Синдром Кассандры

Галина Голицына

Богатым и после смерти везет. Весь город гудит, обсуждая убийство депутата Цветкова. Того и гляди раскроют преступление. А про бедного насильно упокоенного бомжика быстро позабыли. Правда, не все. Вот Аленке, на чьей лестничной площадке расправились с нищим бродяжкой, и ее подруге Яне как раз его жалко, а до депутата и дела нет. Больше того, Алена чувствует, что беднягу замочили из-за великого человека с цветочной фамилией. Пора восстанавливать классовую несправедливость, хотя бы в загробном мире, и подружки начинают расследование…

Меня зовут Кассандра.

Вернее, зовут-то меня на самом деле Алёной. Тоже имечко, я вам доложу… Любой и каждый норовит назвать меня то Леной, то Олей. Вообще-то мне самой больше нравится имя Елена. Да и насчёт Оли я тоже ничего не имею против. Но фокус в том, что в паспорте моём чёрным по белому написано: Алёна. Спасибо, хоть не Алёнушка. А ведь моя романтически настроенная бабушка, которая, собственно, и выбрала мне имечко, хотела записать меня именно Алёнушкой. Спасибо, родители в едином порыве забраковали этот вариант.

Но ещё в подростковом возрасте я догадалась, что назвать меня должны были Кассандрой.

Кассандрой звали дочь троянского царя Приама, которую Аполлон наделил пророческим даром, но сделал так, что её вещие слова не принимали всерьёз, её предсказаниям никто не верил, хотя они всегда сбывались.

Аполлон таким странным образом отомстил Кассандре за то, что она отвергла его любовь.

Кто и за что отомстил мне, сказать трудно, но я умею предугадывать неприятности, предупреждаю о них своих близких, а они смеются и не верят мне. Я мучаюсь и страдаю, но убедить их не могу. Потом предсказанные мною неприятности всё же сбываются, люди удивляются и ахают: надо же, кто бы мог подумать, что такое может случиться!.. А когда я кричу им: «Я ЖЕ ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЛА!!!» — только недоуменно качают бестолковыми головами.

Когда умерла бабушка, которая не догадалась дать мне правильное имя, она в порядке раскаянья оставила мне в наследство свою квартиру. Я тут же съехала от родителей и стала вести богемный образ жизни: являлась домой в три часа ночи, укладывалась спать ближе к семи утра и со вкусом, с размахом транжирила остальное бабкино наследство: мейсенский фарфор, драгоценные камешки, золотые тяжеленные браслеты, до которых моя бабушка была большая охотница. Старушка знала толк в красивой жизни. В этом смысле я вся в неё: тоже люблю пожить в своё удовольствие.

После трёх месяцев угарной жизни я обнаружила, что у меня появились соседи по этажу.

Дом у нас шикарный, сталинский. Всего по две квартиры на площадке. Вторая квартира обычно пустовала. Там жил заслуженный полярник. Точнее, он был там прописан, а жил в основном на зимовках, в экспедициях, в своих любимых высоких широтах. Когда изредка он всё же появлялся дома, то вёл себя так тихо, как будто находился в засаде. Потом полярника окончательно списали в средние широты, — по состоянию здоровья. И он так обиделся, что почти сразу умер. Наследники не спешили ни сдавать квартиру, ни продавать.

Как-то я пришла домой необычно рано (только-только перевалило за полночь) и обнаружила на лестничной площадке большое оживление: два милиционера и один штатский хороводились вокруг трупа.

Труп был очень неприглядный — явный бомж, которого невесть как занесло в наш достаточно элитный домишко. И уж совсем мне было непонятно, кто его мог убить, за что убить и почему именно здесь.

Я хотела тихонько прошмыгнуть к себе, но дорогу мне преградил бравый усатый милиционер:

— Минуточку, гражданка! Вы здесь проживаете?

Почему эти люди не хотят говорить по-человечески? Я, например, считаю, что люди в своих домах живут, а вот милиция уверена, что проживают. На первый взгляд, разница несущественная, но пробирает до костей…

И ещё мне нравится, когда меня называют «девушкой», а не «гражданкой». Такая вот я капризная.

— Да, здесь. В этой квартире, — скривилась я, прощаясь с мечтой упасть в постель и забыться.

— Предъявим документики, — улыбнулся он в усы.

— Предъявляйте, — буркнула я.

— Это вы мне предъявляйте, — опешил он.

— Но вы же не сказали «предъявите», вы же сказали «предъявим». Я так поняла, что сначала вы мне предъявите свои, а уж потом я вам — свои.

Он не стал спорить. Просто молча протянул удостоверение. Я бросила беглый взгляд, даже не пытаясь вчитываться. Какая мне разница, Иванов он, Петров или Водкин.

Потом, достав ключи, я принялась возиться с замками. Замки у меня старые, ровесники самому дому. Бабушка им очень доверяла, никогда не меняла. И я тоже менять не стала. Не то в память о бабушке, не то от лени.

— Документики, — доброжелательно напомнил мент.

— Сейчас открою, найду документы и предъявлю.

Я управилась с замками, включила свет в прихожей, прошла в гостиную, полезла в верхний ящик комода, порылась в ворохе бумаг, вытащила паспорт и протянула усатому менту, который всё это время дышал мне в затылок, по пятам следовал за мной по всей квартире.

Внимательно изучив документ, он вернул его и спросил:

— Знавали убитого?

— Никак нет! — звонко выкрикнула я, вытянувшись в струнку.

— Тьфу на тебя! — отпрыгнул мент. — Напугала…

— Извините, — улыбнулась я, ласково взяла его под руку и повела в сторону двери. — Я думала, все копы — люди небывалой смелости. Но вы, видимо, приятное исключение, не так ли?

Его усатое лицо отражало титаническую работу мозга. Сначала он с трудом переварил слово «копы». Вспомнил, видимо, что «коп» — это американский полицейский. Чело малость разгладилось. Потом осознал насчёт «небывалой смелости» и так подобрел, что даже не сразу сообразил, что я ласково выставляю его за дверь.

Оказавшись на лестничной площадке, он забеспокоился, и это было для меня благо, потому что если бы он сообразил насчёт «приятного исключения», мне бы точно было несдобровать.

Он стоял уже снаружи, а я находилась внутри квартиры и менять дислокацию не собиралась.

Это очень не понравилось блюстителю порядка:

— Эй, барышня, я с вами ещё не всё выяснил!

«Барышня» мне понравилась больше, чем «гражданка», но не понравился командно-приказной тон.

— А нечего больше выяснять, — с тихой, доброй улыбкой пояснила я. — Дома я появилась только сейчас, вы сами это видели. Пролить свет на преступление я не могу, потому что узнала о нём пять минут назад, причём от вас же. И труп этот — не из наших соседей. Скорее всего, бомж, о котором никто из наших ничего не знает. Может, это непонятное убийство — вообще отвлекающий манёвр. Кто-то зачем-то водит вас за нос.

— Кто и зачем?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, — вздохнула я. — А вы, кстати, можете меня кое в чём просветить. Откуда вы узнали о преступлении?

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — насупился страж порядка.

Остальные двое из бригады суетились над трупом, измеряли, фотографировали. Словом, вели себя так, как обычно в фильмах показывают. Оказывается, кино максимально приближено к жизни. Я тихонько порадовалась за наш кинематограф.

— Я и не говорю, что обязаны, — пожала я плечами. — Мне просто интересно, каким образом вы его обнаружили? Вам кто-то сообщил? Или вы просто шли-шли, да и наткнулись?

— Соседи ваши вызвали, — ответил он, не углядев в этом, видимо, никакого криминала.

— Ах, соседи… Выше этажом? Или ниже?

— Это имеет для вас значение?

— Абсолютно никакого. Любопытствую просто.

— Вот эти соседи, — указал усатый на дверь полярника.

Хм, действительно любопытно. Нет ведь у меня никаких соседей! Не живёт здесь никто! Ну, разве что привидения…

— А у них вы тоже документы проверяли? — продолжила я допрос.

— Проверял, проверял, можете не сомневаться. Вполне приятные и воспитанные люди, — съязвил он.

Понятно. Не чета мне, дескать. Потому как я, на взгляд этого милиционера, особа невоспитанная и на редкость неприятная.

Надо полагать, до сих пор он жил в раю и с людьми по-настоящему неприятными и невоспитанными ему встречаться пока не приходилось.

Везёт же некоторым!

— Что ж, я очень рада, что вам так понравились мои соседи. Я, кажется, понравилась вам гораздо меньше, поэтому не буду вам надоедать. Всего хорошего.

И захлопнула дверь.

Честно сказать, я ожидала, что он будет снова рваться ко мне в дом, будет ещё долго терроризировать глупейшими вопросами, но ничего такого не случилось. Они там ещё немножко повозились, а потом отбыли и труп увезли.

Когда возня на площадке прекратилась, я хотела было сходить в соседнюю квартиру и узнать, кто там сейчас живёт. Но посмотрела на часы и устыдилась: вряд ли удобно знакомиться среди ночи. Это не к спеху.

Спать я улеглась с лёгким сердцем. И кошмары меня не мучили.

Наутро — где-то в районе полудня — я проснулась, потянулась и улыбнулась. Начинался новый день, и он обещал новые приключения.

Мысль о приключениях напомнила мне о ночных событиях. Настроение слегка испортилось.

Но потом я рассудила так: чего мне-то печалиться? Если у покойника есть близкие люди, пусть они и печалятся. А если нет никого, то и печалиться некому.

А меня-то уж точно никто плакальщицей не нанимал.

И ещё я узнала потрясающую новость: у меня появились соседи по этажу.

Сказать, что эта новость привела меня в восторг, я не могу. Я уже как-то привыкла, что квартира по соседству пустует. Но здравый смысл подсказывал, что не может же она пустовать вечно!

Умывшись и причесавшись, я пошла к соседям с визитом. Позвонила, сделала «приятное лицо» и приготовилась ждать.

Но ждать не пришлось. Дверь мне открыли через две секунды после звонка, даже не поинтересовавшись, кто там.

За дверью стоял мужчина средних лет и весьма средней внешности и спокойно взирал на явление, нарисовавшееся на его пороге. Ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел на меня. А я на него.

Наигравшись в гляделки, я сообразила, что теперь мой ход.

Картинно улыбнувшись, я как можно более сердечно сказала:

— Здравствуйте! Я — Алёна. Соседка ваша. Пришла познакомиться.

Было слышно, что в глубине квартиры работает телевизор. Досадно, если оторвала человека от любимого сериала. Знакомство может получиться скомканным и не особенно приятным.

Мужчина молча выслушал мой текст, отступил и сделал приглашающий жест:

— Прошу.

Я переступила порог. У полярника мне бывать никогда не доводилось. Я не представляла, как выглядит эта квартира. Оказалось — зеркальное отражение моей.

В гостиной на диване полулежал молодой человек. Он так уютно завернулся в плед, что я ему искренне позавидовала.

Хотя чему тут, собственно, особо завидовать? Вот сейчас вернусь к себе и сделаю то же самое!

— Это Алёна, наша соседка, — сказал позади меня мужчина. — Пришла знакомиться.

Молодой человек херувимской внешности нажал кнопочку на дистанционке, приглушил телевизор и сказал:

— Здравствуйте, Алёна. Очень хорошо, что вы пришли. Меня зовут Эмиль.

Имя шло ему удивительно. Если бы мне предложили как-то назвать нарисованного ангелочка или игрушечного купидончика, я непременно назвала бы его Эмилем.

— А это — Остап Иванович, — указал он на мужчину средних лет и средней внешности.

Тот церемонно кивнул мне. Я в ответ сделала книксен.

— Вы соседка сверху или снизу? — спросил Эмиль.

— Сбоку, — ответила я. — Живу за стенкой.

— Надо же! — удивился он. — А мы думали, там вообще никто не живёт.

— Представьте, я точно так же думала о вашей квартире. Была уверена, что она пустует. А вы давно сюда въехали?

— Да нет, не так чтобы… Недели три назад, я думаю… Так, Остап Иванович?

Остап Иванович молча покивал.

Было похоже, что Эмиль здесь главный, а Остап Иванович у него на подтанцовке. Пожилой двери открывает, а молодой барином на диване валяется.

— Почему же мы вас ни разу не видели и не слышали?

— Я, знаете ли, поздно домой возвращаюсь, — призналась я. — Очень поздно.

— Так поздно, что, скорее, рано?

— Вы удивительно догадливы, Эмиль. Я действительно прихожу домой тогда, когда нормальные люди десятый сон видят. А когда те же нормальные люди просыпаются и начинают действовать, десятый сон вижу я. Выходит, живём мы с вами в противофазах. Могли бы и не увидеться, если бы не это печальное происшествие. Это я о вчерашнем трупе на нашей площадке. От милиционеров я узнала, что их вызвали вы. Что, домой возвращались и наткнулись? — подняла я брови. — Представляю, каково это…

Я поёжилась, потому что по спине побежали вполне реальные мурашки.

— Ну, не совсем так… Остап Иванович ходил в дежурный магазин за сигаретами, а вернувшись, обнаружил труп.

— Да, всё так и было, — подтвердил Остап Иванович. — Пришлось в милицию звонить, дожидаться их, рассказывать, как обнаружил, вспоминать все свои действия поминутно, — ужас, скажу я вам! В следующий раз я мимо любого трупа пройду как мимо пустого места. Больше я такой головной боли не желаю!

Чтобы сменить тему, я спросила:

— Так вы купили эту квартиру?

— Нет, снимаем пока, — ответил Эмиль. — Может, выкупим со временем. Если соседи понравятся…

Я зарделась и стала отступать к двери. Для первого визита вполне достаточно. Остап Иванович разгадал мой манёвр и пошёл отпирать.

— Куда же вы, Леночка? — поднял брови Эмиль. — Только-только разговорились…

— Я не Лена, я Алёна, — привычной скороговоркой произнесла я набившую оскомину фразу. — Это разные имена. А уйти я вынуждена, потому что слышу, как у меня дома телефон звонит.

— Так вы забегайте почаще! Без церемоний, просто по-соседски! — крикнул мне вслед херувим.

Я кивнула и пулей полетела к себе, громыхая огромными ключами в допотопных замках. Телефон у меня в самом деле разрывался, и это могли слышать не только мои новые соседи по площадке, но также верхний и нижний этажи.

Все мои родственники и знакомые знают, какая я неисправимая «сова», и раньше пяти-шести часов вечера стараются меня не беспокоить. А звонить в тринадцать тридцать утра может только одна скотина — любимая подружка Янка.

Пока я отпирала бабушкины замки, телефон умолк. Но тут же запиликал мобильный. Я схватила его с подзеркальника, глянула, что там высветилось: Яна, конечно же, кто бы сомневался…

— Алло-о-о… — жеманно пропела я в трубку.

— Ааиа-а… — зевнула трубка в ответ.

— Чего-о?

— Как дела, спрашиваю, — отзевавшись, перевела Янка.

— Ну, дела были ничего вроде, пока ты трезвон не устроила. Один телефон, другой… Ты бы в рельсу ещё позвонила!

— А чего трубку не берёшь? — огрызнулась Яна. — В сортире, что ли, была?

— Фи, девушка, — скривилась я. — Вы дурно воспитаны! Надо говорить — «в ванной комнате». Но туда, ты же знаешь, я хожу с трубкой. А нынче я была вовсе не там.

— Где же? — заинтересовалась она.

— У соседей.

— С какой такой радости? Затопили тебя, что ли? Или ты нижних затопила?

— Нет, я была у соседей по этажу.

— Так ведь не живёт там никто! Сама же говорила…

— Уже живут.

— Расскажи, — потребовала Янка, и в трубке стало слышно, как она ворочается, устраиваясь поудобнее.

Слушать собирается.

Я её не разочаровала.

— Янка, соседи у меня — закачаешься… Два человека, и оба — мужеского полу. Прикинь…

— «Голубые», что ли?…

Я рухнула с небес на землю. Такая мысль в мою романтическую голову не приходила.

— Чего это сразу «голубые»? — обиженно засопела я.

Вот всегда она так: если мне перепало больше, чем ей, она считает своим святым долгом испортить мне праздник.

— Ну, ты же говоришь, два мужика в одной квартире, вот я и подумала…

— Испорченная ты девушка! — упрекнула я подружку. — А может, они родственники между собой?

— Ага, точно! Брат и сестра.

Ну что ты будешь с ней делать!..

— Дура ты, — вздохнула я. — Я с тобой хотела честно мужиками поделиться, а теперь вот не буду. Обоих себе оставлю.

— Бог в помощь! А теперь, когда мы уже в этом деле не соперницы, расскажи мне о них.

— Ну, дверь мне открыл довольно пожилой дядечка по имени Остап Иванович, честно сказать — ничего особенного. Но в квартире этой обретается ещё одно существо небесного вида.

— Что значит «небесного вида»?

— Ой, Янка, молодой кудрявый красавец.

— Ну, само по себе это радует, — рассудила подружка. — А что же в нём небесного?

— Глядя на него, сразу вспоминаешь херувимчиков и ангелочков, как их рисуют на картинах и фресках. Милое личико в обрамлении мягких русых кудряшек.

— Так это ребёнок… — разочарованно пропела трубка.

— Ничего себе «ребёнок»! Ему уже сильно за двадцать, скорее даже — под тридцать.

— А, поняла! Он — дебил, да?

— Да почему же сразу «дебил»? — возмутилась я.

— Слушай, а что я должна понять из твоего восторженного визга? Я прекрасно знаю, как выглядят ангелочки на картинках. Это действительно очень мило, если ребёнку пять лет. Но если он так же выглядит в тридцать… Не загостился ли он в детском возрасте? Сама подумай!

Так. Спокойно, Ипполит, спокойно… Один, два, три, четыре… девять, десять. Вдох. Выдох.

— Яна, ты только не перебивай, ладно? Я сейчас тебе постараюсь рассказать спокойно — без эмоций и по существу.

— Ну, если оно того стоит…

— Уж поверь мне, стоит. Встречал меня и провожал обратно к двери этот пожилой Остап Иванович. А великовозрастный херувим всё время валялся на диване, телик смотрел. Хотя со мной поговорил довольно мило, даже тепло. Однако воспитан из рук вон плохо. Я же пришла с официальным дружественным визитом. Должен был вскочить, расшаркаться! А он так и провалялся на диване до конца моего визита. О времена, о нравы!

— Значит, он главный, — рассудила Яна. — Большим боссом себя чувствует.

— Знаешь, мне тоже так показалось, — обрадовалась я поддержке. — Такое ощущение, что Остап Иванович у него в приказчиках, а этот патриций валяется у телика и время от времени скуки ради вершит судьбы мира.

— А ты хоть узнала, как зовут этого патриция? Или он не пожелал представиться?

— Узнала. Представляешь, его зовут Эмиль!

— Ка-ак?… — поперхнулась трубка.

— Ну, я тоже удивилась. Я думала, такие имена только в книжках бывают. Но имя это подходит ему необычайно, честное слово! Оно как будто специально для него выдумано.

— Всё ясно. Избалованный сын любвеобильных родителей, — вынесла вердикт Яна. — Имя дали вычурное, кудряшки ему завели с детства… И убедили, что он — пуп земли, венец творенья. Он поверил и до сих пор не может выйти из образа. Алёнушка, боюсь, это — диагноз. А чего ты вообще туда попёрлась?

— Ой, да бомжа у нас в подъезде грохнули. А может, сам умер. От старости. Так этот Остап Иванович ничего лучше не придумал, как вызывать милицию среди ночи. Так я и узнала о существовании новых соседей.

— Давно живут?

— Говорят — три недели. Квартиру пока снимают, но Эмиль говорит, со временем могут выкупить.

— Пусть покупают. Хорошая примета, если новое жильё покойником «обмывается». Так им и скажи.

— Непременно скажу, — пообещала я и дала отбой.

Избалованный сын любвеобильных родителей… Очень похоже. Да уж кто бы говорил… Янка сама с детства уверена в своей богоизбранности. Папа — полковник госбезопасности, мама — бизнес-леди высокого полёта. Там в семье всё в порядке: мама денежку куёт нехилую, а папа её «крышует». Добропорядочная семья, цивилизованные люди. Янка для них — свет в окошке. Ей с детства внушили, что Вселенная вращается вокруг неё. Вот она Эмиля и раскусила прямо с ходу. Свояк свояка видит издалека…

Я пошла на кухню пить кофе. Включила телевизор. Как раз попала на дневные новости. Миловидная ведущая вывалила на нас, телезрителей, целых ворох криминальных новостей: даже про бомжа убиенного вскользь сказала, а ещё было несколько тревожных выездов на сработавшую сигнализацию, но самое главное — зарезали некоего Цветкова. Цветков этот был, оказывается, депутатом облсовета, и потому убийство это получило сразу же статус политического.

Боже мой, да что же такое творится в нашем богоспасаемом городе?! Есть такой затасканный штамп: «Чикаго 30-х годов». Ну, это как бы расцвет бандитизма. Однако думается мне, что даже в Чикаго тогда было поспокойнее, чем в нашем городе сегодня ночью.

Какое счастье, что я вернулась домой довольно рано! А то бы, не приведи господь, тоже могла бы где-то попасть под разборку…

Так. Минуточку. А ведь и попала! Труп в подъезде, группа криминалистов, усатый мент, проверка документов — не приснилось же мне всё это! К сожалению…

Из дальнейших новостей я узнала краткую биографию зарезанного депутата — разумеется, кристальной честности был человек, а как же иначе! Других у нас и не бывает… И жил-то он, оказывается, в двух шагах от райотдела. Но — не уберегли его соколики бравые.

Я выключила телик и задумалась. Забытый кофе остывал в антикварной бабушкиной чашечке, а я смотрела в окно и напевала: «Две минуты над кварталом БМВ его летало, и под это дело кто-то взял сберкассу…» Обожаю Трофима! Прямо не песни поёт человек, а всю нашу жизнь нам же и пересказывает…

Всласть намурлыкавшись, я подсела к зеркалу и стала прихорашиваться. Сегодня я выбрала для себя образ Марлен Дитрих. Кстати, образ этот не так уж трудно воплотить в жизнь. Брючный костюм, шляпа с мягкими полями… А с лицом и вовсе никаких хлопот, потому что лицо наполовину скрывает эта самая шляпа. Правда, я всё же набросала макияжик в стиле сороковых годов. Ну, для полноты образа.

Прихватив сумочку, я вышла на улицу.

А на улице — красота неописуемая! Конец мая, всё цветёт и жизни радуется, солнышко, птички, ветерок игривый. Мир вокруг такой нарядный, милый! Неужто в этом мире за одну ночь случилось столько зла?…

Я прошлась по бульвару. Посидела в скверике. Потом пошла к универмагу. Зашла через один вход, вышла через другой, благо их четыре. А там переулочком, переулочком, и прямо к райотделу вышла.

Ну, в райотделе меня никто особо не ждал, да я на это и не рассчитывала. Подошла к окну с надписью «Дежурная часть» и призывно улыбнулась юноше в милицейской форме.

Юноша весь подобрался и спросил фальцетом, но строго:

— Вам чего, гражданочка?

Опять «гражданочка»! Им всем прививку такую делают, что ли?

— Можно просто «мадемуазель», — снова улыбнулась я.

— Так что у вас?

— Это, уважаемый, у вас. Убийство.

— Где? — встрепенулся он.

— Ночью. В подъезде.

Я назвала адрес нашего дома.

Милицейский юноша посмотрел на меня в упор:

— И что? Оперативная группа уже выезжала. Ночью ещё. Или там ещё одно убийство?

— Нет пока. Но я хочу знать, как продвигается дело.

— Не положено, — посуровел лицом мой собеседник.

— Но я там живу!

Я протянула ему паспорт. Он прилежно изучил и фотографию, и прописку, полистал странички, вздохнул:

— Я понимаю, вам небезразлично. Но — нельзя. Тайна следствия…

— А у меня есть сведения, которые помогут следствию, — быстренько нашлась я.

— Можете сообщить их мне, я запишу и передам следователю, — так же быстро нашёлся он.

Однако меня такой вариант никак не устраивал.

— Знаете, я расскажу это либо следователю, либо не расскажу никому вообще. Следствие зайдёт в тупик, а вы — именно вы! — будете в этом виноваты!

И мстительно улыбнулась.

Он помаялся, пострадал, потом выписал мне пропуск и объяснил, как найти нужный кабинет.

Следователем оказалась девица примерно моих лет, недавняя выпускница какого-нибудь юрфака, каких теперь развелось немерено. Сейчас ведь юристов готовят даже в консерваториях и сельхозакадемиях.

Девица держала в руках мобильник и увлечённо играла во что-то. Судя по частому писку, в игре ей везло. Не удивительно. В любви-то ей точно не везёт. Я это поняла сразу. Девушки, которых любят, выглядят иначе.

У этой волосы были не совсем свежие, косметики — никакой, в глазах — пустота и отчаянье, через которые, впрочем, ей удалось разглядеть меня.

— Вам чего?

— Вы не слишком-то приветливы, — улыбнулась я.

— По какому вопросу?

Да, понимаю я парней, которые не спешат в неё влюбляться…

— Я, собственно, по вопросу сегодняшнего ночного убийства. В подъезде. Меня направили к вам. Ведь это дело ведёте вы?

— Уже нет, — отрезала она.

— А кто же тогда?

— Уже никто.

— Как так?

— Гражданка, вы вообще-то кто? — отложила она мобильную игрушку.

— Я вообще-то живу в том самом подъезде, на том самом этаже, где обнаружили труп.

— Ну и что?

— А то, что меня полночи терзали ваши сотрудники глупейшими вопросами.

— Но теперь-то уж не терзают!

— Да, теперь не терзают. Но теперь я пришла отомстить.

— В каком это смысле? — опешила следователь.

— Теперь я пришла терзать вас своими вопросами.

— Я не обязана вам отвечать!

— А придётся, — вздохнула я.

— Не придётся, — натянуто улыбнулась она. — Дело закрыто.

— Вы так быстро всё распутали? — восхитилась я.

— Да, распутала. Представьте себе.

Она повела плечами, с гордым видом посмотрев на меня, убогую.

— И кто же покусился на жизнь безобидного бомжа?

— А никто не покусился. Это был несчастный случай. Шёл по лестнице, оступился, упал, затылком о ступеньки приложился, — и всё.

— Ах, что ж он так неаккуратно? — всплеснула я руками.

— А пьяный был. Сильно пьяный. Ноги заплетались-заплетались, да и заплелись окончательно.

Мне расхотелось говорить ей то, ради чего я сюда пришла. Бесполезно перед этой девахой бисер метать.

— Это вы сами так решили или кто надоумил?

Она насупилась:

— Это начальник мой так решил.

— Ваш?… — полуутвердительно-полувопросительно сказала я. — Это кто же такой будет?

— Начальник райотдела, подполковник Семёнов.

Ага, вот эта новость — кстати. Начальник райотдела — это уже кое-что.

А не попытать ли счастья у него?

Раскланявшись с неприветливой девицей, я вышла в коридор.

По коридору сновало множество людей — и в форме, и в штатском, но я не стала задавать вопросов, чтобы не вызывать излишнего интереса к своей персоне. Решила походить по коридорам, почитать таблички.

После нескольких минут блужданий я нашла искомое: дверь с табличкой «Начальник райотдела». И ниже: «Подполковник Семёнов С.С.»

Я невольно расхохоталась: неужто этого Семёнова ещё и зовут Семён Семёнычем?

За дверью, правда, вместо подполковника я обнаружила миловидную девушку, которая на Семён Семёныча никак не тянула.

— А-а… где?…

— Вы к Сергею Станиславовичу? — догадалась девушка.

— Да, да, — закивала я, сообразив, что Сергей Станиславович — это и есть подполковник Семёнов С.С.

— Как доложить? — кивнула она в сторону полированной двери за своей спиной.

— Ну, имя моё ничего ему не скажет. Скажите так: по поводу ночного убийства.

В её густо накрашенных глазках зажёгся огонёк отчаянного любопытства. Наклонившись к столу, она прошелестела в переговорное устройство:

— Сергей Станиславович, к вам посетительница. По поводу ночного убийства.

— Давай сюда! — рявкнул селектор в ответ.

Ого! А не сожрёт ли меня этот громила?

— Проходите, — девушка повела изящной ручкой в сторону двери.

Я была уже не так уверена в правильности своих действий. Но — деваться некуда. Публика ждёт. И по эту сторону двери, и по ту.

Сказав себе: «Ап!» — я шагнула в логово громогласного дракона.

Однако никакого дракона в логове не обнаружилось. За столом, беспорядочно заваленным бумагами, сидел слегка помятый человек с покрасневшими слезящимися глазами. На лице не было и тени злобы, только безмерная усталость. Судя по тому, что возвышался он над столом на два вершка, росту он был далеко не богатырского. В общем, на дракона никак не тянул.

И чего я так всполошилась?

— Вы — подполковник Семёнов? — на всякий случай уточнила я.

Он кивнул.

— А я — Алёна Головина. Живу в том доме, где ночью произошло убийство. И у меня есть кое-какие соображения по поводу ночных событий.

— Слушаю вас, — кивнул начальник райотдела.

Голос у него был на редкость сочный, глубокий. Совсем не вязался с невзрачной внешностью.

— Вы что-то видели? Слышали крики, шаги? А может, даже выстрелы?

— Какие выстрелы?… Девушка-следователь сказала мне, что он затылком о ступени приложился, от того и умер…

— Кто — затылком о ступени?… — не понял Сергей Станиславович.

— Ну, этот… Бомж… В подъезде нашем…

— Тьфу ты! — в сердцах стукнул ладонью по столу Семёнов. — Я-то думал, вы о депутате Цветкове мне что-то расскажете! Не до бомжей мне нынче. Тут политическое убийство, а вы с этой ерундой…

— Так убийство бомжа имеет непосредственное отношение к убийству депутата!

— Интересно, какое? — хмыкнул Семёнов.

— Знаете, Сергей Станиславович, у меня есть одна особенность. Я умею предвидеть, предугадывать, но иногда сама не понимаю, что именно…

— Это — не ко мне. Это — к экстрасенсам. Или к психиатрам, — отмахнулся подполковник.

— Подождите! Когда ночью оперативная группа опрашивала меня по поводу невесть откуда взявшегося бомжа, я предположила, что странное убийство — это отвлекающий манёвр. Что кому-то надо было подобной ерундой занять оперативную бригаду, и пока они хлопотали над бомжиком, провернуть что-то более серьёзное. Ваш милиционер отмахнулся от этого предположения, а ведь зря! Всё так и получилось.

— М-да-а… Интересная версия, признаю. Но не очень жизнеспособная. Этого вашего бомжа никто не убивал. Он пьяный был до невменяемости, затылком ударился сильно, черепно-мозговая травма. Вам ещё повезло, что обнаружили его другие. А ну как вы бы лично на труп наткнулись? Поди, насмерть бы перепугались…

— Вовсе нет. Я бы даже не поняла, что он мёртвый. Крови же не было! Подумала бы, что спит человек с перепою. И спокойно бы прошла мимо.

— Вы такая равнодушная и бессердечная?

— А что же, пульс ему щупать прикажете? Или делать искусственное дыхание?

— Ладно, барышня, хватит об этом.

Ого! «Барышня»! Ему, наверное, прививку не сделали.

— И всего вам хорошего, гражданка Головина.

Нет, всё-таки сделали…

— Но минуточку… Почему вы меня выпроваживаете?! Даже выслушать не хотите…

— Некогда мне заниматься пьяными бомжами и вашими девичьими фантазиями, — устало потёр он ладонями примятое лицо. — У меня вот депутат облсовета Цветков, политическое убийство, меня среди ночи сюда вызвали, журналисты с утра наседают…

— Неправда. Никаких журналистов в приёмной я не видела.

— Их внизу охрана разгоняет, так они по телефону донимают.

Я очень выразительно посмотрела на молчащий телефон.

— Звонки Леся в приёмной перехватывает, — буркнул подполковник.

— Сергей Станиславович, — молитвенно сложила я руки, — у вас сейчас нервы, эмоции, я всё понимаю. Но когда вы вплотную займётесь делом Цветкова…

— Не будем мы заниматься этим делом, — резко оборвал он меня и встал, показывая, что аудиенция закончена.

— Как так — «не будем»? — опешила я. — Депутата, как и бомжа, со счетов спишете? Тот головой на ступеньки налетел, а этот — на пистолетные пули? Или на нож? Его же, кажется, зарезали! — вспомнила я.

— Хватит! — рявкнул он своим неподражаемым баритоном. — Не вашего ума дело! Марш отсюда!

— Осмелюсь вам напомнить, что зарплату вы получаете именно из тех налогов, которые платим мы из своих зарплат. В том числе и я.

Ага, разбежалась я вам налоги платить… Откуда у меня зарплата? Наследство только бабушкино.

Он побагровел и так на меня глянул, что мне захотелось пискнуть по-мышиному и юркнуть под плинтус, в норку. Но я вспомнила, что сегодня я — Марлен Дитрих. Элегантным движением я поднялась с видавшего виды стула, высокомерно кивнула и сказала:

— Думаю, мы ещё увидимся. Я зайду на днях.

И гордо прошествовала к двери.

— Не вздумайте! — закричал он мне в спину. — Мы это дело передаём в областную прокуратуру. Вот им голову и морочьте!

— Непременно, — улыбнулась я улыбкой кинодивы и выплыла в приёмную, слегка покачивая бёдрами.

Леся приветливо помахала мне своей изящной ручкой. Я в ответ послала ей воздушный поцелуй.

Чёрт его знает, чего я устроила этот маскарад… Но я была, как обычно, уверена в своей правоте, в том, что бомж и депутат — звенья одной цепи. И мне, тоже как обычно, не поверили.

Ну, деваха, играющая в рабочее время на мобильнике в «тетрис», может считать себя следователем сколько угодно, с неё спросу нет. Бесполезно потому что спрашивать. Но Семёнов Сергей Станиславович производит впечатление человека вполне вменяемого. Затраханного донельзя жизнью и собачьей работой, но всё же вменяемого. Отчего же он не захотел меня выслушать?

Проделав снова тот же путь — переулок, универмаг, скверик, — я села на лавочку и задумалась. Он сказал — прокуратура. Ну, конечно, его можно понять. Каждый стремится такое дело свалить со своей больной головы на чужую здоровую.

Посидев ещё в скверике и прогулявшись по бульвару, я вернулась домой. Зашла в гастроном купить себе йогуртов. У прилавка наткнулась на Остапа Ивановича.

— Добрый день, Леночка! Как поживаете? — обрадовался он.

— Добрый день, Остап Иванович. Поживаю я неплохо, благодарю вас. Только я не Леночка. Я — Алёна.

— А какая разница? — удивился он.

— Ну, так у меня в паспорте записано. И разница, на мой взгляд, всё-таки есть. Ведь если я стану называть вас не Остапом, а Осипом, вы же возмутитесь?

— Ну, пожалуй… Ладно, я запомню.

— Запомните, пожалуйста. И херувиму своему передайте.

— Кому?…

— Ну, я хотела сказать, — Эмилю.

— Непременно передам. Заходите вечерком к нам в гости. Чайку попьём, поболтаем…

— Ну, не знаю… У меня вообще-то планы на этот вечер другие. Но, может, как-нибудь на днях?

— Сделайте одолжение! Заходите в свободную минутку. А то мы вовсе отшельниками живём!

— А что так?

— Да так вот как-то сложилось…

Ну, для подробных бесед и откровений гастроном — не самое лучшее место. Я кивнула ему и пошла к выходу. А он пошёл к колбасному отделу.

Нет, каков нахал этот Эмиль! Он дядьку ещё и по магазинам гоняет. Кем же он себя возомнил?

Вернувшись домой, я позвонила Янке и позвала вечером к себе. Та стала капризничать, что лучше закатиться куда-нибудь на дискотеку.

Но я строгим голосом сказала:

— Никаких дискотек сегодня! Меня новые соседи пригласили в гости. Я думаю, бежать сломя голову не совсем прилично, тем более одной. А вот пойти в гости с тобой — совсем другое дело. Заодно понаблюдаешь эту странную парочку.

— Ха, а это даже интересно! — оживилась она. — Ладно уж, приду, так и быть. Сейчас только лицо набросаю, и сразу — к тебе.

На том и порешили.

Я пошла в прихожую и села у двери на вращающийся стульчик. Заслышав шаги на лестнице, я открыла дверь: точно, Остап Иванович возвращался домой с покупками.

— Знаете, Остап Иванович, я переиграла свои планы на вечер. Я приду к вам в гости. Поболтаем, познакомимся поближе.

Конец ознакомительного фрагмента.