Не доставайся никому!

Галина Романова, 2011

Никогда не открывайте дверь незнакомцам! Алиса пренебрегла этим правилом и поплатилась: на нее напали и серьезно ранили. Но кому она помешала, ведь Алиса не имеет никакого отношения к криминалу? Правда, недавно погибла ее соседка Александра, которая вычислила банду грабителей, живущих в соседнем доме… Полиция почему-то отказывается расследовать гибель Александры, поэтому придется Алисе сделать это самой – только так она сможет избежать дальнейших покушений на свою жизнь. А вскоре у девушки появляется влюбленный в нее помощник… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 2

Такой суеты вокруг себя она не помнила с тех самых времен, как стала осознавать себя. Ее здоровьем интересовались все подряд: от главного врача горбольницы, куда ее доставила карета «Скорой помощи», до уборщицы с ее фирмы. О старшем руководящем звене и коллегах и говорить нечего, те по очереди навещали ее каждый день, присылали горы цветов, коробки конфет, пичкали ее фруктами, таскали в отдельную палату, которую ей выделили, запрещенную копченую колбаску, рыбку и тортики.

— Алиска, ну и перепугала же ты нас! — часто звучало в первые дни после операции, стоило лишь ей очнуться.

— Давай, давай, молодцом, поправляйся… — подбадривали ее через неделю.

— Ну, ты совсем уже молоток! Скоро снова прыгать начнешь! — восклицая уже ближе к выписке.

Она давила из себя улыбки, хотя тело болело нещадно, и причем все — от пяток до макушки. Кратенько отвечала, что ничего не помнит, и вздыхала с облегчением, стоило посетителям закрыть за собой дверь.

А потом пришел он — тот самый участковый, который не поверил в ее историю про Александру. Пришел сердитый, неулыбчивый и неучтивый.

— Здравствуйте, Алиса. — Он сел на красивый стул возле ее кровати, застеленной очень нарядным постельным бельем в белых лилиях. — Как вы себя чувствуете?

— Привет, Саня, — удивленно воскликнула она. — Чего это ты так официально со мной?

— Я на работе, — отрезал участковый, с которым она все детство лазила по деревьям, ловила бабочек, хоронила мертвых птичек и никогда не называла его Александром, только Санькой, Сашкой, Шуриком. — У меня к вам, Алиса, вопросы.

— Валяй, — позволила она с улыбкой, все еще не доверяя его деловитости.

Вот сейчас он рассмеется, зашвырнет свою рабочую папку на подоконник, взъерошит светлые волосы и…

Никакого «и» не случилось. Саня задавал ей официальные вопросы сухим казенным голосом, заносил ее — не слова, нет — показания в протокол. Потом попросил Алису подписать все разборчиво и тут же засобирался уходить.

— Ты чего это, Саш? — окликнула она его у двери. — С ума, что ли, сошел, да?

— Это не я, Алиса, это вы с ума сошли, — ответил он, стоя к ней спиной.

— То есть?..

— Со следователем говорить отказываетесь, чините препятствия дознанию.

— Да не чиню я ничего! Я просто не помню! — возразила Алиса с жаром и тут же почувствовала, как заныла перебинтованная рана под левой лопаткой. — Чего ты, а?

— Вообще ничего не помните?

Его голова чуть склонилась набок, Алиса увидела круглую щеку, кончик носа и бровь.

— Что-то помню, что-то нет, — ответила она уклончиво.

— А что помните? — Шурик обернулся и гневно взглянул на нее.

Так смотрел он в детстве, если она, не дождавшись, удирала без него на стадион или на речку. Требовал объяснений, дожидался их, внимательно выслушивал, потом принимал решение. Раньше все его решения были в пользу их дружбы. А что теперь?

— Саш, если будешь говорить со мной в таком тоне, то… То идите к черту, уважаемый! — выпалила она и всхлипнула. — Я едва не погибла, а ты!.. Если бы… Если бы не тот человек… Кстати, его наградили?

Участковый Александр Васильевич Назаров развернулся, качнувшись на каблуках, поднял вверх свою рабочую папку, будто собирался с ней на Алису нападать. Потом махнул ею в воздухе и швырнул на подоконник.

— Алиска, ты такая… Такая дурочка! — выпалил он, возвращаясь снова на стул возле ее нарядной коечки. Глянул на нее знакомыми несчастными глазищами, вздохнул. — Меня из-за тебя чуть с работы не погнали! А Светка вообще…

— Чего это? — Алиса виновато улыбнулась. — Подумала, что ты меня ножом пырнул на почве ревности?

Пошутила неудачно. Его лицо тут же судорожно сморщилось. Пальцы сжались в кулаки. И задышал Назаров часто-часто.

— Прости, Саш, — Алиса выпростала из-под одеяла руку, дотронулась до его коленки. — Ну, прости меня! Чего Светка? Снова, да?

— Она… Светка ушла от меня, Алиска, — выдохнул он то ли с облегчением, то ли с болью, она точно не поняла.

— Чего вдруг? Чего сейчас-то именно?

Жена от Саши уходила каждый вторник. То есть собирала вещи обычно по вторникам. Ближе к пятнице чемоданы разбирала, выкладывала трусы с майками и колготками на полки шкафа. На выходные, когда Сашка бывал дома, при ней, она затихала. А с понедельника снова-здорово.

Причину для скандалов Светлана находила легко, будто песню складывала. Начинался первый куплет обычно с нехватки денег, припевом шла Сашкина, так и не утихшая с годами любовь к школьной подружке — то есть к ней, к Алиске. Вторым куплетом была его вечная занятость и отсутствие дома, снова припев. В третьем куплете, завершающем, Светлана всегда угрожала уйти от Саши к матери. Ну а если не выдыхалась, то снова повторяла припев.

Поначалу Сашка жутко психовал, валялся в ногах у жены, пытался что-то исправить, где-то подработать, даже занимал деньги. Потом понял, что причина кроется в самой Светлане, и смирился. Как-то уверовал в то, что она никогда от него не уйдет, и успокоился.

А оно вон как вышло!

— Когда я узнал о том, что с тобой случилось… — начал Саша нехотя рассказывать, но руки Алиски с коленки своей не стряхнул, хотя настойчиво не смотрел в ее сторону, сердился он так, значит. — Со мной такое началось, Алиска… Я орал не помню что! Носился по двору, по дому, звонил во все квартиры, чуть до обыска повального дело не дошло. Спасибо, опера наши меня угомонили.

— Как это?

Алиса чуть не расплакалась от жалости к другу детства. Представила, как он бегает расхристанный по их двору, хватает всех за руки, за одежду, ломится в чужие квартиры, орет, обвиняет, ищет правды, и чуть не расплакалась. Она, наверное, тоже так бы с ума сходила, если бы Саша попал в беду.

— Как они тебя угомонили?

— В лобешник треснули, я и осел, — Сашка вздохнул, поймал ее ладошку, сжал крепко. — Хорошо, народ весь понимающий знает нас с тобой прекрасно, никто жалоб катать не стал, а то бы… А Светка ушла. Вещи у нее со вторника собраны были, как всегда. Она их просто распаковывать не стала. Подхватилась и слиняла к теще. Так вот…

— И что теперь? — Алиса выпростала из-под одеяла руку, оперлась о край кровати, намереваясь присесть, боль под лопаткой тут же вернулась, на лбу выступил пот. — Что теперь-то? Ушла и не звонит даже?

— Нет, не звонит, — Саша вскинул голову, глянул вызывающе. — И я не звоню! Сколько можно?! Задолбала уже!

— Что да, то да, — покивала Алиса и снова рухнула на подушки, сил сидеть не было. — Без понятий совершенно дамочка. И зачем ты на ней женился, Саш?

— Затем, что ты за меня не пошла! — воскликнул он с застарелой обидой и покосился на нее. — Вышла бы сразу за меня, все было б отлично и у нас, и у Светки тоже. Не мучилась бы она со мной.

— А она мучилась? — Алиса удивленно заморгала. — По-моему, это она тебя мучила.

— Да ладно тебе, подружка, сочинять, — Сашка вздохнул с печалью. — Знаешь ведь прекрасно, что я никогда любить тебя не переставал. Знаешь? Ну? Чего молчишь?

— Саш, не начинай снова, а, — попросила она, закусив губу.

История их любовных отношений насчитывала не одно десятилетие. Началось все еще с детского садика. Алиса в любви ему призналась в подготовительной группе. Сашка фыркнул и обозвал ее дурой.

В средней школе она повторила попытку, когда он взял все подряд призы в летнем оздоровительном лагере, побросал жестяные кубки и грамоты к ее ногам и умчался с вожатой наперегонки купаться. Ох, Алиса и ревела тогда. Еле-еле дождалась их возвращения, а вернулись они почти под утро — мокрые, взъерошенные, с припухшими губами.

— Что у тебя со ртом?! — ахнула Алиса, сидевшая допоздна на перилах их корпуса. — Вы что?.. Целовались?!

— Дура глупая, — ворчливо отозвался тогда Сашка и попытался обойти ее стороной. — Спать иди!

— Вы целовались, Саш? Я же вижу! Где вы были так долго?! Как же ты… Я же люблю тебя, скотина!

Было ей тогда то ли четырнадцать, то ли тринадцать лет, точно она не помнит. Но в груди болело совсем по-взрослому, и комок в горле вырос такой, что Алиса дышать не могла.

— Я же люблю тебя, Саш, а ты с ней…

— Я сказал, спать иди! — вдруг заорал он не своим голосом, тряхнул головой, с мокрых волос ей в лицо полетели брызги. — И забудь про любовь свою, дура!

Но она долго не могла забыть страшно болезненного чувства, называемого любовью. Мучилась почти все оставшиеся летние каникулы. А с наступившим новым учебным годом вдруг все прошло. К тому же к ним в класс пришел новенький. Да такой пригоженький. И о Сашке Алиса почти забыла. Вспоминала, лишь когда в школьном коридоре сталкивалась с ним на переменах, учились они в параллельных классах. Он тоже на нее почти не смотрел, откровенно заигрывая со старшеклассницами. На Алису лишь косился с небрежной снисходительностью. Гулять вместе они перестали.

Через год Алиса успокоилась окончательно, а еще через год Сашка пришел к ней на день рождения пятнадцатого июля с букетом ромашек и васильков, всучил их Алисе, дождался, пока бабушка уйдет ставить цветы в вазу и…

— Я не могу так больше, Алиска, — пробубнил он, глядя в пол.

— Чего не можешь? — отвечала она рассеянно, потому что ждала в гости того самого пригожего одноклассника.

— Без тебя не могу! — свистящим шепотом оповестил Сашка, схватил вдруг одной рукой ее за талию, второй за затылок, прижал к себе и полез к ней сухими горячими губами. — Люблю я тебя! Понимаешь, сильно люблю! Никто мне больше не нужен!

Алиса, как и водится порядочной девушке, получившей хорошее, пускай и старомодное воспитание, оттолкнула его, влепила ему пощечину и выставила вон.

Было им тогда почти по шестнадцать…

— Саш, не начинай снова, — попросила Алиса, не желая вспоминать, что происходило между ними после того, как она ударила его и выставила за дверь. — Все давно переговорено. Сколько можно?! Ты мне лучше скажи: что с тем человеком, который меня нашел и в больницу привез? Его наградили?

— Привезла тебя «Скорая», допустим, — нехотя сказал Сашка.

— Но вызвал-то он ее?

— Вызвал он.

— Ну!

— Что ну?

— И где он сейчас? Что это за человек? Я отчетливо помню, как он шел, слышала шаги. Помню, как он остановился возле меня, видела его ботинки и брюки. И что было дальше?

— Ох-ох-ох, Алиска, — пропыхтел Сашка, встал со стула, добрался до своей казенной папки и раскрыл ее. — Беда с тобой, да и только. Причем не мне одному беда.

— А кому еще? — переполошилась она.

— Спасителю твоему, кому же еще, — Саша тряхнул извлеченной из папки бумажкой. — Аристов Петр Иванович, пятидесятого года рождения.

— Надо же! — перебила его Алиса. — Петр Иванович, а я Алиса Петровна. Бывают же совпадения.

— Упаси тебя господь от таких совпадений, — фыркнул с возмущением Сашка. — Петр Иванович всю свою сознательную жизнь провел по тюрьмам и ссылкам. И в тот день, когда тебя нашел, только три дня как освободился. Думаю, что в подъезд он зашел лишь затем, чтобы вновь совершить нарушение закона. С преступным замыслом он туда зашел, думаю я.

— А тут я, — эхом отозвалась Алиса, задумавшись.

— А тут ты! — подхватил он. — Получилось, что он и тебе жизнь спас, и себя от срока уберег… возможно.

— А сейчас-то он где? — Алиса, снова забыв про боль под левой лопаткой, вылезла из-под одеяла.

— Сейчас он сидит.

— Где сидит?! — вытаращилась она, не поняв

— В следственном изоляторе сидит.

— Да за что же?! Он ведь мне жизнь спас! Вы что, с ума сошли совсем, да?! Кто его туда? Ты?!

— Ну… не без моей помощи, Алиска, — честно признался Сашка, он редко врал ей, почти никогда. — Я, когда буйствовал, чуть башку ему не снес. Думал, это он тебя… Потом уже опомнился, понял, что не он. Но он ведь запросто мог быть сообщником?

— Не мог, — Алиса надула губы, глянула на него с укоризной. — Какой ты!.. Не мог он быть сообщником.

— Почему?

— Потому что покушение на меня готовилось, Саш. Думаю, тщательно готовилось. Кто-то вошел в подъезд беспрепятственно.

— Аристов, кстати, тоже не заморачивался этим, — язвительно перебил ее друг детства.

— Отстань, — отмахнулась она от него. — Вот этот кто-то вошел, позвонил в мою дверь, стоял, дождался, пока я пойду к лестнице…

— А зачем ты туда пошла?

— Думала, что замешкалась с замком, и тот, кто пришел, меня не дождался и вернулся к лифту.

— Дальше!

— Так вот, он шел за мной, я помню его дыхание на своей шее.

— Чего же ты не оглянулась? Не позвала на помощь? Чего не заорала?! — взвился Сашка, оперся спиной о стену, наклонился вперед, посмотрел на нее все с той же затаенной болью. — Я же чуть… Я без тебя… Сама знаешь, девочка! Почему так неграмотно? Почему необдуманно? Открыла, вышла из дверей, пошла к лестнице… Господи! Чувствовала, что сзади кто-то есть, и даже не оглянулась. Почему?!

— Страшно было, Саш. Меня вдруг накрыл такой страх, что… Что когда в меня нож воткнули, я даже облегчение мгновенное почувствовала.

— Дура! — рявкнул он, и губы его побелели. — Ох, и дура ты, Алиска! Надо было мне сказать! Ясно же, что тебя пасли! Дома в будний день ты не всегда сидела. Кто мог знать, откуда? В подъезд не так просто войти. Тут либо за кем-то вошли, либо через соседний проникли, там не домофон, а кодовый замок, код известен даже дворовым кошкам… Тебя пасли…

— А я что говорила! Я говорила тебе и следователю, писала заявление в прокуратуру.

— Жалобу?

— Да. О том, что мне отказано в возбуждении уголовного дела по факту гибели Александры Ершиной.

— И чего ты добилась? Возбудили?

— Нет. И там отказали, — Алиса покосилась на возбужденного друга. — Вам только пожалуйся! Так вы… Аристов почему в следственном изоляторе? Он ведь только что освободился, сам говоришь. И человека спас, то есть меня. За что вы его там держите?

— До выяснения обстоятельств, — буркнул Сашка сердито и начал застегивать рабочую куртку. — Вот как все прояснится, может, его и выпустят.

— А кто станет прояснять-то? Кто?

— А хотя бы и ты, — Саша притормозил у двери и снова стал казенным человеком. — Захочешь сотрудничать со следствием, выложишь все, что известно по факту покушения на тебя. Тогда и…

— Отпустите его немедленно!

Алиса сжала кулачки и замахала ими в воздухе, никаким другим образом выразить свою бессильную ярость она сейчас была не способна. Если бы могла вскочить с кровати и добраться до Сашкиной вихрастой макушки, давно бы уже по ней нащелкала или папкой его по горбу огрела.

Разумничался тут, понимаешь!

— Отпустите его, слышишь! Или я… Или я жалобу снова на вас на всех накатаю, включая тебя! — орала Алиса.

— Спасибо, — клоунски поклонился ей друг детства, надвигая форменную фуражку на самые брови. — Чего бы доброго от тебя дождаться!

— Отпусти Аристова, Александр! — зазвеневшим от обиды голосом потребовала Алиса и через силу свесила ноги с кровати, чуть приподнялась. — Отпусти! Ты можешь!

— Нет, не могу. Прав таких не имею. И что я скажу им, девочка?

Этим вот снисходительным «девочка» он называл Алису в старших классах, когда все уже будто бы знал про взрослую жизнь, и сейчас окончательно вывел ее из себя. Держась за спинку кровати, Алиса встала на ноги, взглянула на него, как на врага, и прошипела:

— Ты отпустишь его, потому что он спас мне жизнь! И потому еще… что он мой отец!..