Кентавры на мосту

В. Е. Пугач, 2021

Действие романа происходит в небольшой частной школе под Петербургом. Персонажи книги – взрослые и дети – учатся, путешествуют, любят, ненавидят, скандалят, ищут и находят себя. Одному из главных героев, «неудобному» учителю литературы, предъявляют обвинение в покупке диплома… Книга предназначена читателю, не боящемуся трудных текстов и не закрывающему глаза на реальную жизнь.

Глава третья

Полигимния

1

— Знаете что, товарищи дорогие, время движется, люди это заметили очень давно, но куда оно движется, надо договариваться. Древние пастухи сторожили по ночам стада, смотрели на небо и видели, что луна меняет форму: то убывает, то прибывает. И это повторяется. Получается месячный круг. От месяца, то есть луны. А земледельцы наблюдали за сменой времен года и тоже видели, что все идет по кругу. Засеял поле — один сезон, растет урожай — другой, жатва — третий, а на четвертый лежи на боку, ну, плюс корми скотину и молись, чтобы еды хватило до следующего урожая. Так образуется годовой круг. А есть еще время человеческой жизни — век. Слово «цикл» и означает сразу и круг, и век.

— А мотоцикл?

— А мотоцикл называется так по двум причинам. Во-первых, это век мотора — он всегда ограничен, во-вторых, у него есть два колеса, а колеса — они что? — круглые. Поэтому и крутятся. Вот ты, Гриша, почему крутишься?

— Потому что круглый… — вмешался Гуся и движением бровей обозначил паузу, явно намекая, что ему есть что добавить.

— А мотоцикл с коляской? — гнул свою линию Гриша.

— Умная голова, ты давно думал, почему она коляска? — Комиссар убедительно покрутил ус и просмаковал слово, — коляс-ка. С колесами, значит. С кругами.

Глаза у Гриши от этого объяснения тоже заметно покруглели.

— Так вот, — и Комиссар поднял указательный палец, — еще вавилоняне сообразили, что время течет не только по кругу, но и в одну сторону. Они думали, что назад. То есть предки куда-то уходят, а мы уходим за ними. В общем, с этим можно согласиться. Но потом люди поняли, что все развивается, и передумали. У греков время пошло вперед: от золотого века к железному. То есть сначала было безоблачное счастье, а потом начинаются неприятности. Да, Вася? — Комиссар остановился над Карабиновым, и тот встрепенулся. — Наше с вами время тоже идет вперед, скоро поездка, готовьтесь. Поедем в древность.

— Назад, значит?

— Как договоримся, — Комиссар стал рассказывать о том, что и где они увидят, включил проектор, и на стене замелькали пестрые картинки их недалекого будущего.

…

Сансарыч тоже говорил с ними о времени.

— Что бы вы назвали основным свойством времени? — спросил он.

— Оно, э-э, как его, идет, — отозвался Верблюжкин.

— Вот я тоже иду, — Сансарыч прошелся между рядами парт, — я время?

— Ну, пока идете, это занимает какое-то время.

— Верно. Хождение — процесс, он длителен. Первое свойство времени — длительность. Пока я хожу, длительность выглядит как последовательность шагов, — он занес ногу и замер. Дети тоже замерли: пластика Сансарыча завораживала. — Чтобы опустить ногу, ее сначала нужно поднять, чтобы поднять — опустить. Я могу разделить все время на отрезки — шаги, могу прибавить несколько таких отрезков.

Сансарыч прибавил и дошел до стены, оказавшись в тылу у шестиклассников.

— Но я не время: я остановился, а оно идет дальше. Поэтому мы и измеряем его не в шагах, а в секундах, минутах, часах. В шагах удобнее измерять пространство, но про него мы поговорим в другой раз. Возвращаемся ко времени, — и он вернулся к учительскому столу и присел на него. Теперь одна нога Сансарыча твердо стояла на полу, другая немного покачивалась. — Что я должен был сделать, чтобы покачать сейчас ногой?

— Сесть на стол.

— А до этого?

— Пройтись по классу.

— А до этого?

— Прийти сюда.

— А мог я покачать ногой, сидя на столе, не придя сюда? Никак. Чтобы иметь счастье сидеть перед вами на столе и качать ногой, я должен был совершить некоторую последовательность действий, причем между действиями не было пропусков. С тех пор как я родился, я делал все, чтобы сейчас покачать ногой, сидя на столе. Можно сказать, это была цель всей моей предыдущей жизни. Итак, мы обнаружили еще одно свойство времени — непрерывность. Конечно, отчасти мы можем говорить о перерывах: например, урок прерывается и сменяется переменой. Но уроки непрерывно чередуются с переменами, дни с ночами, и остановок, пустот во времени никаких не бывает. Ну, и третье свойство времени.

Сансарыч не глядя завел руку назад, взял со стола тетрадный листок и сложил из него самолетик.

— Скажите, может этот самолетик снова стать ровным листком, листок — частью тетради, тетрадь — деревом, дерево — семечком? Можем мы прокрутить ленту времени обратно?

— А машина времени?

— Это к Герде Семеновне, пожалуйста, все такие вопросы — по части художественной литературы. Мы не можем вернуться в прошлое, потому что у времени есть еще одно свойство: необратимость. Оно движется от прошлого к будущему и никогда — наоборот.

— А от прошлого к будущему — это вперед или назад? — добивался правды Гриша.

— Я думаю, вперед. Или слева направо. Или снизу вверх, — Сансарыч хитро улыбался. — Вот вам задание: нарисуйте в тетрадях движение времени так, как вы его себе представляете.

Класс зашуршал незамысловатыми принадлежностями; Сансарыч запустил самолетик, который в конечном итоге спланировал на парту к Васе Карабинову. Все обернулись к Васе и почему-то зааплодировали. Вася даже привстал и поклонился.

…

— Сели? А теперь скажите, сколько у нас сейчас в классе часов? — так мальчиков встретил биолог — высокий и широкий человек с кудрявой бородой Посейдона и такой же шевелюрой.

— Одиннадцать часов одна минута! — отрапортовал Верблюжкин.

— А я разве спрашивал про то, который час? Подсказать, что такое часы? Часы — прибор для определения времени. И сколько у нас таких приборов?

Стали подсчитывать. Приборов, включая настенного инвалида и мобильные телефоны, оказалось около трех десятков на двадцать присутствующих.

— Нет, это не все. Поищите еще, может, найдете.

— Ну, если только в вашем рюкзаке…

Посейдон раскрыл тощий рюкзак и перевернул его над учительским столом. Пара книг, прозрачные файлики с какими-то бумагами, шариковая ручка.

— И все-таки я утверждаю, что таких приборов гораздо больше. Посмотрите друг на друга.

Шестиклашки переглянулись.

— Дело в том, что каждый из нас — часы. Наш мозг, наша кровь, все наши внутренние органы отсчитывают биологическое время, образуют биологические ритмы, соответствующие ритму дня и ночи. И так обстоит дело со всем живым, — слова про все живое прозвучали так весомо, точно биолог мог приказывать жизни и она ему подчинялась. — Пойдем на улицу, посмотрим, что делается там.

Мальчишки, одеваясь на ходу, проворно потянулись за Посейдоном слушать, как тикает время в деревьях и кустах, птицах и белках.

…

В классе их ждала Герда Семеновна с расчерченной по графам доской.

— Дети, запишите тему урока: «Категория времени в рассказе Антона, — задиктовала она, — Павловича Чехова «Хамелеон»». Сначала составим таблицу, — видите? — как на доске. Шапка: «Время в художественном произведении». Записали? Теперь три графы. Первая — фабульное время. Что такое фабула?

Отвечать никто не рвался. Но Герда Семеновна легко обошлась без добровольцев. И продолжала сама:

— Фабула — это последовательность событий в произведении. Понятно? Итак, какое время занимает фабула в рассказе Антона Павловича Чехова «Хамелеон»? — Герда Семеновна пропечатала два шага вдоль доски. Раз-два. — Перечислите события, которые произошли в рассказе, и ответьте на мой вопрос.

Тут уже ответчики были нужны. Какие тут события: типа она его за палец тяпнула? — Перечислять никто не спешил, сама мысль о таком перечислении наводила тоску. Тоскливым казался и сам рассказ. Автора почему-то считали юмористом, но смешно у него не выходило. Какие-то дурацкие полицейские, какой-то ювелир, какая-то собака… Где тут смеяться? Смысл и соль краткого повествования терялись в лесу терминов. Расписанный по графам Чехов выглядел бледным и поношенным, как выгоревшая и отслужившая одежда в трехстворчатом шкафу. Хотелось вышвырнуть ее из всех трех створок, а из таблицы сделать комикс. Собственно, над этим и трудился Гуся, когда Герда Семеновна вызвала его отвечать. Он как раз дорисовывал ухо у выглянувшего из первой графы щенка. Гуся встал, медленно вышел к доске и сказал:

— Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Герда Семеновна посмотрела на него как на помешанного.

— Ты выучил рассказ наизусть? Я просила только перечислить события. Знаешь, есть такое заболевание, когда человек запоминает абсолютно все, а главного выделить не умеет. Это очень мучительное заболевание.

— Да, Герда Семеновна, я болен. Я мучительно болен, — и Гуся обреченно склонил голову.

— Ну, садись. Жаль, что ты не в состоянии справиться с простым заданием.

В результате событиями занялся Верблюжкин. Для начала он сморкнулся.

— Э-э, идут по площади, во-от, два мента…

— Саша, что за лексика!

— Извините, — и еще раз с чувством сморкнулся, — идут они и видят толпу. Щенок укусил ювелира, а все смотрят. Ну, поговорили они, и… все… Минут пятнадцать все это происходит. Или, э-э, двадцать.

— Спасибо, — Герда Семеновна сказала это так, будто и ей самой рассказ Чехова казался смертельно скучным, но еще скучнее было проводить время с Верблюжкиным, Гусей и остальной компанией.

Потом Герда Семеновна сообщила, что, кроме фабульного времени, есть еще, оказывается, время чтения и таинственное время читательской реакции на художественное произведение, о котором никто не может сказать ничего определенного.

Конец ознакомительного фрагмента.