Пятьдесят один год любви. Воспоминания о Геннадии Юшкове

Галина Евгеньевна Юшкова

Это удивительная книга, где через историю семьи рассказана история коми литературы, история советской интеллигенции и история страны с середины XX века и до наших дней. Книга содержит большое количество материалов – писем, статей, речей, высказываний Геннадия Юшкова и его окружения, что делает ее ценным историческим свидетельством. Личный, лиричный тон текста позволяет погрузиться в реальную жизнь людей того времени и понять чувства и мысли уходящей социальной натуры – советской интеллигенции.

* * *

В пятом номере журнала « Войвыв Кодзув» за 1960 год была, наконец, напечатана его пьеса «Макар Васька — сиктса зон». Его Васька Другов — настоящий шутник — озорник, который хочет жить интересно, а не просто «вкалывать». Свою неуемную юношескую энергию он тратит на дурацкие розыгрыши, не найдя в деревне дела, которое могло бы его работает, не считаясь со временем. В широком смысле Гена написал серьёзную пьесу о поиске своего места в жизни. Не все сразу поняли ее, кое-кто критиковал за «никчемность» поступков главного героя. Так одна молодая женщина — критик, будучи у нас в гостях, укоризненно сказала: «Гена, ну как ты мог такое сочинить?» Впоследствии она, правда, изменила своё мнение и написала прекрасную статью не только об этой пьесе, но и о творчестве Гены в целом, назвав её: «Верным курсом».

Думающие литераторы, однако, оценили пьесу по достоинству. Прекрасный отзыв о ней дал А. К. Микушев в журнале «Войвыв Кодзув» (1960 г., номер 5), затем — в газете «Молодежь Севера» в статье «Две пьесы Г. Юшкова — «Седьмой председатель» и «Макар Васька — сиктса зон» (17 июля 1960 года), и в журнале «Театр». Главный редактор этого журнала В. Пименов знал Гену по Литинституту (в годы его учебы он был ректором) и счел необходимым написать письмо главному режиссеру сыктывкарского Музыкально — Драматического театра (так он тогда назывался) Ивану Ивановичу Аврамову.

После смерти Ивана Ивановича его жена передала это письмо Гене. Вот оно:

«Дорогой товарищ Аврамов!

Мне очень хочется обратить Ваше внимание на молодого драматурга Геннадия Юшкова, который проживает в Сыктывкаре. Есть большой смысл его поддержать. Это интересный и одаренный писатель, который очень нуждается в том, чтобы ему помог театр, без этого он засохнет, а будет жаль терять такого перспективного драматурга.

Юшков знает жизнь, его пьесы не выдумка, а подлинная, настоящая правда. Но им не хватает сценической отделки. Я знаю Вас, знаю, что Вы сможете сделать, и потому прошу связаться с Юшковым и поработать с ним. Уверен, что не раскаетесь. У него есть новая пьеса. Почитайте её, думаю, что к следующему сезону Ваш театр может иметь не только пьесу, но — и что дороже — автора.

С уважением к Вам — Вл. Пименов.22. 5. — 62 г».

Получив это письмо, Аврамов пригласил Гену в театр поговорить и взял почитать его пьесы. Они ему понравились. Так началась их многолетняя дружба, (правда, иногда омрачавшаяся взаимным непониманием), и столь же многолетнее сотрудничество Гены с Республиканским драматическим театром им. Виктора Савина, которое успешно продолжалось и после неожиданной смерти Ивана Ивановича.

Из четырех пьес Геннадия, написанных к тому времени, Аврамов выбрал пьесу «Макар Васька — сиктса зон». Премьера спектакля под названием «Озорник» состоялась только в 1963 году, но зато сразу последовала рецензия А.К.Микушева во Всесоюзном журнале «Театр» (1963,№5), под названием «Неисправимый весельчак». В ней, в частности, были такие строки:

«Это первое произведение Геннадия Юшкова на сцене профессионального театра стало его победой. Комедия полна задорного юмора, искрящегося веселья и лирических раздумий, а главное — она не оставляет равнодушных в зрительном зале».

Спектакль, действительно шел с большим успехом, как в Сыктывкаре, так и на гастролях театра по республике.

Во время работы над спектаклем Гена познакомился с композитором Яковом Перепелицей, который написал музыку к постановке. Они стали друзьями, и дружили много лет, до ухода Якова Сергеевича из жизни.

Однако, жизнь этого спектакля на сцене театра была недолгой. По неизвестной мне причине ушел из театра актер Евгений Турубанов, исполнитель главной роли, а Иван Иванович не стал вводить на эту роль другого артиста. Гену это обстоятельство очень огорчило, ведь спектакль шел явно с успехом. Обида на Аврамова жила в сердце Гены несколько лет. Потом уже Иван Иванович обиделся на Гену после его статьи «Наш высокий долг», которая была опубликована в конце ноября 1965года в Республиканской газете «Красное Знамя.

В этой большой статье Гена говорил о положении национальной коми культуры в Коми АССР. В ней он, в частности, резко отозвался о заслуженных деятелях искусств, народных и заслуженных артистах Коми:

— Если исходить из Положения об этих званиях, то они присваиваются в первую очередь за заслуги в области национального искусства.

Но если спросить отмеченных этими званиями людей, что они сделали для коми искусства в последние годы, уверен, не каждый сможет ответить. Например, Иван Иванович Аврамов, народный артист РСФСР и Коми АССР.

Я уважаю его талант и заслуги, но, к сожалению, в деле развития коми национального искусства заслуги И. И. Аврамова — в прошлом.

Почему же театр, перед которым стоит слово «коми» мало уделяет внимания произведениям национальной драматургии? Вот уже три года мы не слышали со сцены живое коми слово. А ведь в театре давно лежат пьесы местных драматургов — «Время жениться» А. Ларева, «Мы не зимогоры» В. Леканова и другие.

Конечно, было бы неправильно призывать театр опираться только на местных авторов. Наша республика многонациональная, и все лучшее, что рождается в советской и мировой драматургии, не говоря уже о классике, должно интересовать театр. Если он хочет развиваться.

Но не ставить пьесы на коми языке наш театр не имеет права, ибо этим он сдерживает развитие национальной драматургии.

Иван Иванович обиделся на Гену на много лет, хотя было понятно, что Гена заступался за своих товарищей, за коми драматургию в целом.

Гена хорошо знал о положении дел в театре не понаслышке, часто бывал в нем не только на премьерах. Знал и понимал сердцем нелегкий труд артистов, требующий большой душевной выносливости. Доказательством тому может служить статья о творчестве актера Максима Данилова, опубликованная в «Красном Знамени» в декабре 1965 года.

После постановки пьесы «Макар Васька» в Драмтеатре, она ставилась во многих самодеятельных коллективах, и самой замечательной, на мой взгляд, была постановка, осуществленная Г. Ладановой с актерами-любителями в Выльгортском Доме Культыры. Меня этот спектакль, шедший в скромных декорациях, покорил не только достоверной игрой актеров, но и вдумчивой работой режиссера.

Позднее пьеса была переведена Геной на русский язык и издана отдельной книжкой в Коми книжном издательстве под названием «Озорник» в 1963 году.

Прошагав 50 лет по Республике, пьеса вернулась в Сыктывкар и обрела новую жизнь

В Национальном музыкально — Драматическом театре.

* * *

Поскольку в жизни многие события происходят параллельно, соблюдать хронологический порядок их изложения практически невозможно. И вот, теперь я возвращаюсь в 1961 год.

Летом 1961 года в коми книжном издательстве вышла первая книга Гены для детей «Хлеб Ильича» в переводе молодого московского писателя Сергея Баруздина. Вот что он пишет Геннадию:

«Дорогой Геннадий Анатольевич!

Большое спасибо за «Хлеб Ильича»! Очень рад, что эта книжечка вышла в моем переводе. По-моему, выглядит она неплохо. Довольны ли Вы?

От души желаю Вам всего самого доброго, и, прежде всего, творческих успехов!

С. Баруздин».

Книжечка была удобного для детей маленького формата с замечательными рисунками художника В. Мамченко. Гена считал его иллюстрации в своих детских книгах самыми лучшими.

Позднее. В 1966 году книжка была переиздана.

Еще через тридцать лет, в 1996 году в Коми книжном издательстве вышла вторая книжка Гены для детей на русском языке, сказки «Заячий год» в переводе Л. Габовой. Остальные книги для детей издавались на коми языке.

* * *

В ноябре 1961 года Гена оставил работу в Союзе писателей и, как он говорил, «вышел на вольные хлеба». Я работала, Марина подросла и посещала детский сад, куда я отводила её по утрам, а Гена забирал вечером. Но чаще мы делали это вместе и шли по магазинам.

Моя работа и его небольшие гонорары позволяли нам жить хоть и скромно, но не так уж и плохо. В то время у людей ведь не было больших запросов, не надо было стремиться купить телевизор, машину (их просто не продавали), строить дачу. Основная масса народа обходилась малым. Продукты стоили очень дешево, в еде мы себя не ограничивали. В одном небольшом магазинчике Гена как-то обнаружил паюсную икру в стограммовых баночках, которую почти никто не покупал. Стоила икра недорого, была нам по карману, и муж стал наведываться туда еженедельно. Через какое-то время, правда, икра, закончилась. Продавец сказала, что он купил почти всю упаковку и вряд ли её еще привезут.

Геннадий наслаждался возможностью свободно распоряжаться своим временем, работать не урывками, а по нескольку часов кряду, когда в доме никого нет. Он пишет и печатает пьесы «Так и надо, Юля» и «Гозъя», правит ранее написанные «Два брата» и «Начальство», также публикует их и задумывает «Кыськö тай эмöсь».

Тогда при журнале «Театр» существовала такая организация — ВУОАП, которая помогала театрам в подборе репертуара, переводила и печатала пьесы как советских, так и иностранных авторов. В ВУОАП-е, в частности, перевели и разослали по театрам и библиотекам комедию Гены «Так и надо, Юля». И вот, спустя какое-то время, Гена получает пересланную из Москвы такую открытку:

«г. Москва. Союз писателей. Тов. Юшкову.

Нам нужно узнать адрес т. Юшкова, который написал пьесу «Так и надо, Юля!»

Эта книга пользуется у нас большой популярностью и спросом. Нам хотелось бы иметь хотя бы еще один экземпляр.

Курганская область, село Шатрово. Шатровская райбиблиотека».

За это «вольное» время только в Москве, в журналах «Дружба народов» и «Наш современник» трижды печатались подборки стихов Геннадия.

Вот, например, что писала редактор отдела поэзии журнала «Дружба народов» В. Дмитриева:

«Уважаемый товарищ Г. Юшков!

Посылаем Вам для авторизации цикл ваших стихотворений в переводе поэта Николая Старшинова. Наш отдел поэзии отобрал эти семь стихотворений и одобрил переводы. Название условное, если Вы найдете лучшее, будем рады. Ждем письма.

8/5 1962 г. С уважением, Дмитриева».

В журнале «Войвыв Кодзув» также было опубликовано около 20 его стихотворений. Стихи Гена писал всю жизнь, в самых разных жизненных ситуациях. «Они — моя первая любовь», — признавался он.

Полюбившаяся проза также не отпускает его. Он работает в самом трудном прозаическом жанре — рассказе. Он пишет восемь прекрасных рассказов, публикуя их, конечно же, в «Войвыв Кодзув». Наиболее яркая проза этого периода — рассказ «Висар» и повесть «Женщина из села Вилядь».

На русский язык его прозу переводят В. Кушманов («Молодые люди», «Старик и дети») и Н. Старшинов («Учет». «Тетка Фекла»).

В то же время Гена пробует себя в переводах стихов. Он переводит несколько стихотворений своих товарищей Н. Володарского и В. Кушманова. Но давались они ему нелегко, он говорил, что легче самому заново написать, чем «влезть в шкуру» автора, и в дальнейшем всегда находил повод отказаться от этой работы. Позднее, правда, по необходимости, перевел одно стихотворение С. Есенина (во время Всероссийской кампании перевода стихов С. Есенина на языки народов СССР) и «Парус» Лермонтова.

* * *

В середине декабря 1961 года Гена получил письмо из секретариата Союза писателей РСФСР, в котором сообщалось, что правление Союза писателей РСФСР 11 декабря 1961 года постановило «принять Юшкова Геннадия Анатольевича, поэта и драматурга (Коми АССР) в члены Союза писателей СССР».

В марте 1962 года правление Союза писателей СССР утвердило это постановление, Гена стал членом Союза и членом Литфонда, что позволяло ему отныне пользоваться Домами творчества писателей как для работы, так и для отдыха.

Через год мы поехали с дочкой отдохнуть в Доме творчества в Коктебеле. Коктебельский пейзаж Гену не удивил и не вызвал восхищения: выжженная степь выходит к морю между двумя невысокими горными хребтами. Смеясь, он процитировал чьи-то строчки: «В Крым отправили пингвина, и пингвин изрёк невинно: «Благодать, но нету вида, — то ли дело — Антарктида!»

День мы проводили на пляже, много купались, причем Гена начал купаться в холоднющей, всего 16 градусов, воде. Вечерами ходили в открытый кинотеатр, а в дождь Гена играл в шахматы и обыграл многих писателей, живших в тот момент в Коктебеле. Но однажды игра продолжалась очень долго и Гена все-таки проиграл. Выигравший спросил у него:

— Какой у вас разряд?

— Никакого.

— Не может быть! Вы чуть не выиграли у меня! А я мастер спорта международного класса.

— А если бы я знал, что вы мастер, не сел бы с вами играть, — улыбнулся в ответ Гена.

В Сыктывкаре он, практически, ни с кем не играл, мало того, отказывался учить играть в шахматы Марину, утверждая, что и играть-то сам не умеет.

Точно так же он всегда говорил, что у него совершенно нет слуха, а сам мог сесть за пианино и одним пальцем подобрать любую мелодию. Еще он говорил, что у него нет чувства ритма, но простые современные танцы танцевал очень неплохо, хотя и несколько своеобразно, так что — чувство ритма у него явно присутствовало, как и музыкальные способности.

Коктебель в то время был пыльной деревушкой, в которой из всех развлечений — только кинотеатр и танцевальный зал. Зато в Феодосии был и есть замечательный музей И. К. Айвазовского, и все отдыхающие старались его посетить. Правда, однажды, когда желающие ехать на экскурсию сели в автобус, одна дама вдруг громко заявила: «Давайте поедем на базар, что мы, музеев не видали?» А была она, между прочим, женой очень известного писателя.

Музей в Феодосии небольшой, но очень интересный. Нам больше известны картины Айвазовского, которые собраны в Третьяковке, — безбрежное море, обломки корабля и тонущие люди. В феодосийском же музее много картин морских баталий, на которых изображены сражения русских и турецких парусников. Есть и повторение «Девятого вала». Возле галереи стоит памятник художнику от города Феодосии. Побывали мы и у фонтана Айвазовского, на мой взгляд, очень странного, непонятного стиля.

В то время в Доме творчества в Коктебеле сильно воровали: то один, то другой писатель жаловался в администрацию, что у него украли вещи, проникнув в номер. В один из первых же дней по приезде пострадала и Марина: у неё стащили на пляже красивую куклу, пока мы с Геной плавали. В другой раз вечером, после кино стали мы укладываться на ночлег, свет в комнате потушили, чтоб он не мешал Марине уснуть, и открыли дверь на веранду. И вдруг я вижу, как из темноты появляется рука, снимает прищепку с моего купальника, висевшего на веранде, и стаскивает его с веревки. Я, как была, в ночной сорочке, выскочила из номера и помчалась за убегавшей с моим купальником девицей, громко крича: «Брось купальник!» Девица не сразу сообразила, что от неё требуют, но чуть погодя, бросила купальник и умчалась на набережную. Когда я повернулась с купальником в руках, чтоб идти обратно, то увидела Гену, который очень быстро шел мне навстречу: «Я не сразу сообразил, в чем дело, и только услышав твои крики, понял, что ты бросилась за вором и вот бегу тебя спасать!»

Несмотря на мелкие неприятности, отдохнули мы очень хорошо. Гена по достоинству оценил Коктебель, его пляжи, горы и бухты.

* * *

В 1962-ом, Гена праздновал выпуск второй книжки своих стихотворений «Олöм шыяс» («Звуки жизни»). Она была не так лирична, как «Первый разговор», отдельные стихи в ней носили отпечаток некоторой повествовательности, словно Гена повзрослел.

Обе книжки были хорошо встречены общественностью, и весной 1963 года за сборники стихов «Первый разговор» и «Звуки жизни» Геннадий был награжден Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Коми АССР».

В 1963 году в Москве, в издательстве «Советский писатель» вышла еще одна книга его стихов «Сказание о Севере» в переводе известного русского поэта Николая Старшинова. Помню, как я отвозила ему подстрочники для этой книги, будучи в командировке в Москве. После расставания с Ю. Друниной, Старшинов женился на женщине из Прибалтики, у них родился ребенок, вроде все наладилось, но дом у него все равно был какой-то грустный. Николай хвалил стихи Гены, они пришлись ему по душе. Переводы стихов Геннадия, сделанные Старшиновым, — лучшие из всех.

Совершенно случайно в отрывном календаре за 1965 год на листочке за 17 апреля мы увидели стихотворение Гены «Коммунизм». Такая вот неожиданность. Стихи были взяты из его первой книжки на русском языке в переводах Николая Старшинова «Сказание о Севере».

Написанные для детей стихи, рассказы и сказки Гена проверял на маленькой Марине. Она была очень впечатлительной и часто такие «прогоны» заканчивались слезами, если героев обижали, или рассказы были страшными.

В 1964 году, когда на прилавках появилась книжка со сказкой Гены «Лесной дед и Миша». Марине было почти пять лет, она уже понимала, что такое книжные страсти, и не ревела, когда Гена читал ей «страшные» сказки, но когда он стал пересказывать ей эту, примерно на середине дочка его остановила: «Больше не надо». Зато вышедшая в следующем году книжечка «Чистая рубашка» ей очень понравилась.

В 1962 году Серафиму Алексеевичу Попову исполнилось 50 лет. В начале января следующего 1963 года в самом тогда вместительном помещении — читальном зале Республиканской библиотеки состоялся творческий вечер писателя. К этому юбилею Гена опубликовал в газете «Югыд туй» («Светлый путь») заметку о творчестве Попова.

* * *

В шестидесятые годы советских людей стали выпускать за рубеж по туристическим путевкам. Мы с Геной купили недельный тур в Финляндию. Попросили мою маму, чтобы она приехала из Архангельска побыть неделю с Мариной. Но накануне отъезда Гена вдруг заявил, что не поедет, а на вопрос «Почему? В чем дело?» — ответил: «Раздумал — и всё!». И уехал в Лемью. Только через несколько лет он рассказал, что накануне поездки его вызвали в КГБ и предложили стать осведомителем. Он, естественно, отказался, тогда было наложено «вето» на его поездку. Когда в годы перестройки у Гены появилась возможность ознакомиться со своим досье, он увидел на обложке «дела» резолюцию: «Вербовке не поддается». Я горжусь его удивительной порядочностью и чувством собственного достоинства, знаю, что многие, окружавшие нас люди, даже из тех, что считались нашими друзьями, были осведомителями и писали доносы на Геннадия, например, В.

О системе осведомителей знали все здравомыслящие люди. Когда я поехала на работу в Сыктывкар из Архангельска, мой дядя Павел Кренев, занимавший долгое время должность начальника Северного речного пароходства (в Великую Отечественную — генерал-директор тяги) попросил меня заехать к нему в Великий Устюг для разговора. Разговор — напутствие был таким:

— Может случиться так, что тебе будут предлагать сотрудничать с КГБ. Говори, что согласна работать, но только официально, пусть тебя зачислят в штат и выдадут форму. Такого заявления достаточно, чтобы тебя оставили в покое.

Я к тому времени уже знала о существовании этой категории людей. На нашем курсе химфака МГУ об одном студенте откровенно говорили, что он ходит на доклады к сотрудникам КГБ.

В филиале АН СССР в Сыктывкаре в отделе истории работал чрезвычайно образованный и умный Л.Л., но, к сожалению, сильно пьющий. Короткое время по приезде в Сыктывкар я жила в одной квартире с ним, и, будучи пьяненьким, он, помню, говаривал:

— Ты со мной не очень-то откровенничай, я ведь осведомителем работаю. А у вас в отделе геологии им трудится П. Ты с ним уж только о погоде говори, и больше улыбайся. Предупрежден — значит защищен.

Сейчас не всем понятно, что мы жили в такое сложное время, когда сущность событий была ясна, но говорить об этом не следовало.

* * *

Во время своих «вольных хлебов» Геннадий принимал активное участие в жизни Союза писателей Коми. В то время членами Союза писателей СССР были уже 15 человек: В. Юхнин, Ф. Щербаков, Я.М.Рочев, С. Попов, Г.А.Федоров, живший в Ухте Н. А. Володарский, критик А.А.Вежов, Г.А.Юшков, И. Изъюров, И. Вавилин, В. Журавлев-Печорский, В. Леканов, А. Лыюров, Н. Фролов, В. Ширяев. А литературный актив при коми отделении оставался по-прежнему немногочисленным. Главными событиями этих лет были: Второй съезд коми писателей и Второй съезд писателей РСФСР, на котором Геннадий присутствовал как делегат. Как первому, так и второму съездам он посвятил статьи в республиканской печати.

В Правлении Союза писателей, которое в то время занимало небольшое помещение в Республиканской Библиотеке, он бывал ежедневно.

* * *

Через три года в нашем доме на Железнодорожной начали делать капитальный ремонт: стены уже осели и стало можно оштукатуривать его изнутри. Кроме того, у нас убрали дровяные плиты и поставили газовые, на улице для каждой квартиры установили баллоны, которые служба Горгаза меняла по мере их использования. Снаружи дом обшили вагонкой, покрасили в рыжий цвет, и он стал выглядеть совсем неплохо. Если бы еще водопровод и канализация, — тогда и мечтать больше было бы не о чем. (Я недавно проходила мимо этого дома — стоит, как прежде, только выкрашен теперь в темный серо-синий цвет). На время ремонта нам дали «переселенческое» жильё на Сысольском шоссе. Взяли мы с собой только самое необходимое, остальное оставили в сарае. Жить там было, конечно, не особенно удобно: далеко от работы и от детского сада, магазинов рядом нет.

И в это непростое для нас время мне предложили поехать стажироваться на месяц в Москву. На «семейном совете» было решено, что ехать надо, что Гена справится, как храбро решил он сам. И, действительно, справился. Одежду чистую я им оставила на месяц. Еду готовить не требовалось: Марина ест в садике, Гена — в столовой на работе, а вечером — хлеб, молоко, кефир.

Когда я вернулась, они выглядели очень веселыми. Оказывается, как потом признался Гена, трудно было приходить домой к «пустому очагу», поэтому после работы и детсада они шли к кому-нибудь в гости, и чаще всего, чуть ли не каждый день, бывали в семье Голосовых. Они жили в самом центре Сыктывкара, там, где теперь стоит Горсовет, в таком же, как у нас, деревянном доме без «удобств», и у них была дочь Марина, почти ровесница нашей. Я вспоминаю эту замечательную семью как самых добрых и порядочных друзей.

* * *

Теперь хочется сказать ещё несколько слов о других друзьях Геннадия.

Конец ознакомительного фрагмента.