Тайна, приносящая смерть

Галина Романова, 2011

В небольшой деревеньке на краю обрыва возле заросшего пруда найдено тело красивой молодой женщины. В ту ночь Мария, счастливая и нарядная, спешила на свидание к жениху, но так на него и не пришла. Свидетелей преступления, как водится, нет, да еще и участковый, похоже, только чинит препятствия городской следственной бригаде. А как прикажете искать убийцу, если местные жители сотрудничать со следствием не хотят, а из улик – только подвеска из старинного золота с изумрудиком, которую сжимала в руке Мария? Интересно, откуда у еле сводящей концы с концами Маши такая дорогая вещица? И почему больше всего по ней горюет местный библиотекарь, а не суженый?.. Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 2

Маша сновала с кухни в спальню, из спальни в кухню, все что-то примеряла и примеряла на ходу. Швыряла юбки с кофтами на широченную кровать, снова лезла в шкаф. При этом она со старательной беспечностью напевала себе под нос мотив непонятный и надоедливый и настырно не смотрела в сторону комнаты дочери.

Подумаешь, матери та взялась указывать! Мала еще, чтобы вещи такие ей говорить! Еще и семнадцати не исполнилось, и до совершеннолетия полтора года почти, а она матери вздумала мужиков выбирать.

Как это она сегодня с утра ей выдала? Какие-то хлесткие и обидные слова, дай бог вспомнить бы…

«Ты, деревенская клуша, разве не понимаешь, что этому ухарю ты не нужна?!»

Да, кажется, так вот прямо и сказала. И добавила еще, что видела этого ухаря еще и с другими женщинами их села. И что с ними он также был обходителен и вежлив. А Таньке Востриковой вчера так вообще букет подарил.

Про букет Маша не верила, это дочка нарочно сказала, чтобы ее позлить. Где их взять, букеты-то, сегодняшним летом? В палисадниках все от солнца погорело, даже мальва не проклюнулась, а бывало, таким частоколом опоясывала деревню, что хоть косарей запускай. В лесах и на лугах тоже ни лютика, ни травки. В город он не ездил. Незачем было, продуктов они еще три дня назад закупили вместе недели на две. Чего ему было делать в городе-то? За букетом, что ли, поедет специально! Умора просто! Для кого, для Таньки, что ли, Востриковой букет станет покупать специально в городе?! Ага, щас, растопырится! Только для того и поселился в их селе, чтобы всяким шалавам малолетним в город за букетами мотаться.

Это брехня, чистой воды брехня. Это дочка нарочно так сказала, чтобы Маше настроение испортить. Немного удалось, чего уж душой кривить. Затихла ненадолго. Но потом снова по дому запорхала.

Кто бы что ни сказал, она от такого мужика ни за что не откажется. Даже ради дочки не откажется.

А что ее новый знакомый с другими женщинами общается, так что за беда?! Они еще друг другу никто, знакомые хорошие просто. Даже еще и переспать не успели, знакомы-то всего ничего. Торопиться не хотела ни Маша, ни он. Очень порядочными были на этот счет его взгляды.

Покойный папочка ее милой доченьки при живой жене не стеснялся по бабам чужим мотаться. Из одного двора в другой двор, из одной квартиры в другую. Ни стыда ни совести. А жена ведь была у него, молодая, красивая и до любви жадная. Нет, мало ему все было. Вынь да положь чужую! Так и домотался до гробовой доски. Кто-то темной улицей зимней ночью башку-то ему и проломил.

Пытался участковый найти убийцу, да толку что? Смело можно было в подозреваемые любого мужика на деревне записывать. Благоверный ни одной юбки, кажется, не пропустил. К одной Таньке Востриковой, наверное, и не попал. И то по молодости ее лет. А так бы сей пострел и там поспел.

— Санька, подойди сюда.

Маша прервала мурлыкающее пение, присела на край кровати, заваленной нарядами.

— Чего тебе? — угрюмо отозвалась дочь Александра.

— Подойди сюда, разговор имеется.

Сашка через минуту выросла на пороге, оперлась о притолоку. Маша невольно залюбовалась. Высокая, грудастая, с длинными, в пояс, волосами и неестественно синими, будто искусственными, глазищами вполлица. Местный библиотекарь прочил ей модельный бизнес. Все суетился. Писал куда-то по электронной почте. Посылал Сашкины фотографии на какие-то отборочные туры. Даже номера телефонов какие-то совал ей без конца. Только Саша отмахивалась и номера те не брала.

— У меня будет другое будущее, дядя Володя.

— Будущее?! Какое будущее у тебя может быть тут, деточка, в этой-то лапотной глуши?! Выйдешь замуж за такого же, как твой отец. Станет пить, бить, гулять. Красота твоя померкнет и…

— Я не выйду замуж без любви, — гнула Саша, не успевшая еще растерять детские свои фантазии о принце. — И в глуши можно жить счастливо, дядя Володя. А модельный бизнес… Так не могу я быть такой, как они.

— Какой?! Какой, как они?!

— Беспринципной! — фыркала Машина дочь.

Что да, то да, принципиальности в Сашке было на четверых. Как не смогла простить своего одноклассника, с которым дружила с детства, за то, что тот шутя поцеловал их общую знакомую, так теперь не прощала матери и ее нового ухажера. Уперлась и молчит. Молчит и недобро ухмыляется. А если и скажет что, так уж лучше бы молчала.

— Сашок, присядь, милая, — Маша похлопала по меховому покрывалу, наброшенному на кровать. — Присядь, что скажу.

Дочь нехотя подошла. Присела. Но головы в ее сторону не повернула. Уставилась в окно, будто там что-то новое к их березе приросло.

— Я хотела сказать тебе, что…

— Что? Снова собираешься к нему на свидание? — Саша небрежно толкнула локтем кучу одежды, которую Маша забраковала перед этим. — Смешно!

— Ну, вот что смешно, Сашок? Что смешно?!

Маша старалась говорить тихим нежным голосом, как всю свою жизнь только с дочерью и разговаривала. Но в груди заныло, запекло.

Ну почему она с ней так? Почему?! Она что, должна в свои тридцать семь лет похоронить себя заживо в своем коровнике? Месить до конца дней своих резиновыми сапогами грязь осенью и весной, зимой сопли морозить, пробираясь сквозь сугробы на работу. Этого она хочет для матери?

— Я говорила тебе, давай уедем в город, — напомнила дочь, выслушав от матери ее жалобы. — Бабушка когда еще звала. И сейчас не поздно. Квартиру она мне подписала. Она ждет.

— Кто ждет? — уставилась на нее потемневшими глазами Маша.

Она вдруг с раздражением поняла, что все ее уговоры тщетны. Дочь никогда не примет ее влюбленности. Никогда не порадуется за нее. Может, завидует? Может, она сама влюбилась в этого человека, а матери нервы мотает? А что?! Почему нет?! Сердце ее, Сашки, свободно, и уже давно свободно. Кто-то позванивает ей, но, кажется, это все несерьезно. Возраст как раз тот самый для любви. Новый знакомый пару раз заходил когда, очень вежливо и интересно говорил с ней, они даже улыбались друг другу.

Может, вот она, причина-то?!

— Кто ждет нас, Саша?

— Не кто, а что, — поправила терпеливо дочка. — Квартира в центре города нас ждет, ма. Хорошая, просторная квартира.

— Рухлядь! Была я в той квартире! — вспылила Маша.

Всякое напоминание о царском жесте бывшей свекрови всегда выводило ее из себя, всегда заставляло не забывать, что был, был у нее когда-то в мужьях ее сын. Помер потом бесславно, правда. Но мать-то его одинокая осталась. И звала их к себе, настойчиво звала.

Маша гордо отказалась.

Свекровь привечала Сашу, забирала на каникулы к себе. Пыталась даже в городскую школу пристроить. Маша воспротивилась. Потом свекровь тяжело заболела, за ней требовался уход. Маша не поехала. Саше тоже не позволила. И та тайком, как могла, сбегала время от времени проведать бабушку.

Ухаживали до самой ее смерти за пожилой женщиной чужие люди.

А квартиру она — вишь, какая благородная — все равно оставила Саше. Этим потом не раз кололи глаза соседки. Этим не раз укоряла сама себя и Маша, но время вспять не повернуть. Оттого и неприятны были любые напоминания о таком щедром подарке.

— И ничего не рухлядь. Три комнаты! Целых три огромные комнаты!

— Пол сгнил. Отопление все менять. Двери в щелях. Стены, потолки потрескались. Там ремонта на сотни тысяч. Они у нас есть? — Маша без устали загибала пальцы.

— Можно просто прибрать там и пожить пока так. — Саша надула губы, потеребила ворох материнского тряпья. — А тут у тебя какое будущее с этим?! Что ты вообще о нем знаешь? Кто он? Откуда? Что у него в душе?

— В душе! — фыркнула Маша невесело. — Я с твоим папашей вон сколько лет прожила и то не разобралась, что в его душе! Что за струны такие чужие бабы трогают, что он мимо родного дома всякий раз шастает! Душа! Ты о высоких-то материях меньше бы думала и мечтала. А вот… Вот продать ту квартиру вполне можно и на эти деньги будущее тебе сделать.

— Нет! — Саша резко соскочила с кровати. — Об этом даже не думай. Это он тебя надоумил, да? Твой хахаль?

— Не смей его так называть! — Маша повысила голос, что случалось за их жизнь раза два, наверное, не больше. — Он приличный человек, который… Который собрался сделать мне предложение.

— Ух ты! — Саша насмешливо скривила рот, а синие глазищи вдруг наполнились слезами. Того гляди, заревет. — Это он тебя так предупредил, да? Мария Николаевна, ждите, ждите, скоро, совсем скоро я сделаю вам предложение.

— Дурочка ты, Санька.

Маша вытянула из груды одежды за рукав розовую водолазку. Прикинула так и так, решила, что под ее новую белую юбку и к ее светлым волосам будет как раз кстати. Отложила ее в сторону. Глянула на дочь с обидой:

— Мне, может, сам господь такого человека посылает, Сашенька. За все мои страдания и ревность многолетнюю, такого вот милого и порядочного. А предложение он мне уже сегодня сделает.

— Чего это вдруг? Откуда такая уверенность? — Саша отвернулась и пошла к себе.

— Потому что он просил, чтобы я осталась сегодня у него до утра, — выпалила ей в спину Маша и тут же с облегчением выдохнула.

Ну, наконец-то сказала, что боялась выговорить. Наконец-то нашла в себе силы. Все не знала, как подступиться к дочери, как сообщить ей, что не придет на ночь домой. Ну не отпрашиваться же было у нее, в самом деле.

— И ты останешься?!

Узкая спина дочери вытянулась в струну, плечи развернулись, голова откинулась назад. Девочка замерла на пороге ее спальни и стояла так, не поворачиваясь, долго. Молчание ее было утомительным для Марии. Знала, что ничего доброго дочь ей не скажет. Это снова долгие разговоры, а то и слезы.

Все! Надоело! Она не хочет ничего этого, устала! Она просто хочет быть счастливой, и все. Разве это не понятно? А убеждать кого-то в чем-то она замаялась за свою жизнь.

Маша со вздохом глянула на часы. Время поджимало. Надо было собираться. Заставлять ждать себя она не любила. Тем более заставлять себя ждать такого человека! И огорчать его не хотелось. И выпендриваться лишний раз было не резон, спрос на него в их селе о-го-го какой был.

— И ты останешься у него на ночь?! — снова повторила Саша, все так же стоя к матери спиной.

— Да, я останусь. И давай закончим на этом.

— Давай закончим! — вдруг резко взвизгнула Сашка и повернулась.

Господи! Такими страшными ее синие глазищи не были никогда. Такими Маша их вообще ни разу за неполных семнадцать дочериных лет не видела. Ненависть, гнев, брезгливость, что-то еще нечитаемое и очень опасное таилось теперь в них. Аж поежилась, до того взгляд дочери был ужасен.

— Что? — Маша попыталась улыбкой вернуть прежний хрупкий мир. — Что смотришь?

— А ничего! — Крепко стиснутый кулачок дочери с силой ударил в притолоку. — Останешься с этим хлыстом на ночь, так и знай…

— Что? Что я должна знать, Саша? — Она теперь уж без стеснения глянула на часы и взглядом указала дочери на дверь.

— Меня у тебя больше нет, поняла?! Нет у тебя больше дочери! А у дочери нет больше матери. Все!!!

Она резко повернулась и выбежала из материной спальни. Потом громыхнула дверь ее комнаты, через пару минут входная дверь, а потом ржавым скрипом взвизгнула калитка.

Умчалась куда-то.

Маша встала с кровати, подошла к окошку. Сашки уже и след простыл. Нигде на улице не видно. В три прыжка куда-то удрала. А чего бесится-то? Чего? Ревнует мать к незнакомому дяденьке? Или, наоборот, дяденьку ревнует к матери? Так то ее право. А Маша вот оставляет за собой право быть счастливой. Пусть даже и такой ценой.

Дочь на нее надулась, подумаешь! У кого в семье такого не бывает? Если не бывает, значит, это не семья. Бог с ними, с ссорами. Ей сегодня нужно выглядеть красиво. Быть соблазнительной и нежной. Да, розовая водолазка как раз кстати будет. Ее цвет.

Маша метнулась от окошка к зеркалу, приплюснула водолазку к груди, горлышком обхватила шею. Покрутилась.

Красиво! Ей идет. И вообще, она еще очень красивая и молодая, что бы там Сашка ни выдумывала. И под руку с этим мужчиной она будет еще краше и достойнее. Устала от шепота в спину. Устала от пустых зимних вечеров. От пустой холодной кровати и от пухлой подушки на соседней половине, которую порой поглаживала и обнимала вялыми со сна руками.

К черту все! Она сегодня идет на важное свидание. Может, самое важное в ее жизни. Все остальное пускай катится к чертям собачьим.

Не дочь, конечно же, нет. Ее принципы и упрямство. У Маши своего добра полно такого.

— Сегодня или никогда, — шепнула она себе и, похватав с полок шкафа нижнее белье, двинулась в кухню, где за клеенчатой шторкой еще прежним мужем была установлена ванна.