Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман

Геннадий Мурзин

В книге «Смертельный нокаут» по-прежнему действует опытный и дерзкий сыщик Фомин, но на этот раз в составе бригады, возглавляемой следователем. Его вынудили. Впрочем, а кому, как не ему, нашедшему следы уголовного «пахана», и поставить точку? Теперь обязан все сделать, чтобы были не только оперативные разработки, но и другая доказательная база. Несмотря на подлость и предательство коллег, должен справиться с поручением. Он уходит из органов. Обещает вернуться, но в иной ипостаси.

© Геннадий Мурзин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Смертельный нокаут» — это пятая и последняя книга в авторском цикле «Уральский криминальный роман». Прежде увидели свет детективы «Псы одичалые», «Кровопийца», «Без вести пропавший» и «Плата за свободу». Разумеется, автору (на снимке) хотелось бы знать мнение читателей об этом и других его произведениях. Оставляйте отзывы на сайте издательства или пишите — [e-mail]

Глава 1. Знакомство

1

Фомин громко и протяжно зевнул и лишь после этого приоткрыл сначала левый глаз, а через минуту и правый. Он лениво потянулся, и в ногах что-то защелкало-захрустело. Раненько, но почему-то ему захотелось пофилософствовать. Он пошлепал правой ладонью по постели: увы, не с кем. Он был один-одинёшенек. Почти один. Почему? А дело в том, что из кухни доносились громыхания посуды. Ему все равно стало чуть-чуть грустно. Он снова потянулся, потом оторвал голову от подушки, слегка приподнялся, потянулся к будильнику, стоявшему на тумбочке, взял и удовлетворенно вслух хмыкнул.

— Ничего себе! Как говорится, храпанул так храпанул, — и ворчливо добавил. — Могла бы и разбудить. Не переломилась бы, поди.

Он, спустив босые ступни на ворсистый ковер, сел и кровать жалобно пискнула.

— Пищит, но терпит, — самодовольно пробурчал он.

Глянул в окно. Сквозь двойные шторы пробивалось солнце, возвещая ему, что на дворе отличная погода. Значит, что? А то, что у него нет и не может быть никаких причин для дурного расположения духа на весь его законный выходной.

Он, закинув ручищи за голову, вновь потянулся. Потянулся сильно. Потянулся так, что кровать теперь уже серьезно стала жаловаться на тяготы собственного бытия.

Он, наклонившись, достал из-под тумбочки гантели, встал с кровати, которая тотчас же облегченно выдохнула, и начал бросать вверх десятикилограммовые гантелины. Раньше у него была небольшая штанга, но с возрастом, почувствовав некоторый дискомфорт, поменял на более щадящий спортивный снаряд. Сделать это ему удалось не сразу. Пришлось походить в магазин «Спортивные товары», что находится напротив гастронома «Центральный», а справа, на противоположной стороне улицы Луначарского, модерновое здание — бывшая гостиница «Исеть». Молодые продавщицы, слушая его требования, только улыбались: сколько они помнят, в продаже никогда не было десятикилограммовых гантелей — от силы на пять килограммов. Фомин же продолжал ходить и настаивать. В конце концов, продавцы сжалились: они созвонились с заводом-изготовителем и попросили специально прислать в адрес их магазина требуемые клиентом со странностями гантели. Прислали. Теперь — они у него. И он рад. Потому что, по его мнению, заниматься по утрам зарядкой с легковесными спортивными снарядами — это сущее баловство, занятие, предназначенное для отвода глаз.

Минуты через две спиной почувствовал присутствие в комнате Галинки, которую он еще называл Галчонком. Но сделал вид, что ее явление осталось для него незамеченным, поэтому продолжал делать упражнения с еще большим усердием.

Жена, понаблюдав за мужем с минуту, вздохнув, сочувственно сказала:

— Пора бы, любезный, и уменьшить нагрузки. Не молод.

Фомин, не обернувшись, не переставая заниматься упражнениями (теперь он приседал, держа гантели впереди и на вытянутых руках), поприветствовал:

— Доброе утро, родная!

Жене не понравилось, что муж проигнорировал ее сочувствие.

— Слышал, что я сказала?

— Слышал-слышал, — без каких-либо интонаций ответил муж.

— Ну, и?..

— Рано расслабляться.

— Не молод, — тверже прежнего повторила жена.

— Но и не стар, — возразил муж. Он положил назад, под тумбочку гантели, выпрямился, устроил на пояснице руки и приготовился к бегу на месте. Только потом добавил. — Как говорит Карлсон, мужчина — в самом расцвете сил.

Жена усмехнулась.

— Ну-ну… Кстати, муженек: не собираешься ли тут еще и прыгать?

— А что?

— Пожалей тех, кто под нами, медведь! Перекрытие ведь не выдержит.

Фомин ухмыльнулся.

— Я легонько… Я как птичка, — начав бег на месте, спросил. — Сын где?

— Там, где положено.

— А поточнее?

— Забыл, всё уже забыл, — покачав головой, сказала жена. И с укором добавила. — С этими командировками…

— И все же, Галчонок… Хочу знать, где мой сын?

— У него — спортивная секция. С десяти до двенадцати. По воскресеньям.

— Ах, да… забыл…

— Конечно! В голове-то — одни бандиты… Не до сына, — обиженно заметила жена.

Фомин, тоже обидевшись, спросил:

— Как это «не до сына»?! О ком же тогда мой самый первый сегодняшний вопрос? О нем, о сынуле!

— А дочь, выходит, вне сферы твоих интересов? — опять же, обиженно поджав губы, прицепилась жена.

Он прекратил бег, подошел к стоявшей в проеме двери жене, притянул к себе, чмокнул в щечку и ласково сказал:

— Мне оба одинаково дороги.

— А я?

— Ты — тем более. Ты же мать этих очаровательных сорванцов, которых застать дома невозможно.

— Почаще твоего-то.

Муж хмыкнул. И прошел в ванну, оставив укол жены без ответа. Он понимает, что это не со зла, а, скорее, по привычке.

Жена вернулась на кухню.

Муж, умываясь, крикнул из ванной:

— Что у нас на завтрак, Галчонок?

— Твои любимые блинчики, — ответила жена.

Последовал уточняющий вопрос мужа:

— С творогом?

— А то с чем же?

— Соскучился…

— По семье или по блинчикам? — поддела жена.

— И по семье и по блинчикам.

— Утешил!

2

Полковник юстиции Коротаев, несмотря на воскресный день, пришел-таки в ИВС городского управления внутренних дел. Пришел, чтобы встретиться с задержанным Шиловым. Мог и не приходить. Но счел нужным все-таки прийти и познакомиться. Клиент, судя по всему, не на час.

Следователя встретил дежурный офицер. Сопровождаемый офицером, Коротаев поднялся на третий этаж, где была комната для допросов. Поднялся с трудом. Потому что страдал одышкой. На площадке третьего этажа сделал «перекур», чтобы прийти в норму. Потом повернул направо. У одной из дверей его поджидал дежурный офицер. Он предупредительно открыл перед следователем дверь комнаты.

— Пожалуйста, Иван Емельянович.

— Благодарю.

Следователь вошел. Оглядевшись, прошел к единственному небольшому и весьма древнему столику. В комнате находился надзиратель и довольно крупный мужчина в наручниках. Мужчина сидел, не поднимая глаз и ни на что не реагируя.

Следователь присел.

— Здравствуйте, гражданин Шилов.

— Ну… вишь ты… сразу и «гражданин», — недовольно пробурчал тот, но головы так и не поднял.

Следователь напомнил:

— Я с вами поздоровался, не так ли?

— А… пошел ты!..

— Не понял?

— Поймешь, вишь ты, когда сдохнешь.

— Если так, — следователь неожиданно хряпнул кулаком по столу и рявкнул. — Сидеть, как положено!

Шилов от неожиданности вздрогнул. Тотчас же выпрямился, подобрался и впервые посмотрел на следователя. К столь резкому переходу он оказался не готов.

— Извините, — промямлил Шилов.

Следователь совершенно спокойно заметил:

— Это совсем другой разговор. Он более приемлем для меня, — Шилов счел благоразумным промолчать. Следователь спросил. — Как прошла ночь?

Шилов пробурчал:

— Вонь и духотища.

— Ну, извините, — следователь развел руками. — Специальных апартаментов для VIP-персон здесь нет. Как я понял, это единственная у вас жалоба?

— Нет, — буркнул в ответ Шилов.

— А именно?

— Мне, вишь ты, адвокат нужен.

— Понятное желание. И оправданное. Но не сегодня. Сегодня не будет никаких следственных действий. Я пришел лишь познакомиться…

— Могли бы и представиться, — пробурчал Шилов.

— Если бы не ваша грубость, то я это бы сделал уже в самом начале. Я — Коротаев Иван Емельянович, старший следователь по особо важным делам прокуратуры области, полковник юстиции.

Шилов переспросил, хотя все услышал предельно отчетливо:

— Следователь? Из областной прокуратуры? Полковник юстиции?

— Именно так, — подтвердил Коротаев.

— Лестно, вишь ты, но вряд ли оправданно внимание ко мне со стороны…

Коротаев поспешил уверить:

— Оправданно, очень даже оправданно.

— Но я… вишь ты… ничего не совершил… такого, чтобы… Схватили… Поместили… А за что? Никто не говорит… Это — чистейшей воды произвол, о чем прошу сообщить прокурору области. Я — депутат и никто не вправе так относиться… Я облечен доверием избирателей… Ну и прочее такое…

Коротаев проигнорировал тираду задержанного:

— Мне поручено дело…

Шилов перебил.

— У меня нет и быть не может, вишь ты, никаких дел с прокуратурой области. Я — добропорядочный гражданин России… Общественный деятель… Предприниматель… Чинится беззаконие. Поэтому, повторяю, мне нужен адвокат.

— Я уже это понял, гражданин Шилов. И дал разъяснение. Разъясняю, кроме того, что если вы не имеете возможности нанять адвоката, то защиту будет вам обеспечивать адвокат, назначенный следствием, то есть государством. Но, подчеркиваю, только завтра, то есть с началом следственных действий. Этого требует процессуальный закон. И вы сейчас должны мне сказать, понадобится вам или нет адвокат, назначенный государством?

— Нет.

— Говорите яснее.

— Что я могу сказать, если не знаю причины ареста.

— Вас не арестовали.

— Если так, то это что? — он кивнул на руки, на которых все еще были наручники.

— Ах, это! Извините, гражданин Шилов, — следователь поднял глаза на надзирателя. — Снимите, пожалуйста, с него побрякушки.

Надзиратель подошел, снял с задержанного наручники, прикрепил их к своему поясу и вернулся на прежнее место, то есть к двери.

— Итак, гражданин Шилов, вы не арестованы, а задержаны…

— С какой стати?!

— Охотно отвечу: вы задержаны по подозрению в совершении злостного преступления.

— Какое еще преступление?! Что вы несете?!

— Преступление, повторю, злостное. И вы должны были догадаться с того момента, как я вам представился. Вам, надеюсь, не надо объяснять, что полковник юстиции пустяками не станет баловаться?

— Кто вас знает!

— Итак, — продолжил следователь, — теперь вам понятно, что в вашем задержании случайностью и не пахнет? Надеюсь также, что вы догадываетесь, что задержание произведено именно в Екатеринбурге тоже неслучайно?

— Идиотизм, вишь ты… И я отказываюсь понимать что-либо.

— Наше знакомство, собственно, состоялось. Поэтому я могу и удалиться. Однако вы мне до сих пор не сказали, каким видом защиты вы намерены воспользоваться?

— Мне нужен свой адвокат.

— Какой именно?

— Тагильцев Афанасий Петрович.

— Понятно, — Коротаев сделал пометку в записной книжке. — Как с ним связаться?

Шилов пробурчал:

— Один из адвокатов НТПС «Высокогорье». Его обязанность, чтобы… — и назвал номер телефона.

— Хорошо. Если он согласится на вашу защиту, то завтра будет.

— Он обязан согласиться.

— Всякое бывает, гражданин Шилов. До встречи.

Коротаев встал, положил записную книжку в карман и вышел из комнаты.

3

Муж уплетает уже шестой блинчик, а конца этому вкусному процессу пока не видно. Жену это только радует. Особенно сегодня. После длительной командировки. Муж явно изголодался по ее стряпне. Впрочем, и в обычной ситуации муж на отсутствие аппетита не жалуется. Ест все подряд. Не из числа капризных он. Но ценит, когда жена постарается и выдаст «на-гора», как, вот, сегодня, обожаемые им блинчики с творогом. Или пельмени, где и тесто, и фарш — это ее, так сказать, эксклюзив. По мнению мужа, ничего подобного не встретить уж нигде.

Жене приятно вот так, как сегодня, сидеть рядом и смотреть на сосредоточенного и необычайно молчаливого мужа. Сама она поест позднее, когда придут дети. С ними — труднее. Те — едят, но по принуждению. Начинает мать «воспитывать», но у тех сотня отговорок. Привереды, короче. Избаловала. Чуть-чуть поостынут те же блинчики — начинают носы морщить. И в кого они? Уж точно не в отца. Тому хоть что поставь на стол. В ее, то есть в мать? Вроде, не скажешь. За собой в детстве ничего такого не наблюдала. По правде говоря, и предпосылок в семье не было: жили довольно скромно; довольствовались вареной картошкой с постным маслом. По праздникам, правда, стол старались разнообразить и тогда появлялись пироги с рыбой или жаркое по-домашнему, то есть тушеная баранина с картофелем. Жаркое непременно тушилось в тяжелом чугунке и в русской печи. Объедение!

Жена тяжело вздохнула и поправила на голове косынку.

— Не вздыхай тяжело, не отдадим далеко, — произнес с ухмылкой муж, вытирая губы салфеткой.

Жена фыркнула.

— Ну, ясно: насытился. А то бы продолжал сидеть тихой сапой.

Муж отвалился на спинку стула, и на лице появилась улыбка.

— Захарыч мне рассказывал, как его однажды «воспитывала» девочка… — он с прищуром смотрел на жену.

— Алексеев, что ли? — спросила жена.

— Так точно! — муж хихикнул. — Хочешь узнать, в связи с чем возникла процедура воспитания?

Жена рассмеялась.

— Допустим, не хочу. И что? Не расскажешь?

Кто-кто, а она-то отлично знала, что тот обязательно расскажет и согласие ее испрашивается всего лишь формы ради.

— Девочка, послушав речь Захарыча, заявила, что у того слишком много (да-да, так и сказала) словесного мусора. Нукать, сказала, без причины — это плохо; слово «НУ», мол, — словесный сорняк, от которого следует беспощадно избавляться, — он хитро подмигнул жене. — Какова девочка, а?

— Молодец девочка, — заметила жена. Она еще не догадалась, ради чего он вспомнил эту историю и в чей «огородец» намечает бросить камешек. — А ты не сочинил сам?

— Что ты, Галчонок! Сущая правда-матка, которую рубанула прямо в глаза девочка. И ведь кому?! Полковнику юстиции.

— Ну, и как же тот отреагировал?

— Смутился, конечно, но замечание принял к сведению, — он снова хитро подмигнул жене и спросил. — А ты?

— А что я?

— Видишь?! Видишь?! Ты даже не замечаешь, а еще педагог. И какой педагог? Русской словесности! Не стыдно, голубушка, а?

Жена громко рассмеялась.

— Так, вот ты о чем! — она снова прыснула. — Выучила на свою голову, — жена притворилась обиженной, добавив. — Не делай добра, если не хочешь получить зла.

Муж-то — стреляный воробей: такого на мякине не проведешь. Он-то прекрасно знает, когда его Галчонок сердится взаправду, а когда понарошку. Он попытался продолжить его любимую тему, но зазвонил телефон. Он стремительно встал и подошел к холодильнику, на котором стоял телефонный аппарат. Ему почему-то показалось, что это по его душу. И он не ошибся. Хваленая интуиция и на этот раз подполковника не подвела.

— Да… Очень рад, Ваше Превосходительство…

Жена, догадавшись откуда звонок, рассержено покачала головой.

— Что за народ, а? Минуты покоя не дадут мужику.

— Как видишь… Вот… Докладываю: поручение исполнено, — жена обратила внимание на то, что муж использовал глагол «видишь» в единственном числе. Оговорка? Вряд ли… — Сейчас?.. На кухне… Галчонок такими блинчиками потчует: пальчики оближешь, — жена, услышав, как перед другим мужчиной ее способности превозносят, зарделась. — Вот как?.. Отдыхаю… Имею право… Поставленную передо мной задачу решил… Согласен, что не точка, а всего-то многоточие в истории, но… Не должна болеть голова у дятла… Уж, да… И вечер, соответственно, свободен… Тем более для тебя…

Жена, теперь догадавшись, все же тихонько спросила:

— Чайковский?

Муж ей утвердительно кивнул.

— Передай привет от меня.

— И Галчонок шлет тебе пламенный привет… Да… А что она? С ней все в порядке… Как и полагается жене офицера… А у тебя?.. Хорошо… Понял… Конечно, с ней… Никуда не денется… Пойдет!.. В конце концов, прикажу… Ясно, шутка… Скорее она, чем я… Чистейшей воды подкаблучник… Признаю… А куда, дорогой друг, денешься?..

Жена фыркнула

— Подкаблучник?! Ты?! Умора!

Фомин положил трубку. Вернулся к столу. Присел. Жена смотрела на него. Ее взгляд требовал разъяснений.

— Вот… Приглашает…

— Куда? В управление?!

— Нет, конечно… К себе приглашает.

— Тебя?

— Нас.

— То есть?

— Глупый вопрос.

— А что за событие?

— Никакого. Просто: на чай.

— Знаю я ваши «чаи».

— Обижаешь, голубушка. Ни я, ни он — повода плохо думать не давали. Или не так? Или я ошибаюсь?

— Ладно тебе. Я же просто так сказала.

— «Просто так»? Оскорбила подозрением достойных из достойнейших…

— Пошло-поехало… Лучше скажи: на какое время?

— Ждут, говорит, в семнадцать ноль-ноль.

— Уж не сегодня ли?

— Слава Богу, нет… Встречаемся в следующее воскресенье.

4

Анна Егоровна Шилова, встревожившись столь долгим отсутствием мужа (сказал, что срочно должен выехать в Екатеринбург, однако оговорился, что вернется не позднее десяти вечера), решила выяснить, в чем дело, где может быть ее муж так долго. Он же не только задерживается настолько, но и не подает никаких признаков жизни. Это-то и настораживает жену. Потому что приучил: запаздывая даже на час, обязательно звонит, предупреждает. В последнее время, она заметила, уж слишком часто психовать стал. Чуть что не по нему — сразу лаяться начинает. Слава Богу, что хоть руки в ход не пускает. Закралось подозрение: уж не шалашовку ли какую завел на стороне? С него сбудется. Он такой. Любит хорошеньких бабенок. Завидев смазливенькую, сразу слюни пускает. Впрочем, где найти такого мужика, который бы не западал на свежатинку? Кобелины проклятые! Хлебом не корми, а дай по девкам пошастать. А они, эти шалашовки, значит? Ложатся под любого, у кого денежки в кармане водятся. Твари!

Сначала позвонила в штаб-квартиру их союза. Никто не ответил. Понятно: воскресенье. Потом решила справиться насчет мужа в офисе Колобова. Нет, она знает, что с тем приключилось несчастье, но всё же. Ответил дежурный вахтер, авторитетно заявивший, что Шилова здесь не видел давно и, соответственно, ничего о его месте пребывания на данный момент сказать не может. Попросила, чтобы вахтер сходил в ресторан «Высокогорье» (благо в одном здании) и поспрашивал старшего метрдотеля. Тот сходил, видимо, поспрашивал, вернулся и вновь ничего не смог сообщить утешительного. Старший метрдотель Кайгородов, по словам вахтера, видел Шилова на днях, обедавшим в ресторане. Больше он Шилова не видел и не слышал ничего о нем.

Анна Егоровна, вспомнив, как муж упоминал дружка Кобякова, решила найти его номер телефона. Порывшись в записях-каракулях мужа, отыскала. Позвонила. Не сразу, но ответил женский голос. Видимо, жена Кобякова. Где муж сейчас? А она не знает. Как обычно, рано утром уехал, не сказав ни слова. Так что помочь ничем не может.

Оставалось последнее: ночной клуб «Старатель», где (жена это знала) муж часто проводил свой досуг. Опять же нашла телефон. Позвонила. Ответил мужской голос, судя по всему, вахтер, который сказал, что никакой информации по телефону о клиентах не дает. Анна Егоровна напомнила, что спрашивает не кто-нибудь, а жена Шилова. Но и это не подействовало. Почём знаю, резонно заявил вахтер, жена звонит или полюбовница? Вахтер, правда, посоветовал позвонить исполнительному директору клуба. Возможно, он, Илья Андреевич, что-то и скажет насчет ее мужа. И сказал, по какому телефону можно найти директора.

Анна Егоровна позвонила. Ответил Илья Андреевич, который, извинившись, сказал, что в данную минуту говорить не может, однако через пару минут сам перезвонит.

Анна Егоровна положила трубку и стала ждать. Она догадалась, что тот тоже не верит, что позвонила жена, поэтому, для верности, перепроверяет.

И действительно: через пару минут у Анны Егоровны зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Да… — Анна Егоровна усмехнулась. — Илья Андреевич, вы попали туда, куда нужно, — это квартира Шилова… У телефона — его жена… Правильно… Да, собственно, мужа ищу… Мне?.. А сказал, что на пару часов сгоняет в Екатеринбург… Встреча, будто бы, у него с кем-то назначена… Нет, не сказал… Знаю я вас, мужиков… Не спорю: бабы тоже хороши… Шолохов верно написал: сука не захочет, кобель не вскочит… Может, вам что-то известно?..

На том конце наступила пауза. Анне Егоровне показалось, что Илья Андреевич потому и замолчал: соображает, говорить правду или нет.

— Илья Андреевич, ну, так как?

Собеседник, наконец, начал говорить.

— Во-первых, Анна Егоровна, странно, что ваш муж поехал в Екатеринбург. Его там никто не ждал…

— Как это?! Не понимаю.

Собеседник уточнил:

— Ему никто и никакой встречи не назначал.

— Соврал, выходит?! Или, может, вы высказываете лишь предположения?

Илья Андреевич подтвердил:

— Да, предположения. Однако они больше похожи на правду.

— Почему вы так решили?

— Со стороны гордумы — не было надобности. Проверил. Со стороны же… Тем более. С кем ему встречаться, если он лишен всех полномочий?

Анна Егоровна от неожиданности воскликнула:

— Лишен? Чего лишен муж?

Илья Андреевич в ответ тоже спросил:

— Вы не знаете? Он вам ничего не говорил?

— А что, собственно, я должна была знать?

— Тут такая штука, — в голосе собеседника послышались неуверенные нотки. Ему, очевидно, не слишком хотелось распространяться на столь щекотливую тему. — В нашем союзе он теперь всего лишь рядовой член.

— Как это «рядовой»? Он же…

— Был… И даже исполком союза решил поставить вопрос об отзыве вашего мужа…

— Из депутатов, что ли? — догадавшись, спросила Анна Егоровна.

— Именно.

— Что он натворил?

— А этого, извините, сказать не могу. Не моего ума дело. Спросите мужа.

— Как спрошу, если нет?!

Собеседник как-то не слишком уверенно ответил:

— Даст Бог, вернется… — и добавил. — Когда-нибудь…

— Совсем вы меня запутали своими загадками. Судя по всему, что-то знаете, а не говорите.

— Не все можно…

— Если по телефону нельзя, то я подъеду. Какие проблемы?

— Но приезжать тоже нет смысла.

— Илья Андреевич, я же не дура. Своими ушами слышала от него, что деловая встреча там…

— Западня… Подстроенная… Так думаю…

— Что вы такое говорите, Илья Андреевич?! С мужем что-то произошло? Там, в Екатеринбурге?

Собеседник решил положить конец расспросам. Они утомили изрядно его.

— Анна Егоровна, я скажу, но давайте больше не задавать мне никаких вопросов, хорошо?

— Слушаю…

— Вашего мужа арестовали в Екатеринбурге…

— Арестовали? Но за что?! Что он там еще учудил?

— Я же просил…

— Так, где он сейчас?

— Не знаю… Мне позвонил наш адвокат Тагильцев… Афанасий Петрович… И сообщил эту новость. Позвоните ему… Может, вам он больше скажет.

— Подскажите его телефон.

Илья Андреевич назвал номер домашнего телефона адвоката и тотчас же положил трубку.

Анна Егоровна, все еще не веря в услышанное, сразу набрала номер телефона адвоката. Долго никто не отвечал. Анна Егоровна терпеливо ждала. И, наконец, она услышала хриплый мужской голос.

— Да.

— Афанасий Петрович, здравствуйте.

Тот, не ответив на приветствие, довольно грубовато спросил:

— Что нужно?

— Жена Шилова…

— Ах, вот оно что…

— Мне сказали, что мужа…

— Вам правильно сказали… со мной связался старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры Коротаев. Он и проинформировал меня о задержании Шилова, а также о том, что задержанный, то есть ваш муж, выразил желание, чтобы его защиту осуществлял ваш покорный слуга. Вот и все, что мне известно на этот час.

— Но что муж мог натворить, если…

— Не знаю, сударыня. Знаю лишь, что задержан в качестве подозреваемого. Могу лишь предположить, что подозрения слишком серьезны.

— Почему вы так решили, если не знаете?..

— Исхожу из практики, сударыня: областная прокуратура мелочами не занимается. — Анна Егоровна еще что-то хотела спросить, но адвокат не дал. — Больше мне сказать нечего. Завтра выезжаю в Екатеринбург. Встречусь с Коротаевым. Выясню, на каком основании задержан Шилов, в чем он подозревается. Если разрешат, то состоится свидание и с подзащитным. Мне необходимо заключить с клиентом договор на оказание адвокатских услуг… Кстати, сударыня, каковы его материальные возможности?

— А сколько?

— Деньги, судя по всему, потребуются немалые.

— А что союз?..

— Спешу разочаровать: мне показалось, что союз не будет брать на себя издержки. Впрочем, сударыня, не следует забегать вперед. К завтрашнему вечеру все прояснится. Но, психологически, готовьтесь хорошо раскошелиться.

5

Они поднялись на третий этаж. Упёршись в дверь нужной квартиры, Фомин пробурчал:

— Не пристало генералу в таком доме жить… Мог бы и перебраться… Например, на Антона Валека.

Жена сразу одернула:

— Прекрати околесицу нести, — и авторитетно добавила. — Не красна изба углами, а красна пирогами.

Фомин довольно ухмыльнулся.

— Насчет пирогов — это ты в самую точку угодила. Люблю пироги… Горяченькие… С румяной и пышной корочкой… Чтобы с сырой картошкой внутри и много-много репчатого лука.

— У, обжора, — жена легонько стукнула мужа по широченной спине.

Фомин нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же отворилась. Хозяева, выходит, уже заждались. Там стоял Чайковский, а из-за спины выглядывало раскрасневшееся и мило улыбающееся лицо жены.

Чайковский, ухмыляясь, сказал:

— По вам часы можно проверять.

— Точность, господин генерал, — вежливость королей, — поспешно отреагировал Фомин.

Чайковский и его жена отступили назад, вглубь узкого коридорчика.

— Не стойте там. Проходите.

Гости вошли. Хозяин стал услужливо помогать раздеться даме. Фомин, пригладив прическу, напыщенно, а потому неестественно сказал:

— Мир дому сему, господа!

Фомин подошел к супруге генерала.

— Разрешите вашу ручку, сударыня?

Поцеловав руку хозяйке, он обратил взор в сторону «Его Превосходительства».

— Здравия желаю, господин генерал.

Чайковский насупился.

— А, ну, без этих!..

— Слушаюсь! Я ведь что? Привык исполнять чужие приказания.

Галина, жена Фомина, приблизилась к хозяйке, легонько обняла.

— Здравствуй, Танюша, — потом, наклонившись к уху, шепотом спросила. — И как?

Хозяйка правильно поняла вопрос и поэтому подняла вверх большой палец. Галина кивнула, сказав:

— Мы — на кухню. Пусть мужики побудут одни.

Хозяйка с грустинкой усмехнулась:

— И правда: бабья дорога — от печи до порога.

— Идите-идите, — шутливо сказал Фомин и добавил. — Уж постарайтесь там.

Хозяин, а следом за ним и Фомин, проследовал в небольшую скромно обставленную гостиную. Фомин, как дома, тотчас же плюхнулся в старенькое кресло и с удовольствием вытянул ноги, отвалившись назад. Хозяин устроился в другом кресле, напротив.

Чайковский, кивнув в сторону небольшого столика, на котором стояла тонко нарезанная ветчина, конфеты и ломтики лимона, а также крохотные (по оценке Фомина, конечно) из зеленого хрусталя рюмки и штоф с водкой, предложил:

— Давай, а, по одной? Для затравки.

— А Танюша, как? Не будет сердиться? — осторожничая, спросил Фомин.

— Что ты, как маленький, как в первый раз!

— Наливай! — Фомин решительно махнул рукой.

Они выпили и чуть-чуть закусили. Фомин спросил:

— Что в управлении? Я-то, как ты сам понимаешь, в отгулах.

— В норме.

— Начальство как?

— Твое или… вообще?

— Вообще.

— С начальством все в порядке. Краснов, сам слышал, доволен тобой. Тут же забрюзжали завистники.

Фомин усмехнулся:

— Без этого не бывает.

— Насколько мне известно, Краснов поручил кадрам подготовить представление в министерство.

— На предмет?..

— Вот, этого-то я тебе и не скажу.

— А еще друг…

— Дружба дружбой, служба службой, — Чайковский, по примеру Фомина, положил на крохотный ломтик хлеба пластик ветчины и, отправив в рот, стал медленно пережёвывать. Он спросил, постучав пальцем по штофу. — Еще?

— У матросов нет вопросов.

Они снова выпили и закусили в полной тишине. Чайковский, кивнув в сторону музыкального центра, предложил:

— Может, музыку?

— Не стоит… Не стоит пока, — потом спросил. — Как слухи?

— Насчет Краснова? — уточнил Чайковский. Фомин кивнул. — Слухи все упорнее. Я попытался заговорить с самим, но он уклонился от разговора на эту тему.

— Чехарда какая-то, — недовольно пробурчал Фомин. — Надоело! Настоящий проходной двор.

— Самое интересное не это.

— А что же?

— То, кого метят.

— Не тебя ли, Паша?

Чайковский заразительно рассмеялся.

— Сморозил!

Фомин обиделся.

— Почему бы и нет?

— Дурацкий вопрос.

— Почему?

— Потому что ответ ты хорошо знаешь.

— Ну, извини… Так кого же нам ждать?

— Из министерства…

— Вот! Опять варяга! — Фомин недовольно фыркнул.

Чайковский возразил:

— Нет, не варяга.

— Продолжай. Это что-то новенькое. Не Радченко ли… из УБОПа?

— Нет.

— Тогда и не знаю, на кого подумать.

— Кандидат — генерал-лейтенант Воротов.

— Владимир Александрович?! — Фомин рассмеялся. — Вот умора.

— Совсем несмешно.

— Скажешь тоже, — Фомин продолжал смеяться. — Они, что, там решили по второму кругу пойти?

— Кандидатура неплохая, — сказал Чайковский.

— Не спорю. Однако до сих пор еще не было случая в истории управления, чтобы прежний возвращался.

— Все происходит когда-то впервые, — резонно заметил Чайковский, и наполнил снова рюмочки. — Выпьем за то, чтобы хуже не было.

Фомин покачал головой.

— Это я так ведь… Меня, если по правде, мало вся эта чехарда волнует. Завязываю я. Послужил Родине и будет. Опротивело все. И «референт» мой, то есть Галчонок, обеими руками — за.

Чайковский внимательно смотрел в лицо Фомина, стараясь понять, правду тот говорит или ёрничает.

— Ты серьезно решил?

— Чему ты-то удивляешься? Не говорил, что ли, раньше? Что мне еще надо, а? Стаж выработал… Имею право на покой.

— Дело, понятно, твое, — Чайковский покачал головой, — но, боюсь, ничего не выйдет.

— Что значит «не выйдет»!? — раздраженно спросил Фомин. — Что или кто может помешать?

— Не хочу огорчать, но…

— Прошу, без твоих этих длиннот. Говори, в чем дело?

— Саш, только сугубо между нами, хорошо? Сделай завтра вид, что слышишь о предложении впервые.

— Обижаешь! Это когда я тебя подводил?

— Собственно, и не буду от тебя скрывать, лично я вижу резон в словах генерала Краснова.

— Что еще-то он хочет от меня, что?! Дался всем им Фомин. Свет клином на нем сошелся?

— Краснов полагает, что в составе оперативно-следственной бригады по делу, известному тебе, от областной уголовки…

— Надо же! — сердясь, воскликнул Фомин и сильно ударил кулачищем по подлокотнику кресла. Фомин уже догадался, в чем дело. — Значит, снова Тагил? — Чайковский утвердительно кивнул. Фомин раздраженно и вовсе непритворно воскликнул — Сколько же можно!? И ты… на их стороне? Поддержал?

— Подумай, Сашок, разве не прав Краснов, а? Новичку надо сколько вникать? По сути, начинать с нуля. Ты же… Не дитя… Понимаешь.

— С какого «нуля»? Все наши доследственные мероприятия документально оформлены и готовы для приобщения к уголовному делу. Бери — и работай.

— Сашок, о чем ты говоришь? Документы — одно, а живой человек — другое. Хотя… Чего это я тебе, матерому сыщику, объясняю подобные прописные истины?

— Объективно говоря, ты прав, — Фомин обреченно вздохнул. — Как тут ни крути, а все правы. Но мне что делать, а? Так никогда и не распрощаться с тагильчанами? К тому же… не мальчишка слоняться по гостиницам. Пусть теперь другие… И дома… Парнишка в таком возрасте, когда отцовский глаз, ой, как нужен.

Чайковский грустно усмехнулся.

— Я тебя понимаю. Я и сам ведь решил.

— Ты? Решил? Что ты мог решить?

— Решил, что тоже пора уходить в отставку.

Фомин пристально посмотрел другу в глаза.

— Выживают?

— Не в этом дело.

— А в чем?

— Танюша… Ну… Вот-вот подарит сына…

— Кстати, все подтверждается?

— Да! — воскликнул Чайковский. — Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!

— Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.

— Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша — молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…

— Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?

— Все равно же, Сашок, волнительно.

— Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?

— Да.

— Какое же?

— Егором решили назвать, — Чайковский вздохнул. — В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…

— Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…

— Чайковский рассердился.

— Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?

— Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…

— Ошибаешься, голубчик! — Чайковский торжествующе смотрел на друга. — Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?

Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это — уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:

— Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?

Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.

— Ну, спасибо тебе!.. — у него запершило в горле. — Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, — он вернулся на свое место. — А кто будет крестной матерью?..

— Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.

— Не понял.

— А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.

— Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…

— Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я — тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?

— Ты, в самом деле, решил уходить? — спросил Фомин.

— Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?

— Со мной — совсем другое дело, — возразил Фомин, — я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.

— Преувеличиваешь… как всегда.

— Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.

— Плевать я хотел на генеральские лампасы! — в сердцах воскликнул Чайковский.

— О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?

— Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.

Фомин решил пошутить.

— А Танюша — рыжая, что ли?

— И ей, конечно, — серьезно сказал Чайковский, но…

В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.

— Неужели мой… любимый?! — искренне радуясь, воскликнул он. — Запах… С ума сойти!..

Поставив на стол подносы, жена Фомина взяла нож, и стала разрезать пирог на части.

— Заскучали без нас? — спросила она мужчин.

За мужчин ответила Танюша:

— Вряд ли, — сказала она, осторожно, устраиваясь в кресле, потом, кивнув в сторону наполовину опустошенного штофа, добавила. — За «причастием» — какой мужик заскучает?

Все рассмеялись.