Логика Существ

Габриэль Дави (2024)

Ошибочно полагать, что разум машин похож на наш. Каждое Затмение они выползают из Мегаструктуры и пытаются окончательно истребить людей, но те восстают со всё большей силой, ибо мощь их — магия и душа. Киборги не в почёте ни у человека, ни у машины, из-за чего обречены на бесцельное существование. Однако, Анбу не согласен с такой судьбой. Даже будучи отвергнутым людьми и ИИ, он продолжает помогать племенам в охоте и почте, чем они активно пользуются. Внезапное предсказание шамана переворачивает этот уклад, ибо в городе машин стряслось что-то странное. Теперь Анбу поручено доставить письмо в самое сердце их городов, ибо такой шанс выпадает впервые за тысячелетия войны. Что же стряслось там и какие тайны скрывают истребители человечества? Сможет ли этот киборг доставить письмо? Изменится ли мир после этого послания? И кто же такой… Магфиратун, чей приход пророчат пустынники?..

Глава 2 — ERZÄHLER.CPP

Эдей ехала на воле вслед за Анбу, сверяющим путь по мху и солнцу. Пробираясь сквозь чащи, они заметили в широких реках исчезновение змей и аллигаторов, благодаря чему быстрее и безопаснее преодолели опасные участки джунглей. Борг уточнял направление и по температуре, но то и дело встречались знакомые ориентиры и приметы.

Чем дальше они шли, тем больше замечали опустошение леса, а вол тревожился, сопротивляясь её командам. В привалах приходилось перебиваться вяленой рыбой, вечерами не слыша даже сверчков, а ночью не встречая ни одного светлячка.

Ночами Анбу не спал и сквозь кроны чащ выпытывал направление у небесных светил. Он постоянно залезал на деревья и слезал, сверяясь по звёздам и пальцам и рисуя астрономическую карту. Эдей настолько это надоело, что она взяла с повозки складную лестницу:

— Задрал уже туды-сюды сновать! Спать ложись и не шуми!

— Не время, — борг спрыгнул с дерева. Звучал, двигался и выглядел он весьма бодро, — я смогу протянуть без сна ещё денёк.

— Тебе бы экономить силы на пустыню, а то сделка прогорит!

— Благодарю, — Анбу приноровил лестницу к стволу и вновь поднялся наверх.

— Да ну, куда ты опять?

— Пытаюсь понять, куда мы пришли!.. — он крикнул ей сверху.

— Ну, мы же на север идём, верно?.. — Эдей из любопытства тоже поднялась.

— Есть стойкое ощущение, — Анбу настраивал секстант и направлял его на одну из звёзд, — что мы идём по спирали и тратим лишнее время.

— Оставь ты это, в джунглях коротких путей не бывает, — она протянула ему флягу, посмотрев на звёзды.

— Ага, заблудимся, а виноват буду я, — отпил Анбу, и вернулся к измерениям, — Интересные у тебя советы…

— Даже самые яркие звёзды гаснут, а ты спать не хочешь, — Эдей усмехнулась и приняла флягу, взяв с пояса дальнобойный прицел от винтовки.

— Что-то ни одна так и не потухла…

— Да ну? Ты не слышал о пророчествах древних?.. — инженер всмотрелся в темноту, пытаясь разобрать тени деревьев на фоне Млечного Пути и звёздной пелены.

— Не знаком с человеческой историей, рассказов мало слышал. Отец был не очень разговорчивым и не сильно знакомым с людьми и племенами, в которых легенды и мифы передаются. — Анбу занёс какое-то значение на подсвеченный энергетическим шариком папирус.

— Что же, — она покрутила тумблер на прицеле, чуть высунув язык, — древние, ещё до Первого Затмения, предсказали, что однажды погаснут все-все-все звёзды! Даже Солнце рано или поздно исчезнет, оставив Космос во мраке.

— Хм, правда?.. Произойдёт ли это так скоро?..

— Это уже у кого спрашивать. Моё племя знает, что это будет далеко-далеко в будущем, когда люди будут счастливы и ни в чём не нуждаться.

— В самый неподходящий момент, получается, — Анбу усмехнулся, повернув пару тумблеров на секстанте.

— Древние сделали такой вывод на основании сложных расчётов и применения машин. За это я и люблю свою профессию… Знаешь за что?..

— Хах, ну, эм, — Анбу почесал затылок, — давай, всё равно ещё долго рисовать эту карту…

— Когда звёзды потухнут, нам придётся построить своё собственное, искусственное Солнце. Этим займутся именно инженеры.

— Построить Бога, — борг поднял бровь на неё, — не слишком ли ты самоуверенна?..

— А с чего ты решил, что я сказала, что я смогу такое построить?.. Это будет тогда, в будущем, когда и меня уже не будет… Зато моё искусство и чертежи вечны.

— Понятно теперь, за что тебя изгнали, хах, — Анбу вернулся к расчерчиванию, — такие мысли явно не понравились бы вашей шаманке.

— Изгнали-не изгнали, а моё дело для меня нечто большее, чем просто починка танков или перепрошивка переносных устройств. Когда-нибудь я стану в этом деле мастером.

— Больно высоко метишь просто, Солнце нельзя построить.

— А так всегда надо — метить в результат выше! Мечты и вдохновение никому ещё не повредили, — Эдей протянула ему флягу, — вот скажи мне, чем ты занимаешься?.. У тебя есть искусство?..

— Искусство, — призадумался Анбу, оторвавшись от секстанта, — что же, тогда… У меня нет искусства… Помогать людям — не похоже на него.

— То-то же! Поэтому ты не понимаешь, что значит хотеть быть мастером и достигать наилучшего результата. Мастерство — бессмертно.

Анбу нахмурился и призадумался… После этих слов он даже остановил расчерчивание карты, посмотрев на неё, словно на безделушку, которую некуда деть и применить. Тем же самым в моменте оказался и секстант в его руке. Он уже потянулся к горлышку фляги, как вдруг, его прервала Эдей:

— Да ну!?. — И толкнула его в плечо, — Эй, взгляни-ка…

Борг перешёл на её ветку и взял прицел, посмотрев туда, куда она указала. За мраком лесов показалась гряда огоньков вдалеке, словно свет свечей и факелов, бьющий из окон. Один за другим они постепенно зажигались, обнажая каменный город простых форм и бетонные крепости.

Свет стал ярче, подсветив трубы, из которых вылетали клубы дыма; вместе с ними и большое водяное колесо, питающееся от водопада. Судя по двигающимся огонькам, там начиналось какое-то шествие. Лес вокруг этого места был слегка увядшим и не таким густым, а в некоторых местах срубленным под корень.

— Кажется, нам стоит быть осторожнее… — Анбу нахмурился, — твоя правда. Пойдём спать. Костёр может привлечь их внимание.

Поутру, когда стало пасмурно и туманно, они двинулись дальше. Они обступали город, постоянно осматриваясь и плутая по наиболее густым участкам леса. Река, которая шла от того самого водопада, была отравлена мазутом и гудроном — радужные и коричневые разводы спускались ниже и отравляли почву вокруг. Изредка по ней спускались кусочки битума, вкупе с зловонными жидкостями и серной кислотой.

Когда странники покинули это место и отдалились от города, Анбу услышал странный звук. Когда тот повторился, и сомнений в нём быть не могло, стало ясно, что что-то происходит неподалёку. Эдей привязала вола и повозку за зарослями и, вместе с оружием, последовала за боргом. Неожиданно тот пригнулся и остановил Эдей распальцовкой.

Из-за кустов они увидели мужчину в острых шестиугольных наплечниках из чёрной стали с серым обрамлением, под которыми красовался чёрный гиматион, перевязанный через правое плечо шкурой пантеры. Его спину закрывал чёрный плащ до колен с круглой застёжкой с солярным символом и светящимися рунами на правой груди. За его спиной была каркас-сумка под книгу, держащуюся на кожаном ремне, протянутом через плечо.

У него были чёрные как смоль блестящие волосы до плеч, того же цвета глаза и бледная кожа, контрастирующая с одеждой. Лицо его было вытянутое и острое, а нос тонкий и узкий. Форма глаз напоминала взгляд хищной птицы, во многом из-за прямоугольных и острых бровей. Вмиг в его руке внезапно вспыхнуло магическое сияющее копьё в виде длинного кола.

Он весь испачкан в крови, а со лба из-под волос кровоточило. Мужчина находился в окружении людей в серых боевых рясах, с металлическими панцирными наплечниками и наколенниками. Их лица закрывали чешуйчатые капюшоны, а одежда была обрамлена орнаментом в виде шестерней, покрыта рисунками в виде молний и дорожек, словно на платах.

С их ряс и мантий тут и там свисали шестерёнки, резисторы и светодиоды, а их спины украшал большой символ редуктора. Таких людей было четверо и все они держали мушкеты на прицеле. Один из них так и вовсе был с имплантом руки, судя по специальному прямоугольному порту снизу, производства машин:

— Για τελευταία φορά λέω, αφήστε τα όπλα και παραδοθείτε! — Крикнул он ему, тряхнув оружием. (В последний раз говорю, сложи оружие и сдайся!)

— Δεν θα είμαι το αρνί σου… — Прорычал окруженный. (Я вашим агнцем не буду…)

Грохот выстрелов пронзил джунгли подобно молнии, наполнив пространство запахом пороха и дыма. Защищавшийся выставил руку вперёд — все пули остановились перед ним как по команде.

В ответ он махнул ею, вернув снаряды отправителям. Двоим с хрустом угодило в грудь, а одному — с треском в имплант. Окружённый напрыгнул на одного из нападавших прямо во время перезарядки и пробил насквозь колом.

Вытащив оружие, он кинул его плашмя на землю в сторону третьего нападавшего. Копьё с характерной вибрацией отпрыгнуло от почвы, словно от батута.

Неизвестный в гиматионе набегу ударил босой ногой по его кончику налету, и оно полетело прямо в стрелка, разрезая ветер и оставляя за собой ударную волну. Противник отпрыгнул в сторону, выстрелив прямо в плечо неизвестному.

Однако, стоило ему уйти на перезарядку, как он был схвачен и обезоружен. Второй рукой неизвестный притянул к себе ранее кинутое копьё, стоя с противником в обнимку. Орудие прилетело прямо в спину мушкетёру, но не пронзило насквозь. Мертвец напоследок скривил лицо и обмяк, сползая по его телу неизвестного в гиматионе.

Анбу не мог не ворваться, когда увидел, что нападавший с имплантом уже был готов к выстрелу в голову. В острие копья сошлись лучи энергии — из них получился яркий выстрел.

Луч из его копья с характерным звоном и треском древесины расколол в щепки мушкет прямо в руках стрелка.

Неизвестный воспользовался ситуацией и резко вынул копьё из спины трупа. В развороте он метнул его прямо в противника, отчего тот упал с характерным звуком столкновения ударной волны с чем-либо.

Неизвестный подошёл к нему и вытащил оружие из живота, наступив врагу на грудь. Внезапно, он замахнулся им у его шеи:

— Βρείτε άλλο θύμα. — Резкое движение вызвало фонтан крови, окропивший его лицо. (Подыщите себе другую жертву.)

Тряхнув рукой, он обратил копьё в светящуюся пыль и подошёл к ближайшему дереву. Он съехал по нему спиной и склонил голову, тяжело дыша. Анбу кивнул Эдей, и она побежала к своему волу, пока он осторожно подошёл и осмотрел его раны.

Незнакомец в чёрном резко поднял голову на него, стискивая зубы. Ярость и готовность на его лице резко переменились любопытством и удивлением. Теперь он глядел на своего спасителя как на какой-то экспонат или диковинку. Лишь очнувшись от лёгкого удивления, он нашёл силы:

— Там внутри металл… Его надо вытащить…

— Я не настолько глуп, не волнуйся, — борг достал из подсумка повязки.—Сейчас подойдёт кое-кто с инструментом… Кто ты, воин?

— Вардагар, сын Вакнара.

— Потерпи, Вард, — Анбу приподнял волосы незнакомца и увидел ещё одну рассечённую рану, из которой и подтекала кровь по лицу. Судя по ранению, пуля прошла по касательной.

Во время первой помощи, Вардагармолчал, хотя ис интересом рассматривал борга, даже не обратив внимание на спутницу с волом. Эдей принесла хирургический инструмент и бутыль технического спирта. Вместе с Анбу они начали штопать, пока незнакомец переводил свой взгляд на небо.

Операция прошла без конфузов и, несмотря на спешку, решено было сделать короткий привал и покормить раненного. Анбу предложил ему неглубокую миску с водой, незадолго после его трапезы:

— О чём вы говорили до битвы?..

— Советую избегать этой части джунглей. Они ищут жертвоприношения. Забирают случайных путников и кто под руку попадётся,—Вардагарзалпом выпил всё предложенное.

— М-да, — Эдей взяла прицел с пояса и посмотрела через него вглубь джунглей, — нам ведь именно в ту сторону и надо…

— Что же, полагаю,у меня для вас плохие новости — прорываться будете с боем. Мне нечем отплатить вам за помощь, кроме, пожалуй, благодарности. Так что спасибо вам, добрый человек и… — перевёл он уже было свой взгляд на Анбу, но прервался и промолчал.

— Не особо-то и надо. — Тот сходу помотал головой,—Какой толк, если мы даже не знаем, переживём ли этот поход вообще?..

— И куда вы держите путь? Слишком странная у вас компания, — тяжко вздохнул он, — из механика и борга. Уважаемая, полагаю, вы модифицируете людей? Ах, ты же изгнанница… Точно…

— Откуда ты это знаешь? — Анбу немного напрягся и отклонился от Вардагара.

— Я был в её племени пару месяцев назад, слышал эту историю. По описанию точь-в-точь, как рассказывали её буйные сёстры-соплеменницы… Ни с чем не спутать. Вы слишком ловко избегаете моего вопроса. Куда вы держите свой путь?..

— Анбу, — Эдей направила на Вардагара подобранный мушкет, — он слишком странный и мне не нравится. Кто ты такой?..

— Эди, — тот в ответ нахмурился и помотал головой, — опусти оружие, он человек, а не борг. Доказано им, что он не Техножрец.

— Твой друг дело говорит, — прокашлялся Вардагар, — я из Эвдемонии — города на восточных плато… Самый обычный маг.

— Да ну? Самый простой?.. — Эдей прислонила холодное дуло к его виску, — Да я твою ауру чувствую, ты посильнее Эйдара будешь, хватит врать!

— Эдей, прекрати! — Анбу взял мушкет за дуло и вытащил из её рук, — Он говорит правду. Я чувствую.

В этот момент Вардагар прищурился к боргу, словно что-то высматривал. Вздохнув, он вновь прокашлялся как после долгой пробежки:

— Что же… Каюсь, я вам соврал. Из соображений безопасности, конечно же. Но она меня слишком быстро раскусила. На самом деле, я сильный маг, но пришёл в эти земли за дипломатическими переговорами с местными племенами. Переговоры же с этими фанатиками хотя и были конструктивными, но в конечном итоге, полагаю, они захотели, чтобы меня заживо перемололи шестерни их «идола». Дискуссии закончились плохо и мне пришлось ретироваться, отбиваясь от них. Большую часть хвоста мне удалось снять, и со мной остались только самые упёртые… И вот я здесь.

— Любопытна твоя история, — Анбу встал и, откинув мушкет в сторону, указал на север, — но ты не расскажешь, что это такое?

На севере из тумана и облаков выглядывал огромный многоуровневый город, похожий на разваливающийся муравейник. Каждый его следующий уровень держался на толстых и высоких колоннах предыдущего. Пространство между ними образовывало ячейку, целиком и полностью заполненную домами: они вырастали из полов, потолка, колонн и даже её углов. Здания и вовсе походили на кристаллы, медленно растущие из каркаса бетонного безжизненного града.

Казалось, город воплощал мечту древних, но стоило этой Вавилонской башне воздвигнуться, как она тут же рухнула, вместе с цивилизацией её построившей. Но и эти останки не были вечны — природа медленно пожирала и впитывала в себя то, что когда-то не было её частью.

Порода и соседствующая гора подобно трупным мухам постепенно поедали бетонный «труп», перемешиваясь с ним. Вкупе со слиянием с естественным пейзажем и туманом, различить его издалека было достаточно трудно. Эдей сходу посмотрела туда через прицел и удивилась увиденному.

— Не волнуйтесь, это не их убежище, — Вардагар поднялся, взявшись за плечо, — у них отдельный город, полагаю, значительно меньше Эвдемонии. Это — остатки былой цивилизации, которым Техножрецы поклоняются. Но, если говорить открыто, даже для моего народа это место священно.

— Можно ли через него пройти к пустыне вокруг города машин?

— Быстро же ты соображаешь, — Вардагар усмехнулся, — Верно, оно намного больше, чем вы видите отсюда… Но зачем вы туда идёте?..

— Ты разве не заметил, — Эдей взобралась на вола, — что вся живность пропала из лесу?..

— Техножрецы истребили всю местную фауну и пустили на пропитание. Не знаю, как в других местах сейчас.

— Думаю, — почесал затылок Анбу, — ты наслышан об Эйдаре. Им предсказано Затмение через три седмицы. Спустятся машины в очередной раз, но… С крайне странной целью. Думаю, добыть какое-то знание, и…

— Вы попытаетесь договориться, — Вардагар перебил его на выдохе, — наши астрономы уже в курсе о грядущем затмении. Моя дипломатическая миссия — это часть нашей подготовки к этому событию, потому что эта битва обещает быть особенно жаркой. Однако же, полагаю, это слишком рискованное решение — полагаться на милость роботов… Что же, я знаю это сооружение очень хорошо. Сквозь него взаправду можно без проблем пройти к пустыне, если не сбиваться с курса и знать дорогу. В качестве благодарности за помощь я готов вас провести сквозь него… Тем более… Оно поможет замести свой след после погони.

— Что-то ты быстро согласился, — Эдей подъехала к Вардагару, — да и что это за словечки такие… «Роботы»?

— Моя дипломатическая миссия уже окончена. Осталось переговорить с парой племён, но я уже никак не успею. Я нужен своему отечеству в бою, потому должен вернуться. Кто такой Эйдар мне известно и, не дам вам соврать, верю в легенды местных о чудесах, которые он творил в молодости, потому что и сам очень хорошо владею магией. Один из его предков сражался с нами против машин плечом к плечу, за что наша община его уважает и ценит. Если духи не врут и есть возможность не привести всё к очередной бойне… Почему бы и не попробовать?.. — пожал плечами Вард.

— Если удастся избежать боя с этими отморозками и срезать путь, то это будет славно, мы торопимся, — Анбу кивнул.

— Про «срежет путь» сомневаюсь, но вот избежать этих фанатиков — пожалуйста. Как много у вас припасов?

— Впритык на три недели еле наскребли, — Эдей похлопала ногой мешки на воле.

— Идите за мной, — Вардагар, придерживая ранения зазвал их, — Там не будет ничего, даже фруктов. Судя по вашим наблюдениям, ещё и насекомых. Потому припасы уйдут намного быстрее, чем кажется на первый взгляд.

— Город упорядочен. — Анбу взвалил на плечи сумку, — Хотя бы не заблудимся.

— Не делай поспешных выводов, борг, — Вард поднял решительный взгляд прямо на город, растущий с каждым шагом.

#pragma once

Они пришли к месту на закате. Сооружение вблизи оказалось больше: касалось неба, а в глубину уходило в горизонт и продолжалось толстой кишкой. Его края были обрушены, а по периметру лежали обломки великих залов. Где-то вдалеке виднелись разрозненные остатки, словно осколки, отколовшиеся от изначальной конструкции.

Низ облаков был окровавлен заревом, а джунгли накрывались пеленой звёзд и тьмы. Вард, подойдя к сооружению, встал на колено и склонил голову:

— Mein verǫldi. Veldoegr framkvoemdi. Evdemonia einna. (Боль мира. Благоденствие прогресса. Эвдемония единиц.)

— Чего ты там мелешь? — Эдей бесцеремонно прошла вперёд, минуя ритуал поклонения.

— Смотри, как бы твой вол не осквернил святыню, — Анбу остановился, оценивая размеры сооружения.

— Не волнуйся, — Вард слегка улыбнулся, — вероятно, укротить детское любопытство невозможно, борг… Это место не так священно, как магические монументы, — он поднялся и вытянул перед собой руку. В ней сконцентрировались потоки энергии и сплелись в энергетический шарик, осветившийпуть в пучину древнего города, — это место… Просто очень значимо для истории.

— Никогда не заходила так далеко… Да ну? Вот это эхо! — усмехнулась Эдей, играясь голосом с местной акустикой.

Хватило и пары шагов, чтобы их накрыла тьма и холодный бетон: внутри не было ни деревца, ни тростинки, ни даже жалкой травинки. Человек здесь властвовал настолько, что природа была неспособна пробиться сквозь фундамент колоссальных залов.

Великаны-небоскрёбы образовывали нечто, похожее на наслоение кристаллов железа: хаотичное сборище параллелепипедов, шпилей и башен, пересекающихся и лежащих друг на друге.

Все здания были лишены архитектурных изысков: брутальные своды не содержали в себе даже намёка на искусство или красоту. Город делился на площади колоннами по углам, между которыми изредка была стена с лифтами, вдоль которых шли дома.

Пространство иссечено дорогами, вдоль которых шли фонари, некоторые из которых чудом работают до сих пор… Эта картина отдалённо напоминала пещеру со сталактитами и сталагмитами; а трубы, провода и оптические кабели — лозы. Словно люди закончили свою историю там, где начали, а исток оказался концом…

И чем глубже они погружались в темноту, тем чётче ощущался ржавый запах костей цивилизации и влажный металл истории на языке…

Анбу надавил на кожу за ухом и два небольших цилиндра на его ободе из шестерни обратились двумя мощными прожекторами, разрезающими черноту. В этот момент, он увидел, как на его второй руке проступил зелёный заряд.

Безжизненное место наполнено потоками энергии, исходившими из его глубины. Они, словно стоячая вода в болоте, заполонили это место, закипая и бурля.

Вард остановился, сжав свою вторую руку, и молнии стеклись в его кулаке. Разжав же его, он увидел синие частицы и языки огоньков. На секунду этим сиянием он осветил высокие рисунки и барельефы, детали которых Анбу не успел разглядеть. Кудесник стал тяжело дышать и переместил энергетический шарик к плечу, заставив следовать за собой:

— Хотите знать… Что здесь изображено?..

— Было бы интересно послушать, — Эдей прищурилась в темноту, — никогда не видела подобных мифов…

— Дети Эвдемонии, не видавшие мирного неба, — он прикрыл глаза, — вот-вот и тысячелетие, как мой народ стоит фронтом в войне с машинами, — и когда Вард убрал руку, то они вспыхнули яркими синими звёздами, — именно тогда, тысячу лет назад, мы показали им зубы, как в начале многовековой вражды… И небо содрогнулось от нашей напасти, и машины познали, что значит истекающий кровью хищник… На долгие годы…

Анбу отступил в сторону и почувствовал пьянящее знакомое чувство, от которого покосились ноги. Оно напоминало погружение в воду, проход в портал, засасывание в воронку. Голова закружилась, всё вокруг стало мутным и ели уловимым как призрак.

Эдей зевнула и резко стала уставшей, а постукивания ног вола служили барабаном, вводящим в транс. Вардагар заметил духов, смотрящих на них из окон: и чем дальше они шли, тем более размытыми становились бетонные конструкции. Чем слабее была их сила, тем меньше у них было власти в глубине разрушенного города.

— К нам спустилась сила, словно не из этого мира, и мы обрели неистовство, — Вард выпрямился и заговорил уверенней, сжав разряды в кулак, — но в следующий раз машины вновь оказались сильнее. Видимо, весы природы склоняют чашу то туда, то сюда, пытаясь прийти к балансу. О, Эвдемония… Однажды ты расцветёшь, словно хризантема, но не сейчас, когда тебя топчут солдатские сапоги, — голос его стал возвышенным и трепетным, а лицо серьёзным и хмурым, — раз в сто пятьдесят лет машины приходят и превращают в пыль человечество и тебя! Вечные муки моего народа не должны быть напрасны, думал я, когда шёл с вами. Ибо всякий раз после великой победы шло великое поражение! Однажды весы склонятся не в нашу пользу и мы будем уничтожены. Не хочу, чтобы новое тысячелетие оказалось для нас последним. Поэтому я буду до последней капли крови стоять во время войны…

Борг отошёл в сторону от рассказа и почувствовал странное жжение, словно сердце сжалось до предела. И Эдей устало осматривалась по сторонам вместе с ним, слыша тысячи голосов Эвдемонских бойцов, погибавших в пустынях и джунглях. Детский смех обращался криками львов, треском заклинаний и криком арен. Эфир, вытекающий из барельефов и мифов, заставлял воздух содрогаться.

Вардагар схватился за лицо и скрючился от боли в улыбке, а посмотрев наверх… Увидел конечности, свисающие на верёвках из темноты… Среди них была и голова белокурой короткостриженной женщины, от вида которой Эвдемонец удивился и собрался с силами:

— Какая тяжёлая ноша падает на плечи наших потомков! — онсловно стоял на выступлении перед толпой и распахнул перед ними руки, искрящиеся молниями, — но даже в настолько кровавых условиях, Эвдемония не упускает науки и философии! Позвольте же рассказать вам, что две тысячи лет назад всё было иначе.

Они увидели перед собой вспышками картинки фабрик, в которых перед мониторами сидели люди; руками-манипуляторами, конвейерами и подъёмниками управляли рабочие; а автомобилями рулил человек.

— Чудо рождения! С болью происходит нечто удивительное — всё появляется из ничего, душа вылезает из утробы! Но прежде, чем полноценно выйти на свет, младенцу нужно обрубить пуповину…

И когда вспышки угасли, Анбу и Эдей увидели те же картины… Да только корпусы компьютеров были выпотрошены, конвейеры сломаны, а машины — кучей металлолома.

— У машин было своё младенчество. Они сосуществовали вместе с людьми в мир, служа им верой и правдой. Стальные богатыри с каждым витком становились всё крепче в этой гармонии с собственной матерью! — Маг подсветил шаром огромный барельеф на стене одного из домов.

Когда борг и инженервзглянули на него, то слова и рисунки становились перед взором и проникали внутрь через кожу. Их формы были сложнее того, что Анбу видел ранее, но светящиеся краски здесь не использовались. И всякая форма, стоило её узреть, оживала, усложнялась и обращалась вспышкой в сознании.

Человек в белых шароварах и капюшоне летал и превращал горы в поля, а за его спиной шёл огромный комбайн, чем-то напоминавший дракона. Люди поднимали серпы и мотыги, встречая рассветы покосом полей ржи, уходящих за горизонт.

Вард распахнул руки и разряды молнии проникли в самое сердце. Двери разума распахнулись: их тела стягивались внутрь разворачивающейся картины.

— Подобно волнению матери, творцы боялись будущего своих созданий, ибо не знали, что создают. Машины и технический прогресс причиняли им дикую боль… Это было подобно предродовой схватке — человек разумный готов вот-вот породить новую жизнь на этот свет!.. Но все мы знаем, что этот процесс сопровождается невыносимой болью и страданием, — Вард не сопротивлялся этой тяге к сюжетам и постепенно растворялся в них, обращаясь разноцветным силуэтом.

Под каждой фазой Затмения изображались война и погибель. Люди, живущие в городах, падали на колени, хватались за головы, неистово кричали, сходили с ума. Поля, ранее засеянные людьми и машинами, огромные серые города: всё это, подобно Асгарду падало и обращалось прахом в огне.

Таинственная энергия проникала в подкорки серого вещества. Эдей уже не видела привычной реальности: с неё спадал верхний слой пылинками и оголял переливающийся силуэт её души. Анбу был последним, кто с трудом растворялся и ещё чувствовал пятками холодный бетон.

Он стал слышать восхищение и тут же глянул на Эдей, чьи мерцающие бесформенными фигурами глаза сияли им. Он почувствовал трепет оратора и увидел Вардагара, распахнувшегосвою духовную грудную клетку, открыв сердце для этого разноцветного водопада мифа. Энергия теперь оказалась для них чем-то вроде феромонов для муравьёв, и их души постепенно стягивались в этом пространстве в одну точку.

Города уничтожались под натиском людей, а затем уже машинами и лазерами. Перед высшей фазой Затмения огромные зарева и смертельные сияния стёрли абсолютно всё в пустыню. Они почувствовали эту мощь всем сердцем, каждой клеточкой тела, и этот обжигающий ветер, и разрушительную ударную волну. В уничтожающем пламени в прах обращалось всё: люди, леса, дома и машины… Взрыв, обратившийся пылающим Солнцем, даже песок превращал в стекло.

— Чем больше творцы становились рациональными, тем сильнее они отрывались от чувств. Тем больше они сходили с ума, тем сильнее их разрывала мука от попыток освободиться от горна изобилия опыта предков.

Тень Варда распахнула руки перед этим взрывом. Это уже говорил и не он вовсе, потому что голос стал потусторонним, словно духи вплетали свои полутона в его низкий бас. Звук перемещался из правого уха в левое и наоборот. Анбу и Эдей почувствовали, трепет и восхищение друг-друга, в которую красной краской примешивалась безудержная энергия, исходящая от мага.

Каждая боль, каждое воспоминание, каждый секрет и каждая тайна друг-друга время от времени проплывала перед ними…

— Человечество вышло на скользкую дорогу и наступил тяжкий процесс рождения. На западе республики, несущие свою «свободу» и ценности в другие страны, превратились в государства боли и одиночества. С востока было не лучше: люди обращались неделимыми частицами, всякий стоял в стороне, а человек не мог помочь другому, поддержать, исцелить душу. Духовные инвалиды, немощные и убогие были не в силах восстановить себя, что уж говорить о других!

Они увидели, как из их переливающихся перламутровых душ вышли энергетические каналы, связавшие их плотной паутиной. Объединившись в треугольник, яркие лучи из их голов полетели в бурлящий космос. И теперь уже не было никакого «Анбу», никакой «Эдей», лишь голос Вардагара и духа вёл их сквозь миф и океаны былых переживаний.

Люди ведут войны в пустынях за чёрное золото, пока скандируются идеалы с высоких трибун. Они утопают в этой чёрной жидкости, которая становилась неестественно тёмной, поглощающей свет, словно огромная пустота. Она проникает щупальцами внутрь людей и превращает их в полые сосуды. На фоне бесчисленных войн и кризисов слышатся вопрошания: «Кто я?», «Кем я являюсь?», «Я существую?», «Это всё настоящее?»…

Жаждущие правды не обращают внимания на других и подобно нежити идут от одной точки к другой. Остальные же либо бьются в конвульсиях и неистовой боли, либо мертвы. Странный огонь в груди обжигает душу, чёрное пламя щупальцами сжимает сердце и рёбра. Страшное разочарование в самом человеке причиняет чудовищную боль, которую нельзя остановить или утешить.

— Те, кому такая ситуация была удобна — взошли на трон и подавили простых людей, возвысились над ними. Не в силах раздать власть и несметные богатства, они начали джихад имени себя. А отрезав пуповину… Они сотворили их…

Происходит то же, что уже они видят ранее — когда затмение оказывается в пике, машины идут насхватку. Однако, здесь нет ни гигантов из света, ни Богов, ни духов, ни хтонических механических чудищ.

Ониплывут через геометрические кристаллические потоки к правде, к чему-то вроде всеобщей памяти, из которой они слышат эхо былых событий. Плоть солдат, идущих на смерть, взрывается. Черепа и части машин разлетаются в щепки. Города и люди превращаются в прах.

— С тех пор душа перестала быть святыней, а дух стал плевательным колодцем. В попытках повторить Чудо Рождения, сотворить Бога, найти спасения, они сделали конец света своими руками, ибо Бога нельзя построить! Поэтому Эвдемония считает магию и взаимопомощь основой существования обществ. На этой земле запрещены машины, а её города построены усилиями провидцев и чернокнижников… Именно поэтому это место священно! Это история, которую наши предки передали, чтобы предупредить. Техножрецы забыли обещё одной вещи, которой Эвдемония неуклонно следует — историческая память.

Теперь уже нет разницы между ними и мифом. Они уже появляются в этих события, участвуют в них, чувствуют каждого его персонажа и его телесный, духовный опыт, будто уже есть там.

Слово «история», которым мы иногда заменяем слово «рассказ», раньше имело другое значение. Тогда это было одной из величественных систем знаний о прошлом. Но однажды, даже эту святыню наши предки решили осквернить, решив, что это не более чем политика, не более чем условность.

Тысячи учёных мужей решают великую загадку, восстанавливая длинную-длинную мозаику без начала и конца. Великий сюжет переливается в свете солнца, а каждая его часть двигалась и меняла форму. Каждый из них повествовал о какой-то части истории, но не был завершён. И чем дальше в прошлое, тем больше в ней было недостающих частей, а на пороге настоящего десятки тысяч людей вселялись в картину и превращались в глиняный кусочек.

Реальности не существует, она исчезла под низкий бас могучего оратора. Они идут вдоль сюжета, переживая его, пока духи вели их перламутровые фигуры за руки всё глубже и глубже.

Потомки красных пролетарских республик после их распада пытались сплотить людей на войны: объединить то, что нельзя объединить. Удобные идеи для людей на тронах не вызывают колебания в сердцах у горожан.

И тогда они решили, что можно сойтись на том, что история у нас одна! И началось великое, долгое, болезненное измывательство над историей. Восточные государства искажали её настолько сильно, что она превращалась в абсурд.

Люди в чёрных угловатых костюмах и мантиях переписывают книги, редактируют фильмы, перематывают плёнки. Ученики внимают лжепророкам в состоянии полного духовного упадка и сумасшествия. Новое учение и сладкая ложь оказывается для них спасительным лекарством.

Враг и друг мирились. Чёрное и белое становилось бирюзовым. Одна идеология мешалась с другой настолько сильно, что история превращалась в бредовый сон, в котором нельзя отличить истину от лжи. Философы, которых брали за основу, были симпатизантами кровавым диктаторам прошлого. Народ отвлекали от реальности несуществующими опасностями, прикрываясь заботой о детях, вынужденности войн и иных ценностях.

Это было частью программы по разделению людей, чтобы они не могли восстать. Когда нет правды, а сильные мира сего могут нести любую чушь, не встречая сопротивления, людям сложнее объединиться…

Чтение книг опустошает и так пустые сосуды: слова разрывают их черепа и проникают щупальцами внутрь. Всё перестраивается внутри, ибо святыня разоряется и заменяется оружием, рыжим огнём гнева, обжигающим светом слепой веры и механикой.

И свастика, и серп и молот, и солнечное колесо, и иероглифы: всё смешивается в одно непонятное мессиво. И этот символ, словно глаз, контролирует каждое движение и каждый нерв, каждую вену, каждого человека. Из мозга вырастают его дети, обвивающие щупальцами тела страдальцев. Аморфная идея контролирует их тела и овладевает их пустыней всецело.

С западной стороны было не лучше — там история и вовсе постоянно забывалась и стиралась. Люди раз за разом переживали вечное возвращение, постоянное проживание одних и тех же моментов. Они не были в силах принять это и потому витали в облаках и собственных мирах.

Они винили всё что угодно в своих несчастьях и этом великом забвении, но не себя. Мир не такой — его нужно переписать, поменять, а человека переделать. И если на востоке мир абсурда был в головах людей, то местный великий передел сотворил абсурд реальный.

Ведь какой человек вздумает вечно кричать о том, что он жертва чьего-то угнетения, вместо того, чтобы бороться? Только слабый и немощный способен на плач младенца о том, что другие люди или пол, или раса неправильные, что боли и страданий необходимо всецело избежать. Что нужно создать предельно комфортное место, в котором всем будет хорошо… Но там, где хорошо всем — не хорошо никому…

О, сколько боли было, когда человек пытался оторвать от себя собственную природу! О, великие предки, как вы могли позабыть великие заветы? «Признание в себе человеческого дарует сверхчеловеческие силы»! О, великие строки, которые они были не в силах услышать! Они сказали нет — избавиться, вычистить, стереть в порошок, чтобы обрести абсолютнуюсвободу!

Сильная боль, настолько чудовищная, что скручивает живот, прожигает нервы, разрывает сердце, лопает глаза и надрывает кожу. Они плывут по великим плодородным рекам былых переживаний вместе с духами сквозь образы, меняющиеся калейдоскопом.

Бездна человеческой памяти не заканчивается — столетия переливаются перед их умами. Впрочем, уже и «их» не было, а остался только Единый Миф. Психически нагой Миф несётся сквозь бесконечные просторы иного мира…

Историческая память — это не оружие сильных мира, не идеологический инструмент и даже не игрушка. С её помощью мы можем не повторить ужасы. До нас эхом доносятся события, которые древние называли «Мировыми Войнами». Та, что мы видели, была третьей из них и последней для человечества.

Однако, вторая была страшнее третьей. Древние были не в силах описать тех чувств, которые испытывали те, кому досталась участь жертвы чужого джихада во славу своего шамана или собственной расы.

Какие пылкие и неописуемые чувства предстают в этом Мифе: серое всенародное единство в рукоплескании к солнцу под пламенные речи диктаторов в чёрных одеяниях! Колоссальная ярость ярко пылает в их сердцах и не угасает. Серые колонны покрывались тёмными знамёнами с белыми кругами и свастиками.

Единицы среди толпы боялись, словно подавленные. Растерянные давлением единства и зова к воссоединению, они повторяли за другими, пока диктаторы неистово кричали на древних языках.

Те, кому досталась участь жертвы чужого джихада пытались уничтожить собственное Я для того, чтобы не испытывать страданий…

«Это не мои чувства…». Сжигают кучи трупов, загоняютв дома людей и опаляют, нещадно уничтожая… О, какая спесь чувств — одновременный страх и наслаждение! Миф поглощает переживания и жертв, и хищников.

«Это происходит не со мной…». Люди бессмысленно наворачиваюткруги под серыми небесами. На закрытой территории, под взорами псов режима, в кандалах, голодные и измученные, они продолжают это издевательское шествие.

«Это нереально…». Стоит человек, словно вкопанный: взгляд его был мёртвым, а внешне он напоминаетскорее скелет и ходячий труп. Его держатна изнурительных работах без еды и воды пару дней… Однако, правда ещё страшнее — он за этим ещёдольше, и погибаетв страшных муках.

«Это не по настоящему» — говорили они себе так. Великий прогресс, изобретение сотен тысяч лекарств и препаратов. Однако теперь, человек увидел собственное лицо. Увидел, на что он способен. Увидел, чем ему грозило просвещение без возведения души.

Это оказалось животное. Человек засомневался в себе после настолько ужасных событий. Как я так мог? Неужели это я? Как так вышло? Не может быть, чтобы я оказался хуже гиены, доедающей труп!

Историческая память — это не про объединение вокруг общего врага и не про истину и правду. Это про то, что невозможно забывать к чему по итогу мы можем прийти вновь. Чего нам это стоило вы видите и чувствуете сами.

Когда человечество разделено такими средствами, разрывается и душа. Люди сами начали делиться на части, ибо их личность отделилась от психических корней. Они стали неспособны на магию — искусство, которым одарён всякий человек.

Они настолько сошли с ума из-за боли, отчаяния и безнадёги, что по итогу их взорвало изнутри. Каждый обратился умалишённым, а те, кто был сильнее — подчинил их себе посредством универсального лекарства и удовольствий.

А те не помогали, на деле — ещё больше погружали человека в одиночество и безумие, ещё больше оскверняли храм его души…

Быть может то, что сделали машины — не кара, а урок от природы за то, что мы с собой натворили.

Всё сливается в одну единую массу — люди, держащиеся за голову, старцы, безумцы, убогие, история, щупальца, троны, властители. Всё обращается единым переливающимся пятном, вылезающим из какого-то бездонного центра. Лона Великой Матери, из которой происходит сама жизнь.

Быть может, это нечто бесформенное и неописуемое, место не только начала жизни, но и того, к чему она пытается прийти. Чёрное аморфное нечто обращается серым ближе к концу, расширяется, и переливается в другие цвета.

Высокая светящаяся женщина с длинными-длинными зелёными волосами, опутанными цветами и корнями держит серп. Им она решает, каким детям пора умирать — им она собирает большую жатву ячменя и пшена в бесконечном поле под сенью полнолуния.

Однако, как только она ступает на только что скошенные колосья, они вырастают вновь. Приближаясь к пятну, словно к Чёрной Дыре, Вардагар подошёл к Матери, и она его замечает, помахав рукой и улыбнувшись. Она показала ему один из бесчисленного множества колосков… Его колосок. Сорвав его, она кладёт его ему в руки.

Это удивило мага, но, внезапно, она указала на Анбу, стоявшего на горе, далеко-далеко за полем, не являясь его частью, словно здесь не было его колоса. Молодая женщина обхватила Варда за плечи и подтолкнула к нему, посмеявшись.

Добравшись до этого места — прыжка в Великую Бездну Эпох, дверей в царство духов, — Эвдемонец собрался и оттолкнулся от него, полетев назад. Держа их души, он пролетал сквозь неумолимый ход времени. Казалось теперь, будто они не смогут вернуться к привычному существованию и лишь Вард видел узкий тоннель, тропу, по которой можно выйти обратно.

Барабан пространства напевал невнятные мантры, полулюди-полуобезьяны плясали рядами у их дороги, иерофанты трубили в длинные-длинные горны.

— На избежании ошибок мы строим своё. Древние не очень знали, как правильно относиться к менее развитым народам… Но, вспоминая их ошибки, мы поняли, как лучше поступить с вами.

Эвдемонские мыслители взялись за разбитую мозаику и пыльные закрома человеческой памяти. Люди в тёмных гиматионах заново открывали то, что когда-то было предельно очевидным. Забытое постепенно вылезало из-под зыбучих песков времён и песочных часов…

— Мы хотим сблизиться, объединиться. Древние утверждали, что менее развитые народы менее мудры или умны, либо нуждаются в поддержке. Сперва они считали, что эти народы — дикари, варвары, которым нужно принести свет цивилизации. Но колонизаторы не приносили к ним ничего, кроме крови…

Их перламутровые силуэты разделились натрое и обрели форму их тел. Анбу осмотрел себя и увидел кристаллический блеск. Под ногами вновь почувствовался холодный бетон.

Люди с мушкетами покоряли новые земли и запрягали дикие народы, словно скот. Белые паруса казались варварам облаками, а судна — пиком технологического развития, — будто Боги спустились с небес и стали карать за грех каждого соплеменника. И корабли постепенно превращались в высотки и небоскрёбы, перед которыми разворачивалось перемирие между рабами и их владельцами.

— Спустя время старые порядки пали. Наконец, те, кого всё это время считали низшими расами, обрели свободу. Но люди упали в другое — посчитали их неполноценными, нуждающимися в помощи, недоразвитыми. Они стали видеть в них детей, которым вечно нужен уход…

— А разве, — внезапное эхо Эдей пронзило калейдоскоп гипертоннеля времён, — опекунство — это плохо?

Пыль, опавшая с их тел в самом начале, стала прикрепляться к ним вновь, происходило обратное растворение. Всё жидкое постепенно превращалось в геометрические формы переливающихся домов. На духовной коже почувствовался холод тех залов, гипертоннель постепенно тускнел..

— Это ты так думаешь. Тогда и люди были другие, и мыслили иначе. У них не было трагического назидания, которое мы получили лишь в качестве товара, заплатив за него самую высокую цену! Древние считали себя выше и более развитыми, несмотря на хорошее отношение. Они не могли разглядеть мудрость этих народов, не в силах принять как людей. Поэтому мы разговариваем с вами на равных и не считаем глупцами.

Бетонные конструкции обретали форму и переставали плясать, а пространство потеряло былые искажения. Вспышки мифа всё ещё мелькали перед глазами, а рисунки, барельефы и фрески всё ещё были живыми, пока Вард вёл их вперёд, освещая путь.

Конец ознакомительного фрагмента.