Найти можно, но… Неужели так горячо, что не может подождать выхода следующего номера?
— Через неделю? Но это невозможно!
— Вот даже как…
— Умоляю, Георгий Иннокентьевич, сделайте что-нибудь!
— Хорошо. Процесс затяну. Заметку возьму с собой. И там… Досылом…
— А… Место найдется? — Вопрос прозвучал глупо и неуместно.
Муравьев кивнул.
— Придется снять с полосы одну из заметок и на ее место…
Фомин просиял.
— Вот хорошо! Спасибо вам, Георгий Иннокентьевич… Век не забуду. До свидания.
Фомин направился к двери, но главный редактор остановил:
— Но в следующий раз, пожалуйста, доставляйте информацию заранее, как минимум, за пять дней до выхода номера.
— Торжественно клянусь, что так и будет!
— Кстати, Александр Сергеевич. Почему вы сотрудничаете с нами? Ведь немало других газет.
Фомин хмыкнул и также спросил:
— А разве в области еще есть одно по-настоящему независимое издание? Назовите и я возьму на заметку.
— Не назову.
— То-то же! Все, которые были, давным-давно приказали долго жить. Все другие — присосались к бюджетной кормушке и, служа верой и правдой тем, с чьей руки кормятся, — бюджетодержателям или толстосумам, родственным власти, чувствуют, согласитесь, себя превосходно.
— Соглашусь.
Присоединение
Когда детектив появился в офисе, его делопроизводительница сообщила, что несколько минут назад звонил некто Григоров.
Фомин спросил:
— Что у него?
— Сказал, что выехал рейсовым автобусом в Екатеринбург и по прибытии хотел бы повстречаться.
Фомин кивнул.
— Если вновь позвонит, скажите ему, что буду его ждать.
Он прошел к себе. Усевшись в кресло, задумался. О чем? Проблем немало. Прежде всего, подумал детектив, надо попробовать обезопасить ретивого помощника. Или, по меньшей мере, хотя бы предостеречь. Он не думает, что отыщутся лихие люди, которые проявят излишнюю заинтересованность в этом деле, и попытаются воспрепятствовать, помешать ходу журналистского расследования. В конце концов, история не ахти, не настолько крутая, чтобы кому-то захотелось вмешиваться. Чьи интересы может журналист затронуть? Власти? Вряд ли: не дураки же они конченные. Местных бизнесменов? Если эти господа будут влезать в каждую бытовую историю, то их бизнес прогорит, чего вряд ли они хотят. Что касается Ромашиной Ольги Валерьяновны, матери, то она не в меньшей мере заинтересована, чем ее сын, чтобы невестку разыскать. Во вторую очередь подумал о Муравьеве и его газете. Фомин считает, что, используя печать в своих интересах, должен быть предельно корректен, точен, чтобы не подставить никого из журналистов, не дать повода для сведения счетов с ними. Порядочный человек, к которым он себя, несомненно, причисляет, должен быть порядочен и в большом и в малом.
Нет причин, но Фомин осторожничает. Может, что-то чувствует за этой банальной историей? Неужто вновь в нем заговорила да так красноречиво и навязчиво его пресловутая интуиция? Или, может, с возрастом становится перестраховщиком и не хочет лишний раз рисковать? Но сыщик без риска, что ипподромные гонки на клячах, которые уж точно не смогут никому причинить вреда — ни наездникам, ни зрителям, ни организаторам соревнований.
Фомин услышал, что в приемной запищал стационарный телефон. Галина Анатольевна, послушав, положила на аппарат трубку и вошла к шефу.
— Григоров на нашем автовокзале и идет сюда.
— Понятно.
— Может, чаек приготовить, а? Человек с дороги. И на улице еще больше похолодало.
— Сделайте, сударыня, одолжение.
— Фу! Не придуривайтесь со мной. Разговаривайте, как все нормальные люди.
— Это каких именно имеете в виду. Не тех ли, которые орут на подчиненных и топают ногами?
— Все-все! — Делопроизводительница, поняв, что дискуссия между ними может затянуться, безнадежно махнула рукой и, прихватив с подоконника электрочайник, вышла.
Фомин ухмыльнулся в след.
— Когда нечего возразить, тогда начинаем сердиться, — произнес он вслух.
Галина Анатольевна рассердилась? Тут одно из двух: либо шеф недостаточно хорошо знает «сударыню», либо сильно преувеличивает.
Отворилась входная дверь и вместе с клубами морозного воздуха появился молодой мужчина.
— Вы — господин Григоров? — Вставая со своего места, спросила Галина Анатольевна. — Посетитель согласно кивнул. — В таком случае — раздевайтесь, вешайте одежду в шкаф и проходите, — жестом она указала на дверь, — к шефу. Он ждет.
— Благодарю. — Мужчина стал раздеваться. — если бы везде посетителей называли господами и встречали вот так, то жизнь в России была бы иная.
— Как так? — Возвращаясь на свое место, поинтересовалась женщина.
Григоров, поправляя волосы у зеркала, ответил:
— Благожелательно и уважительно… Улыбчиво, а не с каменным лицом.
— Обычное дело…
— Вы так думаете?
— Да… Пережиток прошлого, имеющий пока место, в скором времени, уйдет в историю.
— Долго же придется ждать.
— Наберемся терпения и будем ждать… Цивилизация всегда брала верх.
Григоров прошел в кабинет шефа, плотно прикрыв (скорее, по привычке, чем по необходимости) за собой обе двери.
Фомин вышел из-за стола и первым, по праву возрастного старшинства, протянул руку.
— Привет. Проходи, присаживайся в одно из кресел.
Григоров смущенно спросил:
— Может, там, — он указал на один из письменных столов, — будет удобнее?
— Если так считаешь, прошу.
Вернувшись на свое место и с минуту пристально разглядывая помощника, Фомин заметил:
— Пробная твоя информация появится в завтрашнем номере газеты.
Григоров поинтересовался:
— В какой именно?
— В независимой, а таковая одна на область.
Григоров покачал головой.
— Жаль, что в нашем городе с некоторых пор она не продается.
— Позабочусь, чтобы нужные нам люди прочитали завтрашний номер и последующие.
— Это как?
— Не будем, с твоего позволения, вдаваться в детали.
— Как скажете.
Фомин, кивнув, спросил:
— С новостями?
— Кое-какими.
— Тогда — выкладывай.
— Александр Сергеевич, есть предложение.
— Какое?
— Следуя нашей договоренности, в конце вчерашнего рабочего дня забежал в резиденцию администрации города. Потолкавшись в коридорах и в некоторых кабинетах, поболтав с чиновниками, которых я хорошо знаю и верю им, получил, на мой взгляд, любопытные сведения. О них (в рамках моего журналистского расследования) решил рассказать в подготовленной публикации.
Фомин настороженно спросил:
— В ней ты ссылаешься на поставщиков информации?
— Что вы, нет, конечно! Впрочем, — порывшись в портфеле, достал лист с текстом и положил перед хозяином кабинета, — прочтите сами. Решение за вами, может пойти в таком виде или нет.
Шеф, расправив тяжелой ладонью смятые уголки бумажного листа, стал вслух читать:
«По следам журналистского расследования
От редакции. В предыдущем номере была опубликована информационная заметка…»
Оторвавшись от чтения, Фомин заметил:
— Мне кажется, будет правильным, если здесь впишем заголовок заметки…
Григоров попытался оправдаться.
— Не знал, каким будет. По разным причинам, но авторские заголовки часто в редакциях меняют, поэтому…
— Не беда.
Фомин взял ручку и вписал, а потом заново стал читать:
«…В предыдущем номере была опубликована информационная заметка «В Староуральске пропала молодая женщина», в которой сообщалось, что ушла из дома и не вернулась Ромашина, мать малолетнего ребенка. Встревоженный муж Ромашин обратился в Староуральское управление внутренних дел, но там заявление не приняли, а только посмеялись: мол, нагуляется и вернется. Мы попросили своего внештатного корреспондента заинтересоваться случаем и провести собственное расследование. Сегодня публикуем первый материал. Впоследствии, по мере получения новых данных, будем регулярно информировать своих читателей о ходе журналистского расследования.
Шум без причины
Спустя два дня, в Староуральске появился известный частный детектив, который, как стало известно мне, забежал в УВД, имел долгую беседу с полковником Молчановым, в ходе которой детектив, в частности, попросил разрешить ему посмотреть журнал регистрации обращений граждан за седьмое декабря.
Сотрудники, которые при этом присутствовали, считают, что детектива из Екатеринбурга интересовало одно-единственное, а именно: действительно ли Ромашин обращался в полицию? Убедившись, что это так, детектив попрощался с полковником Молчановым и уехал в Екатеринбург.
Я позвонил частному детективу и спросил его, почему он заинтересовался этим обстоятельством? Он отказался отвечать на этот вопрос, сославшись на некие обстоятельства. Однако заметил, что когда он полковнику Молчанову назвал фамилию имя и отчество того, кто обращался в полицию с заявлением и которого отфутболили, то полковник пришел почему-то в смятение, хотя до этого никакой тревоги не выказывал.
Интересно не это, а то, что полковник Молчанов, через десять-пятнадцать минут после отъезда детектива, появился в мэрии, куда специально, как я убедился, никто его не вызывал. В коридоре второго этажа нос к носу столкнулся с градоначальницей, которая, не стесняясь многочисленных очевидцев, напустилась с бранью на начальника УВД, а потом увела в свой кабинет, откуда еще долго слышалась только женская ругань.
Очевидцы склонны считать, что их шефиня, известная всем склонностью к употреблению непечатных слов, разгневалась на то, что он, полковник Молчанов, позволил себе скрыть от нее что-то для нее очень-очень важное.
Что именно? Автор пока не знает, но, обратившись за разъяснениями к полковнику Молчанову, отказавшемуся (без объяснения причин) даже встречаться с журналистом, наводит на мысль: весь шум без видимого повода. Как говорится у классика, Иван Иванович поссорился с Иванов Никифоровичем».
Закончив читать и отложив в сторону лист бумаги, Фомин удовлетворенно потер руки.
— Классная заметка.
Григоров решил поправить:
— Не заметка, а, скорее, статья.
— Извини, но в ваших профессиональных терминах ничего не понимаю, — помолчав с минуту, добавил. — Поработал на совесть.
— Я старался.
— Понимаю, что такой текст левой пяткой не напишешь. Не требует почти никакого вмешательства.
Григоров встрепенулся.
— А что кроется под словом «почти»?
— Сущий пустяк, Евгений Васильевич.
— А именно?
— В два предложения надо внести поправку.
— Какую?
— Написано тобой: не стесняясь многочисленных очевидцев, напустилась с бранью. Лучше, если написать: не стесняясь многочисленных очевидцев, стала общаться на повышенных тонах.
— Ну, если вы так считаете…
— Да, считаю, ибо это в наших общих интересах… Чуть ниже стоит смягчить фразу, точнее, полностью изъять такие слова: известная всем склонностью к употреблению непечатных слов. Подумай хорошенько: как в первом, так и во втором случая могут потребовать доказать документально…
— А многочисленные очевидцы? Они могут подтвердить.
— Ничего и никто не подтвердит. Скорее всего, дадут другие показания. Это из гражданского судопроизводства, где заставить давать правдивые показания практически нельзя. Кто, согласись, открыто станет свидетельствовать против грозной начальницы?
— Вы убедили. — Григоров взял лист и внес обе поправки. — Теперь все?
— Да. Остается за малым. — Фомин взял исправленный текст и отнес в приемную. Вернувшись, сказал. — Галина Анатольевна сейчас быстрёхоноко набьет текст, отпечатает и вернет нам. Прочитаешь и если все будет в порядке, помчишься к главному редактору Муравьеву, вручишь статью лично ему в руки.
— А если не окажется его на месте?
— Сейчас выясню. — Набрав номер стал ждать. — Если не убежал в типографию, то должен быть там… Георгий Иннокентьевич, снова Фомин беспокоит… Вы будете на месте, если я вам подошлю гонца?.. За полчаса, думаю, доберется… Договорились. Удачи. — Фомин, отключив сотовый, обратился к Григорову. — Скор ли на ногу?
— Вроде бы…
— Заодно и познакомишься. Сотрудничество не на раз.
— Мы знакомы.
— Когда успел?
— Выходила газета «Право», где Георгий Иннокентьевич до закрытия работал редактором отдела… Я пописывал… Сотрудничал… Там же, кстати, работал мой друг и однокашник… Мы с ним вышли из одного детского дома, а потом и вместе заканчивали наш факультет журналистики. Феклистов его фамилия. Не слышали?
— Я его хорошо знал. Знаю, на чем он погорел, когда стал начальником пресс-центра главного УВД. Простодушен и его подкупили. Грубо говоря, подставили.
— Согласен: его вины в том инциденте не было. Если честно, я отговаривал его от службы в органах, среди солдафонов. Поступил по-своему. Жаль…
Вошла Галина Анатольевна и положила на стол перед Григоровым отпечатанный заново текст. Потом, глядя на своего любимого шефа, спросила:
— Чайком не побалуетесь? Готов и заварка свеженькая.
Откликнулся Фомин:
— Нет уж, сударыня. Мы — спешим.
— Что вы отвечаете за гостя?
— Потому что его ждут в редакции.
Григоров оторвался от текста.
— Да-да.
Галина Анатольевна, недовольно покачав головой, вышла.
Фомин, наблюдая, как журналист внимательно вычитывает текст и нетерпеливо ёрзает в кресле, заметил:
— Зря время теряешь.
Григоров поднял глаза.
— Почему? Мало ли при набивке что может вкрасться.
— Только не у моей делопроизводительницы. Как-никак, а тридцать лет преподавала русский язык в старших классах школы. Даже тебя может научить многому, а про меня и речи не может идти.
— Ну… В таком случае — бегу. Как бы не опоздать. И к тому же последний рейсовый автобус уходит в Староуральск через два часа.
