Быть в строю

Гелий Иосифович Уралов, 2014

Роман рассказывает о событиях семидесятых годов прошлого столетия. Главный герой руководитель крупной стройки Орлов. Перед ним поставлена сложнейшая задача, ввести в эксплуатацию огромный комплекс по производству каучуков. Сроки очень жесткие. У Орлова сложные взаимоотношения с партийными функционерами. Светлана, талантливый архитектор, в проектном институте разрабатывает Новый город. Они встречаются. Светлана расходится со своим мужем и переезжает из Москвы к Орлову. Трудности, возникшие на стройке, в конце концов, разрешаются.

Глава 3. Погружение

Пронизывающий февральский ветер забирался во все щели, нахально лез за воротники, срывал шапки, заметал снегом дороги. Но народ на стройке был упрямый. Строители приспособились, привыкли к зиме. Научились греться в теплушках, прикрывать бетон и раствор от мороза, долбить и грызть мёрзлую землю, бетонировать, варить, монтировать, прямо на холоде.

К зеленому вагону, стоящему на полозьях из труб, к которому были приставлены два щитовых домика так, что образовалась буква «П», подкатывали машины разных калибров: двухместные москвичи или как их здесь прозвали «шиньоны» и «полуботинки», грузовые уазики с самодельным надстроенным салоном, «козлы» — ГАЗ-69, просто грузовые «летучки».

Это начальники строительных управлений, специализированных участков, различных служб и подразделений съезжались сюда, в контору начальника СМУ-3 Киселева, где Орлов назначил совещание по общим вопросам всей стройки. С красными обветренными лицами, плотные и круглые в своих меховых дубленых куртках, валенках, унтах и сапогах они протискивались в двери, занимали места подальше от председательского стола, закуривали. Орлова еще не было…

С приездом нового начальника их жизнь круто изменилась. То, о чем прежде только говорили, как о далеком будущем, при нем становилось реальностью. Подготовительный период заканчивался, начинались дела по строительству основных объектов. Создавались новые управления, менялись люди.

Киселев — широколицый, обрюзгший, с первыми признаками появившегося брюшка, в шапке-ушанке и наброшенным на плечи меховым полупальто взволнованно топтался у входа, ожидая приезда начальника.

Он видел, как черная «Волга» Орлова проскочила мимо управления на стройку, но ехать за ней не решился.

На людях Киселев вел себя с Орловым достойно. Вступал в пререкания, находя способы «надавить» на начальство, постоянно напирая на то, что-такой-то вопрос остался нерешенным, что вовремя докладывал, заказал, но не доставили то, что надо… Ему не помогают, что он всей душой…

В действительности же под внешней наигранностью была пустота и, понимая это, Киселев чувствовал себя неважно. Чувство неуверенности росло с каждым днем, с тех пор как новый начальник стал ежедневно объезжать объекты, лазить во все «злачные» места, проверять, как выполняются его распоряжения. Правда последнюю неделю Орлов прекратил приезжать, это успокоило Киселева, и он решил, что «компания прошла, можно работать без надзора».

Но сегодня Орлов опять проехал прямо на стройку, не захватив Киселева с собой. Месяц приближался к концу, подходило время подписывать процентовки. Киселев сосредоточил все свои силы на объектах, которые просил «заказчик». Орлов требовал строить другие. Киселев колебался, не зная, что делать.

Черная «Волга» выскочила с главной дороги и, взвизгнув тормозами, остановилась у входа в вагон. Не замечая Киселева, Орлов дернул за дверь и вместе с волной холодного воздуха вошел в помещение.

От раскаленных спиралей электрической печки в комнате было сухо и душно, пахло кислой овчиной и потом.

Орлов, на ходу сняв пальто, подошел к стоявшему в торце столу, затем обернулся ища крючок или гвоздь, куда бы пальто повесить, но не нашел и бросил его прямо на стол.

— Здравствуйте, товарищи!

Сизый табачный дым плыл над столом.

— Кончайте курить! Снимите свои тулупы и шапки. Что это вообще за хлев?! — раздраженно продолжил он, — даже некуда повесить пальто.

Все зашевелились, гася окурки, кто прямо пальцами, кто о подошву сапога, кто в кусочек бумажки. В углу на длинной деревянной скамейке образовалась куча курток, пальто, шапок.

— Киселев! Где Киселев?

Киселев сидел рядом, закинув ногу за ногу. С чувством собственного достоинства он смотрел на Орлова, приготовился дать отпор возмущенному начальнику.

— Что у вас творится на площадке? Проехать невозможно. Дороги не очищены, да и зачем чистить, когда все люди работают на стройке заводоуправления. На основных объектах работы прекращены. Вы что? Заигрываете с заказчиком? А как организована работа? Бетон принимается прямо в снег. Доски тешете топором не могли поставить простейшую циркулярку. Вместо трех рабочих, толкаются по десять. Конкретных заданий нет!… Что здесь творится? Почему не выполняются мои указания?… Я. Вас спрашиваю!… И это на строительстве комбината. Так дело не пойдет, товарищ Киселев. Я, не допущу!…

Орлов действительно был возмущен. Намечая планы по развороту строительства, он понимал, что без привлечения внешних сил, задачу резкого увеличения объемов работ не поднять. Для этого требовалось пойти на определенные жертвы, выполнять невыгодные работы.

Главная задача, которую он поставил, это формировать объекты энергетики: подстанцию, азотно-кислородную и компрессорную станции, парораспределительное устройство. От их пуска зависел дальнейший успех и обеспечение площадки энергоресурсами. Только слепец не мог понять этого.

На протяжении нескольких месяцев он упорно стремился повернуть управление Киселева в нужном направлении. Киселев не менее упорно мешал этому, не желая менять старые методы работы. Такого упорства, такого нежелания Орлову прежде не доводилось встречать. Киселева ему рекомендовали как одного из наиболее сильных руководителей. Его управление всегда выполняло план. Вникнув в дела стройки Орлов, быстро установил причину этих, так называемых «успехов». Киселев работал по всему объекту, выхватывал наиболее выгодный по объему участок, затем бросал его, переводил людей на другой участок, где опять делал то же самое. Такой метод заводил стройку в тупик и оттягивал конечный результат на неопределенное время.

При ломке установившейся традиции, Орлов встретил со стороны начальника полное непонимание и нежелание работать по-иному, тупое упрямство, приправленное ссылками на различные объективные причины. Начальник строительства вначале все это терпел, устанавливал ежедневный контроль, Неделю назад, казалось, он, наконец, прошиб этого твердолобого человека, и стройка пошла по необходимому руслу. Но вот сейчас опять весь новый настрой смазан и обращен в нуль. В угоду дирекции будущего комбината, которая могла бы еще потерпеть и пожить в полевых условиях, начальник СМУ-3 перевел всех рабочих на строительство заводоуправления.

Киселев, не меняя позы, посмотрел на начальника строительства, затем спокойно опустил закинутую ногу и хотел сказать: «Мне нужно закрывать процентовки. Месяц кончается, и нечем будет платить зарплату». Но сказал другое.

— А что особенного? Да, я приостановил работы, но на это есть причины. Вы были заняты, я доложил главному.

И понимая, что лучший метод защиты это — нападение, повысив голос, обрушился на Орлова.

— Где металлоконструкции для подстанции? А экскаватор с клин-бабой? Я жду его неделю. Лучше спросите с товарища Гольдина, почему экскаватора нет? —

Гольдин — начальник управления механизации, вскочил:

— Евгений Николаевич! Экскаватор у Киселева трое суток стоит без дела!

— Так он же неисправен… — тем же повышенным тоном продолжал Киселев.

— А бетона я получаю всего семьдесят кубометров, вместо ста пятидесяти. Чем я обязан загружать рабочих на этих «важных» объектах? —

С бетоном было тяжело, Орлов это знал. Были конечно трудности, но было ясно и то, Киселев лгал, выкручивался. За неделю он не соизволил ни разу позвонить, приехать. Несмотря на всю свою занятость, Орлов нашел бы время помочь ему. И совершенно четко представляя, что такие вещи не прощаются, что если сейчас не поставить на место этого самонадеянного зарвавшегося человека, на стройке не будет дисциплины, мелкие местнические интересы будут идти в разрез общим, Орлов принял решение:

— Уходите, — тихо сказал он. — Уходите! И что бы духа вашего не было на стройке! — уже громко, с возмущением, глядя прямо в лицо Киселеву, прокричал Орлов.

От неожиданности Киселев опешил и как бы весь сжался, но все еще продолжал сидеть. Тогда Орлов нагнулся к нему, ткнул пальцем в его сторону и еще с большим убеждением спокойно произнес:

— Вы лгун и бездельник. Ухо — ди — те. Не мешайте нам работать. Я отстраняю Вас от руководства управлением.

Киселев попятился, неловко вылез из-за стола и обмякший, неуверенный, тихо пошел к двери.

— Главный инженер управления Брагин Владимир Васильевич, здесь? — уже четким, звонким голосом спросил Орлов.

Брагин встал.

— Вы прибыли недавно, но Ваша анкета, которую я внимательно изучил, говорит, что Вы не новичок на стройке. Назначаю Вас начальником управления, немедленно принимайте дела. Приказ будет подписан сегодня.

Орлов, наконец, сел. В вагоне стояла тишина. Некоторые сидели, опустив голову, большинство смотрело прямо на начальника стройки. Возникшая минутная пауза казалась вечностью. Монотонно жужжала электрическая печь.

— Товарищи, — обратился Орлов к присутствующим, — я собрал Вас здесь, чтобы обсудить ту сложную обстановку, которая сложилась в настоящий момент на стройке. Если в ближайшее время мы не заложим основу для привлечения внешних субподрядчиков, не выполним работ по энергетическим объектам, то резкого увеличения объемов работ на комбинате нечего ожидать. Следовательно, мы не решим основную задачу этого года — втрое увеличить освоение капиталовложений. Считаю необходимым на десять дней, сосредоточить силы всех управлений на химию и оказать помощь товарищу Брагину, — он повернулся в его сторону.

— СМУ-1, Прохоренко, Вы доведете азотно-кислородную.

— Вам, Нуреев, поручается компрессорная, распредустройство, подстанции.

— Вам, Брагин надо немедленно прекратить всякие работы по заводоуправлению и все силы направить на технологические эстакады. Общую координацию оставляю за Вами.

Орлов встал и, прохаживаясь вдоль стола, продолжал:

— Нам выделили достаточно техники и транспорта, которые уже поступают на стройку. Всеми необходимыми ресурсами мы обеспечены. Товарищи из Москвы обещают организовать их реализацию с опережением сроков. Подписан приказ об организации еще трех стройуправлений, автохозяйства, управления механизации. Но на стройке не хватает рабочих рук. Принимаются меры по форсированному направлению к нам рабочих по оргнабор у, демобилизованных воинов. ЦК ВЛКСМ совместно с Обкомом Комсомола на днях объявили нашу стройку Всесоюзной — ударной. Формируются три комсомольских отряда. Однако расселять рабочих негде, жилья нет.

Орлов сделал небольшую паузу и затем продолжал:

— Даю Вам срок в два дня, мобилизуйте все, что возможно использовать, как временное жилье, в том числе и этот вагон. Предлагаю каждому управлению взять и построить по жилому дому сверх основного плана.

Присутствующие внимательно слушали. Зазвонил телефон. По его непрерывному, настойчивому зову, было ясно — междугородний. Орлов снял трубку.

— Здравствуйте, Евгений Николаевич! — раздался голос знакомый телефонистки Вали, — с трудом Вас нашла, соединяю с Москвой, говорите…

Звонил Петров. После обычных приветствий, поинтересовался, как новый начальник осваивается, как идут дела?

— Трудностей много, — отвечал Орлов, — очень тяжело с рабочими, не хватает трех тысяч человек, да если они и прибудут, то их негде селить.

— Знаем, Евгений Николаевич, знаем. Потому решили вам помочь. Немедленно согласуйте место для размещения временного поселка из передвижных домиков. Поселок придет в комплекте с магазином, баней и прочим культ бытом. На завод приказ направлен, отгрузка начнется через несколько дней. Если быстро смонтируете, то разместите полторы тысячи человек.

— Спасибо за заботу, Петр Егорович, — обрадовано бросил Орлов, — принимаю немедленные меры.

— До свидания. Буду звонить.

Начальники управлений расходились с совещания, возбужденные и встревоженные.

«Не круто ли берет?» — думали одни про нового начальника.

«Возможно так и надо», — считали другие. Но в одном все сходились: «На стройке наступает новая эра!»

Машина мягко и плавно шла по накатанной дороге. Орлов, вдавив всю тяжесть тела в глубокие подушки сидения, испытывал наслажденье. Вчера немного бил правый задний амортизатор. Он отругал Николая — шофера и сегодня, ехали как по волнам. Манера Николая вести машину нравилась Орлову. Николай чувствовал дистанцию, с шиком шел на обгон, ездил быстро, но безопасно, словом был классным водителем.

В эти короткие минуты пути, находясь наедине с собой, Орлов мог подумать, оценить свое поведение, наметить ближайшие задачи. Правильно ли поступил он с Киселевым? Отстранить от работы на глазах всех — это крайняя мера. Но время… время, неотвратимо, оно бежит вперед, его ничем не нагонишь и, если слишком долго заниматься перевоспитанием таких людей, как Киселев, можно все потерять. С кадрами тяжело, с кадрами руководителей особенно. Ничего, подрастут. Ежедневно прибывают молодые инженеры, опыта конечно мало, зато есть задор, желание работать, проявить себя.

Многие считают, что, принимая решение об отстранении своего подчиненного, руководитель не переживает. Это наверно. Каждый раз, когда ему приходится идти на такой крайний шаг, решение приходит мгновенно, оно накапливается постепенно, проходит серию раздумий. Руководитель ставит себя на место этого человека, предполагает, как бы с ним поступи ли другие.

Так думал и Орлов.

— Имеет ли он право? Да, имеет. Что расчувствовался? Нет, слишком большая ответственность за порученное дело, а интересы дела превыше всего. Чувствительность? Её надо оставить там… дома.

— Прошло несколько месяцев, как быстро они пролетели. Еще рано делать выводы, но ниточка, за которую можно вытянуть стержень, а там и главное звено цепи, начинает прощупываться. Хотелось быстрей положить руку на пульт и чувствовать движения своих пальцев, отражающихся на конкретных делах. А пока он, парализованный человек. Он знает, как пошевелить ногой и рукой, как повернуть ее вправо или подать вверх. Но не ощущает ее, не может выполнить команду. Так ли уж не может? Да, может, конечно! И эти возможности будут возрастать с каждым днем.

Он понимал это прекрасно.

— Люди… Все зависит от людей, изучил ли он их? Многих, пожалуй, большинство, уже да. Разные, по своему характеру и способностям, знаниям и опыту. А раз знает:

— То направляй! Управляй! Заставляй! —

Обогнав группу машин, груженных кирпичом, свернули вправо.

«Главная контора», как ее тут называли, размещалась в длинном одноэтажном щитовом бараке.

Месяц назад сюда пришли штукатуры, маляры, плотники. Подмазали и подкрасили стены, подогнали столярку, настлали линолеум в шашечку под «паркет», и хотя стало светлей и просторней, барак остался бараком.

В управлении Орлов сразу же пригласил диспетчера. Главный диспетчер — Туганов Савелий Семенович с пачкой бумаг и сводок появился в двери и, осторожно вкрадчивой походкой, прошел к столу и сел на краешек стула, вопросительно глядя на начальника.

— Доложите обстановку, — приказал Орлов.

Туганов начал рыться в бумажках, перекладывая одну за другой. Он явно не мог найти того, что искал. По выражению его лица, дрожащим рукам было ясно, что обстановку он знал плохо.

— Значит так, — начал он, — бетона за сутки уложили 420, кирпича завезли пятьдесят четыре тысячи, кладка… данных нет, машин вышло на линию двести семьдесят, сборный железобетон…

— Постойте Савелий Семенович, — перебил Орлов, — давайте вместе, я задаю вопрос, а Вы отвечаете. Какое выполнение за сутки в целом и по отдельным управлениям? —

Диспетчер еще раз перебрал несколько бумажек и молча, посмотрел на Орлова, словно ученик, не выучивший урок.

Он всегда робел перед начальством, а в этот раз тем более, так как чувствовал себя виновным, но не знал, за что и это полностью парализовало его волю. Единственное, о чем он думал в эту минуту: «Как бы быстрее уйти».

— Та-ак, — утвердительно произнес Орлов, — ну, а какой план? Тоже — не знаете? Плохо. Ну, а что мы должны ежесуточно выполнять по физ. объемам? Ну, скажем: бетон монолитный, кирпичная кладка, монтаж сборного бетона, земляные работы и так далее?

Туганов еще больше смутился:

— Так ведь, Евгений Николаевич, ну откуда мне знать? Я обращался к Пронину. Обращался в плановый, но они пока мне ничего не дали. Да и сводки из СМУ просто выдираем. Сообщают неверно, с большим опозданием.

— Как же Вы собираетесь оперативно руководить стройкой? Чем Вы вообще занимаетесь, товарищ Туганов? — возмутился Орлов, вызвал секретаря и сказал:

— Пригласите начальника производственного отдела Пронина.

Через некоторое время появился Пронин, на ходу поправляя съехавший галстук и застегивая пиджак. Он еще не переключился от прежних занятий. Бесцветное лицо, глаза, глубоко сидящие под густыми бровями, выражали недоумение, словно он собирался спросить: «Что это Вы отрываете меня от важных дел?».

— Лукьян Федорович, почему диспетчерская служба не знает график работ? Я Вам поручал вместе с главным распределить план, ввести суточные задания, наладить учет. Туганов совершенно не разбирается в вопросах.

— Так ведь, Евгений Николаевич! Прежде у нас было принято так: диспетчера больше занимались транспортом, поэтому они обычно подчинялись заму по общим вопросам, а я в ведомстве главного инженера, — ответил Пронин, покосившись в сторону, и сел напротив диспетчера.

Орлов встал, крайне недовольный, прошелся, заложив руки за спину, снова сел.

— Ну, и дела. Вы еще оказывается, не убеждены в том, что нужно выполнять приказы? Правильно я вас понял, Пронин?

— Так ведь, я…

— Подчиняюсь главному инженеру, — добавил за него Орлов. — Что ж пригласите его.

Сапожников Семен Константинович приехал на стройку раньше Орлова примерно на полгода. Грамотный инженер, уже в возрасте, он долго отказывался, но получив окончательное назначение, будучи человеком порядочным и пунктуальным службистом, подчинился, переехал и сразу же головой ушел в дела.

Работал он много, почти сутками. За это время приобрел к себе большое уважение. Многие проблемы прежде неясные с его приходом стали на свои места.

— Здравствуй, Евгений Николаевич, — с порога пробурчал Сапожников проглатывая «р» и «л», — мы тут с производственным отделом рассматриваем документацию газофракционирующей установки, первого нашего пускового объекта, ты его скоро отпустишь?

« — Садитесь, садитесь, Семен Константинович, поговорим», — сказал Орлов, протягивая руку.

Сапожников осмотрелся, нашел пепельницу на столе для заседаний и задев ногою край стола, так что тот сдвинулся с места, грузно плюхнулся в кресло. Вынул пачку сигарет, закурил, глубоко затянулся, затем положил сигарету в пепельницу и стал рассматривать голубую струйку, медленно поднимающуюся от сигареты.

— Я просил доложить сводку за сутки, — раздраженно произнес Орлов, — но ничего вразумительного ни Туганов, ни Пронин мне не сообщили. Мы договорились, Семен Константинович, что этот вопрос Вы возьмете на себя, доработаете, установите определенную систему, наведете порядок.

Орлов откинулся на спинку кресла и продолжал.

— Время идет, а необходимой информации я не получаю, я не могу так работать. В чем дело?

Сапожников затушил сигарету, встал из-за стола, подошел к Орлову.

— Постой, Евгений Николаевич! Да действительно просил меня подготовить вопрос, но прежде чем начать его практическое воплощение, я должен был его обговорить.

Семен Константинович был человеком пунктуальным и, когда его обвиняли в какой-либо неаккуратности, очень волновался и переживал. На лбу выступила испарина, в такт словам своего объяснения он начал резко жестикулировать обеими руками.

— Я специально притормозил этот вопрос, так как считаю введение ежедневного учета делом преждевременным и ненужным! Вполне достаточно оперативки, которую мы проводим раз в декаду. Для чего же тогда начальники управлений?! Пусть они сами следят за выполнением. У нас все же функции треста. Да это и не завод, это — стройка, тут невозможно знать выполнение, нам процентовки закрывают по законченному объему. Другое дело распределить бетон, кирпич и другие материалы на сутки, тут я согласен, это нужно.

В необходимости введения ежедневного учета Орлов был убежден и не ожидал, что это встретит такое сопротивление со стороны главного инженера.

« — Да, перестань ты махать руками, садись», — сказал Орлов примирительным тоном, перейдя на «ты». Тот сел, достал новую сигарету, но никак не мог прикурить, спички ломались.

— У нас конечно не завод, Семен Константинович! На заводе в стационарных цехах на постоянно установленном оборудовании и автоматических линиях двигаются детали, обрастая и увеличиваясь, в конце концов, выкатываются из ворот в новом качестве — готовых изделий: машин, механизмов. Здесь же обратная картина, предметы нашего труда — цеха, жилые дома, стоят на месте, а мы со своими механизмами и техникой, как муравьи, двигаемся, везем и тащим к ним материалы, и оставляем уже после себя законченную продукцию, а затем переходим в другое место. Но, скажи, разве мы имеем право в связи с этим на разгильдяйство, простои, несогласованность в своих действиях? Какая разница между нами и заводом? На заводе материалы и детали ежедневно подаются в определенное место в определенных количествах. Мы же обязаны ежедневно подавать разные детали и разные материалы в разные места. Нам сложней! Так почему же, если нам сложней, у нас должен быть беспорядок! И мы не должны знать, что ежедневно происходит и творится на стройке? Должны! И обязательно должны знать.

Орлов вышел из-за письменного стола, взял стул, сел рядом с главным инженером:

— Я хочу, чтобы Вы поняли это. С ростом наших объемов мы не имеем права терять ни одной минуты, а мы не знаем дел за сутки? Я уверен, что этого не знают и начальники управлений, так как мы не спрашиваем с них.

— Недавно мы вместе с Вами детально рассмотрели месячный план. Определили каждому ресурсы. Сделан шаг вперед, но этого еще очень мало. Необходимо четко определить тематику каждого месяца. Исходя из этой тематики, знать, что и когда, в какие сроки должно быть закончено. Только для достижения этих целей мы можем выдать материалы, конструкции, необходимый транспорт и механизмы. И во всей этой сложной цепочке дел, направленных на выполнение конкретных целей, наряду с правильным планированием, соседнее место занимает — контроль над исполнением, а контроль — это есть учет того, что сделано.

Пойми, Семен Константинович, если мы будем ежедневно учинять спрос за выполнение намеченных планов, то такой же спрос будут учинять начальники строительных управлений со своих исполнителей, а те соответственно организовывать исполнение.

Сапожников несколько отошел от натянутости первых минут, в облике его появилась теплота, желание пойти навстречу.

— В общем ведь я не против учета, — одним дыханием произнес он, — пойми меня правильно, Евгений Николаевич. Я боюсь, что ежесуточный контроль оставит слишком мало времени начальнику стройуправления на исполнение полученных заданий. Мы свяжем его самостоятельность. А руководитель, потерявший самостоятельность и инициативу, превращается в бездумного исполнителя, и ждет указаний сверху. Вот чего я боюсь. Я работал начальником стройуправления и берег свою самостоятельность, как зеницу ока.

Орлов мягко стукнул ладонью по столу, встал:

— Ты тут ошибаешься, главный инженер! Я не собираюсь отнимать инициативу и тем более водить за руку ни одного из начальников управлений, но знать, что ежедневно должно быть сделано и, что фактически сделано, я обязан! Обязан для того, чтобы спросить или помочь! В этом вопросе я буду непреклонен. Прошу Вас, кончайте дела с Прониным, и немедленно садитесь, расписывайте план, суточные объемы. Подготовьте приказ о введении ежедневного диспетчерского часа, о передаче необходимой информации. Если требуется, усильте диспетчерскую службу. Разберитесь в вопросах связи, надо вводить радиотелефонную, подобрать хорошего специалиста для решения этой задачи. Как только будут наметки по всем вопросам, приходите, вместе доработаем.

Поняв, что это уже приказ и, что все рассуждения закончены, Сапожников встал и с видом человека, которому наступили на больную мозоль, направился в свой кабинет.

— Пойдемте, — на ходу бросил он начальнику производственного отдела к диспетчеру, оказавшихся невольными свидетелями спора двух первых лиц.

— Та — та — та — ух! Та — та — та — ух! — гремела и содрогалась бетономешалка старого бетонного завода.

— Вззи — и… вззи — и.… бум! — на более высоких тонах, подпевала ей вторая.

Каждые две минуты, пережевывая смесь цемента со щебнем и песком и запивая их водой, они попеременно выплевывали темную, серую жижу бетона. А самосвалы, как прожорливые птенцы, подставляли и подставляли свои открытые клювы — кузова, требуя новой и новой пищи.

Отрыгнув очередную порцию бетона и запев свое «вззи — и», вторая прокричала своей подруге:

— Я устала, меня крутят непрерывно, а когда смесь застревает в моем горле, меня бьют по кожуху двадцатикилограммовой кувалдой, мне больно, я больше не могу! Я остановлюсь! Прошу тебя…

Но в это время очередная порция щебня влетела в ее зев, и она захлебнулась, так и не договорив своей просьбы.

Серые, пропитанные цементной пылью люди метались с отметки на отметку, что-то орали в переговорные трубы, стучали по ним молотками, снова орали, затем дергали за рычажки. Пневматические цилиндры, произнося свое солидное: «П — ш — ш — и», — закрывали или открывали шибер, а стрелка циферблата весового дозатора медленно плыла до необходимого деления, показывая загрузки очередной вес.

Механизмы некогда было останавливать на ремонт, они работали на износ. А по телефонным проводам, через эфир, по радио, во встречах и на оперативках, неслись одни и тоже крылатые слова: «Бетон! «Дайте бетон!», «Нет бетона!», «Когда же будет бетон!». Как будто на свете исчезли все другие слова. Бетон воплощал в себе все потребности, бетон заменял собой все.

Старый бетонный работал в три смены, без выходных. «Старым» его называли потому, что на промплощадке строили новый, более мощный и современный завод. А пока что до пуска нового, он нес на своих плечах всю тяжесть обеспечения разворота работ. Ему помогали два небольших передвижных смесителей.

Поручив контролировать строительство нового бетонного завода главному инженеру, Орлов, все же через день наезжал сюда сам. Только здесь можно было отвлечься от бесконечных воплей и требований. Прибавить хотя бы двадцать кубов, добавить хотя бы одну машину бетона. Разбирательств, разгонов начальнику бетонного за срывы поставок.

Здесь намечались контуры недалекого будущего, когда новый завод заработает на все свои четыре секции.

Для того, чтобы приблизить это будущее, пришлось отдать строительство «бетонного» лучшему управлению Брагина, посадить прорабом главного инженера, самому знать все, что делается на этой площадке ежечасно.

За прошедшие два дня работы стройка значительно подвинулась вперед, и опытный глаз говорил, что делать ему тут нечего, что здесь справятся без него, но уезжать не хотелось. Орлов стоял в стороне, внимательно уже в который раз всматривалось в очертания будущих строений.

Медленно, с чувством собственного достоинства, плыла вверх, зачаленная за гак монтажного крана, последняя секция наклонной галереи. Цементные силосы — тысячники, обстраивались площадками, переходными мостиками, обвязывались пневматическими системами. В главной башне, полным ходом, шел монтаж оборудования. Эстакада разгрузки щебня, способная принять целый железнодорожный эшелон в час, была почти готова.

А сколько было споров: каким строить новый завод? Проектировщики запроектировали его каким-то ублюдочным, недоразвитым заводом. Орлов поддержал главного инженера, взял ответственность на себя; изменения в чертежи внесли прямо на месте; и вот теперь, ну еще два месяца, они будут иметь мощность, способную с избытком удовлетворить стройку на несколько лет вперед.

Орлову нравилось, как ведет дело Брагин. Назначая его на управление, он не мог точно знать, сколь достойной окажется эта кандидатура. Теперь Орлов чувствовал удовлетворение от того, что не ошибся. Брагин влился в коллектив, стал его душой.

На третий день после отстранения Киселева, вечером к Орлову зашел секретарь парткома — Мурасов. Накануне он приехал из области, за делами так и не встретились.

Орлов только-только успокоился от впечатлений прошедшего дня, разбирал накопившуюся «почту».

А — а, Герман Леонидович! — приветствовал он, секретаря парткома закрывая папку.

— Заходи, заходи гостем, будешь. Ты куда-то уезжал? Позвонил бы, проинформировал, а то ведь взял и просто исчез.

Мурасов, шел к столу с достоинством улыбаясь.

На стройку он приехал по рекомендации Обкома, где работал последнее время инструктором, это придавало ему дополнительную важность. Жизнь представлялась прямой дорогой с четко расставленными знаками, оставалось лишь неукоснительно выполнять правила и двигаться вперед. Этому была причина. Как активист и общественник, Мурасов, после института сразу попал на комсомольскую работу. Проявив себя резкостью постановки вопросов, был направлен в город областного подчинения Краснодольск. Была боевой и инициативной Комсомольская организация Краснодольска. Постепенно выработалась привычка командовать. Были и стычки на этой почве, но как молодому и задиристому, прощали, считая — наберется опыта, поостынет. В отделе Обкома часто бывали различные руководители, они приходили с просьбами, либо по вызову для отчета. Директора крупных заводов, управляющие трестами, были как бы на равных с рядовым инструктором. Через инструкторов перед ними ставили различные задачи, требовали решения многих вопросов. Все это создало несколько искаженное понятие о роли хозяйственного руководителя, упрощало сложность его работы.

На стройку попросился сам. Просьбу удовлетворили. Примеры, когда секретари парткомов ходили в подчинении у руководителей хозяйств, ему были известны. Мурасов был человеком честолюбивым, он знал, что его поддержат наверху, и поэтому решил, ни в коем случае не попасть под влияние, быть независимым, проводить самостоятельную политику. Случая все не представлялось, и вот, наконец.

— Не позвонил и не проинформировал, Евгений Николаевич, — небрежно, а затем уже с более твердыми нотками, бросил Мурасов, — потому что не нахожусь у тебя в подчинении и зарплату получаю в другом месте.

Орлов удивленно посмотрел на секретаря, все его радушное настроение мгновенно исчезло. Однако конфликтовать с парторгом и ругаться не хотелось, он понимал важность поддержания контактов и единства во взглядах, но все же, чтобы как-то отпарировать, ответил:

— Это верно. Но и я не в твоем подчинении, и зарплату тоже получаю не у тебя, так что… — и протянул руку для пожатия.

Мурасов сел и нехотя начал рассказывать: — Оформляем перевод парткома на права райкома, учитывая важность стройки, перспективы, рост показателей организации, решение по этому вопросу будет принято в ближайшие дни.

— Но это чисто партийный вопрос, — продолжал Мурасов, тем самым как бы проводя границу между партийными и хозяйственными делами.

— Это как же понимать? — возмутился Орлов. — А я, что, по-твоему, не на ответственной партийной работе? Нет, ты глубоко заблуждаешься, для меня эти вопросы также чрезвычайно важны!

« — Но я собственно, зашел ни по этому делу тут мы сами разберемся вместе с Горкомом», — сказал Мурасов, давая тем понять, что в эту специфическую область он не позволит вмешиваться хозяйственнику.

Мурасов, немного помолчал, затем вдруг спохватился и громко произнес:

— Я возмущен до глубины души тем, как обращаются с честными коммунистами!

Орлов насторожился:

— О ком речь?

— Как о ком? О Киселеве! Как будто бы ты не знаешь? Человек говорит правду, требует ликвидировать недостатки, выполнять те обязательства, которые перед ним брали. И это вызывает недовольство, и его отстраняют от руководства управлением! Я ведь знаю, сколько материалов было положено ему в этом месяце. А что он фактически имел? Я вынужден вмешаться в это дело.

Кровь ударила Орлову в голову, он ожидал чего угодно, но только не этого разговора:

— Да что Вы знаете? Откуда?

Хотелось закричать ему. Между тем секретарь парткома был глубоко убежден, что борется за справедливость. Киселев часто бывал в парткоме: жаловался на неурядицы, со всей, казалось принципиальностью, обрушивался на недостатки, особенно в работе аппарата, критиковал замов Орлова, главного инженера, звонил Мурасову по телефону, просил помочь, протолкнуть тот или иной вопрос. Мурасов вмешивался, давил авторитетом парткома, и это давление имело результаты, просьбы Киселева выполнялись. В то же время, те поручения, которые давал партком Киселеву, выполнялись немедленно, он сам лично докладывал об этом.

Между ними установился контакт: Мурасов в общении с Киселевым нашел путь, по которому он думал, что войдет в производственные заботы, узнает стройку и будет независимо влиять на ее дела. И вот, приехав, узнает, что Киселева, этого принципиального коммуниста, отстранили, что он без работы, а на его место назначен какой-то Брагин, недавно приехавший в город.

Мурасов считал, что вот он тот самый момент, когда за критику, за правду расправляются, и его святая обязанность отстоять, защитить, проявить принципиальность и добиться отмены решения.

— Я буду настаивать, — Мурасов поднялся, — пересмотреть это решение, как принятое поспешно и необдуманно!

Орлов тоже вскочил, когда он волновался, то переходил на «Вы», стремясь тем самым придать больше твердости своим словам:

— Вы еще новичок на стройке, но в людях Вам пора бы давно научиться разбираться, товарищ Мурасов! И вообще, что это за новые порядки? Секретарь парткома начал проводить свою «особую» линию, решает, видите ли, отдельные вопросы, помогает начальнику стройуправления, который вконец заврался. Где Вы были, когда я более месяца находился в его СМУ?

— Мне поручено руководить строительством, и я буду проводить те решения, которые считаю необходимыми! А Вы! Мобилизуйте коллектив, на выполнение этих решений, помогайте мне, а не вставляйте палки в колесо. Ничего я пересматривать не буду! Киселев отстранен от руководства за срыв важнейших тематических задач. Приказ мною подписан.

Мурасов чувствовал, что возмущение и волнение, с которыми почти выкрикивал свои слова Орлов, имело под собой какую-то почву, что сам он, действительно, еще не знал фактической обстановки. Необходимо было что-то ответить. Повернуться и уйти, означало признать себя побежденным.

— Возможно, Киселев вел себя недостойно руководителю, — уверенно произнес он, — в чем я, как секретарь парткома, сомневаюсь, но подбор и расстановка кадров — вопрос, прежде всего партийный. — Мурасов сел, показывая тем самым, что хотел бы продолжать разговор в более спокойных тонах. Руководителя — коммуниста освобождают от работы, не обсудив на партийном комитете, не дав партийной оценки его поведения — это вопрос принципиальный. Затем назначается другой — Брагин, кто его знает? И это опять делается без согласования с партийным комитетом.

— Дать партийную принципиальную оценку не поздно и сегодня.

— Поймите, Герман Леонидович, у нас слишком мало времени, особенно сейчас, когда необходимо быстро настроить коллектив на решение сложных задач. А поэтому секретарю парткома нужно работать совместно, согласованно с администрацией, тогда не будет подобных ситуаций. Впредь согласен. Прежде чем принимать какое-либо решение руководителей — коммунистов будем заслушивать на парткоме. Что касается Брагина — я назначил, а вы через месяц организуйте утверждение. Посмотрим, как будет работать. Теперь хочу поговорить о делах, которые стоят на повестке дня.

Орлов подробно начал рассказывать о принятых решениях, о необходимости расширить фронт работ.

Мурасов слушал. Многое, о чем говорил Орлов, проходило мимо, не задерживаясь в его памяти. Он сидел и ликовал:

— Хоть небольшая, но победа! Орлов признал необходимым считаться с ним! Это главное, а дела и заботы пусть останутся у начальника, — вот что его занимало в данную минуту.

Когда Орлов закончил Мурасов, спросил.

— Ну, а как же с Киселевым?

— Думаю, что он получил достаточный урок, — ответил Орлов.

— Я не возражаю, пусть пока поработает начальником монтажного отдела. Возьмем его к себе поближе, в центральный аппарат, а там будет видно. Проявит себя на новой работе возможно, и вновь вернем на производство.

Впоследствии, Орлов всегда стремился втянуть Мурасова в производственную жизнь, приглашал его на все совещания, но контакт почему-то так и не налаживался.

В правом крыле большого лабораторного корпуса временно расположилась дирекция будущего комбината. В больших лабораторных комнатах, рядом с не распакованной мебелью, прямо на полу лежали кучи технической документации, папки, пишущие машинки. По широким коридорам сновали девушки, парни в куртках спортивного покроя, стройные молодые люди при галстуках в отутюженных костюмах.

Комбинат был пока еще в схемах и чертежах, но здесь в первом помещении его штаба, с первых его шагов, начал зарождаться заводской порядок. На дверях прибивались таблички названий отделов и будущих цехов, красивые урны на длинных ножках расставлялись вдоль коридора.

Здание постепенно наполнялось особыми людьми. Особенность этих людей заключалась в том, что это были люди — будущего. Они двигались, разговаривали, выполняли свои обыденные дела в настоящем времени, а жили в будущем. И эта двухмерность наполняла их сердца особыми чувствами, наделяла их действия необычными качествами, вселяла в их разум какое-то неестественное состояние. Начальник будущего цеха, поднимаясь по обычной лестнице на второй этаж, в своем воображении шел по площадке тридцатиметровой отметки ректификационных колонн. Мастеру контрольно-измерительных приборов, казалось, что ручные часы окружающих его людей как в мультфильме, покидают своих хозяев и сливаются в единый пульт управления химических аппаратов. И ежедневно на территории вырубленного леса, вставал перед ними пока еще призрачный будущий химический комбинат.

В нескольких комнатах второго этажа уже шла обычная деловая жизнь. Там разместились директор, его заместители, производственный отдел и другие службы.

В приемной то и дело звонили междугородние телефоны, беспрерывно входили и выходили различные люди. Масштабы деятельности ежедневно расширялись. Центр тяжести по координации стратегических вопросов создания комбината находился здесь.

Заместитель директора Богданов с большой группой корреспондентов областных газет расположился в кабинете директора, так как его собственный кабинет еще не был закончен отделкой. Готовился очередной номер областной газеты, целиком посвященный Нижнереченску и его людям. На торцевой стене висел огромный аксонометрический план комбината. Столбцы цифр и диаграмм показывали его величину и сроки ввода отдельных производств.

Богданов рассказав все о комбинате, перешел на перспективы развития и строительства нового города. Перед ним лежал на столе генеральный план, и корреспонденты внимательно рассматривали проспекты и улицы будущего города.

« — Вот с этого места мы начинаем строительство города», — сказал Богданов, уперев кончик длинной указки в пересечение двух бульваров. Затем он обвел несколько квадратов, с радиально исходящими от них линиями — улицами, и продолжал:

— это центральная часть, а здесь строятся наши первые жилые дома. Как видите, мы стремимся обеспечить первостроителям жилье рядом с будущим центром.

— Главное, что будет характерным для нашего города — это отсутствие окраин, бараков! Мы твердо решили не допускать строительства времянок. Помимо того, что решается крупная социальная проблема, это значительно дешевле и экономичней.

После того, как корреспонденты ушли, Богданов сел за директорский стол и начал рассматривать деловые бумаги. С различных бланков неслись требования: «Заключить договор!» «Выслать представителей!» «Согласовать вопрос!».

Зазвонил прямой внутренний телефон. Сняв трубку, Богданов сразу узнал громкий, уже охрипший к концу дня, голос Орлова.

— Василий Павлович! — Кричал в трубку Орлов — ну почему такое отношение к строителям? Вместо оказания помощи, вечные препятствия! Я что строю для себя?

Богданов прервал Орлова, объяснив, что Василия Павловича нет, что он в Москве, будет послезавтра, но он — Богданов, готов решать все вопросы. Тогда Орлов обрушился на него. Он требовал немедленно согласовать привязку временного поселка, обвинял в чем-то работников УКСа комбината, ругался, кричал. Казалось, что трубка вот-вот вырвется из рук ошеломленного Богданова и за счет реактивной струи выскакивающих звуков улетит. Постепенно Богданов и сам перешел на повышенные тона, а затем и на крик. Наоравшись вдоволь, и толком не поняв друг друга замолчали.

Наконец, Богданов спросил:

— Евгений Николаевич, прошу Вас, объясните мне спокойно, что необходимо решать?

— Я не могу спокойно разговаривать на эту тему! — Опять завелся Орлов. — Мои работники вторую неделю не могут согласовать место для временного поселка. Мне негде селить людей!

Богданов, наконец-то понял, о чем речь, и хотя всегда стремился решать положительно вопросы, связанные со строителями, здесь был непреклонен.

— С этим я согласиться не могу! Я категорически против! — Ответил он и начал объяснять, что город строится не на один год, что необходимо форсировать строительство постоянных жилых домов.

Разговор не состоялся. Орлов так и не выговорившись до конца, бросил трубку.

Все дни последней недели были заполнены решением одной проблемы: Размещение приезжающих на стройку людей. Уже были забиты, все общежития, конторы, вагончики.

Горком обязал директоров ближайших совхозов, председателей колхозов селить приезжающих на квартиры в деревнях. На перевозку рабочих привлекли дополнительные автобусы, специально оборудовали автомашины. Но этого было явно недостаточно.

Поездка по деревням, которую Орлов на днях совершил, не дала ожидаемых результатов. Председатели ближних колхозов, куда размещали людей, подошли к задаче с пониманием, откликнулись на просьбу хорошо, но брали людей столько, сколько можно было расселить. Орлов же стремился разместить в каждой деревне как можно больше. Председатели упирались. Он применял в переговорах все свое дипломатическое искусство: обещал помогать строительными материалами, тракторами, автотранспортом, кое-где давил своим авторитетом. Но они упорно сопротивлялись и лишь для приличия шли навстречу богатому соседу, уступали, но скупо.

Пришлось принять решение — размещать в дальних. Возвращаясь, уставший и неудовлетворенный, Орлов клевал носом на переднем сидении ГАЗ-69. Было темно, узкая полоска дороги, выхватываемая светом фар, то шла вверх после крутого поворота, то плавно текла по равнине.

— Сосновка! — объявил заместитель начальника строительства из темноты заднего сидения. — Здесь у нас пятьдесят механизаторов на постое.

Дома выступали темными силуэтами, лишь крайняя справа изба за палисадником, ярко светилась занавешенными окнами. Истратив все время на председателей, посмотреть, как разместились строители, не пришлось, и Орлов велел притормозить. Калитка оказалась открытой. По небольшому двору прошли к дому.

Изнутри доносились звуки гитары, гул голосов. Тщательно вытерев ноги о половик у крыльца, Орлов первым открыл дверь. Большая электрическая лампа, низко свисавшая с потолка, окуталась сизой табачной дымкой. Трое сидели у стола, на котором в беспорядке недопитые бутылки, нарезанный хлеб, соленые огурцы, кислая капуста… Четвертый — чернявый в полосатом тельнике сидел поодаль, склонившись над гитарой, и вяло перебирал струны.

Появление незваных гостей вначале несколько смутило. Но затем, узнав, кто приехал, люди оживились, стали приглашать к столу, разговорились. Все работали механизаторами.

Из разговора Орлов понял, что временное проживание в деревне люди восприняли терпеливо, надеясь пробыть здесь не более месяца. Но чем подробнее он вникал в их быт, тем мрачнее становилось его лицо.

На работу выезжали в четыре утра. Дорога была плохая, автобусы буксовали, преодолевая ползком тридцатикилометровое расстояние за полтора, два часа. Еще хуже было с питанием: купить что-либо в такое время, а приезжали тоже поздно, было негде, обходились куском хлеба, привезенным из города. Постельное белье получили в одном комплекте, его давно не меняли, а дали бы два, можно было отдать постирать хозяйке.

Чернявый с гитарой сидел молча, но к концу разговора встал и представился:

— Сашка, я, Пятаков — скреперист, позвольте мне. И улыбнулся, показав блестящую золотую фиксу на верхнем ряде зубов.

— Я в общем не возражаю жить в деревне, природа так сказать, молочко парное иногда, а там глядишь, и доярочку хорошенькую встретишь. Но мне нужно не это! Мне необходимо пораньше встать, прогреть машину, заправить, а затем дать на ней выработку. После смены, опять же просмотреть, подтянуть. А я? Быстрей к автобусу! На мой взгляд, механизаторов надо перевести в город.

— И вообще, почему так получилось? — Раздался из глубины голос пожилого мужчины, которого Орлов сразу не заметил. Приглашали, писали, что будут благоустроенные общежития, а на деле что? Я человек семейный и думаю, уезжать надо. Пусть начальство вначале побеспокоится о рабочем человеке, а потом и приглашает с призывами.

До города Орлов со своим замом ехали, молча, каждый углубился в свои мысли. Впечатления от встреч с механизаторами расстроили Орлова. Слова пожилого рабочего как острым ножом врезались в память.

— Надо немедленно ставить жилой поселок!

Рабочие прибывали каждый день. Известие о большой стройке облетело всю страну, остановить поток добровольцев, приглашенных, и направляемых на стройку людей было невозможно. Нарастить коллектив, увеличить его численность — главная задача.

— Теперь, когда этот процесс бурно развивается, остановить его — смерти подобно! — думал Орлов.

Сегодня, когда, наконец, закончили проект привязки временного поселка, Орлов обрадовался. Но узнав, что начальник техотдела до сих пор не согласовал со службой капитального строительства комбината место его привязки и, что в связи с этим приступить к строительству еще нельзя, готов был уничтожить своего нерасторопного подчиненного. Он кричал, стучал по столу кулаком, рвал и метал. Возбужденный он позвонил директору комбината, но попал на его заместителя Богданова, с которым и произошел неприятный разговор.

Теперь, когда Орлов получил отказ и когда понял, что шумом и криком тут не возьмешь, он сидел и внимательно осматривал присутствующих в кабинете, обдумывал, что делать?

«Дать команду начинать строить без согласований? Это в моих силах и власти, но отношения и так обострены, а мне еще необходимо получить добро от директора на заселение всех строящихся для комбината жилых домов. Нет, так поступать нельзя! Необходимо добиться согласования».

Немного посидев молча, Орлов поднял трубку прямого междугороднего и попросил соединить с Обкомом. Ожидая связи Орлов, представил Трофимова, так у себя в кабинете. За время своей работы, он проникся уважением к этому человеку. Несмотря на свою огромную загрузку, всегда находил время разобраться в делах, пойти навстречу, помочь, защитить стройку в московских инстанциях. У Орлова его интересовало буквально все: от настроения людей, до количества уложенного бетона. Трофимов прошел большой жизненный путь от рабочего до директора крупного предприятия и с этой работы был выдвинут секретарем Обкома. Он тонко понимал заботы производства, на ходу улавливал самые сложные вопросы, моментально реагировал на изменение ситуации. Люди тянулись к нему, и у него для всех находилось доброе слово, нужный совет.

Ведая промышленностью области, равной по своим масштабам таким государствам как Финляндия или Австрия, он болел за стройку, жил ее интересами.

Наконец, Орлова соединили.

— Леонид Михайлович, здравствуйте, докладывает Орлов! — и он даже несколько привстал, а затем разговаривал уже стоя.

— А, партизан, здравствуй! Трофимов прозвал Орлова партизаном после того, как тот снял всех людей со строительства комбината, на строительство жилья ни с кем, не согласовав и никому не сообщив об этом.

— Как у Вас дела с продуктами? Я вчера вызывал всех высших представителей торговли. Обещали улучшить, жалуются, правда, на то, что очень быстро растешь. Не успевают за твоими темпами. Ты им помогай, особенно транспортом. Форсируйте строительство пунктов питания на объектах. Скоро заслушаем Вас насчет рабочих столовых.

Заботы по организации питания и торговли тоже входили в функции начальника строительства. ОРС совсем недавно просил Орлова помочь через Обком и вот, спасибо, Трофимов уже отреагировал.

— Благодарим, Леонид Михайлович, мы уже почувствовали. Что поделаешь, растем не по дням, а по часам, за месяц прибавили на две тысячи человек. Помогать обязательно буду, недокормленный строитель или монтажник — это не боец на нашем строительном фронте.

— Доложите, пожалуйста, сколько сделали за последние три дня?

Орлов знал, что сводка лежит у Трофимова перед глазами, ее ежедневно передавали в отдел строительства Обкома. Но Трофимов любил, чтобы знал цифры руководитель и умел ими оперировать, и был всегда недоволен, если слышал сбивчивый доклад и чувствовал за этим незнание дела.

Орлов был спокоен, ему ничего не грозило. После объяснения с главным инженером, система ежедневного учета постепенно внедрялась в жизнь. Теперь он имел перед глазами четкую сводку и мог передать ее в любую инстанцию.

Он доложил Трофимову: Кривая выполнения упорно и непрерывно лезла вверх. Однако до плановых показателей несколько не дотягивали.

— Не хватает людей Леонид Михайлович, — объяснил Орлов, — Прибывают ежедневно, тяжело с размещением, возим до тридцати километров, использовали все ближайшие деревни. Сейчас придется размешать и за пятьдесят, но это не выход, необходимо немедленно ставить поселок, который я получил!

— Так зачем дело? — спросил Трофимов.

— Химики не согласовывают. — Орлов рассказал о тех осложнениях, которые у него возникли.

Трофимов внимательно слушал и затем сказал:

— А что, возможно они правы, мы строим с тобой город будущего и размещать поселок в городе негоже. Что нам скажут люди через некоторое время? Но строить надо!

— Где Василий? — Так он по имени называл директора будущего комбината.

— Приедет послезавтра.

— Тогда я тоже прилечу. На месте и решим. Ясно? Всего доброго!

Через два дня обошли все строящиеся объекты.

Николаев — директор комбината вел себя невозмутимо. Указывая на те, либо иные недочеты на стройке, он говорил об этом как бы с пониманием положения Орлова. Николаев был хорошо информирован, называл цифры, проценты. Делал это он в тот момент, когда Орлов начинал рассказывать о сдвигах в лучшую сторону, а на деле, после замечаний Николаева, получалось, что сдвиги сдвигами, а план поэтому, или тому объекту не выполняется.

Орлов напротив, вел себя все время задиристо, шумел, возмущался. Эта своеобразная дуэль между директором и начальником строительства началась с первых дней появления на стройке Орлова. И почти всегда Николаев выигрывал ее, используя спокойные, но более веские доказательства.

После комбината, осмотрели место, где предполагали построить временный поселок и затем собрались в кабинете у Николаева. За всем внешним спокойствием чувствовалось напряженная, натянутая обстановка.

Трофимов сел в кресло, в углу кабинета, остальные разместились за длинным столом.

— Как по Москве гулял Василий? Рассказывай. — Шутя, бросил Трофимов, стремясь разбавить гнетущее молчание.

— Заслушаем директора, — предложил он.

Николаев встал и начал спокойно, методично излагать свою позицию, подкрепляя наступление на Орлова цифровой аргументацией.

— План по химии срывается. Людей сняли. В Москве требуют выполнения постановления, а стройка еще не набрала необходимых темпов. Я понимаю, что у строителей еще много трудностей, но решения вышестоящих органов обязательны для всех.

— Хотя, Евгений Николаевич, Вы строите, — обратился он к Орлову, — нам поручено определять, что строить и, что главное в данной ситуации.

Далее он доказал, что при таких темпах и порядках сроки вводов ставятся под сомнение. Он был прав.

Орлов начал волноваться, прерывал, бросал реплики, когда очередь дошла до него, доложил, показав, что стройка ежедневно набирает темпы.

— Есть большие трудности, — которые мне видны лучше, — страстно говорил он, — поэтому, я форсирую строительство жилья, базы. Новый бетонный вот-вот будет пущен. Главное негде размещать людей и в этом вопросе вместо помощи я встречаю сопротивление заказчика.

Он потребовал передать ему все строящиеся дома, для заселения строителями.

Николаев все также невозмутимо посмотрел на Трофимова, затем на Орлова и своим спокойным ровным голосом сказал:

— У меня тысяча пятьсот двадцать квалифицированных специалистов стажируются на родственных предприятиях. Многие из них обеспечены благоустроенными квартирами по прежнему месту жительства, и имеют не просто жилье, а квартиры на каждую семью. Если я не обеспечу их квартирами, они вообще не переедут. А без них пуск сложнейшего оборудования немыслим. Следовательно, такое решение не позволит пустить комбинат, даже если он будет построен в срок. Так как я отвечаю за конечный результат, то принять предложение многоуважаемого Евгения Николаевича не могу и категорически возражаю против подобных посягательств. Жильем необходимо заниматься своевременно. Тут горлом не возьмешь. Вот Вы, Леонид Михайлович, спросили, как я там гулял по столице? Отвечаю — гулял, исходя все длинные коридоры, был во многих кабинетах. И чем Вы думаете, я там занимался? Решал вопросы выделения средств на строительство жилых домов, детских садов. То же я рекомендую и Евгению Николаевичу, пусть потрясет свое ведомство.

И уже более жестко добавил, обращаясь непосредственно к Орлову:

— На чужой каравай рот не разевай, Евгений Николаевич.

Трофимов спокойно сидел в своем углу, но в средине выступления Николаева встал и подошел к столу заседаний. Дослушав до конца его длинное заявление, он с раздражением произнес:

— Вы, что это так себя ведете товарищи руководители! Вам поручили очень высокие и ответственные посты, а Вы набрасываетесь друг на друга один словно петух, второй жестко и холодно как удав. Вы оба в равной мере отвечаете за дело и поэтому извольте находить общий язык!

Несколько успокоившись, он подробно разобрал обстановку. Объемы выполняемых работ, действительно, с каждым днем увеличивались и это обстоятельство обнадеживало.

— Ты, что же хочешь, — обратился он к Николаеву, — критиковать?! Разоблачать?! А где помощь?! Где участие твоего коллектива в строительстве? Жилье необходимо всем, но учти, что сегодняшние строители, получившие квартиры, после пуска придут к тебе. Строить необходимо, а людей нет. Следовательно, надо передать готовые дома Орлову, а себе оставить минимум для создания костяка коллектива, — и дальше продолжал.

— Я понимаю Ваше стремление строить город без временного поселка — это правильно. Однако в сегодняшней конкретной обстановке, без поселка нам не обойтись. Место, которое показывали, для поселка находится за городской чертой. Согласуйте его привязку немедленно!

Четкие, конкретные указания секретаря Обкома, прекратили дальнейшие споры, да и Николаев понял, что другого выхода нет. Он согласился на все, но, чтобы выдержать характер, сказал:

— Я понял. Я согласен удовлетворить просьбы строителей, но требую, чтобы на строительство завода было направлено столько рабочих, сколько необходимо для наверстывания, упущенного и выполнения плана! Теперь у Орлова создаются для этого все условия.

Орлов возвращался в свою большую пустую квартиру большей частью поздно вечером. Оставаясь наедине со своими мыслями, он обычно долго не мог заснуть. Мозг, как электронная машина, получив за день чрезмерно много входной информации, не успевал переработать ее. Мысли — вспышками электрических импульсов, появлялись, пронизывая мозг, гасли, вновь возникали, и из общего потока различных восприятий, вырисовывалась картина предстоящих действий.

Руководитель, где бы он ни был: с друзьями, в театре, на природе, наконец, один сам с собой — не может отвлечься от своей работы, от того, что составляет основу его жизни. Голова даже во сне, продолжает работать: сравнивая, сопоставляя. Так подготавливается почва для выдачи в нужный момент окончательно правильного решения. И если со стороны кажется, что это решение принято моментально и даже непродуманно, на деле это не так — оно подготовлено длительными раздумьями, большим накопленным опытом.

Время имеет способность укорачиваться и удлиняться в зависимости от количества событий, происходящих в его четко отмеренные промежутки.

Так Орлову казалось, что прошла целая вечность, хотя на самом-то деле он проработал на новом месте всего ничего. И он чувствовал, что пульс стройки становится все более наполненным, удары более четкими.

Правда иногда, когда казалось все идет хорошо, вдруг происходили досадные срывы, и в только-только отрегулированном механизме слышался визг и скрежет остановившихся поломанных шестерен. Орлов бросался на выручку, «затыкал своим телом образовавшуюся пробоину», принимал меры, ликвидировал прорыв, и затем, с трудом опять пускал стройку в ход.

А они, эти зловещие сбои вновь возникали, и не успевал он ликвидировать один, как следующие уже стояли где-то там за углом, притаившись в ожидании своего череда.

Еще недавно, слово «бетон» бросало всех в нервную дрожь. Новый бетонный завод был пущен в рекордно короткий срок. Теперь стала лихорадить от нехватки цемента. Понеслись телеграммы, команда толкачей срочно разъехалась в разные концы, чтобы ускорить отгрузку этого «хлеба строительства» вдруг сели на голодный паек с кирпичом, каменщики прекратили кладку на жилых домах. Затем появились другие, третьи, четвертые проблемы. И так без конца. Люди, собранные с таким трудом, подчас оказывались без работы, не имея необходимых материалов.

«Снабжение» — этот всемогущественный Молох, как гигантский спрут, висящий над всеми, могло помиловать, а могло и схватить за горло своим жестким бесчувственным щупальцем. Орлов думал вечерами, ночами:

— Для успешной работы необходимы подготовка производства, сбалансированные планы, точный расчет по технической документации, квалифицированная защита ресурсов.

Все это требовало создания мозгового центра стройки, где бы грамотно определялись и подготавливались задачи.

Он понимал, что этот год уже не изменить, что его так на энтузиазме, требованиях, просьбах, выбивании придется кончать. Не за горами следующий год. Необходимо немедленно предпринимать меры по созиданию в работе.

Снабжение явно плелось в хвосте. Пора, заменить «снабжение» «комплектацией». Вся организационная структура, наличие различных подразделений, их взаимная увязка в работе, требовали изменений.

Эти и другие вопросы, вставали перед ним вечерами. Рождались мысли, идеи выливались в конкретные планы. Для воплощения этих планов, требовались люди — воодушевленные исполнением этих идей, соратники в борьбе, верящие в конечный успех. Днем круговорот событий затягивал, захватывал целиком, не оставляя ни секунды для размышлений.

И опять вечера, бессонные ночи.

Орлов вначале поселился в небольшой комнате для приезжающих, через некоторое время он переехал в квартиру бывшего до него начальника. Из мебели и вещей, почти ничего не привез. Кое-что собрал на месте.

Устройство гостиной состояло из четырех мягких кресел, стоящих у низкого стола, и пустого пока серванта. Обосновался Орлов во второй большой комнате, оборудованной под кабинет. Здесь был вместительный письменный стол с удобным креслом, шкаф и полки, набитые книгами, угловая раздвижная тахта. В углу лежали еще не распакованные охотничьи ружья разных калибров — страсть хозяина. Сюда же были заведены телефоны: прямой междугородний, местный и диспетчерской связи стройки.

В третьей комнате, предназначенной для спальни, Орлов не бывал, предпочитая свободное время проводить в кабинете. Вечером и ночью продолжали звонить, особенно было удобно с междугородними разговорами, легко проходящими в ночное время.

После продолжительных поисков шофер Коля нашел в соседней деревне пенсионерку бабу Фёклу, которая согласилась вести начальничье хозяйство — убирать, мало-помалу стирать, иногда что-либо приготовить на ужин. Коля ревностно следил за бытом начальника, когда был свободен, подбрасывал бабу Фёклу из деревни, подвозил из орса, кое-какие продукты.

Иногда, когда Орлов разрешал себе немного расслабиться, в памяти возникали образы той прожитой, не совсем уютной, но семейной радостной жизни. Тогда он моментально ощущал весь холод и неприязнь этих одиноких стен, и, чтобы забыться, хватался за телефонный аппарат и требовал немедленных докладов сводок, был особенно привередлив. Он бежал сам от себя, он не хотел думать о том, что все возможно еще изменить, что жизнь еще где-то на полпути, и впереди еще есть семейные радости.

В своем служебном кабинете он вел себя равно как с мужчинами, так и с женщинами, интересуясь только делами. Совершенно непроизвольно он заметил, что женщины, особенно молодые, как-то волнуются при встрече с ним, но посчитал это за робость перед начальством, присущую женщинам больше, чем мужчинам. Несколько позже обратил внимание на то, что женщины из управления стали лучше выглядеть, нарядней одеваться.

О холостом начальнике строительства ходили разные слухи, особенно этот вопрос, волновал «слабую половину» Нижнереченска. Одни говорили, что он бросил жену и детей; другие, что приехал ненадолго и поэтому семью не взял; третьи, что вообще старый холостяк, имеет много любовниц, но ведет себя настолько скрытно, что об этом никто ничего не знает. В общем, к исследованию этого вопроса подходили с неослабевающим интересом. Но исследование — исследованием, а на работу женщины шли в лучших костюмах, вставали теперь раньше, чем прежде, чтобы привести себя в порядок, и никто из них уже не позволял себе явиться непричесанной и растрепанной. В связи с этим в приемной у секретарши Люды, появилось большое зеркало, спрятанное в столе, которое всегда вынималось прежде, чем очередная сотрудница должна войти в кабинет к Орлову. При этом задавался вопрос: «Ну как?» Получив от Люды незначительные замечания, прихлопывая ладошкой прическу, сотрудница внимательно всматривалась в свое лицо в зеркале, и уже более уверенно шла на прием.

На протяжении дня, несколько раз заказывая разговор с Москвой, Орлов не смог соединиться с Петровым. То шла коллегия, то его вызывали в Совмин. Секретарша каждый раз обещала доложить и заказать встречный разговор, но ничего так и не состоялось. Переговорить было крайне необходимо: Шулихин — зам. Орлова, уже десятый день сидел в Москве. В его задачи входило срочно приблизить сроки поставок цемента. Вчера он позвонил и доложил, что все свои возможности исчерпал, решить вопрос не может. Орлов велел ему задержаться и должен был сегодня, после разговора с Петровым, позвонить ему в гостиницу с программой дальнейших действий.

Петрова удалось найти только дома поздним вечером. Договорившись о путях решения вопроса, они начали было прощаться, но в это время трубку попросила Лиза.

— Здравствуйте, Евгений! — Звонко раздался ее голос. Куда же Вы запропастились. Это не к лицу старым друзьям. А мы со Светой часто о Вас вспоминаем. Она мне много рассказывала о Вашем новом городе. Кстати, она хлопочет о том, чтобы перейти в ту мастерскую, где проектируется Нижнереченск.

Орлов начал оправдываться тем, что очень занят, что как-то собирался позвонить. Просил передавать от него привет.

Этой ночью, ворочаясь в своей холостяцкой постели, он не мог заснуть. Мысли о делах появились какими-то обрывками, просто не шли. Напрягая волю, он пытался все же что-то обдумать, но все это при малейшем расслаблении уходило, проваливалось куда-то. Зато другое чувство, давно уже не испытываемое им, вызывало тревогу, беспокойство.

«Неужели напоминание об этой женщине так взволновало» — спрашивал себя Орлов. Я давно уже не юноша, прожил длинную жизнь. Прежде он решил, что отдаст себя только работе, теперь вдруг ощутил потребность, тут, в своей квартире, с кем-то общаться. На него давила пустота и одиночество.

— Неужели так навсегда останется? — задал себе он вопрос. — Но почему, собственно, он обязан быть одиноким? Многие женятся повторно, и я могу, это совсем не трудно. Появись только желание. Почему-то определил для себя удел холостяка. Нет! Ты просто хитрил сам с собой, тебе хотелось позвонить, повидать ее. Другие дела вытеснили ее из воображения, и ты сам способствовал этому. Зачем запрещать себе думать о ней?

Так и не решив своих сомнений, он заснул только под утро. А завтра день навалился на него лавиной, и он вновь забыл о своей неустроенной личной жизни.