Отбор Василия Блаженного

Галина Чернецкая, 2022

Государю пришло время жениться: возраст подпирает, народ ропщет, наследника нет. А я что?! Я не могу подвести батюшку, он же расстроится. Так что тоже еду. Трепещите недоброжелатели, поручик в отставке Потапова участвует в отборе.

ГЛАВА 1, В КОТОРОЙ Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ОТЧИЙ ДОМ

— Подпоручик Потапова по вашему приказанию прибыла! — Гаркнула я во всю мощь легких и лихо прищелкнула каблуками.

— А, девонька. Ты, присядь. Не ждал тебя так рано.

А то, что сам позвал еще затемно, так это ничего. Не ждал он. Да опоздай я на час, уже крику было бы. Но я не опоздала. И даже сапоги успела почистить.

Генерал-майор всегда ко мне относился слишком хорошо. Ходили, конечно, слухи о причинах, но особо ретивому шутнику я сломала челюсть, и остальные попридержали свои поганые языки.

— Случилось чего, Федор Елисарович? — уже по-простому спросила я, послушно присаживаясь.

— Чаю? Хороший чай нынче моя женушка любезная прислала с оказией. Тут и веточки смородиновые, и листики малиновые и чайный лист крепкий.

— Небось не чаевничать меня позвали, — усмехнулась я, понимая какое впечатление эта усмешка производит на людей. Однако, генерал-майор был человек, видевший войну не на парадах, и его перекошенным лицом было не пронять. — Случилось чего? Али мои опять чего отчебучили?

Он пожевал губами, помолчал, вытер белоснежным платком внезапно вспотевшую лысину и сцепил руки на плоском, не смотря на должность, животе.

Молчал он не очень долго. Оглаживал пышные усы, которые словно в противовес лысой голове буйно топорщились. Теребил край формы и прищелкивал пальцами.

— В запас мы тебя увольняем. — Рубанул он с плеча новости, не найдя более подходящих слов и воспользовавшись теми, которые были.

— Хоть меня и контузило в последней кампании, я практически здорова, — холодно отчеканила я, — а с лица воды не пить. Чай я боевой офицер, а не барышня кисейная. Али недостаточно хорошо я свою отвагу показала? И верность Государю?

— Нет, отваги у тебя с избытком. И дурости тоже, что вы молодые за лихость да отвагу принимаете. — Отмахнулся Федор Елисарович.

— Полковой медик дал заключение, что я практически здорова. — Повторила я.

Генерал-майор грустно посмотрел на меня и покачал головой.

— Практически. Вот ключевое слово. Хорошая ты девка, Васька. Была бы парнем, ух какую карьеру бы сделала. Лично бы за тебя хлопотал. И место в Академии выбил бы, и подсказал бы чего да где, а где нужным людям шепнул бы чего…

— Да вы и так вроде бы…

— Не обессудь, а только пришел приказ сверху. Чин тебе дают поручика, медальку какую за заслуги и пенсию. По ранению, не по выслуге лет.

— Сколько?

Он отвел глаза:

— Два рубля.

— Это в седьмицу?

Федор Елисарович вздохнул еще тяжелее и виновато покосился на самовар, на что я только махнула рукой, хочет чаю выпить, так пускай. Хуже для моей карьеры уже не будет. А слухи?! Слухи были и будут всегда.

— Наливочки?

— Спасибо, воздержусь.

— Ну и зря, хорошая наливка, вишневая. Сам настаивал, сам процеживал.

— Вы же знаете.

— Одобрять — одобряю. Уважать — уважаю. Понимать — не понимаю.

Я не пила спиртного. С тех самых пор, как во хмелю завербовалась в действующую армию рядовым. Мне бы насторожиться, что меня, щуплую девку пивом угощают задарма, а я только преисполнилась собственной значимости и знай пила. Очнулась уже в казарме. А на плече была метка. Служба на двадцать пять лет.

И из них прошло только пять.

— Ну, так вот, — вернулся к разговору генерал-майор, он налил чай, взял кусочек колотого сахара и вприкуску отпил. Сахара и я утянула кусочек, не смогла удержаться. — Чин дают тебе и пенсию. И медаль.

— Орден. — Возразила я.

— Медаль.

— Орден второй степени.

— Третьей.

— У батюшки первой степени. — Возразила я. — Орден второй степени его порадует значительно больше, чем третьей. Хотя и меньше, чем первой.

— Третьей. Тебе бы в купчихи пойти с таким талантом, а не кровь проливать на поле боя. — Генерал-майор вздохнул.

— Да эти купцы кровь пьют (и льют) похлеще врагов. Тут хотя бы все понятно: кто перед тобой — враги, руби их направо и налево, позади друзья, спину прикроют.

— Не совсем так, но в целом верно. Но орден только третьей степени. Главную свою проблему ты и сама знаешь. Дело вообще могли бы замяли бы. А так, можно сказать провожаем тебя в почетную отставку.

— Нищенская пенсия и медалька. — Пробормотала я.

— Орден, поручик, орден! Я не я буду, коль не выбью тебе его! Ну, так, поздравляю, поручик?!

— Служу Отечеству! — Вновь гаркнула я, вскочив на ноги.

Сахар я сунула в карман мундира, как знала, что орать придется, а с сахаром за щекой и выглядит странно и громкость не та, еще и петуха можно дать.

Потом было построение, орден, что украсил мой потрепанный мундир, денщик Захар, что утер скупую слезу и дорога домой.

И пенсия, на которую я теперь имела полное право.

— Чего кушать изволите, барыня?

— Какая я тебе барыня, курица кривая, я — боевой офицер! — Вскипела я, схватив подавальщицу за край фартука. Фартук, к слову, был чистым, так что заодно и руку вытерла.

— Простите, не поняла сразу, темно туточки, вот и опозналась.

— Ладно, живи, — мгновенно остыла я, да и живот издал голодную трель.

— Ваше благородие, отведайте капусту тушеную с копчеными ребрышками, не побрезгуйте, только из печи. Пирог с зайчатиной, да ушица из окуньков. И взвар на меду.

Подавальщица склонилась перед нами в глубоком поклоне, так что будь я мужиком непременно открывшийся вид оценила. Но я же была бабой, тем более такой, которую Господь не наделил телесами.

— Что будешь? — Спросила я у Захара.

— Что ваше благородие изволит, то я и доем, коль не осилите.

— Пироги неси, и уху, и взвар. — Отмахнулась я. — И побольше.

— Ненавижу капусту. — Опять усмехнулась я.

— Тушеная уже же-ж.

Сколько доброхотов предлагали мне капустный лист к шрамам прикладывать не упомянуть уже. А грудь увеличить с помощью капусты?! Наших послушать, так капуста просто кладезь полезных веществ. Только что мертвых не воскрешает. И то, наверное, мало капусты прикладывали.

Пироги были непропеченными, взвар кислым, а уха жидковата. Но зато подавальщица даже не стала роптать, когда я бросила на стол на пару медных монеток меньше.

— Комнату может изволите?

— Нет.

Дорога домой заняла почти седьмицу. Мы давали лошадям роздых, обедали в подавальнях, и пару раз ночевали в лесу. Благо, опыта таких ночевок у нас было с лихвой. Почему не на постоялых дворах? Ненавижу клопов и несвежие простыни. А Захар тенью следовал за мной, соглашаясь с любым моим решением и не смея перечить.

— Лихие людишки, говоришь, завелись? — переспросила я, задумчиво крутя в пальцах кусочек сахара, который прихватила из армии. Он уже оброс соринками из кармана, но я никак не могла заставить себя съесть его.

Подавальщица истово закивала.

— И много слихачили?

— Ой, много, ваше благородие. И не сосчитать.

— Еще бы, ты же больше, чем до двух считать не умеешь. — Буркнула я себе под нос, но ушлая девица услышала.

— Как не уметь-то, умею. Три. И четыре еще. И вообще, вот сколько пальцев на руках до стольки и умею считать.

Мне стало стыдно. И чего я на девку вызверилась. Крутится тут с утра до вечера, на наши рожи противные смотрит, моет, убирает, еду разносит. Пусть еда и оставляет желать лучшего, так и в армии разносолами никто не баловал. Первые полгода, пока я постигала нелегкую науку быть рядовым, кормили нас натурально помоями. Кто-то приноровился подворовывать, кто-то как я похудел вдвое, хотя во мне в то время веса и так было мало.

Я поморщилась, отчего девка опять задрожала.

— Пожалуй, батюшка подождет встречи со мной еще некоторое время.

— Ваше благородие.

— Захар!

Тот понятливо замолчал, лишь собрал пальцами крошки от пирогов с тарелки, показывая, что молчит.

Тактика у меня была немудреной.

Позвенев в кошельке монетками (к слову, обещанной пенсии я еще не получила, а вот с довольствия меня снять поспешили) мы шумно выехали из села. А после я оставила Захара с лошадьми и прокралась обратно.

Как я и подозревала разбойничали местные жители. Село от дорог стояло не так чтоб далеко, но и не слишком близко, чтобы центральная власть успевала среагировать на злоупотребления власти местной.

Одного особо шустрого я застрелила, еще одного саблей зарубила, а вот третьего разбойника мне помог повязать подоспевший Захар. Местные гнули спины и свою причастность к происходящему всячески отрицали. Может еще кто был из разбойного люда, но я не нашла. А так, скорее душу отвела, чем в самом деле помогла кому.

— Я же просила присмотреть за лошадьми. — Рявкнула я не сдержавшись.

— Как можно, ваш благородь. — Рыкнул Захар, завязывая последний узел. — А ну как вы бы утомились?!

— Я не калека.

— Никак нет!

Захар смотрел на меня чистым незамутненным взглядом и подозревать его в недостойных мыслях у меня не получалось, хотя я пыталась изо всех сил.

Уцелевшего разбойника и тела его товарищей я сдала жандармам, которых удалось отыскать на ближайшей почтовой станции.

— Даже на пенсии вы приключения находите. — Пожурил меня Захар.

— Свинья везде грязь найдет. — Улыбнулась я. Моему денщику было позволено несколько больше, чем остальным. Он имел на это право.

— Васька приехала!

Не успела я соскочить с коня, как на меня налетел Петька, мой младший брат. За минувшие годы мы виделись от силы пару раз, и каждый раз он становился все более чужим, лишь в памяти оставаясь все тем же карапузом, которого я помнила.

— Остынь, малахольный, дай хоть с коня слезть.

— Еще скажи в баню сходить, в платье переодеться да чаю попить.

— Было бы неплохо, — кивнула я, — а чай во сколько подают нынче?

— Ты же героиня, тебе в любое время подадут. И чай, и плюшки, и сахара колотого сколько угодно. Марфа уже тесто на пироги поставила, мы тебя на сутки раньше ждали.

— Пришлось задержаться. Представляешь, разбойники возле села Заозерного лютовали.

Голубые глаза Петьки сияли восторгом. Он уцепился за край моего рукава и изо всех сил старался подстроиться под мой размашистый шаг, но не жаловался, а наоборот, принялся с жаром рассказывать какие изменения случились за это время.

— Разбойников ты же всех повязала?

— Да их там всего трое и было, — отмахнулась я. — промышляли одинокими путниками, так что там легкотня была. Опять же Захар подсобил.

— Везет же Захару, — вздохнул Петька, — из крестьян, а так высоко поднялся.

— Потому что учился хорошо, — строго сказала я, — а ты опять прогуливал занятия.

— Неправда! — Вскричал брат. — И ничего я не прогуливал. Ну, только чистописание немного, и Закон Божий. Но там отец Димитрий сам виноват, чего он каяться постоянно заставляет?!

— А счет?

— Так, то когда было. Я уже давно прощения у гувернера попросил и выучил все. И батюшка плетей выписал. Неделю потом сидеть не мог, представляешь?!

Помимо воли я потерла свою пятую точку. Плети — это вещь, которая очень способствует появлению усердия хоть в постижении наук, хоть в других делах.

— Вот, смотри, твоя комната. Правда, мило?

Комната была моя старая. Правда стены обили свежим шелком, полы натерли воском, а на кровати красовалось свежее покрывало. В целом свежо и мило. Подошло бы больше девушке, а не боевому офицеру.

Не удержалась, попрыгала на кровати. Пружины не скрипели, а перина была так мягка, словно в облаке лежишь.

— Пойдет.

— А вот платье тебе принесли. Лушку кликни, она в баню проводит, да и там подсобит, вдруг тебе не удобно будет самой.

Он кинул взгляд на подвернутый рукав кителя, но тут же добавил:

— Ты же как никак девушка. Благородная. Не привыкла небось сама все делать.

— Вообще-то привыкла.

— Наверное, надо отвыкать.

Я кивнула. Наверное.

В бане было жарко.

— Капустный лист вот, барышня, приготовила вам, — частила Лушка, пытаясь этот самый лист водрузить мне на лицо. — И вот, масочка из черемши, зело полезно для цвета лица. А то вы черная, страсть какая. Как бы никто с чернявкой не попутал.

— Не попутают. — Отмахнулась я, пытаясь стащить тот самый лист с лица, но Лушка была дюже проворной и лист каждый раз неведомым образом оказывался на лице. Под конец я махнула рукой и сдалась. Черт с ним, пускай делают со мной что хотят.

Распаренная я сидела в предбаннике, где Лушка споро организовала чай с березовыми почками, медом и полынным взваром.

— Пропотеть надо туточки как следует и все хвори сразу же из организма убегут.

— Вообще-то полковый лекарь мне не рекомендовал баню. Говорил, что сосудам головного мозга не полезны высокие температуры и все такое.

— Ой, да что там этот ваш лекарь понимает. Вот у нас у Фроськи были проблемы с головой, так мы ее парили — парили да все проблемы и выпарили.

— Померла? — Лениво спросила я.

— Господь с вами, барышня, живехонькая!

Я покивала, послушно подставляя чашку под носик самовара и подцепляя вилкой яблочную дольку, вываренную в сахаре до прозрачности. Умеет Марфа готовить, не то, что наш полковый кашевар, который даже пшено умудрялся превратить в безвкусную клейкую субстанцию.

Я жмурилась от удовольствия, пила чай и дальнейшая моя жизнь казалась простой и понятной.

— Барышня, вас там батюшка к себе кличет.

Этого следовала ожидать. Даже странно, что батюшка дал мне времени прийти в себя, а не велел явиться пред грозные очи прямо с дороги в пропыленном кителе и сапогах.

Платье на мне ожидаемо болталось, туфельки, впрочем, оказались как раз, а над неровно обрезанными волосами Лушка причитала как над покойником.

— Может, конских волос подложить? Сейчас многие девки у кого своих волос недобор косы уплотняют. Правда у барышни волос густый, да короткий, но может быть, подвернуть как-то?!

— Не стоит, просто собери в косицу что есть, да лентой подвяжи. А то мне, сама видишь, не с руки.

От получившегося каламбура я хихикнула.

Лушка испуганно прижала ладошку к губам и ловко сплела мне косу.

Я хотела глянуться в зеркало перед выходом, но в последний миг смалодушничала, прошла мимо. И так было понятно, что Лушкины старания не увенчались успехом.

— Поручик Потапова по вашему приказанию прибыла.

В тонких туфельках щелкать каблуками оказалось несподручно и вышло не так эффектно.

— Вольно! — Улыбнулся отец, а после обнял меня.

— Здравствуйте, батюшка.

— Здравствуй, доченька, младшенькая. Не опозорила моих седин. Молодец. Пусть все враги знают, что род Потаповых силен даже девками своими.

— А то!

На мгновение я позволила себе слабость, прижалась лицом к домашнему халату батюшки, вдохнула запах табака, но уже через минуту отстранилась.

— Орден вот дали.

— Молодец, дочка! Вот еще сговорю тебя за хорошего хлопца, порадуешь меня внуками и вовсе считай моя жизнь удалась.

В этот момент я поняла, что лучше бы меня убило там этим снарядом чертовым.

— Да кто же меня сговорит, батюшка. — Промямлила я, разом превращаясь из офицера в кисейную барышню, ту самую у которой и бабочки в животе имеются в наличии и томление в груди неясное, подозреваю, вызванное нехваткой кислорода.

Я подошла к окну и это самое окно решительно распахнула. Кинула простое заклинание от прослушки, его же повесила на дверь.

— С лица воды не пить. — Повторил батюшка.

— Меж тем девки нынче в изобилии, на любой вкус.

— С хорошим приданым любую заберут. И хромую, и рябую. Тем более, что ты к их числу не относишься.

— Всего лишь потрепана на войне.

— Между прочим, защищая наше Отечество, как и положено верной подданной.

В кармане я нащупала кусочек сахара. Побоялась, что пока хожу Лушка затеет стирку, или Захар мундир заберет, а там девки постирают и моя последняя тонкая ниточка с той простой понятной жизнью растворится в щелоке.

— В общем, я не против, батюшка. Ежели такова ваша воля, то обещаю, что рассмотрю всех кандидатов в женихи самым тщательным образом.

— Молодец, Васенька. Не подвела старика, уверен, что и дальше честь мундира не опозоришь.

— Расскажи лучше, как вы тут? Как сестра? Как братья мои поживают?

— Петьку видела уже? — Спросил отец, наконец присаживаясь в кресло и набивая трубку табаком. Он неспешно раскурил ее и пустил колечками в окно. Благо заклинание дым пропускало.

Помимо воли я улыбнулась. Сложно не улыбнуться, вспомнив младшего братишку.

— Восхищен тобой и планирует пойти служить по твоим стопам. — Батюшка тоже подошел к окну и выпустил колечки дыма в растущий у окна дуб.

— Ничего не имею против.

— Да я тоже. Хотя не всем везет как тебе.

— Он пробивной.

–Анна третьим внуком порадовала старика.

Я кивнула. С Анной мы никогда особо не ладили, но и делить нам тоже было нечего. Сейчас у нее хороший муж, дружная семья и дети. Я была рада за нее, но говорить нам с ней было бы особенно не о чем.

— Поэтому сидит у себя в имении и даже ради тебя не приедет.

— И не надо.

— Надо, Вася, надо. Семья — это все, что у тебя есть.

— Как Андюшка? — Неловко перевела я тему. Между Анной и мной были два моих старших братьев Павел и Андрей. Но Павел был братом правильным, честным, воспитанным и женившимся по батюшкиному указу. Он вообще все делал по слову батюшки. Окончил Училище, был принят земским секретарем и быстро построил карьеру в Земском Указе, дослужившись до Советника. В то время как из-за Андрея в какой-то степени я и попала в армию.

Стояла осень. То самое время, когда летняя жара еще не спала, но стала слабже, умереннее. Воздух наполнился ароматами осени: спелых тыкв, прогретой земли и яблок, под весом которых гнулись ветви деревьев. Мы, ребятня, рвали их с любого дерева, и хозяева усадьб не гоняли нас за это. Урожай был богатым, и пары яблок для ребятни никому не было жалко.

— Васька, ты как?

Моя комната была на втором этаже, но растущий под окном развесистый вяз решал проблему ночных отлучек. Раньше на нижней ветке висели качели, но после моего первого спонтанного выброса силы нижние ветки пришлось обрезать. Качели перенесли в другое место в саду, а вяз остался напоминанием мне о необходимости постоянного самоконтроля.

Андрюшка влез в мою комнату и внимательно присмотрелся ко мне.

— Ты ревела что ли?

— Вовсе нет. — Отмахнулась я, растирая опухшие глаза кулаком.

— Ага, ври больше. Что случилось?

Вместо ответа я стянула косынку с головы.

— Пф… тоже мне проблема. До свадьбы отрастут еще десять раз.

— Батюшка заругал. И без пирога грозился оставить. И пороть обещал.

— Обещать не значит жениться, — важно заметил Андрей. — Пошли пиво пить в настоящий кабак придорожный. Я угощаю.

— Зачем?

От удивления я даже глаза тереть перестала. И косынку на кровать бросила.

— Силу не удержала?

Я кивнула. Ох и доставалось мне за это. Сил у меня было немеряно, как говорил учитель, да вот только вспыхивала я по любому поводу. А еще долго думать не умела. Чуть придумала что, сразу делала.

Вот и сейчас не стала упираться, а переоделась в штопанные штаны и рубаху и выскользнула из комнаты.

— Жениться хочу. — Признался шепотом Андрей, стоило нам прокравшись через сад выйти за пределы усадьбы.

— На Матрене?

— Она знаешь какая?

О Матрене знали все. Даже батюшка. И он же категорически запретил Андрюшке даже думать о браке с крестьянкой.

— Сиськи мять — это одно, а жениться надо на равной. — передразнил брат и дурашливо надул щеки, подражая батюшке, когда он изволил гневаться.

— И что ты собираешься делать?

Я обнаружила, что забыла косынку дома и опять схватилась за укороченные волосы. Укорочены они оказались сильно. Так только блудниц стригли, да больных проказой.

— Ой, да никто на тебя даже внимания не обратит, — отмахнулся брат от моих страданий, — подумают, что ты вообще парень.

Он оглядел меня внимательно и решительно кивнул.

— Хорошо, что ты босиком, реально на крестьянского пацана похожа. Сейчас.

Он зачерпнул немного грязи из ближайшей лужи и растер мне по голове и рукам.

— Ну, вот. Маскировка!

Я фыркнула и размазала грязь получше.

— Сбегу.

Брат невпопад ответил на мой вопрос, который казалось повис в воздухе.

— Батюшка ругаться будет. Возможно, что сильно. — Я поежилась. В гневе батюшка был страшен. Бывший военный, отдавший армии лучшие годы своей жизни он разводил борзых и воспитывал крестьян. И те и другие его боялись, но и любили.

— Ничего, я тоже не пальцем деланный. Устроюсь в этой жизни, а потом батюшке не останется ничего другого, кроме как благословить наш брак.

— Без благословения как-то неправильно.

— Жизнь — штука вообще сложная.

— А в кабак зачем?

— Выпить хочу перед таким важным решением. Храбрости набраться.

— Вроде бы лучше решения на трезвую голову принимать. — Я крепко задумалась. О важности трезвой головы говорил учитель, но я, признаюсь честно, не слишком ему верила.

Это было не первое пиво в моей жизни. Пробовала я и пиво, и сидр, и медовуху. Даже первач у батюшки как-то с братьями утащили. Правда в отличие от сладкой медовухи первач я не оценила.

После первой кружки брат отлучился во двор, а рядом со мной присел мужик в потрепанной форме. Я даже расслабилась, военный, значит и за порядком приглядит если что.

— Как ты пацан к военной службе относишься? — Между делом спросил он у меня.

— Хорошо. — Отмахнулась я и потянулась за грибочком. — Батюшка мой служил, говорил, что почетнее нет ничего не свете.

— Ох, прав твой отец, ох, прав. Как жаль, что нынче молодёжь не хочет идти в армию! А ведь армия — всему государству голова!

Я согласно пригорюнилась. Через пару минут мы уже болтали как лучшие друзья, а брат все не возвращался и не возвращался.

А потом я ничего не помнила.

— Ты знаешь, что я не хотел благословлять их брак. — Батюшка вновь выпустил дым, я дурашливо ткнула пальцем в центр колечка, отчего оно стало еще более круглым.

— Но?

— Но он мой сын. А Матрена послушна, плодовита и, между нами, именно такая жена и может наставить твоего непутевого брата на путь истинный.

— То есть, ты благословил их?

— А куда я денусь?

Отец помолчал.

— Я рад, что ты жива. Но, честно говоря, я бы предпочел, чтобы на твоем месте стоял любой из твоих братьев. Война — не женское дело, даже если ты с ним прекрасно справляешься.

— И теперь ты хочешь, чтобы я занялась истинно женским делом?

Как я ни старалась, мой голос дал петуха.

— Я хочу, чтобы ты, дочь, была счастлива.

— Я была счастлива.

— И еще будешь. Иди. Отдыхай с дороги. Сходи на речку с девками, съезди на ярмарку, купи себе платьев, если хочешь, или сладостей заморских. Выпори пару крестьян, если это тебя порадует. И готовься к свадьбе. Уверяю тебя, что за женихами дело не станет. Любой будет счастлив породниться с нашим родом.

— Может быть, если бы ты замолвил словечко, я бы могла продолжить…

— Я думаю, тебе это не надо.

— А если надо?

— Нет.

Голос батюшки стал твердым, и я поняла, что спорить с ним бесполезно. По крайней мере не сейчас. Он уже видит меня счастливой женой, окруженной ватагой детишек.

И я решила, что отважу всех претендентов на мою руку (тут я мысленно хмыкнула) и сердце.

И тогда не останется никакого другого пути, кроме как разрешить мне вернуться в армию.

***

На следующий день я воспользовалась разрешением от батюшки, взяла Лушку, Захара и Матрену и отправилась на ярмарку. Захар запряг возок, Лушка помогла мне сделать прическу.

— Вот, у вороного на конюшне отрезала, пока Прокл не видел. — Гордая собой Лушка размахивала пуком волос, прикладывая их ко мне так и сяк.

Я мрачно рассмотрела свое отражение в зеркале, а после решительно развернулась на стуле.

— Барышня красавица. — Прощебетала Лушка.

Слава Богу она сегодня не стала лепить мне капустные листы на лицо. Но зато конским хвостом трясла с полной решимостью спасти мою честь.

— Знаешь, — решила я, — давай косынку наденем и все. А волосы просто подколи. Оставим этот способ для бала.

— А будет бал? — С придыханием спросила девка.

— Ничему уже не удивлюсь. — Пробормотала я.

В итоге мы сошлись на скромном платье в цветочек и косынке, которую Лушка повязала поверх скрученных на затылке волос. Я решительно поднялась и скомандовала ехать. Никакая длинная коса не смогла бы добавить мне очарования.

В возке порядком трясло. Захар удобно устроился на козлах, мы с Лушкой таращились по сторонам, а вот Матрена сомлела.

— А не тяжелая ли ты?

Матрена пожала плечами, прижимая платок ко рту.

Отношение дворовых к Матрене было странным. С одной стороны, она вроде бы стала ближе к благородным, после благословленного брака, с другой, она вышла из низов и теперь крестьяне ее за это недолюбливали. Так что в целом сторонились ее и те и другие. Навряд ли ее жизнь оттого стала легче.

«Кто слишком высокого поднялся, тому будет больно падать».

— Все хорошо, барышня. Укачало просто.

Но я все равно велела Захару принести водицы колодезной.

Обращение «барышня» меня раздражало, но девки слушали и после вновь сбивались на привычное им обращение, и лишь Захар обращался так, как положено и как привык.

На ярмарке было скучно. Плясали пара скоморохов, которым подыгрывал на гуслях седой дед с унылыми усами. Перед помостом, где они разыгрывали свое нехитрое представление остановились пара крестьян, которые переминались и хлопали, не попадая в такт.

Мы посмотрели представление, купили петушков на палочках, но своего я отдала Матрене, которая как раз искренне наслаждалась прогулкой. Лушка бойко торговалась в одежной лавке, уговорила меня купить лент для волос и отрез ткани на платье, обещая смастерить мне такой наряд, что все столичные дамочки удавятся от зависти.

— Вы же барышня страсть какая красивая, вам надобно ленту ярку в волосы, да капустки побольше.

Я зарычала.

— А лицо можно навозом мазать. — Бесхитростно посоветовала Матрена.

— От веснушек это средство, дурища.

— Сама клуша, навоз кожу отбелит. Будет прозрачная, аж жилки будет видно.

— И по запаху легко найти. — Заметил Захар.

На него шикнули.

— Никакой капусты и навоза. — Рыкнула я.

— Я вам вот, крендель с маком купил.

Я послушно взяла крендель, удерживая его правой рукой, а обрубком левой попыталась поправить съехавший с головы платок. В этот момент на меня налетел высокий мужик.

— Че встала, корова.

— От борова слышу. — Отмахнулась я.

— Как ты с помещиком разговариваешь, шваль безродная?

Мужик был бородат, с солидным брюшком и непомерно пьян. Позади него переминались с ноги на ногу пара слуг. Один даже попытался поддержать своего барина, или же предостеречь, но тот отмахнулся так, что слуга не устоял на ногах и шлепнулся в дорожную пыль.

— Во-первых, очень даже родная. — Спокойно заметила я.

— В пояс мне кланяйся, я сам помещик Нехлюбов.

— О, соседушка. — Протянула я. Силой впихнула крендель испуганно округлившей рот Лушке и завела руку за спину.

— Какой я тебе сосед, голытьба подзаборная.

Он покачнулся и взглянул мне в лицо.

— Етить, ты уродина. Ладно, раз тебя так кто-то разделал, так и быть, прощаю.

— Ты меня прощаешь? — Прошипела я, мгновенно утратив благодушие. Рука нащупала лишь пустоту в том месте, где я привыкла чувствовать привычную тяжесть пистолетов. Сабли на боку тоже не оказалось и это было непривычно.

— Че лапаешь себя, по мужицкой ласке измучилась, так я тебе не подсоблю, уж больно ты страшная. Капусту хоть бы ела, может, помогло бы.

И тут я влепила ему в глаз. По-простому, кулаком.

— Ах, ты, курва.

Мужик покачнулся, но устоял.

И тут все вокруг наполнилось визгами и криками.

Захар сцепился с парой слуг, но те махали кулаками вяло, без огонька, скорее создавая видимость драки, нежели в самом деле стремясь защитить своего барина. Девки визжали, а Лушка между криками и визгом умудрялась жевать крендель, словно на цирковом представлении, когда вроде и за гимнастку переживаешь, и крендель манит.

Я же ужом вывернулась из захвата, в который меня попытался взять Нехлюбов и навязала ему бой, удобный мне.

— Ннна, получи…

— Ссссука…

— Тварина…

Я берегла дыхание и на брань не обращала внимания, сбивая его удары и нанося свои. Не смотря на опьянение, барин оказался не дурак помахать кулаками, к тому же явно умел это делать вполне профессионально. Так что пару раз он меня зацепил так, что я с трудом устояла на ногах.

Однако же, мне удалось его подловить и смачным ударом в челюсть уложить на землю.

— Ах, хорошо, ваш благородь. — Отозвался Захар, укладывая своих соперников.

— Напомни мне, почему мы не взял пистолеты?

— Так, ваше благородие, на ярмарку же поехали, — денщик виновато почесал голову и добавил: — виноват, больше не повторится.

Я отряхнула руку и обернулась.

— Ой, я нечаянно. — Лушка посмотрела на остатки кренделя в своей руке и облегченно разревелась.

Я проводила взглядом слуг, которые приводили в чувство Нехлюбова и скомандовала идти в кабак. Потому что негоже бежать с поля боя, словно тати какие. Мы люди честные, к тому же благородные. Можем себе позволить хоть кабацкую драку, хоть ярмарочную.

— Квасу неси. — Хлопнула я по столу парой монеток.

— Вам бы покушать плотно, ваш благородь. — Заметил Захар.

— Утомилась, барышня, — поддержала его Лушка.

— Сегодня капуста тушеная с грибами, капустка маринованная с клюквой, пироги с капустой и яйцом, щи и квас. — Подавальщица бухнула перед нами кружки с квасом и попыталась улыбнуться.

— Да вы издеваетесь. — Пробормотала я.

— Пироги неси. — Велел Захар.

Я поморщилась, но спорить не стала.

— Хоть девки поедят.

У Лушки на нервной почве проснулся зверский аппетит, Матрена напротив чахла над кружкой с квасом с бледным лицом, Захар задумчиво жевал пирог и барабанил пальцами по столу.

— Ладно, в выходные съездим еще раз. Сегодня что-то куража нет развлекаться. — Я решительно поднялась.

— Купить вам новый крендель?

— Не стоит, пусть лучше Марфа пирогов с зайчатиной испечет. А на зайца мы с тобой можем сходить. Постреляем хоть, ежели батюшка будет не против.

Батюшка разрешил. Но со мной напросился Петька.

Вышли рано утром, еще солнышко только начало окрашивать край неба в яркие цвета. Шли быстрым шагом, после свернули в лес и продвижение резко замедлилось.

— Что ты топаешь? — Прошипела я.

— Я не топаю. Я умею ходить по лесу.

— Это вы так думаете, барин, что умеете. — Заметил Захар и Петька насупился.

Я улыбнулась. Раньше я тоже не умела ходить по лесу. Меня учили вначале в полку, щедро одаривая тумаками, а после уже Федор Елисарович.

Под ногой у Петьки хрустнула ветка и тот чертыхнулся.

— Так не пойдет. Смотри сюда и повторяй за мной.

Через час стало лучше. Мы поменялись. Теперь первым шел Захар, за ним я, а замыкал Петька. Идти след в след оказалось для него проще.

— Привал. — Объявила я еще через пару часов.

— Я нисколько не устал.

— Я устал. Я уже не молодой, барин.

Петька покивал, а мы с Захаром только переглянулись.

На завтрак были вареные яйца и пара репок, хлеб, посыпанный солью, и колодезная вода во флягах. Не знаю почему, но на природе еда приобретает совершенно другой вкус. Простые яйца, которые дома не больно-то хочется есть на природе превращаются в изысканное лакомство.

Я доела и вытерла руку о штаны. Захар, казалось бы, бесцельно рассматривал ближайшие кусты, а Петька, пользуясь моментом, улегся в мягкий мох и прикрыл глаза.

— Слышите?

— Похоже на песню про яблочко.

— Это она и есть.

— Крестьяне поют. Все в порядке значит. Сеют, пашут и все такое.

Мы с Захаром посмотрели на Петьку как на дурачка.

— Мы в лесу, какие крестьяне?!

— Здесь недалеко наш луг заливной находится.

Захар почесал голову и решительно поднялся на ноги.

— Посмотреть бы, ваш благородь. Не было у наших в планах никаких луга нынче пахать и сеять. Рано еще для посевной. Только семена зазря потратим. Взойти, может, что-то чудом и взойдет, а все равно не время еще.

Прокрасться к полю оказалось не сложно. Крестьяне были весьма беспечны, пели и в самом деле вели какие-то сельскохозяйственные работы. На краю поля скучали три вооруженных человека.

— Обычные охотничьи ружья. — Прошептал Захар.

Петька высунул голову из кустов и пришлось его придавить локтем. Наверное, я перестаралась, но он промолчал, тихо сплевывая землю.

— На солдат не похожи.

— Это не наши крестьяне.

— А земля точно наша?

— Точно.

— Это люди Нехлюбова.

Мы немного отползли и горячо зашептались.

— Давай их перестреляем и все.

— Как можно, барин, люди же подневольные.

— Тем не менее, если они тут сейчас все засеют, то выгнать их будет в разы сложнее. Да и дело в суде может приобрести новые подробности.

— В живых людей стрелять, ваш благородь?!

Захар насупился, всем своим видом показывая, что он, конечно, подчинится любому моему решению, но не одобряет.

Я напряженно думала. Надо сделать так, чтобы люди сами ушли отсюда. И больше не приходили, чтобы страх вернуться на поле оказался больше страха огрести от барина. Барин все равно всех не убьет, иначе работать будет некому.

— Петька, ты колдуешь хорошо? — Спросила я, когда план стал немного вырисовываться в голове.

— Ну, так, средне, — промямлил он. — А что надо-то?

Я горячо зашептала ему на ухо. Тот проказливо покивал, что, мол все понял и пополз поближе, чтобы было колдовать сподручнее.

Я достала из кармана и сжала кусочек сахара. Не часто мне приходилось самой разрабатывать стратегию боя.

— Началось. — Толкнул меня в бок денщик.

Крестьяне с ужасом уставились на внезапно потемневшее небо. После раздались выстрелы и на поле перед ними упали мертвые утки. По краям поля начал клубиться туман. Я опустила ружье. Приглушить звуки от выстрелов я могла и сама.

Крестьяне стали отступать к краю поля под защиту мужиков с ружьями. Но бежать в ужасе не спешили.

— Что происходит?

— Защити нас, Господи!

— Мамочки!

Впрочем, не смотря на пару робких возгласов из толпы, мужиков застращать оказалось не так-то просто. Ну так, мы только и приступили.

Туман стал собираться в темную фигуру в центре поля, которая постепенно приобрела явное сходство со мной.

— Плохое дело вы затеяли. — Раздался замогильный глас, и перед крестьянами упали еще несколько мертвых птиц. Уток больше не было, и Захару пришлось подстрелить ворон. Я же к своему стыду, промахнулась, впечатленная братовым творением.

— Ворона, предвестница беды. — Громогласно прошептала какая-то крестьянка.

— Идите домой и скажите, что нельзя сеять не свое. Господь все видит.

Крестьяне бухнулись на колени и принялись размашисто креститься.

И тут одной бабе на голову упала еще одна мертвая ворона. Вот это оказалось самым страшным.

Баба вскочила на ноги и заорала. Следом за ней закричали еще несколько. Я вскинула ружье и подстрелила воробья. А после поляну накрыл целый дождь из дохлых ворон (правда ненастоящих, но крестьяне приняли все за чистую монету).

Паника началась стихийно, но распространилась подобно лесному пожару. Люди бросали инструмент и улепетывали прочь со скорость ветра. А туманная фигура грозила им пальцем. Почему-то средним.

— Как-то слишком просто. — Заметил Петька, подбирая утку за крыло.

— Большинство людей вообще не отличаются умом, — снисходительно заметила я. — А паника — дело заразное. Теперь главное, чтобы суеверия оказались сильнее барского гнева.

Захар подобрал ворон и лопату.

— Они же нам не нужны? Прикопаю на краю поля.

— Точно. Пусть вороны защитят наше поле. Как в старину в основание дома закапывали живого петуха.

— Они уже не слишком живые. Прямо скажем совсем мертвые.

— Петух тоже не долго был живым.

— А нельзя это жуткое подобие меня заставить облетать поле?! На сколько хватит иллюзии?

— Хороший маг развеет, — Петька почесал голову и самодовольно добавил, — но где тут взять хорошего мага?! На пару недель точно хватит, а если повезет, то глядишь и до осени пролетает.

— Делай!

С охоты мы вернулись через день. Я бы задержалась и дольше, но Захар весьма справедливо заметил, что батюшка будет волноваться и может даже крестьян на поиски послать.

Захар отнес заячьи тушки и уток на кухню, где, судя по доносящимся запахам готовился пир на весь мир.

— Ох и исхудали вы, барышня в своих лесах-то! — Всплеснула руками Лушка.

— Никакой капусты. — Строго предупредила я ее.

Она истово закивала, пряча что-то в карман передника.

— И навоза.

— Я вот вам из конского волоса шиньончик сделала. Говорят, сейчас в столице дюже модно это.

Правда показывать свое творение она не спешила. Подозреваю, что боялась за его сохранность. Или, что я ей его на голову надену. Я уже потянулась встать и отобрать силой что она там сделала, как с улицы донесся шум.

Я вскочила и распахнула окно, высунувшись аж по пояс.

Двор стремительно заполонялся людьми, высыпала наша челядь, в ворота входили чужие, кто-то кричал, девки снимали белье с веревок, натянутых прямо перед усадьбой, под ногами путались борзые, и визжали счастливые дети. Резко стало шумно и весело. Впрочем, вышедшей на крыльцо батюшка быстро навел порядок.

— Сосед, наверное, пожаловал. — Заметила Лушка, пристраивая свой пышный бюст на подоконнике рядом со мной. Не хватало кулька с калеными орешками.

— Тот самый, которого мы видели на ярмарке? — Наморщила я нос и не стала ее прогонять. А если бы она догадалась орешки прихватить, то и угостилась бы.

— Надеюсь, что нет. У вашего батюшки с ним давний спор по поводу заливного луга на дальней пашне. Даже дуэль хотели назначить, чтобы разрешить его.

— И что?

— На дуэли была ничья. Барин хорошо стреляется. Решили в суд обратиться, да все никак день для слушания назначить не могут.

Я высунулась в окно, и увидела важного Нехлюбова, въезжающего на лошади.

К нему тут же бросился конюх, помог спешиться и получил плетью по склоненной в поклоне спине.

— Распустил ты своих холопов, Никифор, даже кланяться нормально не умеют.

— Своих учи кланяться, а моих людей забижать не моги.

Тот на эту суровую отповедь лишь расхохотался и хлопнул батюшку по плечу. Батюшка не только устоял, но и вернул хлопок обратно.

— На обед семейный пригласишь? Или побоишься, что объем тебя?

— Обождать придется, обед у нас подается в два. Пока могу предложить посмотреть боевые трофеи в кабинете, или свежий выпуск газет почитать. Доктор говорит, сие весьма полезно для пищеварения.

— Лучше наливочки предложи и девку справную.

— Наливочки предложу.

— Не просто ж так я к тебе приехал, а по делу, между прочим. Прослышал я что у тебя тут товар завелся. А у меня купец есть. Возраст у меня уже подходящий, надо бы мне в дом жену привести.

— Откуда такие вести?

— Сорока на хвосте принесла.

Сосед поднял голову, и мы встретились глазами. После чего он вновь развернулся к батюшке и тот все же пригласил его на обед.

Мужчины скрылись с моих глаз, а я повернулась к Лушке и велела:

— Доставай мундир из шкафа.

— Ох, барышня, да как можно-то! Я же вот вам платице красивое пошила уже. Взгляните только, кружево заморское, серебром за него плачено, вышивка по воротничку, Манька кривая шила, у нее так-то руки золотые, а что кривая, так, зато на сторону не переманят.

— Красиво. — Заметила я.

— Так я вам и прическу сделаю. Модную. Сейчас в столице все так носят.

— Доставай мундир. И волосы просто в косу плети. Короткую.

— Ох ты, Божечки. Да, разве ж так можно? Что же люди-то скажут.

— Правду скажут.

Лушка хоть и причитала, а мундир достала и помогла мне споро его натянуть. Поиски сапог затянулись, а без них образ вышел бы смазанным. Не лапти же бежать искать. Оказалось, что я сама их затолкала в нижний ящик комода, засыпав духами и притираниями, которые мне девки притащили. Наконец, я была готова.

Как раз и служанка на обед покликала.

Орден мелодично позвякивал на моей груди при каждом шаге, впрочем, шагать оказалось недалеко.

— Поручик Потапова по вашему приказанию прибыла! — Отчеканила я, войдя в столовую.

Как бальзамом на душу мне пролился внезапный кашель Нехлюбова, а на батюшку я в тот момент старалась даже не смотреть.

— Это что еще за холера?

— Познакомься, то дочь моя младшая. Василиса Никифорвна. Поручик в отставке.

— Орден?

— Он самый. — Гаркнула я. — Орден третьей степени.

— Етить, твою мать.

Нехлюбов схватил кувшин и, не наливая в стакан, принялся пить прямо из горла.

— Василисушка, — ласково проговорил мне батюшка, — а платице твое где? Ты же на ярмарке собиралась прикупить?

— Простите, батюшка, — снизила я градус громкости, — искала я искала платье на ярмарке, да не нашла. Ничто не сравнится с формой по красоте.

— Ох, нифига себе. — Нехлюбов, судя по всему, пришел в себя и решил, что тоже может поучаствовать в этом представлении.

Я улыбнулась своей фирменной улыбкой.

Обед подали в большой зале. Марфа сегодня превзошла саму себя, ибо на столе была и утка, фаршированная яблоками и пирог с визигой, и томленые телячьи щечки и пирог с зайчатиной и пряными травами. И когда только успела все сделать.

К обеду присоединился еще Андрей, но его супруга сказалась больной. Слыхала я, что она завсегда больной сказывалась, когда батюшка званые обеды давал. И навряд ли она сама это придумала.

Павел еще не вернулся со службы, а Петьку по малолетству к столу не позвали, велели ему отобедать со слугами на кухне.

Мы чинно расселись за столом, и я пригубила бокал со взваром на меду.

— Хорошая у тебя кухарка! — Крякнул Нехлюбов, отведав утятины и запив стопкой настойки.

— Не жалуюсь, — заметил батюшка, — нынче хорошую челядь найти не так-то просто. Воспитывать надо грамотно, а в современном суматошном мире это так сложно.

— Как и детей. — Поиграл бровями сосед.

— Тебе, бездетному легко судить. Вот воспитаешь пяток детей, выведешь в люди, тогда и начнешь советы раздавать.

— Не слишком дружелюбное замечание.

— Господь с тобой, ни в коем случае не хотел тебя обидеть.

Нехлюбов протянул руку и самостоятельно наложил в тарелку телячьих щечек. Добавил пару яблок и моченый огурец. Если бы он еще молока потребовал я бы не удивилась. Но он принялся есть.

Ел он быстро, жадно заглатывая большие куски, но вместе с тем не чавкал, газов не пускал и руки о скатерть не вытирал, чем частенько грешили мои бывшие сослуживцы.

— Ну, так что, — спросил сосед, одолев первую перемену блюд, — сватов-то примешь?

— А ты не передумал?

— Смотря какое приданое будет. Отпиши мне тот спорный луг, и я хоть с медведицей повенчаюсь. Тем более, цыгане даже медведей как-то воспитывать умудряются.

Я поиграла бровями, не замечая, что вилка в руке приняла причудливую форму. Я попыталась ее распрямить, но не преуспела.

— Неволить дочь я не стану.

Батюшка обстоятельно сложил салфетку в несколько раз и пристроил ее рядом с тарелкой. Аккуратно промокнул кусочком хлеба подливу в тарелке и отправил себе в рот. А после и крошки подобрал.

— Да я парень справный, неужто бабе не смогу понравиться? До сих пор никто не жаловался.

— А вы в какой должности изволите пребывать? — Спросила я, аккуратно накалывая на вилку огурец, и оставив без внимания пустое бахвальство соседа. Резать еду мне было не слишком удобно, и на светском обеде приходилось выбирать те виды кушаний, которые не требовали измельчения.

— Помещик я.

— А военная карьера?

— Пусть дураки слу… эээ… ну, в общем, не служил я.

— А сколько у вас поместье? Какой доход ежегодный приносит? Сколько деревень под вашей рукой? Мастерские, может, какие держите? Конюшни? Борзые?

— Деревень с пяток да все. Зачем мне одному больше?

— Мезальянсом попахивает, батенька, нет?

Я положила очередную погнутую вилку и мило улыбнулась батюшке.

— Так в девках засидишься. — Нехлюбов нахмурился и погрозил мне пальцем. — Больно горда да разборчива. А ведь сама уже…

Батюшка хлопнул по столу кулаком.

— Я имел ввиду, что бабий век короток.

Я флегматично пожала плечами. Не став отвечать на эту провокацию.

— А сынок у тебя чем занимается? — Нехлюбов опять припал к наливке.

— Какой из?

— Любой. — Отмахнулся сосед и залпом допил содержимое стакана. Одобрительно крякнул, вытер лицо, раскрасневшееся и откинулся на стуле.

Я раньше не замечала, чтоб батюшке к обеду горячительные напитки подносили, а сегодня стояло два кувшина наливки и медовуха. Правда, Нехлюбов сосредоточился исключительно на крепких напитках, думаю, если бы был подан первач, то он бы употреблял его с неменьшим энтузиазмом.

— Ик… хороша, наливочка.

— Пожалуйста. — Пробормотала я в полной тишине.

— Так и будешь меня просить. На коленях! Отвергла такого справного мужа, а сама-то…

— Не думаю, что оскорблять хозяев в их доме — это хорошее дело. — Осторожно произнес батюшка.

— Я только чистую п-правду. Никаких оскорблений! — Сосед приподнялся и грозно уставился на меня.

Стоял он, кстати, ровно, не шатался и смотрел из-под бровей, но взгляд был трезвым. А ведь он весь кувшин один выпил.

— Ну, скажи мне, чем я тебе не люб?!

— Да я вас и не знаю толком. Какая-такая любовь? — Растерялась я и покраснела.

Мысленно я представила себе какая я стала красавица в этот момент: встрепанная, с одной покрасневшей щекой и перекошенным лицом. Ко мне тут сватаются, оказывается, а я…

— Вооот! Говорю же, надо узнать друг друга получше, а там и свадьбу можно.

— Думаю, нам не стоит рубить с плеча. — Дипломатично произнес батюшка, но Нехлюбов и не подумал опуститься на стул и вернуться к трапезе. Напротив, он стоял, молчал и смотрел на меня в упор. Под этим взглядом и мне кусок не лез в горло.

В тягостном молчании я принялась неловко пилить кусок утки ножом по тарелке, скорее размазывая, нежели разделяя ее на куски. Через какое-то время сосед вернулся к трапезе, а скорее к возлияниям.

— Пойду отдохну с устатку.

Нехлюбов опять поднялся, и покачиваясь удалился.

— Куда это он? — Шепотом спросила я, убедившись, что ни батюшка, ни брат не проявляют ни толики беспокойства.

— В гостевую комнату, по-видимому. — Отозвался Андрей. — Он частенько у нас остается. Бывает, неделями может гостить.

— Ужасно. — Пробормотала я.

На цыпочках прокралась к гостевой комнате. Прислушалась. Из комнаты неслись рулады храпа.

Я пробовала читать книгу в своей комнате, но та была скучна, так что я быстро сдалась и вышла в сад.

Качели были там же, где и пять лет назад. Правда, тогда они казались мне ужасно высокими. А сейчас сидеть оказалось не так удобно. Но я подогнула ноги и качнулась. Позабытая забава легко вспомнилась.

Качаться в форме оказалось удобнее, нежели в платье. Юбка не норовила задраться, хотя бы по причине отсутствия оной. Я раскачалась так, что практически долетала до окон второго этажа.

Но долго предаваться забаве не получилось.

Вначале из открытого окна донеслись крики, а после потянуло дымком.

— Пожар! — Донеслись крики, испуганно завизжала девка, раздался грохот и в довершение из другого окна сиганул сосед в одних подштанниках.

Вместо того, чтобы бежать и что-то делать я уставилась на него во все глаза.

Нехлюдов оказался порядком волосат, грузен и непотребно пьян. А его подштанники дымились, отчего он хлопал по ним и приплясывал.

— Что стоишь, девка, — закричал он, — сейчас сгорит все мое самое ценное. Нечем будет наследников плодить!

Я послушно отмерла и, схватил ближайшую бочку с дождевой водой (воды там было не так много по причине давнего отсутствия дождей) вылила на него.

Если минуту назад Нехлюбов был похож на пьяного медведя, то мокрый он больше напоминал шелудивого пса. Вода стекала по его упитанному брюшку, а голова оказалась украшена капустным листом.

— Не женюсь! — Заметил он, покачиваясь на пятках.

— Слава Богу! — Я поставила бочку на место и оттерла ладонь о штаны. Сунула руку в карман и сжала кусочек сахара, торопливо вытащила руку и выставила ее вперед, стоило соседу сделать шаг в мою сторону.

На ладони у меня вспыхнул огненный шар. Пока еще небольшой, но увеличить его было бы несложно.

— Вначале намочила, теперь высушить предлагаешь? — Усмехнулся он.

— Полный комплекс, так сказать.

— Точно не женюсь. — Он развернулся и ушел в обход дома, пугая по дороге дворовых девок видом своего исподнего и почесываясь.

Через несколько часов сосед с шумом и помпой убрался восвояси.

Я ждала, что батюшка будет гневаться и позовет меня на разговор, а то и вовсе велит всыпать плетей, однако он отнесся к моей выходке флегматично. Как и к попытке соседа курить в постели, которая едва не закончилась пожаром. Впрочем, подпалил он только себя, а в комнате развел бардак, так, что девки еще полдня убирались.

Вечер наступил быстро. Не успела улечься кутерьма, перестали бегать с ведрами с водой девки, а прачка развесила свежевыстиранное белье на дворе, как солнышко стремительно покатилось по небу, а после и вовсе скрылось за горизонтом.

Я уже легла в кровать, но меня стали одолевать тягостные думы. Не обидела ли я батюшку. С другой стороны, не рассчитывал ли он в самом деле выдать меня замуж за этого соседа?!

Перина была мягкой, голова тонула в подушке как облаке, но думы лезли в голову одна тяжелее другой. А ведь Нехлюбов прав, как ни печально это признавать. Теперь у меня другая жизнь, и надо бы ей соответствовать. Хотя бы пытаться.

Я встала, походила по комнате. Распахнула окно, откуда потянуло сквозняком, да так сильно, что я поспешила его захлопнуть. Наконец, накинула поверх ночной рубашки халат и пошла в кабинет.

— Можно?

Батюшка сидел за столом и разбирал письма.

— Я не сержусь. — Сказал он, стоило мне переступить порог. Я, совсем как в детстве устроилась в кресле напротив. Разве что с ногами забираться не стала. Напротив, спину выпрямила, а руку чинно положила на колени.

— Мы на ярмарке столкнулись. — Пожаловалась я и сама не заметила, как рассказала все о нашей первой встрече.

Батюшка хохотал так, что даже трубку уронил, которую перед этим пытался набить.

— То есть, ты побила его? Прям в пыль упал? Вот же ж… да, кто бы такую обиду стерпел, а?! А он свататься? Да я бы такую бабу на сто верст обошел бы.

— Или наоборот. — Заметила я. — Отомстить можно и позже.

— Это не самый плохой сосед. — Наконец произнес он. — Да и человек не такой уж плохой. Пьяница, вспыльчив, но крестьян не морит. Иногда даже помогает чем.

— И не самый хороший. — Нахмурилась я, — ты знаешь, что он наш луг пытается обманом украсть? Если бы он его засеял, то у нас могли бы быть проблемы. Он бы рассказал в суде, что мы не справляемся со своей землей, а ты знаешь, что есть Указ Государя о возделываемых землях.

— С Павлушей проконсультируюсь по этому поводу. Но в суде у Нехлюбова тоже не так много сторонников. Он вспыльчив и врагов заводит легче, чем друзей. Я же стараюсь по возможности поддерживать с ним добрососедские отношения.

— Боюсь, это теперь будет сложно.

— Помиримся. — Батюшка махнул рукой, словно нисколько не сомневался, что уже завтра сосед снова прискачет в гости как ни в чем ни бывало. А может быть, все так и будет. В конце концов, скука — это главный враг помещиков.

Мы посидели некоторое время в тишине, совсем как в детстве. Отец курил и разбирал письма, а я плела косички одной рукой из бахромы на пледе. Это оказалось не таким простым делом.

— Вась, — наконец позвал батюшка, — ты сама что хочешь делать?

— Протез хочу.

Батюшка опешил, но после посмотрел мне в лицо и кивнул. Неловко спросил:

— Как так вообще вышло?

— Осколки снаряда. Посекло. Контузило. Повезло, что вообще наши вытащили, хоть и поздно, времени у лекарей было мало, решили кисть отнять, чтобы заражение не пошло.

— Если бы ты написала, мы бы нашли денег на лекаря.

Я пожала плечами. Я не просила помощи у семьи. Ни, когда обнаружила себя в казарме, среди пацанов, обритую налысо, ни после. Во время первого боя, когда я обмочилась от взорвавшегося рядом снаряда, я пообещала себе, что справлюсь со всем сама, раз уж умудрилась так оплошать. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы батюшка оказался мной разочарован.

— Закажем, Вась. Самый лучший купим. Хочешь, с крюком, как у пиратов? Или магический, с огоньками? Или с кружавчиками, чтобы под платье?

— А кружавчики Лушка будет каждый раз новые пришивать. К новому платью новые кружавчики.

— Да, запросто. У нас в мастерской знаешь, какие умелицы есть?

— Спасибо!

Я бросилась ему на шею и расцеловала.

— Спасибо, ты лучший!

Батюшка смущенно потрепал меня по голове.

Мы вновь посидели в уютной тишине, батюшка вернулся к разбору писем и пыхтел трубкой, я рассматривала корешки книг на полке, когда он произнес:

— Вась, прочти, а то, кажется, глаза меня подводят…