Сон бога. Социально-философское эссе теории энергетической конвергенции

В. Ильич, 2022

В книге представлен вариант ответов на главные вопросы Земной жизни: что есть истина, цель и смысл жизни, свобода, счастье, любовь, деньги, информация, интеллект, социальное напряжение, напряженность и другие через ключевое слово «Энергия». В первой части книги освещены аспекты управляемости социальной энергией представляющие интерес в основном промышленным социологам, руководителям и организаторам производства, политикам, студентам и преподавателям университетов. Вторая же часть, памятуя слова Бертрана Рассела «Я никогда не отдам жизнь за свои убеждения, потому что я могу заблуждаться», читателям в ком присутствует неукротимый дух агностицизма. В целом же, книга для Бизнесмена новой формации, которому не безразлично будущее, как своё в частности, так и человечества, в целом.

Часть первая: СОЦИАЛЬНАЯ ФИЗИКА

Раздел I. Фундаментальные вопросы бытия

Гл. первая: Свобода. Счастье. Истина. Энергия

Каждый из нас замечал, что с исполнением какого-либо желания постоянно в нашем сознании, а может быть, правильнее, в душе, вновь и вновь возникало новое желание: «Кто из нас счастлив в этом мире? Кто из нас получает то, чего жаждет его сердце, а получив, не жаждет большего?..» вопрошал Уильям Теккерей от лица героев своей книги «Ярмарка тщеславия». Схожий вопрос, а вернее та же мысль в форме восклицания, есть и в более известной книге Иоганна Гете «Фауст», где Мефистофель, исполняя желания доктора Фауста должен остановить время его жизни при произнесении Фаустом слов: «Остановись, мгновение! Ты прекрасно!».

Бытует множество определений на первый взгляд эфемерного и труднодостижимого состояния счастья в связи с чем, часто происходит подмена понятия, когда признаку понятия придается сущностное значение. Тоже происходит и с тесно связанного с желанием счастья и не менее важному нами желанию свободы, которую жаждет наш ум и наши сердца, о чем и ныне напоминает призыв Эгмонта из одноименной трагедии Гете: «За благо высшее сражайтесь, за свободу…».

Если многие потребности человека, объясняющие его поведение можно обозначить как вытекающих из трех фундаментальных потребностей, а именно питание, продолжение рода, признания, то подобрать корректную форму классификации желаний человека и, в частности, таких как счастье и свобода, представляется весьма затруднительным. Дело в том, что желание тесно связано с мечтой, а значит и с воображением. К примеру, особо явственно, хотя опять же и в литературной форме, проблема достатка через соотношения желаний и необходимой потребности выражена в классической русской литературе в лице ее ярчайших представителей Льва Николаевича Толстого и Антона Павловича Чехова. Так, неустанный искатель истины Толстой, задавшись вопросом много ли человеку земли нужно в своем одноименном рассказе, приходит к выводу, что в качестве частной собственности человеку необходимо лишь три аршина земли; на что ему, заочно, возражает Чехов в рассказе Крыжовник: «Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку… Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа».

Зримая в корень творческая интуиция гениев доходчиво и точно схватывает сущностную сторону человеческого поведения в жизни, иллюстрируя сближение необходимой потребности и человеческих желаний «достатка» в неограниченном количестве. Стало быть, можно предположить, что пока жив человек он будет стремиться к безмерному накоплению энергии с целью свободного освоения бесконечного пространства, и в этом, пожалуй, заключается природа деятельности человека. Кстати, и всех без исключения представителей живой материи от крупного животного до микроорганизма, от самого высокого дерева до былинки в поле. Отсюда и стремление к свободе.

Отсутствие внешней зависимости принуждения со стороны других или, одним словом свобода, надо полагать, есть все же неосознанная необходимость. Более того необходимость свободы, строго говоря, бессознательна. Если она и ставится человеком как главная цель его жизни, то порой, при ее «достижении», она отягощает его же жизнедеятельность и в конечном итоге становится невыносимой. Объяснить это можно по аналогии с двумя тесно связанными понятиями «покоя» и «движения» во Вселенной, где покой относителен, а движение абсолютно. Точно также и понятие «свободы» для характеристики объектов материи во Вселенной относительно, а понятие «зависимость», стало быть, абсолютно. Понятие «свобода», таким образом, может трактоваться не иначе как возможность безмерного накопления энергии и ничем неограниченного перемещения в пространстве при минимизации энергетических затрат. При таком — и только таком понимании возможно вечное возрождение Жизни, существование живой материи, как непреложный факт природы, — ее истина.

Говоря об истине, следует заметить, что в человеке глубоко засело желание истины. Пожалуй, еще ранее, чем Понтий Пилат вопрошал у Иисуса Христа «что есть истина?», вопрос познания уже занимал только становящееся ещё сознание древнего человека. Первобытному человеку, надо полагать, в те весьма редкие свободные минуты, которые выпадали ему от поиска пищи, защиты от дикого зверя и своих же одноплеменников, приходилось удивляться тому бесконечному разнообразию картин бытия, что его окружали. Страх и любопытство невидимой, но в то же время осязаемой некой мощной силы на земле, в небесах и на море завораживали восприятие человека, а смерть ближнего приводила его во внутренний трепет. Как эхо времен мы теперь слышим его вопросы: «что это?» и «почему?», из уст ребенка.

Вопросы суетности жизни пока неизвестны ребенку, да и вопрос бренности бытия, до времени, не мучают его, по крайней мере, так неистово, как жажда свободы. Так, мы часто слышим истории, в которых голодный, разутый, раздетый ребёнок из неблагополучной семьи отвергает детский дом, с трех разовым питанием одеждой и внешней чистотой, в силу его режимности, то есть ограничения свободы.

Говоря о возрасте, следует признать, что время в молодости (особенно в детстве) и старости течёт разно по длительности. Наши детские годы чрезвычайно событийны: каждый новый день это новое открытие, а потому, время как бы растянуто. Ребёнок, до своего совершеннолетия, не только находится в процессе постоянного познания окружающего его мира и его самого в этом мире, но он еще растёт и крепнет физиологически, постоянно изменяется сам. Вот почему детские годы кажутся удивительно длинными. У старого же человека не занятого общественно-созидательным трудом и живущего на пенсию, практически все дни похожи один на другой, ничего принципиально нового он уже не узнает, всё принципиально важное им не только познано, но и пережито. Поэтому для старого и, как правило, больного человека вне активной борьбы за жизненное пространство и энергоресурс, время старости по своей продолжительности летит стремительно и каждый последующий год, словно один день.

Однако следует признать, что старость мучает проблемой смерти и абсолютно здорового человека. В младые ж годы по состоянию души счастливым может быть и инвалид. Поэтому, нисколько не сомневаясь можно сделать вывод по поводу определения человеческого счастья: Счастье — это молодость когда не думаешь о бренности жизни; это пик энергетической насыщенности, когда жизненная энергия на генном уровне младенца (энерген) повышается и достигает к 16-25 годам максимума¹. Увы, но продолжительность максимы «энергена» не вечна и после 33-х лет начинает снижаться.

Стало быть, несчастье, в буквальном смысле можно толковать как резкое снижение жизненной энергии: ухудшение здоровья и преждевременная смерть детей, родителей, родственников (что собственно говоря, и запечатлел великий мудрец Леонардо да Винчи в улыбке убитой горем женщины Моно Лизы.) В молодые годы, то есть в период возрастания мощи жизненной энергии, человек желает чего-то нового, ему хочется постоянных перемен, у него вся жизнь впереди, масса свершений и нет сомнений в осуществлении желаний и преодолении любых препятствий. Поэтому мы и трактуем счастье как состояние тела в момент его энергетической насыщенности и крепости духа в непоколебимой вере в справедливость и всеобщую нравственность — некий Вселенский разум. Однако, это, до поры до времени…

Возраст Христа и «Бальзаковский возраст» женщины (30 лет) их честность и дарования, пожалуй, ещё могут служить в некотором роде обеспечением нравственности в поступках. Однако, как полагал Гобсек, персонаж одноименной книги Бальзака, после тридцати уже ни на кого полагаться нельзя; преобладание бессознательной нравственности, то есть откровенная детская наивность эгоизма, сменяется скрытым желанием личного благополучия и прохладу к переменам, хотя: ничто не подавляет человеческую психику так, как однообразие. В то же время в старческие годы перемены пугают. В такие годы человек испытывает малые, либо же большие радости, а, счастье(?)…о нем приходится только мечтать и надеяться, уверяя безнадежно себя, что счастье всегда впереди.

Однако непроста дорога к счастью иного рода, а именно познания человеком истины. Отражение ее всплывает в сознании взрослого человека отрешенного от суеты обыденной жизни, в которой из-за неугомонной страсти к познанию запредельного, попытки объять необъятное, нет места безмятежному покою и свободной воли. Ошибался поэт, утверждая, что «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Во всей Вселенной есть только движение — вечное движение, а покой относителен. Тоже и с волей, если говорим о воле телесной, а не духовной. По всей видимости, в отличие от воли духа, наша телесная воля, то есть свобода деятельности в социуме, начиная с рождения и до смерти исключительно условна. Мы живем в социально обусловленном и в то же самое время конкретном мире, где двойственная противоречивость, как отражение противоречивых законов двойственности самой природы. Потому-то человек, если он человечен², может жить только в социально обусловленном мире. Покинув же социум, человек попадает в зависимость от природы физической. И, так, до самой смерти, которую, в качестве истины после долгого и мучительного поиска в своей «Исповеди», определял Лев Николаевич Толстой.

Соглашаясь с Толстым, и несколько дополнив его определение истины не вызывающей ни малейшего сомнения и не требующей веры у абсолютно всех людей тем, что смерть, надо полагать естественную. Не насильственную смерть и не случайную (нелепую), а именно естественную, когда организм живого существа, выработав весь природный энергетический ресурс (данный ему природой или, возможно, Богом), прекращает свою деятельность, как говориться, умирает своей смертью. (К примеру, каждому человеку отведено конечное число сокращений сердечной мышцы.) Здесь естественная смерть как всеобщий критерий истины. То же определение истины и для человечества. Стало быть, естественную смерть или, другими словами, точнее: естественное окончание бытия объектов живой и неживой материи мы принимаем за абсолютную истину, как конечную цель человека, человечества и всех существующих в мире объектов и систем живой и, надо полагать, неживой материи.

Заметим, что семантика понятия «цели», тесно связана с понятием «смысла», то есть базовых элементов человеческой природы. Смысл человеческой жизни, как и смысл жизни всего живого, всей живой материи, каждого представителя живой природы — растения и животного, — это заполнить собой и только собой всю бесконечность пространства и для осуществления этой цели, естественно, необходимо безмерное количество энергии. Отсюда: Bellum omnium contra omnes (с лат. — «война всех против всех»)! Борьба может трансформироваться и приобретать, казалось бы, скажем мирный характер в виде конкуренции, но она никогда не может быть прекращена в принципе: всегда один будет стараться превзойти ближнего (другого). Отсюда и главная основа причина поведения человека в системе совместной деятельности, которая заключена в самой сущности живой материи, а именно минимизировать любым путем свои энергетические затраты³.

Таким образом, если счастье единичного человека преходяще, а абсолютная свобода лишь желаема, то цель и смысл его жизни составляют сущностную основу — истинность бытия живой материи. И только при таком раскладе и при определенных условиях развития, живая материя, вечно сосуществующая с неживой, может быть способна к перерождению. Так уж видно устроено, что смерти противостоит рождение, и смерть одного представителя живой материи является основой рождения другого: всё что рождается — умирает; всё что появляется — исчезает и, так, до бесконечности в соответствии с древней идеей «вечного возвращения». Желание «вечной жизни» единичным человеком, стало быть, есть нежелание рождения младенца. В этой связи миссия человечества продлить Жизнь, то есть реинкорнировать живую материю вне нашей планеты Земля, такой же смертной надо полагать, как и преходящей на ней Жизни. Однако зная финал нашей собственной жизни, мы все же продолжаем «игру» в её спектакле как в словах Достоевского: «дойти до конца и конец отвергающего». Рациональный смысл здесь в том, что финал сам по себе двойственен, как впрочем, и наше знание о нём. Мы знаем наш — человеческий финал, но не знаем финала жизни вообще. Смогут ли Земляне продолжить Жизнь на другой планете или планетах других звездных систем и, тем самым, оживить всех умерших…, либо же нет? Вот вопрос, поиск решения которого и составляет смысловую рациональность в интерпретации жизни человеческой с его фундаментальными потребностями: твердого, жидкого и газообразного питания (сахар, вода, кислород), внутреннего (самого себя) и внешнего (со стороны других) признания, продолжения рода и жаждой истины; с его общечеловеческой иерархией ценностей: 1. Здоровье, 2. Общение (семья: дети, родители, родственники; друзья и знакомые), 3. Энергия (деньги). Вечно памятуя триаду главных христианских добродетелей: Вера, Надежда, Любовь; а также желания личной свободы и… многого другого. Однако данные вопросы уже вне сферы социальной физики и диалектика здесь бессильна, здесь царство метафизики, к которой попробуем прикоснуться во второй части книги. Здесь же нам осталось акцентировать внимание на примечательной мысли Альберта Эйнштейна: Всё в мире является энергией. Энергия лежит в основе всего. Если вы настроитесь на энергетическую частоту той реальности, которую хотите создать для себя, то вы получите именно то, на что настроена ваша частота. Это — не философия. Это — физика.

Гл. вторая: Совместная деятельность и напряженность.

Индивид, человек и общество

Пристально вглядываясь в явления физической природы можно заметить, что в ее разнообразии есть нечто единое, а в изменении постоянное, то, что мы называем закономерностью. Естественным образом возникает вопрос о возможной аналогии законов физической природы с природой социального мира. Если допустить правомерность такой аналогии тогда, возможно, имеется единый критерий, характеризующий общественную жизнь и, как следствие, возможность универсального определения понятию «общество». Так что же такое общество?

В философской, исторической и социологической литературе, исходя из вопроса о том, имеет ли общество самостоятельное существование или его бытие есть производное от существования составляющих его индивидов, термин «общество» используется в разных смыслах. Один из них заключается в том, что общество представляет собой простую сумму индивидов, отсюда, единственными реальными объектами социального исследования являются люди. И если общественное образование в такой форме как «государство» воспринимается нами как почти что осязаемая реальность и именно с ним связывается вся деятельность людей, то «общество», как нечто эфемерное, простая сумма индивидов. Отсюда и девиз многих политиков, что в центре внимания должен быть конкретный человек!

В обществоведении есть и иная, противоположная точка зрения. К примеру, французский социолог Дюркгейм считал, что общество имеет надындивидуальное бытие, существование и закономерности которого не зависят от действий отдельных индивидов. Это позволяет предположить некую взаимосвязь всех людей. Объединяясь в группы, люди сразу начинают подчиняться правилам и нормам, как считал Дюркгейм и которые он называл «коллективным сознанием».

Представляется наиболее вероятным, что первоначальной и на ранних этапах развития самой важной формой общественного сознания, без возникновения которой было невозможно сплоченной деятельности, действительно была воля общества — «общественная воля». Естественно предположить, что общество имело свою собственную волю, не сводимую к простой сумме волевых актов составляющих его членов. Правда, проявление воли общества мы как бы не чувствуем, не ощущаем как данность также как мы не чувствуем и движения Земли, но допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице, допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам.

По своему характеру общественная воля есть, прежде всего, выражение производственных потребностей общества, что является необходимым условием существования и развития общества и только таким образом, существования и развития каждого из его членов глубинным содержанием имплицитной (скрытой) памяти у которых является биосоциальная установка к накоплению энергии. (Патология к накоплению, как мы знаем, вошла в мировую литературу в лице Гобсека в одноименном произведении у Бальзака и, «Плюшкин» у Гоголя.) Общество, стало быть, не просто совокупность отдельных членов живущих «сами по себе», а единый социальный организм, то есть множество индивидов связанных совместной деятельностью и в поле конкретных общностей людей, действуют устоявшиеся формы поведения, то есть неформальные законы человеческого общежития или, моральные законы.

Вместе с тем, ни одно объединение не может существовать и развиваться без подчинения каждым из его членов требованиям внутренне осознаваемой общественной воли или, одним словом нравственности. Онтология нравственности наиболее явственно осознается в общественном производстве, так как общественное, то есть исторически сложившееся производство, направляет поведение своих членов, морально оценивая их действия и поступки.

Важнейшими категориями морали, как известно, являются понятия «добро» и «зло». Как зло общество оценивает поступки, идущие в разрез с его потребностями и интересами, наносящие ему ущерб. Как добро общество оценивает действия отвечающие интересам общества, то есть направленные на удовлетворение его потребностей. Оценивая поступки своих членов как добрые и злые, общество предъявляет ко всем своим членам требования совершать такие действия, которые могут получить одобрение и не совершать которые встречают осуждение. В процессе жизни общества вырабатываются определенные нормы и правила, соблюдение которых общество требует от каждого своего члена. Эти нормы и правила закрепляются в традициях и обычаях. Общественная воля, мораль, являются, таким образом, регулятором поведения всех членов общества. Носителем же их (норм и правил), несомненно, являются отдельные индивиды. Отделяя же одно от другого, мы, таким образом, приходим к заблуждению и бессмыслице.

Однако принимая во внимание противоположные взгляды на общество в вопросе не столько его определения, сколько жизни в нем, нам не обойтись без прояснения его изначальной природы. В этой связи, исходя из жизни в обществе, будем учитывать самое явное и ключевое положение в том, что Жизнь (как таковая) носит естественнонаучное объяснение и все представители живой природы на Земле, как утверждал в своё время К. А. Тимирязев, первоначально зависят от Солнца: «Зеленый лист, или, вернее, микроскопическое зерно хлорофилла, — писал Тимирязев, — является фокусом, точкой в мировом пространстве, в которую с одного конца притекает энергия солнца, а с другого берут начало все проявления жизни на земле»⁴.

Иными словами жизнь на Земле может появиться и существовать лишь благодаря Солнцу. В самом общем смысле Жизнь, таким образом, можно определить как активное, идущее с затратой полученной извне энергии (тепла и света) на поддержание и самовоспроизведение специфической структуры. Из огромного количества солнечной энергии, небольшая доля запасается в процессе фотосинтеза и превращается в энергию необходимую для метаболических реакций, происходящих в живых организмах. В результате этих реакций живые организмы приобретают упорядоченность. Функционируют же живые системы согласно законам термодинамики, принципами которой в основном мы и будем руководствоваться в дальнейшем.

Так, первый закон термодинамики гласит, что энергия не образуется и не исчезает, но может превращаться из одной формы в другую; второй закон показывает направление передачи тепла в замкнутой системе от горячего к холодному. Из термодинамики следует, что закрытая система (без поступления энергии извне) приближается к состоянию т. н. энтропии, то есть максимальной неупорядоченности⁵. Из второго закона следует, что энтропия не меняется, остается постоянной, если система не обменивается теплотой с окружением; изменяется же тогда, когда система обменивается теплотой с окружающей средой.

Согласно термодинамике следует, что системы, в частности рассматриваемая нами такая высокоупорядоченная система как общество в целом и не менее сложные его отдельные элементы, будут легко разрушаться, если на поддержание их упорядоченности не затрачивается энергия. Живые системы, стало быть, находятся в динамическом равновесии со средой; нужен постоянный приток энергии, чтобы предотвратить полное уравновешивание с окружающим миром. Иными словами энергетическое равновесие, как таковое, возможно только после смерти организма, то есть, будучи стабильным по отношению к среде.

В связи выше обозначенным, есть все основания полагать, что с целью удовлетворения своих потребностей, человек, уже по необходимости вступает в совместную деятельность с другими по производству жизненно необходимой энергии. Отсюда вытекает, что добрые и злые поступки людей, да и сами люди, то есть праведные и преступники, бедные и богатые, организаторы и исполнители, ретрограды и новаторы есть лишь относительные стороны первичной сферы жизнедеятельности, в которой производится жизненно необходимая энергия. В силу этого, наше повествование сосредоточено на одной из важнейших сфер общества, а именно производственной и её квинтэссенции — эффективностью или производительностью труда.

В этой связи, заметим, что человеческий труд качественно отличается от животной деятельности, предусматривающей с целью удовлетворения потребностей применение орудий труда. Однако по своей природе животный «труд» предполагает не изготовленные, а готовые средства труда, то есть здесь отношение «прямого потребления», которое никогда не выводит процесс из природно-биологического круга. К примеру, самые развитые представители животного мира приматы, часто используют предметы природы, к примеру, палку, камень и иное в качестве орудия, однако, как правило, пользуются ими не более одного раза, а главное без их усовершенствования. Иными словами, в удовлетворении своих потребностей животные используют только природный материал. Человек же в удовлетворении своих потребностей в основном использует предметы несуществующие в природе в готовом виде.

Таким образом, если труд вообще начинается с использования готовых, данных природой средств труда, то человеческий труд начинается с сознательного изготовления орудий. В результате деятельности по изготовлению орудий, успех приспособления к внешней среде в большей степени зависел от уровня производительности человеческого труда, играя в развитии и выживании первобытного человека первостепенную роль.

Первая одежда первобытного человека — набедренная повязка, думается, явилась существенным моментом в повышении производительности труда (работоспособности). Именно это стало причиной её появления. Наивно полагать, что набедренная повязка для первобытного человека была украшением и уж тем более морально-нравственным аспектом позволявшим скрыть его гениталии, хотя, напрямую, а не косвенно, и исполняла роль прикрытия. Однако в вопросе первичности следует признать, что ладонь руки, а не «фиговый лист» и уж тем более набедренная повязка была первой «одеждой» человека прикрывающей его половые органы, как самые чувствительные и подверженные быстрому раздражению; естественным образом, в состоянии раздражения мешающие собирательнице женщине, а также мужчине как охотнику.

Логично предположить, что как от раздражения сетчатки глаза солнечным лучом мы инстинктивно прикрываемся ладонью, такая же реакция следует от раздражения и половых органов. В дальнейшем, доведённая до совершенства, преимущественно из кожи животного, набедренная повязка, пришедшая на смену ладони, высвободила вторую руку, прикрывавшую половой орган от раздражения, способствуя, тем самым, более удачной охоте мужчине и более эффективной работе собирательнице-женщине. Здесь энергия инстинкта конвергировалась в энергию творчества производительного труда. Производительность труда, стало быть, явилась субстратом, началом зарождения функции развития сознания, а её принцип «минимизации энергии» явился краеугольным камнем, — толчком в изменении человеческой жизнедеятельности, а именно выводе её из равновесного (племя) состояния к цивилизационному развитию (совр. общество).

Впоследствии, надо полагать эффективность добычи питания напрямую повлияло на численность первобытных людей. В этой связи приходилось осваивать новые территории, где окружающая температура (в сравнении с «Эдемом») постоянно понижалась. Естественно, в таких не освоенных условиях, а потому и весьма враждебной внешней среде, первобытный человек был вынужден укрывать и другие части своего тела.

В несколько ином русле, скорее всего, следует предполагать об использовании огня человеком. Думается, что инстинкту не дано принудить животное взять лапой огонь: Инстинктивно огонь могла взять только «рука» живого существа с проявляющимся и заложенным либо природой, либо Богом сознанием, как некой космической сверх силой обладающей рефлексирующей энергией и иными свойствами неизвестные пока что человеку. В вопросе же «первичности», то есть, что явилось началом проявления сознания, огонь или набедренная повязка, то это уже не столь принципиально важно. Важно, что, либо набедренная повязка, либо огонь, явились импульсом сущностной основы человека, его творчества. Ведь как птица рождена для полета, так и человек, скорее всего, был для творчества рожден!

Высокому уровню производительности способствовали более совершенные орудия труда первобытного человека, которые, в свою очередь могли совершенствоваться исключительно в системе совместного труда. Большой производственный опыт некоторых субъектов социума в условиях слаженной, то есть согласованной деятельности, позволял развить и наиболее высокую работоспособность, что в свою очередь, давало преимущества в приспособлении к среде всем субъектам данного социума по сравнению с членами другого социума. Однако, как показывает история, производительность быстро перенималась этими «другими» стало быть, именно в сфере производства, человек, как человек производящий (homo facit), должен конституировать преференцию человека разумного (homo sapiens).

Производственная деятельность, таким образом, с момента своего возникновения по своему существу была деятельностью не индивидуальной, а совместной (коллективной), направленной на удовлетворение основных потребностей всех субъектов социума вместе взятых, и только тем самым к удовлетворению индивидуальных потребностей каждого из его субъекта взятого в отдельности. Будучи по своей природе не индивидуальной, а совместной, производственная деятельность с момента своего возникновения не могла совершенствоваться под действием индивидуального естественного отбора. Естественный отбор совершенствовал приспособительную деятельность. С переходом от использования готовых орудий труда к их изготовлению и, таким образом трансформации руки, а стало быть и сознания, положение должно было в корне меняться, так как человеческая эволюция базируется на принципе чуждом животному миру, принципе фиксации и передачи накопленных знаний. «Наряду с генетическим кодом, который закрепляет и передаёт от поколения к поколению биологические программы, у человека существует ещё одна кодирующая система — социокод, передающей от человека к человеку, от поколения к поколению надбиологические программы, регулирующие социальную жизнь»⁶ и тем самым стимулирующие развитие сознания.

Стало быть, социально-производственная связь теснейшим образом обусловливает зависимость единичного человека от других людей в удовлетворении жизненно важных потребностей: питания, а также продолжение рода и признания. В этой связи каждый человек в той или иной мере испытывает противоречивое чувство к обществу. С одной стороны, человек не желает быть зависимым и постоянно, на протяжении всей своей жизни стремится к свободе, то есть к не обременённости социальными связям. С другой стороны, только в обществе человек может удовлетворить жизненно важные фундаментальные потребности: продолжение рода и признание. Нетрудно заметить, что данное противоречие состоит из противоположных сторон: волевой — индивидуальная свобода, и нравственной — социальная связь. Эти две противоположные стороны и составляют сущность социальной силы, которая, надо полагать, является социально-биологической причиной постоянного напряжённого состояния, интенцией к совместной деятельности и улучшению, таким образом, собственной, то есть, как говориться, частной жизни.

Общественную жизнь или общество как систему, стало быть, можно и следует определять как биосоциальный преобразователь энергии, где совместная деятельность субъектов, определенным образом связана. Из этого определения, непосредственно, вытекает необходимость постоянной связи любого организма с окружающей средой, осуществляемой путем обмена энергией, что, собственно говоря, как бесспорный и очевидный факт регистрирует самостоятельно каждый человек на обыденном уровне. Стало быть, совместная деятельность осуществляется в обществе, а она — совместная деятельность (содержание), и есть общество (форма). Здесь, содержание оформлено, а форма содержательна. Совместная деятельность вне системы общества, как и общество без системы совместной деятельности, не могут быть мыслимы. Общество и совместная деятельность, как принципы системности, представляют собой структурную связь диалектического единства.

Сущность общества, таким образом, заключается во взаимно-рациональной совместной деятельности субъектов, то есть в определенной организации их усилий (энергий), а сущность человека, в таком случае, следует трактовать как совокупность социальных отношений. Человеком рождается каждый — по образу, по сущности же, каждый является тем, что он делает. В деятельности, а вернее в совместной деятельности с другими, проявляется сущность человека. Если человек варит сталь, он сталевар, если учит — учитель и, т. д. Человек и общество, стало быть, не могут рассматриваться изолированно друг от друга. Нет общества без человека, но и человек существует только в обществе или, как утверждал Гёте «Человек немыслим без людей», а общественная активность людей или социальная напряженность, отражая совместную деятельность, характеризует и общественную жизнь. Сложность общественной жизни как объекта познания приводит к тому, что ее воспроизводит целый ряд определений в понятии совместной и, прежде всего, производственной деятельности. Раскрыть свою сущность (экзистенцию), развить творческие начала человеку возможно только в совместной производственной деятельности.

Таким образом, мы рассматриваем атрибут общества совместную деятельность, как процесс конвергенции (в той или иной степени осознанности) природной энергии в социальную, по содержанию. По форме же, это нескончаемая борьба с переменным успехом добра и зла: крайнего альтруизма с крайним эгоизмом, справедливости с эффективностью. Как социальная основа, энергетическая конвергенция совместной деятельности порождает самые различные процессы экономического, политического, идеологического и т. д. порядков, отражающие сущность господствующих в обществе как материальных, так и духовных напряженных морально-нравственных отношений. Другими словами, напряженность в совместной деятельности рассматривается как результат её внутренней организации, причем эта организация не может быть выбрана произвольно. Она должна быть выбрана с точки зрения определенных принципов. Однако прежде чем приступить к рассмотрению принципов мы должны сказать несколько слов о человеке и его жизни независимо от общества, так называемой робинзонаде или независимой свободе, так называемой «свободе воли».

Мало найдется людей, которым неизвестен роман Дефо «Робинзон Крузо», в котором автор повествует о молодом буржуа Робинзоне Крейцнер (Крузо) попавшего на необитаемый остров по воле случая, точнее затонувшего корабля во время шторма. В этом просветительском произведении писатель Дефо прославляет человеческую отвагу, ум и трудолюбие. Образ Робинзона, олицетворяющий стойкость человека перед трудностями, его умение выживать в сложных жизненных условиях вошел в мировую литературу свободным независимым от общества человеком. Однако и в этом произведении проникнутым романтизмом индивидуальной деятельности, английскому писателю и общественному деятелю Даниелю Дефо, невозможно было умолчать о взаимообусловленности человека и общества. А именно тот факт, что оставаться человеком в сложных условиях Робинзону Крузо, несомненно, способствовало то, о чем нам повествует сам герой романа: «…стареющий отец постарался дать мне образование». Именно образованность Робинзона позволило ему долгие 28 лет сохранить человечность, то есть то качество, которое может приобрести человек только в обществе. Вне общества, вне развития человек деградирует. Не будучи с детства социализированным, человек приобретает образ «Маугли» из «Книги джунглей» Редьярда Киплинга.

Таким образом, человек вне общества, а значит и развития, теряет свое человеческое обличие. Если же еще и не двигается, то превращается, по сути, в растение и рано или поздно погибает, по крайней мере, как человек.

Механизм совместной деятельности

К вопросам нравственности помыслов и поступков в процессе человеческой деятельности, следует заметить, обращались уже греческие мыслители. Так, по мнению Сократа, возражавшему софистам, добродетель состоит не в том, чтобы выгадывать, а выгода состоит в том, чтобы быть добродетельным. Аристотель, характеризуя добродетель как середину между двумя порочными крайностями подчеркивает, что она является разной для разных индивидов и нахождение середины в каждом случае это особое искусство и индивидуальный акт. В итоге Аристотель приходит к выводу, что добродетельными являются поступки, которые совершает добродетельный человек. Принципиально другое по сравнению с Аристотелем понимание нравственности предложил немецкий философ Иммануил Кант, связав нравственность не с особой природой поступка, а с его общим основоположением — категорическим императивом. Естественным образом возникает вопрос: как возможен категорический императив Канта? Не является ли он схемой по существу, внутренняя односторонность которого, мягко говоря, не более чем благое намерение, — поэтика философа.

Думается, что в системе человеческих отношений, путь к причинно-следственным связям между волей и нравственностью (то есть личной свободой и социальной зависимости), лежит через противоречивое взаимодействие субъектов совместной деятельности, через раскрытие механизма обмена деятельностью (энергией) между ними. Именно «Обмен, — как утверждал еще Аристотель, — вот что связывает людей»⁷.

Заметим, что всякое образование является системой лишь постольку, поскольку оно включает в себя стороны, которые полагают и отрицают друг друга. Таким образом, критерием для выделения органической системы является выделение противоположных сторон диалектического единства. Характер проявления социальных противоречий в данном единстве зависит от специфики протекания взаимодействия противоборствующих сторон совместной деятельности, от условий, обстановки, в которой оно происходит, и степени обостренности. Особенно наглядно это прослеживается в системе производственных отношений сотканной из клубка, казалось бы, неразрешимых противоречий.

Конкретизирующая характеристика социальной системы, системы совместной производственной деятельности, её качественно специфический способ взаимодействия это, говоря философским языком, обмен деятельностью или, выражаясь на обыденном языке, соединение человеческих усилий. Совместное производство на практике соединяет несоединимые вещи труднообъяснимые с позиции традиционных научных подходов в теории и, прежде всего, в теории отношений. Практика отношений в процессе производства через триаду «потребность — ценность — интерес» соединяет взаимоисключающие по форме взаимодействия как «согласие» и «конфликт». При производстве по сути это элементарный и, в то же время, сложный обмен деятельностью — усилиями, то есть затратами человеческой энергии на уровне отдельного субъекта деятельности.

Общественное производство — совместная производственная деятельность, а вернее взаимодействие, более сложный процесс обмена, весьма специфичного сближения, или конвергенции усилий противоположных, но диалектически связанных сторон совместной деятельности — организатора (работодателя), и исполнителя (наемного работника). Отношения данных субъектов к условиям совместной деятельности, в силу противоположности их социальным статусам, также противоположны, что естественным образом делает их социально напряженными. Как атрибут производственной деятельности, социальное напряжение характеризует совместную деятельность, являясь отражением интересов противоположных, но в то же время, повторим, связанных между собой субъектов деятельности — руководителя (организатора) и наёмного работника (исполнителя).

Социализированное человеческое поведение, опосредовано потребностью, которую человек с той или иной степенью необходимости определенным образом и с определенной мерой активности удовлетворяет или пытается удовлетворить в процессе непосредственного либо завершенного взаимодействия с другими людьми (акторами, то есть действующими субъектами по определению американского социолога Т. Парсонса). В качестве цели непосредственного взаимодействия акторов, практически, всегда выступает рациональное, эффективное взаимодействие по производству материального, или нематериального продукта, удовлетворяющая ту или иную потребность. Естественно, цель после окончания взаимодействия: справедливо распределить результат взаимодействия. Однако, ни производство, ни распределение в отдельности и, даже, необходимость в удовлетворении фундаментальных потребностей не объясняет факт исключительной рациональности в принятии справедливых решений. Как показывает практика принимаемых решений, вектор производственной деятельности в сторону её эффективности перманентно влечет снижение социальной справедливости и, наоборот, повышение справедливости снижает эффективность совместной деятельности. Особенности такой противоречивости мы рассмотрим в разделе близкой к практике.

Примечания

1

Стало быть, «наивысшая энергия» в молодые годы человека есть родовое понятие счастья. К видовым понятиям, прежде всего, стоит отнести «взаимную любовь» как личное счастье (или вторая молодость в старшем возрасте), а также «ощущение сопричастности» в результате затраты энергии (вклада) в процесс совместной производственной деятельности», как общественно полезная жизнь человека любого возраста.

2

К человечности, прежде всего, следует отнести наличие чувства справедливости, милосердия и сострадания, а также стремление к развитию совершенству и внутреннюю установку к принятию христианских заветов: не убей, не кради, не лги.

3

Это стремление мы видим повсюду, к примеру, в «клине» летящих в небе журавлей, в «цепочке» утят плывущих за уткой и цепочке спортсменов, где каждый «прячется» за спину ближнего с целью уменьшить сопротивление воздуха, а стало быть, сэкономить энергию. И так во всём, везде, но не всегда!

4

Тимирязев, К. А. Избранные сочинения в 4-х т. Т. 2 / К. А. Тимирязев. — М.: ОГИЗ-Сельхозгиз, 1948. — С. 342–343.

5

См., теорию Больцмана Людвига — формула меры рассеяния энергии Вселенной.

6

Стёпин В. С. Конструктивные и прогностические функции философии / В. С. Стёпин / Доклад на ХХП Всемирном философском конгрессе. — Вопросы философии. — 2009. — № 1. — С. 6.

7

Аристотель. Никомахова этика. — М.: Мысль, 1984. — 830 с.