Расстреляны в Новороссийске

Геннадий Куров (2025)

Серия журналистских расследований и очерков о судьбах людей, ставших жертвами политических репрессий в Новороссийске. Материалы публиковались в газете «Новороссийский рабочий» в конце 80 — начале 90-х годов.

Цветы для председателя

Автор: Геннадий Куров

Рассказывают: после одного митинга в тридцать седьмом году пришедшие в гортеатр поприветствовать собравшихся воспитанники детдома выказали опасную дерзость. Они играли в фойе в тот самый момент, когда с трибуны очередной оратор призывал к бдительности и проклинал двурушников. Кто-то из обеспечивавших мероприятие строгих дядь шикнул на детвору: мол, выгоню из театра. Реакция детей была мгновенной и непредсказуемой. Бросив свои невинные салочки, ребята выпалили: «Вы сами — враги народа!…»

Маленькие, но много пережившие их сердца уже не обманывались и еще не научились лгать. Человек, которого с трибуны только что клеймили как врага народа, быть им не мог. Уже потому хотя бы, что его, председателя горсовета П. А. Катенева, дети знали — как друга.

…Свою маму Нина Ивановна Прохорова не помнит совсем. А вот папу — немножко. Жили они с ним в Ростове, потом отца перевели по службе на станцию Глубокую. Облик его почти забылся. Осталась в памяти красная книжечка, которую отец с гордостью показывал, объясняя: «Я — красный партизан». И еще — как однажды за отцом пришли. Нина, цепляясь, не пускала его. Запомнила на всю жизнь слова, которые вырвались тогда у нее, шестилетней девочки: «Дяденьки, отпустите моего папу!»

Не отпустили. А ее, оставшуюся одну-одинешеньку, сунули в поезд, который шел в Ростов. Больше она ничего не помнит. Провал. Пока не оказалась в детприемнике, а потом отправлена на юг, в Новороссийск.

Шел тридцать третий год. Скорее всего, жизнь Нины так и осталась бы совсем коротенькой и безвестной. — мало ли судеб оборвалось тогда, ведь и голод бродил на Дону и Кубани. Да люди вмешались.

Бывшая воспитанница детдома Прасковья Алексеевна Жук:

— В детском доме № 2 на Октябрьской площади, куда мы попали, тоже было худо. Мы без конца болели. Все сразу. То чесотка, то свинка, то дизентерия. Спали на железных солдатских кроватях, едва прикрытых. На матрац ляжешь, матрацем же и укроешься…

Бывшая воспитанница детдома Антонина Андреевна Каткова:

— Я в тридцать втором в детдом попала, пяти лет. Помню решетки на окнах. Голодное житье. Болели. Иногда появлялись какие-то люди, увозили самых больных. Больше те дети не возвращались. Ребята, которые в школу ходили, обувь не надевали, таскали за шнурки на шее: обобьешь ботинки — новых-то не выдадут. Так и шлепали босиком, хоть какая погода. Да на улицу вообще не очень-то выйдешь — не в чем. Так мы партиями, по очереди выходили, — одна одежда на нескольких.

Нина Ивановна Прохорова:

— Воспитательница наша, Анна Петровна, помню, в обморок падала. Мы лежали на койках и плакали, очень хотелось есть.

Бывшая воспитательница детдома № 2 Серафима Павловна Сорокина:

— В тридцать втором дали нам с мужем квартиру на улице Каменева. Я и теперь живу в том же старом доме, только улица носит имя Горького. И в детдом пошла работать с того же времени. Не помню, то ли заведующая Матрена Гавриловна Ясинович обратилась в горсовет, то ли Катенев сам узнал о бедственном положении детей, но однажды он пришел в детдом…

Нина Ивановна Прохорова:

— Он стоял посреди мрачной, бедной комнаты и плакал. Я помню, какое впечатление произвела на этого человека наша жизнь. Он собрал нас — детей, а не только воспитателей! — и сказал, что обещает нам: все будет по-другому. Что и как — мы вряд ли сразу поняли бы, но запомнилось: пообещал «гигантские шаги» поставить, саженцы фруктовых деревьев дать. «А вы сами посадите…».

Скоро после этого все дети были отправлены на лето в лагерь, в Кабардинку. А когда вернулись — убогого приюта не было. Был чистый, словно умытый, дом, убранный дворик, на котором был вкопан столб для «гигантских шагов»… Вошли внутрь. Провожатым был сам Катенев. В спальнях стояли новые кровати, аккуратно застеленные одеялами и чистым бельем. Игрушки лежали. А в столовой на тарелках — хлеб! Тут мы по привычке сорвались и мигом расхватали ломти, кто-то уже заторопился под подушку прятать… Катенев говорит: «Не бойтесь! Теперь хлеб у вас будет всегда».

Антонина Андреевна Каткова:

— С какой гордостью мы вышагивали, когда дежурили, несли завтраки из детдома в школу (она была там, где старый корпус ИВЦ пароходства). А как же — кормильцы. И за водой тоже ходить случалось далеко — не отлынивали… Новая жизнь пошла в детдоме, ясно стало: эта жизнь — настоящая.

Мы сад посадили вокруг своего дома, а ребята из детдома, что на Мысхако, те целое хозяйство на самофинансировании завели. Да! Виноградники у них свои были, всем себя обеспечивали сами, зарабатывали. Город помог на ноги встать.

Прасковья Алексеевна Жук:

— Что говорить. Ребята поправились, болеть перестали. Наконец-то оделись по-человечески. У девочек платьица нарядные появились — от шефов со швейной фабрики. А обувь — аж из Ленинграда для нас приехала. С фабрики «Скороход». Горсовет специально заказывал.

Нина Ивановна Прохорова:

— На сцене в детдоме висела большая картина — Сталин с девочкой на руках и надпись: «Спасибо, товарищ Сталин, за наше счастливое детство!» Конечно, так было принято, но слова эти мы понимали по-своему. Ведь не далекий вождь с портрета, а близкий, нашенский Катенев, товарищи рабочие Новороссийска вытряхнули грязь из детдома, спасли нас от голода и болезней.

А признательность за это мы выражали особо. Катенев не был чужд музыке. Как-то он предложил детдомовцам создать свой оркестр. И скоро оркестр появился. Только не духовой, а… шумовой. Отправляясь на праздники, мы специально проходили мимо окон дома Катенева (он жил напротив больницы) и громко наигрывали удалой марш. Да на чем — на трещотках, ложках, дудках, расческах… Катенев обязательно выходил и приветливо махал рукой старым знакомым.

Прасковья Алексеевна Жук:

— Теперь никому из детей уже не стыдно было выходить на улицу. Мы бегали в кино на «Джульбарса». А наша самодеятельность скоро стала известной в городе, и в Ростов ездили выступать.

Нина Ивановна Прохорова:

— Я на всю жизнь благодарна двум человекам, самым родным для меня. Это воспитательница Варвара Васильевна и Катенев. Уверена, он спас наши жизни — 100-120 детей. Ведь многие уже и ходить не могли, белену ели. Яичко на столе — это как чудо было… А этот человек близко к сердцу принял нашу беду и не посмотрел, что среди нас многие — дети репрессированных. Прежде всего мы были для него дети, будущее.

Он погиб. Но у нас действительно было будущее.

…Кажется, целая жизнь отшумела с той поры. Кроме старенькой Серафимы Павловны (ей уже 81 год), не осталось, пожалуй, воспитателей из тех, первых. Воспитанников разбросала судьба. Многие осели в Казани, в кубанских станицах — это те, кого эвакуировали в сорок втором вместе с детдомом. Тем, что постарше, довелось повоевать… А на фотографиях, которые хранит Прасковья Алексеевна Жук, дети остались детьми. Маленькие квадратики фотоснимков, с которых глядят озорные стриженые мальчишки (что с ними стало?) и девочки в платьицах, наверное, тех самых, что подарили шефы.

Через несколько лет после войны вернулась в Новороссийск Антонина Андреевна Каткова — вернулась, оставив хорошую работу в другом городе. «Понимаете, я же домой ехала».

Дом… Его не было. Были руины да колодец, из которого черпали воду ребята, поливая свой сад. Он и теперь стоит, этот колодец, только дом возле него совсем другой — общежитие.

Но все-таки не только стены соединяли этих людей.

Они стали искать друг друга, писать в другие города. Каткова и Жук, добровольно ставшие организаторами этой переписки, посылали в конвертах снимки: узнаете себя? В ответ приходили горячие письма потрясенных людей, почувствовавших, что снова обрели семью.

— Да, мы ведь были как братья, как сестры друг другу. Хоть и бабушки давно, а друг для друга все равно девочки, — грустно улыбается Антонина Андреевна. — В гости ездим…

Несколько лет назад в Новороссийске собрались тридцать пять человек, которым детдом тридцатых годов действительно дал путевку в жизнь. Сами, без официальной помощи, бывшие воспитанники съехались и пришли, снова побывали на месте бывшего детдома. Прохожие недоумевали, глядя, как эти немолодые люди, смахивая слезы, кладут цветы у колодца.

Нина Ивановна Прохорова считает, что обязательно должен наступить день, когда все вместе они принесут цветы и председателю Катеневу. Человеку, которого никому не под силу оказалось сделать врагом. И стычка в фойе, с которой мы начали этот рассказ, не могла не произойти.

— Хоть и кажется, что это что-то несерьезное, детское, — говорит Нина Ивановна, — но для нас это навсегда осталось серьезным.

Новороссийский рабочий, 09.07.1989