Виселица для ослушников. Уральский криминальный роман

Геннадий Мурзин

Итак, частный детектив в отпуске: отдыхает в Севастополе. На пляже знакомится с другим отпускником, оказавшимся также уральцем. Перед самым отъездом знакомец случайно узнает, что его сын бесследно исчез. Детектив успокаивает, говоря, что полиция быстро найдет, что, скорее всего, парень в загуле. Отец отнесся скептически и попросил, если возникнет необходимость, помочь. Чем закончится детективная история?

Глава 2. Советуют отцу: не суетиться. Но как, если?..

Убаюкивания

Чем дальше, тем больше растет в нем беспокойство. Да, сын у него, в самом деле, вырос непутёвым. И что из того? По глубочайшему убеждению Савелия Ивановича, оттого Димка никогда не становился и не становится ему менее близок и дорог. Потому что родная кровь, часть его. Возможно, не лучшая его часть, а уж какая есть, какая получилась. Отец в том видит и чувствует свою вину, казнит себя. Душа неспокойна, поэтому по ночам видит кошмары, в которых сын предстает в образе инопланетянина или в роли страшного демона, который всегда тянет свои щупальца к его шее, пытается обвить и задушить. Просыпается в холодном поту. До утра не сомкнув глаз, лежит в кровати и думает, думает, думает: о чем сон его пытается предупредить? Ответа не было и нет. Утром, встав с больной головой, по-настоящему не отдохнув, быстро позавтракав тем, что на столе, бежит на службу. Евдокия Сергеевна, вторая жена, чувствует тревогу мужа, понимает, но молчит, не лезет в душу с расспросами. Иногда лишь, укрывшись от домочадцев на кухне или в ванной, дает волю слезам. А чем, собственно, она может помочь любимому мужу, с которым живет душа в душу почти двадцать лет? Да ничем! Вот и остается тайком лить слёзы. Почему тайком? Чтобы еще больше не растравливать родного мужа, которому и без ее охов да вздохов тяжело. Никому дома не сказав, неделю назад побывала в старинной Ирбитской Свято-Троицкой церкви, история которой уходит в глубь веков, поставила свечи и обратилась с молитвенной просьбой к своей заступнице Святой Евдокии, чтобы та облегчила мужнюю беду. Да, Димка ей, по сути, никто. Ей никто, а вот Савелию дорог. Первый ребенок, сын. Она это понимает. Всегда понимала, что значит для главы семейства наследник, продолжатель родовой фамилии. Хотела сама родить парнишку. Не получилось.

Вчера, окончив службу, в девятом часу Савелий Иванович с приятелями завалился в бар. Посидели. Выпили, понятное дело. Сослуживцы стали утешать, убаюкивать как малое дитя, успокаивать: дескать, с Димкой вряд ли что-нибудь серьезное произошло; дескать, у бабы какой-нибудь застрял; возможно, мол, встретил дружков и с ними, решив развеяться, побродяжить, умчался; дескать, ну, что может случиться с двадцатипятилетним неженатым парнем, крепким и сильным, пошедшим этим в отца, то есть Савелия Ивановича. Савелий Иванович слушает, лишь отрицательно мотает, не произнеся ни слова, головой.

Подобного рода убаюкивания надоели отцу до чёртиков: каждый день слышит последние три недели от родственников, друзей и даже сослуживцев. Слава Богу, думает он, Евдокия оставляет в покое и дочери запрещает. Савелий Иванович считает, что с женой и дочерью ему повезло: хорошие люди, чутки к чужой беде, соображающие, что к чему. Если бы не проблемный Димка, то мог бы с полным правом сказать всем: жизнь удалась. А так… Заноза в сердце… Пробовал ли что-нибудь с этим сделать, какие-то практические действия предпринять? Женившись во второй раз, ожидая появления второго ребенка, девочки, поговорив обстоятельно с Евдокией, получив с ее стороны полную поддержку, повел наступление на мать Димки. Чего он хотел? Того, чтобы Димка перешел жить к отцу. Что услышал? Истеричный крик: «Не дождешься! Никогда! Ни за что! Он мой и только мой! И будет только моим всегда!» Хуже того, после бабьего сумасшествия запретила сыну вообще видеться с отцом, навсегда запретила отцу даже на глаза показываться. И когда Савелий Иванович однажды пришел в школу (Димка только-только пошел в первый класс), после уроков забрал парнишку, и они часа три развлекались в городском парке, мать его устроила скандал на весь город, обвинив отца в похищении (?!) родного сына, подняла на ноги все правоохранительные органы Ирбита.

Больше всего обидно было то, что матери Димка вообще был не нужен. Он рос как сорная трава в диком поле, не видя ни заботы, ни ласки со стороны матери. Тогда чем же руководствовалась мать? Нет, она не руководствовалась интересами мальчишки, а она руководствовалась одним: чтобы насолить Савелию Ивановичу, больно и как можно глубже, жестоко ранить его сердце, растоптать отцовские чувства, вмять в землю его гордость и достоинство. И ради этой цели, манипулируя ребенком как игрушкой, бывшая жена готова была на всё. Вот и в глазах всех горожан выступала в двух ипостасях. Научившись лицемерить в юности, доведя впоследствии до совершенства это умение, во взрослой жизни она не собиралась отказываться от приобретенного искусства вести двойную жизнь.

Попытался через местных судей решить вопрос постоянного проживания Димки с отцом, но из этого ничего не получилось. На руках Савелия Ивановича оказалось судебное решение, в котором было сказано незатейливое: в гражданском иске Низковских Савелию Ивановичу отказать. Мотивация? Сплошные глупости. Не согласившись, подал кассационную жалобу в областной суд. Решение первой инстанции оставили без изменения, поскольку, как написано было в определении судебной коллегии, ребенку будет комфортнее с матерью, чем с инвалидом-отцом. Оскорбление? Да, но выше головы, как посчитал Савелий Иванович, не прыгнешь и плетью обуха в России не перешибешь. Можно ли за подобные мысли осуждать отца? Не знаю.

Савелий Иванович терпеливо ждал, когда Димка его подрастет и тогда… Что тогда? На что надеялся? Думал, что повзрослевший сын сможет решить сам, с кем ему жить — с отцом или матерью. Но семена ненависти, вброшенные матерью, проросли, зацвели буйным цветом. Стало понятно: ребенок испорчен, душа его исковеркана, а Савелий Иванович в глазах сына был оболган, выглядел монстром, который, якобы, никогда не интересовался судьбой Димки, был брошен отцом и забыт.

К тому же всякий раз мать с раннего детства вбивала в голову подростка одну и ту же мысль: у меня — тебе свобода и можешь делать все, что угодно, а там, у зверя-отца, тебя засадят в клетку, и не посмеешь даже пикнуть.

В подобной ситуации и сделал свой выбор Димка. Он перестал вообще думать, что есть у него родной отец. Димка выбрал свободу, предоставленную ему матерью, и стал жить, как ему хотелось.

Когда отец этим летом позвонил Димке, чтобы поздравить с первым в его жизни юбилеем (ему исполнилось двадцать пять) и вручить подарок, то сын что-то рявкнул нечленораздельное в ответ и отключился. На повторные вызовы не ответил.

Отец обиделся? Да нет. Он винит себя и только себя в том, что сына теперь уже потерял навсегда.

Да потерял, но точно знал, что Димка здесь, поблизости, в своем городе; что чувствует себя относительно нормально. И значит? Волноваться особо не о чем. Парень взрослый, уже мужчина и переживать о нем нет причин. Верно, не все ладно с работой (на одном месте больше трех-пяти месяцев не задерживается); правда и то, что (по слухам, а они по Ирбиту свободно гуляют) пристрастился так к материнской «свободе», что не вылазит из пивнушек, не трезвеет никогда; по слухам, сильно дружен с наркоманами.

Но когда узнал, что сын исчез, и никто не знает, где он и с кем он, то сердце защемило так, что пришлось засосать пару таблеток валидола. Тут он понял, что Димку, несмотря ни на что, по-прежнему любит и постарается сделать все, чтобы парня найти; если в беде, то спасти. Он позабыл даже последнюю сыновью грубость. Покинув Севастополь, Савелий Иванович обошел всех дружков-собутыльников, попытался через них узнать, что могло случиться с Димкой, почему его не может найти даже полиция, однако никакого результата. Дружки, находясь под кайфом, лишь странно хихикали, проявляя тем самым явные признаки психического расстройства, хмыкали и утверждали, что последний раз кореша, то есть Димку, видели в конце августа, и он был бухой, а также, скорее всего, хорошо так уколотый.

Фирмачка

Савелий встал довольно поздно, к тому же с чугунной головой. Из-за того, что много раз просыпался, а потом долго не мог заснуть. Заснув же, раз за разом возвращался один и тот же сон: хищные и страшные демоны кружатся над ним, громко хлопают двухметровыми крыльями, неестественно пищат и своими длиннющими клювами пытаются тюкнуть его в голову.

Спустив босые ноги на прикроватный коврик, потянулся до хруста в костях, протяжно зевнул, взял с тумбочки перекидной календарик и почему-то недовольно проворчал:

— Хм… Понедельник, первое октября… О чем-то эта дата мне напоминает. О чем? О делах службы? Вряд ли… График — два через два. Суббота и воскресенье были мои рабочие деньки и впереди законные выходные… И… Какие ко мне вопросы?.. Ничего не знаю и знать не хочу.

Встав и еще раз потянувшись, подошел к окну. На улице обычная для этого сезона погода: жутко пасмурно, а сверху валит то ли снег, то ли крупа, то ли моросящий мелкий дождь.

Шлепая босыми ногами по теплому полу (он с подогревом), прошел сначала в ванную, потом на кухню, где его ждал завтрак, заботливо приготовленный и оставленный женой, которая в этот поздний час на работе.

С невероятной скоростью поглощая завтрак (от армии привычка осталась), он думал о том, что ему сегодня предстоят крайне неприятные или даже омерзительные визиты. Скашивая влево глаз, он видел на столешнице записку Евдокии. Он знал, что в записке, поэтому не спешил ознакомиться — обычные, полагает он, поручения по хозяйству: скорее всего, выхлопать ковры и пропылесосить квартиру… Ну… Или еще чего-нибудь жена придумала. Без работы хлопотунья не оставит. Савелий не ленив, но его мысли сейчас совсем не о доме. Еще вчерашним вечером, под конец дежурства решил сделать визиты. Верно, не хочется, но надо.

Савелий прошел в гостиную, взял свой сотовый, и хотел было набрать номер абонента, но передумал. Решил заявиться без предупреждения, дабы исключить возможность уклонения от встречи. Выставит за порог незваного гостя? Еще чего! Хоть и хозяйка в офисе, но это не её личное пространство. Может устроить хай? Может, она многое может, но это будет удар по имиджу делового человека, каковым она хочет изо всех сил казаться.

И вот он перед двухэтажным старинным кирпичным зданием, являющимся (это Савелий хорошо знает) памятником регионального значения. Красив домик, добротен, до революции принадлежал купеческому семейству — это было в девятнадцатом веке, а в двадцать первом уже офис в аренде частной швейной фирмы «Леди», выполняющей заказы богатых и успешных предпринимательниц, чей месячный доход не меньше миллиона рублей; с другими деньгами сюда и совать носа не стоит. Миллион российских — это немного для Москвы, а для Ирбита — огромные деньги.

Поднявшись по мраморным (с царских времен сохранившимся) ступеням высокого парадного крыльца, дёрнул за отливающуюся медью ручку, которая сама по себе уже является ценнейшим произведением искусства, однако дверь не подалась. Савелий пробурчал:

— Вот как встречают клиентов…

Внимательно изучив все, что окружает дверь, обнаружил нечто, то, что может являться звонком. Нажал и за дверью мелодично зазвучали колокольчики. Савелий вновь пробурчал:

— Не наше, старинное… Сохранили.

Не сразу, но дверь перед ним отворилась. Он признал в охраннике чоповца, когда-то и где-то с ним пересекался.

— К кому? — коротко спросил он.

— Привет, коллега, — усмехаясь, ответил Савелий.

— Не припомню, чтобы…

Савелий прервал, ибо не в его интересах было затевать дебаты.

— Подумаешь и вспомнишь обязательно. Худая у тебя память… Ничего… Бывает… А я к твоей хозяйке.

— Не понял… О ком речь? — Охранник, скривившись, мотнул головой.

— У тебя так много хозяев?

— За глаза.

— Я имею в виду Сергиевских Светлану Львовну.

— А-а-а… Так… Ну… Это… Она не моя хозяйка.

— Как это? Ты же ей служишь, не так ли?

— Нет не так. Я служу в частном охранном предприятии «Зубр» и мой хозяин…

— Хорошо-хорошо, коллега… Так Светлана Львовна, насколько мне известно, у себя…

— Клиент? Договаривался?

— Разумеется. Я, видишь ли, к именинам жены сделал заказ и хочу знать, что с ним.

— На примерке были?

Притворно, но Савелий возмутился.

— Ну что ты, в самом деле, на пороге устраиваешь допрос с пристрастием?

— Действую согласно порядку. — Он окинул фигуру Савелия и остался, очевидно, доволен результатами осмотра. — Прошу.

— Давно бы так, а то…

Охранник, поднимаясь по широкой и старинной лестнице на второй этаж, прервал клиента.

— Как доложить?

— Как-нибудь сам, — ответил решительно Савелий и тут же уточнил. — Мы настолько близки, что в представлениях не нуждаемся.

— Понял… Налево, вторая дверь… За последствия не отвечаю.

Савелий, насторожившись, остановился на ступенях.

— Что еще за «последствия»?

— Ну… Если «своего близкого знакомого» прикажет спустить с лестницы и выкинуть на улицу.

— Да? Это возможно?

— Еще как! Бой-баба. С нее сбудется.

— Неужто было такое?

— И даже не раз. Женщины такие: вчера был близким, а сегодня не захочет даже видеть, а то и хуже — готова будет убить.

— Ничего, коллега. Со мной этот номер не пройдет.

Охранник ухмыльнулся.

— Дай-то Бог…

Свидание

Бывший муж вошел, очевидно, в приемную фирмачки, но за столами, стоявшими впритык, никого не было. «Мне на руку», — подумал он и, дернув ручку одной из дверей, вошел, остановился, давая возможность хозяйке прийти в себя.

Хозяйка, сидя за большим столом и глядя в окно, разговаривала по сотовому, поэтому увидела вошедшего не сразу. Только после того, как услышала знакомый голос.

— Привет, — сказал бывший муж.

Светлана Львовна от неожиданности (кого-кого, а уж его-то она точно не ждала и вряд ли жаждала видеть) вздрогнула, повернулась на голос и с минуту молча рассматривала бывшего мужа. Потом, взяв себя в руки, неприязненно сказала:

— Раз уж явился, проходи.

Савелий поправил:

— Являются только черти.

Хозяйка хмыкнула и, не церемонясь, спросила:

— Ты чем лучше? Пожалуй, даже похуже черта будешь.

Савелий невольно подумал: «Женщина, начинающая увядать и теряющая одного за другим своих воздыхателей, обычно клянет мужчин, сетуя на их несносный нрав». Савелию показалось: только что румяное лицо бывшей жены побелело. Проходя к столу, за которым сидела хозяйка, подумал: «Отчего бы? Причин нет… Не та баба, тут охранник прав, чтобы кого-то бояться, тем более, смущаться».

Придя в себя, Светлана Львовна грубо бросила:

— Ну! Зачем пришел?

— Не груби! По делу я… Давно собирался составить с тобой разговор.

— Никаких общих дел давно уже у нас нет. Забыл?

— Нет, Свет, есть одно дело… Осталось…

Бывшая жена заорала:

— Я — Светлана Львовна, понял?! Для всех! Прежде всего, для тебя!

— Извини… Понял…

— То-то же! Хамло мужское надо сразу ставить на место.

— Ну, поставила на место. А теперь успокойся… Дело, которое было и останется, Светлана Львовна, одно, но существенное — наш общий сын, Димка… В газете прочитал, что исчез… Давно уже… Не объявляется… Что с ним, не знаешь?

— Не знаю! — решительно и по-прежнему грубо отрезала бывшая жена.

— Но, может, что-то странное заметила в день исчезновения или накануне?

— Не твоя печаль — чужих детей качать!

— Как это «чужих»? — возмутился Савелий. — Он мой сын! Родной! Единственный!

Светлана Львовна ехидно процедила:

— Вспомнил.

— Об этом не будем: не та ситуация и не то место. Ты отлично знаешь, кто от меня отвадил сына.

— Что хочешь от меня?! — истерично взвизгнула бывшая жена.

Савелий спокойно ответил:

— Хочу всё знать.

— Издеваешься, да? Мать места себе не находит сколько дней, а ты пытаешь. Повторяю: ничего не знаю, но хотела бы знать, где сейчас мой любимый сынок?

— Надо что-то делать, — по-прежнему спокойно отреагировал Савелий.

— Ты, что ли, делаешь?! Написал кто заявление в полицию? Не ты, а я! Кто, опять же, установил материальное вознаграждение всякому, кто сообщит о сыне хоть какие-то сведения. Заткнуться бы тебе и не бередить материнскую рану… Без тебя тошно и хочется сутками с горя выть волчицей.

— Ну, я тоже…

— Что «тоже», а?! Помощничек выискался!

— С его дружками разговаривал… Выпытывал, не знают ли они чего-нибудь о Димке.

— Какой результат? — издевательски спросила бывшая жена.

Савелий развел руками.

— Никакого… Увы…

— Вот дурак, а! Да если бы они, его дружки, что-то знали, то давно бы стояли в очереди за моим вознаграждением.

— Не груби и не оскорбляй. Я Димке отец кровный, а тебе давным-давно никто. Чуешь?

— Еще слово и выкинут тебя отсюда вперед ногами.

— Это я знаю… — Савелий встал. — Плохое получилось у нас свидание.

— А чего ты ждал? На что рассчитывал, безмозглый осел?

— Мы должны оставаться людьми.

— Только не с тобой! Ты мне всю судьбу искалечил.

— Не гневи Бога, Светлана Львовна. Оглянись, посмотри вокруг… Тебе ли жаловаться на судьбу, когда вся в шоколаде.

— Счастье женщины не в богатстве…

Савелий прервал.

— Ну, что касается любви, то ты и тут не обделена мужским вниманием. Начнешь твоих мужиков считать — пальцев двух рук не хватит… Твое ложе от мужских тел не остывало… Даже тогда, когда мы совместно проживали.

— Вон! Пошел вон, скотина!

— Ухожу. Но заявляю: сделаю все от меня зависящее, чтобы Димку найти, чтобы выполнить отцовский долг.

— Ну-ну! Действуй, калека. Полиция с ног сбилась, а этот получеловек что-то сможет сделать.

— От тебя уже такого наслушался, что теперь любое твое оскорбление мне нипочём.

Прошение

Спустившись с крыльца, Савелий Иванович Низковских огляделся. Завидев слева, почти что рядом, уличную скамейку, прошел, присел. После того, что услышал только что, решил прийти в себя. И подумать, что делать дальше. Конечно, он не забывает, что дома ждут неисполненные поручения Евдокиюшки, но…

Сидит под тополем, только что сбросившим последние листья и нехотя покачивающим старыми ветками, думает, разумеется, о странном исчезновении Димки, сына своего. Понимает: что-то надо делать, но что именно? Спросить ему некого. Да и вряд ли кто-то со стороны может посоветовать. Может?..

Вынимает свой простенький сотовый и набирает номер. Гудки проходят, но никто не отвечает. Хотел уж отключиться, но тут услышал знакомый с хрипотцой (курит с лишком много) голос.

— Да… Слушаю.

— Привет, Лёха!

— Савва, что ли?

— Он самый… Как жизнь молодая?

Он услышал раскатистый смех.

— Сказанул!

— А что? Пятьдесят с хвостиком — для такого мужика — не возраст.

Лёха вновь рассмеялся.

— Может, и не возраст, однако, Савва, песок из одного места сыплется, обильно так посыпает мои тропинки.

— Ну, ладно… Ты сильно занят? Можешь говорить? Если…

Лёха прервал церемонии.

— Дома я. Свободен от дежурства… То есть выходной… внеочередной… за воскресную работу.

— Всё трудишься, значит?

— Денежка не ахти (сейчас я освобожден от дежурств, трудненько стали даваться суточные бдения, поэтому заведую оружейной комнатой), но пенсионеру не могут быть и они лишними.

— В том же ЧОПе?

— Да… Никто другой теперь во мне не нуждается.

— Это верно… Отработанный мы материал.

— А ты, Савва? Все там же?

— Топчусь помаленьку…

— Наверное, в деньгах не обижают. Сбербанк как-никак. Фирма богатая.

Низковских хмыкнул.

— Наше начальство, скажу так, не в обиде. А наш брат… Крохи с барского стола… Но я доволен и этим.

В голосе Лёхи просквозила обида.

— Редко стал звонить. Забываешь, Савва, однополчан. Отдалился.

Тут надо пояснить.

Золотых Алексей Евгеньевич, ровесник и однополчанин Савелия Ивановича, к которому судьба оказалась более благосклонной: за тринадцать месяцев выполнения интернационального долга в Афганистане его не коснулась ни одна душманская пуля, мимо, ужасающе свистя, пролетели, не коснувшись его, и осколки мин. Редкое везение. Через несколько лет, уже, будучи в запасе, бывший десантник, а нынешний, то есть на то время, старший оперуполномоченный уголовного розыска местного УВД, решил еще раз попытать счастье, поиграть с судьбой в кошки-мышки (адреналина, видно, не хватало), подал рапорт и был отправлен в пылающую в огне Чечню. И там повезло: отделался легким проникающим ранением мягких тканей бедра, можно сказать, царапнуло. На больничном, но уже дома, пробыл всего-то десять дней. Савелий справедливо тогда назвал Лёху счастливчиком. Потому что ему так здорово не повезло: уволился из армии инвалидом. Сначала дали вторую группу, а потом очередная комиссия посчитала слишком жирным и перевела Савелия на третью группу. Мог, говорили, оспорить решение и потребовать переосвидетельствования, но он плюнул, и затевать волокиту не стал. Посчитал вымаливать для себя что-то там унизительным.

Упрек Савелий не оставил без ответа.

— Ты? Тоже самое же. Я вот позвонил, а от тебя бы звонка не дождался.

— Оба хороши — это правда, Савва… Как живешь? У тебя все в порядке? Как жена? Дочь? Она не выскочила замуж?

— Слава Богу, Лёха, нет.

— Почему «слава Богу»? Дедом не хочешь стать?

— Хочу. Но дочь считает, что ей заводить семью еще рано. Заявляет, что вот получит диплом и тогда только станет об этом думать… Как, Лёх, считаешь, она права?

— Пожалуй… Нынешняя молодежь — практичная. Всё просчитывает и взвешивает. Мы были, скажи, бесшабашными

Лёха хмыкнул.

— Точнее, безмозглыми: сначала совершали поступки, а только потом задавались вопросом: зачем?

Савелий грустно усмехнулся, примерив сказанное на себя.

— Как выражался отец русской демократии, да уж…

— Если правильно понял, у тебя, Савва, на всех фронтах полный порядок.

— М-м-м… Как сказать.

— Нет, не так? Что-то случилось?

Ответил вопросом на вопрос:

— Неужто ничего, Лёха, не слышал?

— А, что, прости, я должен был услышать?

— Димка, сын от первой жены, исчез.

— Давно?

— Достаточно, чтобы забить тревогу.

— В розыске?

— Бывшая жена оформила заявление… На днях встречался с его дружками, но те ничего не знают.

— Не знают или не хотят говорить?

— Откуда мне знать? Чужая душа — потёмки.

— Так-так-так… Понятно… Интересовался, что предпринимает полиция?

— Пока нет… Впрочем, если бы что-то на их горизонте появилось, то сообщили бы, наверное. Хотя… Вряд ли они будут передо мной раскрываться. Вот если бы… Кто-то другой… близкий им…

Однополчанин согласно кивнул.

— Пожалуй.

— Скажи, Лёх, что ты думаешь о нынешнем начальнике управления? Знаком с ним?

— К несчастью, Савва.

— Как тебя понимать?

— Видишь ли, появился он за полгода до увольнения моего в отставку. Сразу с академической скамьи и стал начальником нашей уголовки, представляешь? Сопля зеленая, в глаза не видел ни одного преступника и на тебе — наш начальник.

— Ну… Может, умом блещет вот и…

— Может, и блистал, — Лёха расхохотался, — но другим. Мы разнюхали, кому обязан карьерой.

— Интересно, кому?

— Тестю!

— В больших чинах он?

— Генерал внутренних войск… был.

— А сейчас?

— В отставке. По возрасту. Хотел, будто бы, зятька, перевести в Екатеринбург, на хорошую должность, но… Видимо, отставка оказалась скорой и он не успел. Вот так и застрял в провинциальном Ирбите этот тупоголовый выскочка.

— Не жалуешь, а жаль… Через него можно было бы кое-что разузнать о ходе поиска.

— Погоди, Лёх, а я смогу кое-что выяснить…

— Через кого, если?..

— Кое-какие связи остались. Не на верху, но это, может, и к лучшему. Между прочим, передо мной в долгу.

— Как это?

— Он также пришел из нашей академии, юридической, но ему с тестем не повезло, поэтому был приставлен ко мне в качестве стажёра. Повозился с ним, но ничего, кое-что все-таки получилось из него.

— Кто это?

— Устьянцев… Далеко не продвинулся, но все-таки заместитель начальника местной уголовки — это что-то да значит…. Созвонюсь вечерком, предложу встретиться за кружкой пива: если не скурвился за последние годы, что меня нет в полиции, то разузнаю многое через него.

— Спасибо, Лёх. Ты настоящий однополчанин.

— Благодарить меня не за что и рано… После встречи — наберу тебя. Жди. Договорились?

— Буду ждать с нетерпением.

Служаки

Отключив связь, Савелий Иванович облегченно вздохнул, встал, отряхнулся от приставших к брюкам влажных тополиных листьев и пошел на остановку общественного транспорта. Теперь, считает он, можно будет заняться и поручениями любимой жены. До ее прихода с работы (он взглянул на наручные часы) времени вполне хватит и даже с лихвой.

…Поздним вечером, когда Савелий собирался отойти ко сну, позвонил Алексей, однополчанин.

— Привет!.. Прости, что беспокою в такое неподходящее время, но посчитал необходимым поставить в известность… Чтобы не томить тебя, чтобы у тебя была возможность предпринять дополнительные меры, что бы не питал особых иллюзий.

— Пугаешь, Лёх.

— Не пугаю, Савва, а настраиваю на действия.

— Что-то выяснил?

— И да, и нет.

— Не понимаю.

— Тимка… Прости… Майор Устьянцев, оказывается, знает об объявлении в розыск твоего сына. Хотя, если вдуматься, ничего удивительного нет: что ни говори, но бывшая твоя жена — не последний человек в Ирбите, знатная дама, почти королева; так сказать, богатая и успешная; в друзьях у нее вся городская элита; как сказал Устьянцев, ее услугами пользуется и жена полковника Морозова, начальника УВД…

Проявляя нетерпение, Савелий Иванович, фыркнув, прервал.

— Знать и дружить — совсем не значит действовать.

— Пожалуй, Савва, с тобой соглашусь. Короче, ни мычат, ни телятся.

— По части розыска, что ли?

— Именно. Со слов Устьянцева, полиция считает, что пороть горячку ни к чему; дескать, избалованный барчук (это про твоего Димку) забурел и, скорее всего, в Москве сейчас и шляется по столичным ночным заведениям. А там искать, что иголку (с этим я согласен) в стоге сена.

— М-да… Ну и служаки…

— Ты о полиции?

— О ком же еще-то?

— Верно: мужики не потеют на службе.

— Я так и думал.

— Насчет чего?

— Что полиция станет гужи рвать; что на нее полагаться не стоит.

— Хочешь совет, Савва?

— Если по делу, то да.

— Нужно хорошего такого пинка дать.

— Полиции, что ли?

— Да, Савва.

Савелий Иванович грустно усмехнулся, чего, конечно, Алексей не мог видеть.

— Я бы с большим удовольствием, но не в моей власти.

— Напрасно так думаешь.

— Вот как?

— Да.

— Тогда разуй мне глаза.

— Иди в городскую прокуратуру, запишись на прием к прокурору, именно, к самому прокурору, а не к его помощникам. Обскажи историю, нажми на то, что полиция не предпринимает никаких мер. Он, как основной надзирающий за деятельностью правоохранительных органов, вправе лягнуть крепко и заставить заняться поиском твоего сына. А так… Жди, когда рак на горе свистнет.

— Дело, Лёх, говоришь.

— Кстати, Савва… Извини, что лезу в душу, но скажи мне: к чему ты сам склоняешься? Что могло, на твой взгляд, случиться с сыном?

— Ей-Богу, не знаю.

— Все-таки: отцовское сердце не может молчать.

— Это так, но… Тревожно, Лёх… Боюсь, что он в беде…

— Например?

— Ну… Говоря языком твоих полицейских, здорово забурел.

— Имел, извини, склонность?

— К сожалению… Скрывать от тебя не буду.

— Тогда…

Савелий Иванович решительно прервал однополчанина.

— Но это для меня ничего не значит. В любом случае Димку надо спасать, вытаскивать из беды, а она, то есть беда, в любом случае налицо.

На это Алексей Золотых сказал:

— Тем более не должен терять время.

— Не намерен, Лёх… Спасибо тебе за всё. Спокойной ночи. И будь здоров. Да… С твоего позволения, если понадобится вновь твоя помощь, за собой оставляю право обратиться…

— Ну, Савва, какой разговор! Звони… Без всяких заморочек. Всегда в твоем распоряжении. На то и однополчане, чтобы…

— Вот именно, — и Савелий Иванович повторил по слогам, — од-но-пол-ча-не.

У прокурора

К девяти утра Савелий Иванович Низковских уже был в прокуратуре. Ему повезло: оказалось, что прокурор принимает раз в неделю и именно по вторникам, с шестнадцати до восемнадцати. Потом еще раз повезло: его зарегистрировали последним, а всем другим (их было около десятка) предложили прийти через неделю. Он отметил про себя: «Два везения подряд — хороший знак».

Он не первым в очереди на прием и мог бы прийти позднее, однако в 16.00, как штык, уже сидел в приемной и с нетерпением ждал своего часа.

Вот и его пригласили в кабинет. Он вошел, поздоровался. Прокурор, почему-то мрачно глядя на него, кивнул и рукой предложил пройти и присесть.

— Что у вас? Слушаю.

Савелий Иванович выложил все, что знал и тревожно замолчал.

— Так… Прошло больше тридцати дней, а результата никакого, — прокурор посмотрел на бумажку, лежавшую перед ним, в которой он делал какие-то пометки во время монолога посетителя и продолжил. — Вы разведены, и сын живет у матери: именно Светлана Львовна, — Низковских мгновенно просёк, что прокурор знаком с его бывшей женой, так как он в рассказе этого не говорил, — обратилась с заявлением… Вы с женой после этого разговаривали?

Савелий Иванович понял, что вопрос касается не нынешней, а прежней жены. Поправлять не стал, ибо не мог предвидеть, какая может последовать реакция.

— Вчера, — ответил он.

Прокурор кивнул.

— Согласно закону в течение тридцати дней заявительнице должны были дать мотивированный ответ. Светлана Львовна получила его?

— Ну, не знаю… Скорее всего, нет… Иначе, наверное, сказала бы.

— Какие у вас взаимоотношения с женой? Скорее всего, неприязненные, ведь так?

То, что прокурор упорно называет женой, а не бывшей женой, стало раздражать, но он вновь сдержался. Кивнув, ответил:

— Мягко говоря, прохладные. Но, гражданин прокурор, это к моему делу не имеет никакого отношения.

— Тут вы, гражданин, глубоко заблуждаетесь. Неприязненные отношения в семье — это есть результат плохого воспитания детей, — постучав ручкой о столешницу, назидательно добавил. — Только в благополучной семье могут вырасти благополучные дети. По-другому не бывает.

— Возможно, вы и правы, но…

— Поверьте моему опыту.

— Верю… Но… Как с моей жалобой?

— В сущности, гражданин, пока жалобы нет.

Низковских удивленно посмотрел на прокурора, пытаясь определить, шутит тот или нет.

— Как так, гражданин прокурор?

Прокурор не ответил, а вместо этого нажал какую-то кнопку на пульте. Зазвучал милый женский голос:

— Слушаю, Юрий Васильевич.

— Забей, Наташа… На компьютер… Ну, там, где надо, поручение… Пусть Серова займется гражданином… э-э-э… — посетитель пришел на помощь и напомнил свою фамилию, — Низковских… Оформи как следует и поставь на контроль.

— Я поняла, Юрий Васильевич.

Прокурор отключился и поднял глаза.

— Все… Вы свободны.

— Но… Я…

— Для документального оформления секретарь проводит к моему помощнику. Серова хорошо знает, что ей следует в этом случае предпринять.

Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как Савелий Иванович в кабинете исполнителя поручения прокурора написал письменную жалобу; на его же глазах бумага была отсканирована и легла (вместе с оригиналом жалобы) в тощую папочку, после чего Серова Валентина Олеговна без каких-либо эмоций, которые прокурорскому работнику, очевидно, не к лицу, сухо сказала:

— Будет прокурорская проверка. О результатах получите мотивированный ответ.

Низковских, поняв, что ему пора откланиваться, встал.

— Когда, простите?..

Валентина Олеговна поняла его, поэтому прервала.

— В течение тридцати календарных дней.

— Но… За это время…

Помощник прокурора резко отрезала:

— Скорее не можем.

— Но… Полиция хотя бы зашевелится?

— Не могу сказать.

— Почему?

— Ну, для начала: шевелиться она обязана была без вашего обращения в прокуратуру и без нашего прокурорского вмешательства, однако, как видите… Результат вам известен… По правде говоря, сил у полиции нет, чтобы полноценно разыскивать потерявшихся забулдыг — их слишком много.

— Значит?..

— Особо не надейтесь, — помолчав, добавила. — Исходя из практики, парень набегается и благополучно вернется в лоно семьи. Не ребенок и ничего, уверяю, с ним не случится.

Низковских печально ухмыльнулся.

— Вы оптимистка.

— И вам, гражданин, советую не пороть горячку, а набраться того же самого — оптимизма. И терпеливо ждать.

Савелий Иванович вышел на улицу. Там сгустились ранние осенние уральские сумерки. Прокуратура недалеко: в трех остановках от его дома. Он пошел пешком, потому что полчаса (в лучшем случае) ждать в это время маршрутку или автобус — не имеет смысла. К тому же голову надо проветрить: вон, какой холодный ураганный ветер гуляет в вершинах придорожных тополей.

Он шел и вспоминал подробности его посещения прокуратуры. Ничто не утешило. Да, он будет ждать результаты прокурорской проверки. А что остается, если сами сотрудники прокуратуры не верят, что полиция после их пинка, если даже таковой будет, зашевелится? Полагаться на счастливый случай, авось, дескать, пронесет и Димка в самом деле объявится? Это, как считает Савелий Иванович, можно, но надо ли? Разумно ли сидеть и ждать у моря погоды? Он не уверен. Скорее всего, нужны с его стороны решительные действия. Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Какие именно действия? Что он может? Ничего, точнее, почти ничего. Что еще за «почти»? А то самое! Он не забывает, что может обратиться за помощью. Он обязан, не теряя больше времени, обратиться. Это у него единственный шанс, хотя бы что-то прояснить. И он прояснит, несмотря ни на что. Деньги? Да, их у отца не много, но он наскребет, обязательно наскребет. В ущерб семейному бюджету? Да, но Савелий Иванович надеется, что его Евдокиюшка поймет, препятствий чинить не станет. Не было никогда такого, чтобы вторую жену жаба душила. Дочурка? Ну, она тоже поймет отца: решается вопрос жизни сродного брата все-таки. Семья небогата, живет скромно, не позволяет ничего лишнего. И что? Не голодают же! По миру с сумой не пойдут. У него пенсия, плюс заработок; жена работает. Ничего выкрутятся.

Итак, решено!

Савелий Иванович пришел домой, взглянул на календарь, удовлетворенно хмыкнул, пробурчав вслух: «Пора». Среда и четверг — дежурит, значит, не сможет, а вот в пятницу… После ужина состоялся семейный совет. Ни жена, ни дочурка — не разочаровали: выслушав отца и мужа, решение поддержали единогласно. Насчет бюджета жена и дочь коротко и ясно выразились: «Ужмемся!»

Порадовался: с такой-то семьей, как у него, — хоть в огонь, хоть в воду. Ничего не страшно, никого не боязно. Повезло. Не с первого раза, да, ну и что? Конечно, для полного счастья, точнее, абсолютного, ему бы сынульку. Но… Всевышнему виднее, как с этим распорядиться. Всевышний и так вознаградил. Что еще ему? То, что имеет, — за глаза.

Если завтрашнее дежурство окажется без происшествий, то он, Савелий Иванович Низковских, позвонит и условится о встрече на пятницу. Наверное, лучше будет на первую половину дня. Если, понятное дело, та сторона будет готова к разговору. Рейсовым автобусом или на своей машине? Ну, это можно будет решить накануне. Он не думает, что возникнут проблемы с билетами. Автобус Тавда — Екатеринбург обычно не бывает стопроцентно заполненным. Через Ирбит также ходят автобусы и других маршрутов. Например, Туринск — Екатеринбург. Короче говоря, с этим проблем не будет. С этими мыслями и, повернувшись на левый бок и положив под щеку ладонь, заснул Савелий Иванович.