Преступные игры гения

Галина Романова, 2023

Гена развелся с Аней, но забыть ее не смог, и не только потому, что все еще любит бывшую. Полковник Анна Смирнова – непосредственный начальник майора Геннадия Сидорова, и они вместе расследуют запутанное дело. Кто-то убивает женщин и засыпает их лица измельченными в труху волосами. Первое преступление произошло пять лет назад, раскрыть его не удалось, и теперь убийца снова принялся за свое. Его жертвами становятся женщины, так или иначе связанные с художником Осетровым. Все они молодые и красивые – как и полковник Анна Смирнова, портрет которой очень хочет написать Осетров… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений.

Глава 3

Эта женщина его завораживала. Он понимал, что она явилась по его душу и мысли, что от ее присутствия рядом с ним у него могут возникнуть проблемы, но…

Он ничего не мог с собой поделать!

Она заполнила собою все его личное пространство, даже не утруждаясь особо. Просто вошла в его дом. Просто посмотрела. И пробормотала краткое:

— Здрассте…

Мужчина, приехавший с ней, был ему знаком. Кажется, Сидоров. Кажется, майор. И кажется, этих двоих что-то связывало. Может, какие-то порочные тайны. Или какая-то личная боль. Он почему-то сразу почувствовал наэлектризованность пространства между ними.

Майор Сидоров разложил на его столе какие-то бумаги. Принялся задавать вопросы. Смешные и пустые. В минувшее воскресенье он был более собран. Сейчас производил впечатление стажера. А она…

Она ходила по его огромной гостиной с пятиметровым потолком и все внимательно осматривала. Стало понятно, что визит именно этим был вызван. Ей надо было взглянуть на все изнутри. На его дом. На его картины. На мебель. Взглянуть и понять: а не он ли и есть убийца?

Он все понимал и прощал ее заранее. Потому что она пленила его с первой минуты. Как художника, как творца, как мужчину.

Сидоров что-то писал и писал в своих бумагах, хотя и вопросов больше не задавал.

— Что вы обо всем этом думаете? — неожиданно спросила она, останавливаясь перед огромной стеклянной стеной, выходящей во двор.

Он подошел к ней, встал рядом — справа. Проследил за ее взглядом. Там не было ничего для него нового. Две березы — молоденькие и хиленькие. Навес красного холста в виде гигантского зонта. Под ним круглый пластиковый стол и два пластиковых стула.

Он понял, что она не об этом. И сказал, что на самом деле думал:

— Мне кажется, это было послание.

— Какое послание? Кому? Если человечеству, зачем так глубоко прятать? Не факт, что тело нашли бы до полного разложения. Это вам повезло, — она резко повернула голову и вцепилась взглядом в его лицо. — Вы считаете, что вам повезло, как художнику, увидеть это?

Господи! Ну что за женщина! Как она смогла так быстро понять, что он чувствует!

— Да… То есть нет. Мне не повезло, — он страшно смутился, что она неверно все расценит. — Как человек, я пришел в ужас от увиденного. А как художник, не могу забыть белизны кожи. Почему она была такой белой? Смердело ужасно, а следов разложения не было. Как такое возможно?

Она стремительно переглянулась со своим спутником и промолчала.

— Вы бы написали такую картину? — снова вернула она свой взгляд, высверливающий ему мозг.

— Я? — Он подумал и отрицательно мотнул головой: — Я пейзажист. Я бы не стал. Не осмелился. Не люблю разложения.

— Его же не было, — прищурила она удивительные черные глаза. — Тело было молодым, белым, будто мраморным.

— Оно было мертвым. — Его взгляд ушел внутрь, сразу вспомнился весь ужас. — И оно воняло! Это… Это для меня, как для художника, отвратительно. Я не люблю тлена.

— Но вы искали на плато свет. Закат… Вас интересовал закат. Это ли не угасание?

Он с минуту не находил ответа. Просто стоял и смотрел на нее, как на очередное чудо света. Тут же перевел взгляд на Сидорова. Что могло произойти между ними? Почему он видит между ними столько темного света?

— Угасание не значит — тлен, — ответил он, медленно отходя от стеклянной стены в поисках нужного ракурса. — И закат не означает полного угасания. Это угасание перед очередным возрождением. Будет же восход. Но если без лирики, то мне, как творцу, ближе краски, рождаемые засыпающим солнцем.

Лишь на мгновение подобие улыбки тронуло ее тонкие губы. Это было почти незаметно. Но он понял, что его ответ засчитан.

— Может, кофе? — спохватился Валерий, поняв, что они сейчас уйдут.

— Нет, спасибо. — ответил майор Сидоров.

Он сноровисто складывал бумаги, разложенные на столе. Совал их в папку. Она молчала. Выгуливала себя вдоль стеклянной стены и о чем-то напряженно размышляла.

Высокая, стройная. Густые волосы цвета карамели сколоты на макушке какой-то острой, тонкой штукой. Две пряди висят вдоль щек. Скулы высокие. Ни грамма косметики. Даже на губах никакого блеска. Но она казалась ему такой яркой, такой невероятно ухоженной и нетронутой. Даже в потрепанных джинсах и льняной рубашке выглядела светской дивой. И ему очень-очень не хотелось, чтобы она уходила сейчас. А предлога задержать ее не находилось.

— У меня замечательный кофе, — сделал он еще одну попытку, глядя на нее. — Вдруг я бы еще что-то вспомнил?

— А давайте ваш кофе, — и снова по ее тонким губам скользнуло нечто похожее на улыбку. — Только не надо ничего выдумывать. Это я насчет «вспомнить».

— Товарищ подполковник, — Сидоров хмуро смотрел на нее исподлобья. — Мне-то лично некогда. От слова совсем.

— А я, майор, от слова совсем тебя не держу.

Она даже не повернула головы в его сторону, все время смотрела на красный огромный зонт в его дворе.

— Ты же без машины, Аня.

Сидоров повысил голос? Сидоров повысил голос. И ее это удивило.

— Вызову такси, майор, не печалься.

— Я могу отвезти. У меня есть машина.

— И машина у него есть, и велосипед, — скрипнул неприятными интонациями ответ Сидорова.

Валера промолчал. Проводил майора до ворот, дал слово, что отвезет подполковника Смирнову туда, куда она прикажет. И неожиданно поинтересовался:

— Вас с ней что-то нехорошее связывает, товарищ майор? Какая-то скверная история?

— Это так очевидно? — неожиданно развеселился Сидоров.

— Воздух вокруг вас наэлектризован. И да, это бросается в глаза.

— Наша скверная история называется неудавшимся браком, гражданин Осетров. Несколько лет длилась наша скверная история, прежде чем логически завершилась.

— Как именно?

Ну ему и правда было интересно!

— Разводом…

Потом он долго готовил кофе. Дольше обычного. Даже достал старую жаровню с песком и турку — подарок друга. И колдовал над ней, без конца ей о чем-то рассказывая. После ее ухода даже не смог вспомнить, о чем говорил, над чем они смеялись. Но смеялись!

Кофе пить вышли на улицу, под красный зонт. Она села лицом к солнцу и долго щурилась на свет, сочившийся сквозь красную ткань.

— Кажется, я поняла, что именно вы искали, — проговорила Анна, медленно глотая острый, крепкий кофе, приготовленный им по особому рецепту. — И да, это очень красиво. Неуловимо красиво.

Он слушал и не верил: неужели в его жизни появилась она — та самая женщина, которая видит и слышит, как он? С которой можно быть немногословным: она все поймет. С которой нет нужды притворяться.

— Анна… — начал он подрагивающим от волнения голосом. — Могу я вас называть по имени, без отчества и звания?

— Легко, — рассмеялась она беспечно.

— Анна… Простите мне мою смелость, но мне очень бы хотелось продолжить знакомство с вами.

— Что вы имеете в виду? — она закрылась от него бесстрастным выражением лица. — Отношения?

— Д-да… Если вы не готовы, я пойму. Мы могли бы просто время от времени ходить куда-нибудь вместе.

— Куда? — прозвучал вопрос безо всякого интереса.

— В театр, на выставки, в ресторан. Я… Я понимаю, что вы очень занятой человек, поэтому готов ждать момента.

— Уф-фф… — выдохнула она с силой, вытягивая ноги и роняя руки с подлокотников пластикового стула. — Вы не представляете себе, Валерий, сколько вам придется ждать того самого момента! Меня могут сорвать посреди ужина в ресторане, посреди премьеры в театре. Могут выдернуть прямо в то время, когда вы станете мне рассказывать о каком-нибудь произведении искусства на выставке. Сидоров вам уже сказал, что мы были женаты?

— Да. Пять лет длился ваш брак.

— Да. Пять лет. Мы коллеги, и все равно наш брак не выдержал такого накала. А вы — человек искусства. В вашей жизни все размеренно, продумано до мелочей, дозировано, включая солнечный свет. Ваша стеклянная стена… Она повернута так, что солнце в комнату заглядывает весь день. Так?

— Так.

— Сколько времени вы работали над проектом дома? Вы же сами его разрабатывали?

— Да, сам. И работал я над ним три года.

— Вот! Три года! Три года на то, чтобы просто поймать свет. А я… У меня и в окно-то выглянуть не всегда есть время. Прагматик до мозга костей. Циничная ищейка. А вы… Вы придумали что-то себе.

— Я не придумал. Я влюбился. С первого взгляда.

У него тут же застучало в висках, а лицо пошло красными пятнами. Он знал, что дело обстоит именно так, он чувствовал прилив крови к голове. И понимал, что ее изумленный взгляд мог быть вызван именно его физическим недугом. У него случались внезапные скачки давления. Особенно когда он сильно волновался.

— Простите.

Валерий провел ладонью по мокрому лбу. Вытер ее о домашние вельветовые брюки. В висках стучало, во рту сделалось сухо.

— Очень смелое заявление, — проговорила она задумчиво и прищурилась. — Задам банальный вопрос: вы всем женщинам говорите подобные слова при первом знакомстве?

— Нет. До вас была Лидочка.

— Кто она?

— Моя девушка. Мы долго были вместе, а потом она… уехала.

От нее не укрылось его замешательство. Подозрительность, сочившаяся из ее глаз, затопила все вокруг.

— Куда уехала? Сколько вы были вместе? Как ее фамилия? Почему расстались?

Очарование разбилось вдребезги. Свет померк. Перед ним сидела не женщина его мечты, а подполковник полиции. И она его допрашивала!

— Лидочка Паршина. Она была моей студенткой.

— Вы преподаете?

— Нет. После того как мы расстались, я ушел из колледжа искусств. Вместе мы были десять лет.

— Она жила здесь? — Анна поводила взглядом по стенам дома, по его саду с чахлыми березами.

— Нет. Она жила в квартире, которую я ей снимал. Там же мы и встречались. Адрес? Вам понадобится адрес?

Анна коротко кивнула, он продиктовал. Она записала адрес в телефон.

— Почему расстались? Когда?

— Год назад. Все как-то внезапно поменялось. Она стала скрытной, раздраженной, перестала отвечать на звонки. Я даже сделал ей предложение. Думал, что она устала ждать. Купил кольцо. Позвонил ей. Сказал, что приеду с важным сюрпризом. Приехал, а ее нет. И чемодана нет. И вещей в шкафу. Она просто укатила на отдых с друзьями.

— Вы искали ее?

— Разумеется! — Валерий глянул на нее с упреком. — Разве я мог ее не искать? Мы десять лет были вместе. Но потом я узнал, что с ней все в порядке. И она прекрасно отдыхает. Просто не хотела меня видеть и просила не говорить, где именно она проводит время. А после возвращения с отдыха весь этот год живет в той же самой квартире. А меня избегает. А я перестал навязываться. Да и возможности меня лишили. Лидочка превратилась в какую-то невидимку. Я не мог ее выловить.

— Мы с Сидоровым были вместе пять лет. Но он вряд ли бы кинулся меня искать, если бы я исчезла с чемоданом, — ее тонкие губы отыграли скепсис. — Ее друзья, подруги, родственники?

— У нее не было родственников. Она из детского дома. А подруги и друзья пожимали плечами. И хихикали мне вслед. Слухи просочились в колледж. Начался самый настоящий стеб. И я ушел.

Он потер виски, лоб. Дотронулся пальцами до щек. Понял, что краснота с лица схлынула. Он выглядит теперь обычно. И может не смущаться так сильно.

— Как она выглядит? У вас есть ее фотография?

Валерий взял с пластикового стола телефон, вошел в галерею. Листать пришлось долго. Год прошел. На смену Лидочке пришли пейзажи, натюрморты, фото красивых домашних животных. Наконец ее лицо всплыло в телефонном окошке. Он увеличил его, протянул телефон Анне.

— Это она…

Анна смотрела на фото мгновение. Потом тут же позвонила кому-то. Ага, Сидорову, оказывается!

— Ты далеко уехал? — она выслушала ответ и приказала. — Возвращайся.

Его раздраженный монолог был слышен даже Валерию.

— Заткнись и слушай, — прервала его Анна на каком-то моменте. — Девушка, найденная в парке на плато, — это Паршина Лидия. Откуда знаю? А она десять лет была подругой нашего художника. Почему не узнал?

Она отодвинула руку с телефоном в сторону, глянула на Валерия холодно и равнодушно и спросила:

— Почему в убитой вы не опознали вашу бывшую девушку, Осетров?

— Что?! Это… Это была Лидочка?! — его колени подпрыгнули и затряслись. — Но этого не может быть! Это тело… Оно не ее! Оно чужое! Полное. Лидочка была худой до изнеможения!

— Пусть так, — прервала его Анна и спросила Сидорова, внимательно слушающего их разговор. — Слышал?

И снова уставилась на Валерия.

— Пусть так… Она могла поправиться за год. Но лицо-то ее вы не могли не помнить. Лицо, гражданин Осетров?

— Я не видел ее лица.

Он наблюдал безумные скачки собственных коленей, пытаясь вспомнить лицо мертвой девушки. Мотнул головой, вспомнив. И повторил:

— Я не видел ее лица. Оно было засыпано чем-то похожим на пыльцу одуванчиков.

— Волосы… Это были измельченные в труху ее волосы, Осетров. Собирайтесь. Вам необходимо проехать с нами.