Птицы перелётные

Вячеслав Малежик, 2022

Сборник художественной прозы Вячеслава Малежика содержит живые и занимательные рассказы на самые разные темы и в самых разных жанрах, а также повесть «Птицы перелётные» – историю о московских подростках, которые в середине 60-х годов открывают для себя рок-н-ролл и учатся играть эту непривычную для советского человека музыку. Среди персонажей без труда угадываются известные люди, знакомые читателям буквально с детства. Часть, озаглавленная «Альбом», включает в себя интересные факты о создании одноимённой пластинки Вячеслава Малежика. Каждой песне посвящена отдельная глава, и каждая глава – это полноценный рассказ: иногда смешной, иногда лирический, иногда поучительный, но неизменно увлекательный. Размещённые в главах QR-коды и ссылки позволяют прослушивать онлайн песни, о которых идёт речь. Завершает книгу подборка стихов, написанных Вячеславом Малежиком с 2016 по 2022 год и публикуемых впервые.

Птицы перелётные

(повесть)

Часть 1

Птицы

В последнее время я всё чаще пускаюсь «по волне моей памяти» в те годы, когда мои сверстники делали первые шаги в своей взрослой жизни. Годы, когда увлечения вытачивали остов будущей профессии, а удачи и ошибки формировали мастерство и характер, сиюминутный успех и судьбу.

Я поведаю историю двух друзей — Андрея и Игоря; историю, которую мог бы прожить и кто-то ещё, смертельно влюбившись в гитарную музыку и рок-н-ролл. И начну я с эпизода, когда наши герои в конце сентября 1964 года спустились в подземный переход у метро «Проспект Вернадского», чтобы послушать своего соседа Серёгу Ерохина, который устроил импровизированный концерт для случайных прохожих.

1

Серёга Ерохин взял ми-минорный аккорд и прислушался, как звуки гитары, отразившись от стен перехода, наполнили их незатейливую концертную площадку. Милиционер и женщина-дворник остановились в некотором отдалении от Ерохина и сопровождавших его парней и девчонок, чтобы проследить за развитием событий. У парней тоже были гитары, они готовились вступить, чтобы поддержать своего лидера. И он, дождавшись момента, когда стихнет последний отзвук его инструмента, запел. Это была песня Жана Татляна «Фонари». Ребята рядом с Ерохой постепенно поймали его ритм и начали играть вместе с ним. Мощная звуковая лавина, которую создавали три пацана с гитарами, невольно заставила поздних прохожих замедлить свой шаг, а кого-то и просто остановиться, чтобы послушать этот импровизированный концерт в подземном переходе, что был на выходе со станции «Проспект Вернадского». Ероха уверенно солировал в запеве, а затем вместе со своей «бандой» грянул припев. Девчонки, сопровождавшие мальчишек, тоже встроились в этот хор, и получилось очень даже неплохо…

— «И не дают они людям сбиться с пути…»

Ребята пели довольно складно, а кто-то даже построил в вокальной партитуре терцию, и получилось почти как у Татляна. Всё это делалось с каким-то, не побоюсь этого слова, отчаянием. После второго припева один из гитаристов, долговязый носатый блондин, начал на тонких струнах играть мелодию; другой, полный парень в пёстрой кепке, принялся что-то там дергать в басовом регистре. А девчонки хлопками добавили ритма. Потом Серёга снова вступил и, сделав в конце песни замедление, которое музыканты назвали бы раллентандо, эффектно закончил «Фонари». Невольные зрители зааплодировали, и Серёга театрально раскланялся перед своими нежданными поклонниками.

Андрей и Игорь стояли чуть в стороне и наблюдали за происходящим. Ещё утром Ерохин пригласил их на своё «выступление». Серёга, с их точки зрения, уже был практически взрослым парнем, работал то ли на заводе, то ли ещё где-то, и гитару прикупил на свои кровные, не прибегая к помощи родителей. К своим новым друзьям, Андрею и Игоряхе, он относился снисходительно, хотя был старше их всего на год. Но обладание непустым кошельком и покровительство авторитетных ребят, которых он называл мужиками, давало ему основание вести себя с ними этак снисходительно-участливо. В глубине души он понимал, что ребята владеют чем-то таким, что не даёт ему возможности чувствовать себя полноценным вожаком стаи, но он гнал от себя эти мысли. И невольно искал их дружбы… Дружбы этих одиннадцатиклассников, которые тоже играют на гитарах, но вдобавок умеют петь по-английски — непонятно о чём, однако было в этих песнях что-то такое, от чего у Серёги иногда опускались руки… Он не понимал, как они играют эту музыку, какие аккорды берут и как поют на голоса, почему их песни звучат так лирически проникновенно и так лихо, что хочется под их заводное пение начать танцевать. Он эти записи слышал уже на магнитофоне у своих друганов, вот только когда Игорь с Андреем пели живьём, они проникали в душу Серёги значительно глубже.

— Это потому, что они играют на шестиструнных гитарах, а у меня семь струн, — сам себе объяснял он.

Душа болела, но подойти к ним и спросить, как и почему, не позволяла дурацкая гордость. Вообще-то Серёга узнавал звучание аккордов в игре ребят, и он знал, что тоже их использует; но как их собрать вместе и расположить в нужном порядке… Не получалось, хоть ты тресни! Не один вечер он посвятил себя попытке разобраться в секретах Игоря и Дрона, но где-то что-то не срасталось, а попросить ребят объяснить он никак не мог себя заставить. А потом он оказывался в компании своих взрослых дружков, и умение спеть «Серебрится серенький дымок…», «По тундре…», «Я помню тот Ванинский порт» возвращало Серёге комфортное настроение, и мысли о рок-н-ролле уходили куда-то в сторону.

2

— А он неплох, — сказал Игорь, повернувшись к Дрону.

— А я тебе о чём говорил! — откликнулся Андрюха. — Он даже не понимает, как здорово поёт.

— Ты говоришь, он живёт в твоём доме?

— М-м-м, ну да, в первом подъезде. Он узнал, что я играю на гитаре, и позвал послушать себя и свою «банду». Конечно, они играют всякую туфту, а так… Кстати, обрати внимание, они даже гитары подстроили, а это уже хороший знак. Он мне говорил, что однажды слышал, как мы с тобой пели в моей квартире. Это мы с тобой так орали, что было слышно на улице! А меня одного он слышал несколько раз. Мы часто играли в подъезде, там так звучит… э-э-э… говорят, в церкви такое же звучание.

— Скажешь тоже — в церкви…

— А что? Ты же слышал вокал на пластинках Пресли? Как будто его записывали в храме…

— Ага, или в твоём подъезде… Дрон, вот ты говоришь, создадим группу — а где мы возьмём гитары со звукоснимателями? Как мы их озвучим? Ты же понимаешь, что контрабас не будет звучать, как бас-гитара.

— Игорёк, завтра я тебя веду на экскурсию в магазин «Лейпциг», и ты увидишь настоящую бас-гитару, а ещё соло и ритм. Погоди, давай ещё послушаем. Они какой-то инструментал затеяли.

Ерохин и товарищи начали неспешно играть популярную песню «Рыжик» из репертуара Тамары Миансаровой. Прохожие со всё возрастающим интересом слушали ребят, но потом кто-то сказал, что появились милиционеры, и ерохинская компания в темпе покинула «сцену», причём каждый гитарист ушёл в свой выход, дабы сбить блюстителей порядка со следа. Но никто их след брать не собирался, и представитель власти неспешно ушёл в сторону кинотеатра, а жизнь подземного перехода вернулась к своему обычному режиму.

— Ну что, пошли? Я всё понял. Да, твой Ероха хорош. Но у него своя группа, и вряд ли он захочет играть с нами, тем более наших Shadows. Зачем ему, умеющему петь, нужны мы? — начал нудить Игорь.

— А мы его научим нашей музыке. Она значительно интересней его бесконечной «цыганочки». И потом — он же должен… м-м-м… расти!

— А он об этом знает?

— Так мы его спросим. А ещё мы предложим ему петь в нашем ансамбле, а мы будем у него на подпевках.

— Да петь «битлов» у нас и без него неплохо получается!

— Неплохо, — оптимизм Дрона зашкаливал, — а надо, чтобы мы были лучше всех. Короче, завтра я зову тебя и Ероху в «Лейпциг» и попробую его уговорить поиграть с нами на басу…

— Только где его взять?

— А мы… м-м-м… сделаем этот бас!

— Дрон, не дури. Какой из тебя Страдивари?

— Никто из нас с тобой и не будет делать басовку. Я знаю Серёгу. Когда я, добыв дерево и инструменты для производства этого баса, скажу, что решил его смастерить… Да он меня тут же «уволит» и доделает всё сам! А он, к слову, большой мастер — что брюки сшить, что электричество починить, что гитару сделать. Вот увидишь…

— Да зачем мы ему? Он и так герой для своих бандюганов.

— Вот посмотришь, он сделает бас, и ему захочется на нём сыграть. У него-то усилков нет, и никакая гитара такого низа не даст, как наша будущая басовка через аппарат.

— Ну, Дрон, ты даёшь… У нас нет баса, нет усилителей, а ты говоришь об этом, как будто всё это в фабричной упаковке ждёт нас и мечтает, чтобы мы на этом сыграли.

— Игорёк, у нас этого нет, зато у нас… м-м-м… есть мечта на этом сыграть, а это даже более мощный аргумент, чем все твои дурацкие сомнения. Кстати, ты в курсе, что у нас в актовом зале есть кинопроектор и усилитель «Кинап»? Так вот я с киномехаником уже обо всём договорился.

— О чём?

— О том, что он поможет наши электрические гитары, которые мы обязательно приобретём, подключить к акустической системе актового зала. Вот так!

— Класс… Ну что, ко мне? Поиграем и попоём что-нибудь, пока родители не легли спать?

— А-а-а… не, — наконец выкатил свою фразу Дрон, — мне ещё надо сочинение дописать, а то меня предки сожрут.

— Что ж, привет предкам. У тебя мамашка просто чумовая! Она со мной общается, как подружка… Тебе с ней повезло.

— Ладно, не тяни на своих, они у тебя тоже очень даже ничего. А моя матушка… Так она на «Мосфильме» работает — волей-неволей должна соответствовать. Всё, пока!

— Пока.

3

Родители Игоря получили квартиру в новом московском районе, и его семья теперь соседствовала с журналистами и дипломатами, работниками органов и профессурой московских вузов. Он начал невольно сравнивать и анализировать жизнь, а ещё принялся читать нужные книги, которые ему подкидывала старшая сестра, учившаяся в продвинутом архитектурном институте. Фамилию Игорь носил Кулик, и в старой школе его никто не звал по имени — все величали его Куликом, правда, кто-то пытался назвать его Птицей, однако это прозвище к нему не прилипло, и в новую школу он пришёл просто Игорем Куликом. Но как-то раз кто-то назвал его Болотом, и это прозвище приросло, точно родное, и вскоре он уже отзывался на него, и это никак не напрягало парня.

Наверное, лишние квадратные метры повлияли и на родителей нашего героя, и однажды отец подарил ему приёмник «Сакта», и Болото все вечера рыскал по коротким волнам, разыскивая забугорные песни. Он к тому времени окончил музыкалку по классу баяна, и его просто не могла не заинтересовать эта мелодичная, с красивыми гармониями, сыгранная на необычных инструментах музыка. Энергия, с которой пелись эти песни, увлекала и подчиняла Игоря. И он, вникнув в суть новой для него культуры, начал её примерять на себя. Сначала он попробовал сыграть полюбившиеся мотивчики на баяне. Получалось похоже, но как-то не так… Как — не так, он ещё для себя не решил, но не так. И Игорь никому не показывал, как звучит «Twist again» на трёхрядной гармошке. Но однажды его школьный сосед по парте Юрка Давыдов сыграл тот же твист на гитаре — и Болото понял: «Вот оно! Гитара, гитара и ещё раз гитара».

Вы помните, что сердобольный Никита Сергеевич Хрущёв ввёл в те годы в школах производственное обучение, и Болото, как и все его сверстники, учился 11 лет, параллельно получая профессию авторемонтника. Практику класс Игоря проходил на автобазе, и за год он научился притирать клапана в распределительном блоке автомобиля и мыть в мороз в солярке грязные детали движка машины. И была первая зарплата, и на неё Болото купил себе недорогую, впрочем, и не самую дешевую гитару. Какое-то время он откладывал момент освоения инструмента, зато после «выступления» Юрки Давыдова он решил, что время пришло. Кстати, Игорь, наверное, исходя из эстетических соображений, купил себе шестиструнную гитару, не хотел быть похожим на всех дворовых музыкантов, которые играли на семиструнках. Он обратился к своему приятелю Вите Кондакову, который целый месяц ходил в гитарный кружок при заводе, прежде чем бросить почему-то опостылевшие занятия, и тот показал, как настроить шестиструнку, как взять основные аккорды, чтобы подыграть себе популярные во дворе песни. В тот же вечер Игорь вытащил баян и подстроил струны под ноты: ми, си, соль, ре, ля, ми. Это было легче всего… Потом предстояло освоить аккорды. Кондак не заморачивался на постановке руки, и поэтому будущему музыканту пришлось самому искать правильное положение пальцев и кисти, чтобы струны в аккорде звучали. Он помнил свои первые уроки игры на баяне и быстро сообразил, что пальцы должны ставиться на гриф практически перпендикулярно ему, чтобы не демпфировать другие струны. Собрав воедино ля-минорный аккорд, Болото почувствовал, что гитарный строй разъехался, и он неспешно подстроил струны. Имея определённую усидчивость, приобретённую ещё во времена музыкалки, Игорь с достойным упрямством начал осваивать новый инструмент.

Сказать, что получалось быстро, не скажу, но, наверное, быстрее, чем у просто новичка. Часа по четыре в день Болото мучил свою гитару, и под таким любовным натиском она не устояла. Игорь знал песни из репертуара своей сестры, которые она и её одногруппники по институту пели в компании. Он даже подыгрывал им эти песни на баяне. И у него получилось… Никто не показывал ему, когда надо менять гармонию, он это чувствовал. Болото подсмотрел, как ребята во дворе ритмически оформляют свой аккомпанемент, и, придя домой, сумел — конечно, не сразу — повторить пару-тройку «боев» из арсенала дворовых музыкантов. Короче, через две недели Игорь закатился на школьную вечеринку и ко всеобщему удивлению спел несколько песен из репертуара сестры и даже подыграл ещё ребятам, которым тоже хотелось поучаствовать в импровизированном концерте.

Этот период времени Игорь впоследствии вспоминал с нежностью, потому что успехи в деле освоения инструмента и разучивания песен приходили ежедневно. Он практически всё своё время посвятил гитаре и новой музыке, часами сидел около «Сакты» и рыскал по разнообразным волнам, выуживая эту самую новую музыку. Многие песни он узнавал и даже помнил ключевые слова… И Игорь начал подбирать полюбившиеся композиции, распевая откровенную тарабарщину вместо истинных слов… А однажды всё тот же Юра Давыдов принёс в школу фотографии английской группы The Beatles, и пару уроков Болото с Давыдом рассматривали фотки, обратив внимание на причёски музыкантов и на необычного вида гитары. Удивляла их форма и то, что инструменты были практически плоскими: тогда ещё не вошло в обиход словечко «доска», которое довольно точно обозначало их «духовную» и «физическую» суть. Это уже потом ребята поняли, что плоская гитара не резонирует, отражая громкий звук во время концерта, и поэтому её использовали во время выступлений на сцене, где играли бит-музыку. А тогда… А тогда ребята любовались дивом дивным на фотографиях и мечтали хотя бы подержать подобный инструмент в руках.

Вообще в новую школу, где Игорь уже освоился и даже успел пару раз подраться, информация о заграничной жизни проникала значительно интенсивнее, нежели в сто сорок вторую школу у Белорусского вокзала, где он учился в младших классах. Однажды кто-то принёс сорокапятку The Beatles. Там были «P.S. I Love You» и «Money». Все долго рассматривали обложку, читали, что на ней написано, а потом хозяин миньона Рома Сергиенко сказал:

— Её невозможно разбить.

— Врёшь?!

— Не веришь? — спросил Рома и, вытащив с этими словами пластинку из конверта, пустил её, словно летающую тарелку, в противоположную стенку.

Пластинка сначала летела параллельно полу, затем резко набрала высоту и со всей дури врезалась в застеклённый портрет В. И. Ленина. Грохот разбитого стекла… Сорокапятка, нужно отдать ей должное, осталась цела, зато портрет… Но кто-то быстро принёс из туалета ведро и швабру, и к началу урока следов вандализма на полу не осталось. На протяжении пяти дней никто из учителей не замечал разбитого портрета, а потом, придя в школу, все увидели, что вождь революции снова застеклён, а учителя… А учителя не показывали виду, будто что-то случилось. Видно, наставники сами боялись получить взбучку за плохую воспитательную работу среди учеников. Вот такие дела…

Однажды вечером Игорь услышал, как во дворе под окнами его квартиры какой-то парень поёт битловскую песню. Пел неплохо, правда, верхние ноты у него не брались, и он их как-то сознательно смазывал. Но в целом пение и игра на гитаре впечатляли… Болото как по тревоге оделся и выскочил во двор. В окружении нескольких ребят играл на гитаре и пел парень в клетчатой рубахе и светлых брюках. На ногах у него были надеты кеды, и это почему-то особенно отпечаталось в мозгу Игоря. Певец доброжелательно и одновременно снисходительно оглядел нового зрителя и продолжил своё повествование под гитару. Он закончил песню и неожиданно представился Игорю.

— Меня, кстати, зовут Андрей, но я откликаюсь, когда меня величают Дроном.

— А я — Игорь, и в школе меня часто называют Болото.

— Клёво! Болото!.. Ты любишь «битлов»?

— Да, они мне нравятся. Я их песни даже подобрал…

— Можешь нам сыграть? — спросил Дрон, протягивая гитару.

— Могу и спеть, только слова я не знаю, пою незнамо что…

— Это неважно, просто спой.

Игорь взял инструмент, проверил строй; подтянул третью струну и приготовился…

— Уважаю, — пробормотал Дрон, — подстроил гитару. Это наводит на интересные размышления.

Игорь решил не исполнять ничего из дворового репертуара и сразу запел битловскую «All My Loving». Он знал, что она неплохо получается у него, во всяком случае, девчонки постоянно просили спеть эту песню, когда одноклассники собирались на вечеринку.

— Очень… м-м-м… неплохо! — сказал Андрюха, едва Болото поставил точку, взяв ми-мажорный аккорд.

— Спасибо, — ответил Игорь, не обижаясь, что кто-то безапелляционно ставит оценку его игре. В конце концов, он прибежал послушать, как играет этот парень в кедах.

— Вот только в запеве перед си-мажорным аккордом есть ре-мажорный, давай покажу.

С этими словами Дрон взял гитару и сыграл место, в котором Игорь неправильно снял гармонию.

— Клёво, а я не услышал. У меня нет магнитофона, и я снимал песню по памяти. Из слов запомнил только «All my loving I will sent to you…»

— Если ты всё это снял по памяти, то ты просто орёл! — вынес свой вердикт Андрюха. — А правильный текст я тебе напишу. Кстати, я мечтаю собрать группу и имею честь пригласить тебя в ней поучаствовать. У тебя есть гитара?

— Конечно, есть…

— Тащи её сюда, попробуем сыграть что-нибудь вместе.

Болото сорвался и через пару минут уже вновь сидел рядом с Дроном и подстраивал свой инструмент.

— Что сыграем? — спросил Андрей, когда они разобрались со строем.

— Ты начинай, а я, если знаю, подхвачу.

Дрон взял аккорд-вступление из «Hard Day’s Night» и запел первую часть песни. Игорь запомнил, какой аккорд и как именно его взял Андрюха, и начал довольно уверенно подыгрывать. Во втором куплете, поняв, что Андрей поёт нижний голос, Игорь негромко подстроил сверху терцию, и ребята, сидевшие с ними и вживую услышавшие битловское двухголосье, невольно зааплодировали. В припеве Дрон, который не доставал верхние ноты, замолчал и дал спеть мелодию Болоту. Может, Андрюха был тактичен, а может, хотел посмотреть, что там наверху сумеет достать его новый партнёр, не знаю, но получилось это, как у Леннона с Маккартни: вторую часть поёт Пол, а Джон умненько молчит. Когда ребята дошли до проигрыша, уже Игорю было интересно, что сыграет Андрюха. И Дрон довольно уверенно сыграл триоли, которые ну никак не получались у Игоря Кулика.

— Я не верю своим ушам! Ты сыграл это соло!

— А что, у тебя не выходит? Ну-ка, покажи, как ты его играешь.

Игорь попытался исполнить, но у него, как и обычно, триоли не вытанцовывались.

— А, вот в чем твоя ошибка — тут одну ноту надо играть, лишь ударяя пальцем левой руки по струне, не используя медиатор.

Они расстались практически друзьями, решив встретиться на следующий день в школе. Утром на первой перемене Дрон вручил Болоту слова «All My Loving».

4

В отличие от Болота, который жил в рабоче-крестьянской среде (даже несмотря на то, что мать его была учительницей), Андрей Брунов, или попросту Дрон, был мальчиком из московской аристократии, ну, если не нравится аристократия, то из интеллигенции. Его матушка работала на «Мосфильме» и могла гордиться тем, что была близка к съёмочной группе Ивана Пырьева. И для Дрона он был просто дядя Ваня. К ним в гости часто приходили киношники, и вольница так и витала в квартире: свобода сквозила в разговорах, которые велись в доме Бруновых. Это невольно проникало в его сущность, и к десятому классу в нём можно было заметить черты, которые впоследствии назывались инакомыслием. Отец в воспитании Андрея принимал условное участие, и всё равно Андрей невольно впитывал в себя ауру, которую распространяли картины отца, весьма приличного художника, и они, эти самые картины, нечасто, но всё же продавались, и за неплохие деньги. Вот так…

Кто показал и дал распробовать тлетворную «собачью» музыку Андрюхе, сейчас и не вспомнить. Но, послушав её, он погиб — погиб сразу и бесповоротно. И не было сомнений — идти заниматься к педагогу или нет. Выбор был сделан, и Дрон, у которого голова всё равно была впереди всего его существа, дисциплинированно играл этюды, понимая, что базис — прежде всего, и поспешать нужно неторопливо. Он мечтал собрать ансамбль, как у «битлов», но никто из тех, кто занимался с ним, не врубался в эту музыку, без которой Андрюха уже не мог жить. Был ещё Ерохин, вот только его надо перенастраивать, а пока на это не было сил. Да и уверенности, что это надо сделать именно сейчас, тоже не было. Конечно, Серёга играет не то, однако в нём был виден какой-то животный магнетизм, и Дрон понимал, что Ероха — это не просто так…

— Вот найду гитариста — и тогда уж пообщаюсь с Ерохиным, — решил для себя Андрей Брунов, откладывая разговор в долгий ящик.

Серёга Ерохин устраивал Дрона как певец, как самородок и, что уж совсем неожиданно, как артист. Но Андрей боялся получить отказ. Он не был уверен, что рок-н-ролл увлечет Ероху. Он и так король — пусть подворотни, но король… Захочет ли он поменять ориентацию на короля рок-н-ролла?

Ответа не было, и Дрон ждал, мечтая, что Серёга выучит тарабарщину (Ероха совсем не знал английский), а он, то есть Андрей Брунов, будет у него на подпевках, а ещё станет играть партию соло-гитары. Однажды Андрюха решил прощупать почву и показал соседу записи The Shadows, объяснив, что вся эта музыка сыграна на трёх гитарах и барабанах. На Серёгу это произвело впечатление, но он не поверил, что из гитары можно извлекать такие низкие звуки. Значит, заинтересовался, почти клюнул! Теперь следовало осторожненько его подсечь и обратить в свою религию.

«На ловца и зверь бежит… Боже мой, как же вовремя появился Игорь! Если Ероха захочет попробовать, то мы сможем его увлечь своей игрой и умением петь на два голоса, как Джон и Пол. Что ж, всё вроде складывается… Завтра с утра я встречу Ероху, и вместе с Болотом мы рванём на “экскурсию” в магазин». Один из постоянных гостей дома актёр Мартынов договорился в «Лейпциге» (ещё в том старом «Лейпциге» на Ленинском проспекте), чтобы ребятам дали поиграть на этих заветных гитарах, включив те в усилки. Продавщицу зовут Надежда, и завтра она точно работает…

5

Утром Андрей созвонился с Серёгой Ерохиным и предложил махнуть в магазин потрогать гитары.

— А кто нам их даст в руки? — спросил с недоверием Ероха.

— Ты меня недооцениваешь: у меня там всё схвачено… Прорвёмся!

— Где и во сколько? — только и спросил Серёга.

— Э-э-э… в шесть вечера, метро «Университет», в центре зала. Я, кстати, хочу тебя познакомить ещё с одним парнем, играющим на гитаре. И мы тебе что-нибудь споём.

— Замётано! — сказал Ероха и нажал на отбой.

Дрон и Болото, которые весь день в школе обсуждали свой предстоящий поход в «Лейпциг», без пятнадцати шесть уже были в центре вестибюля станции метро «Университет». Ероха ещё не подъехал, и Дрон воспользовался его отсутствием, чтобы предложить Игорю пройтись до магазина пешком, а по пути окончательно убедить Серёгу отправиться в страну Рокэнроллию. Новых аргументов не приводилось, но ведь и дураку понятно, что биг-бит и рок-н-ролл — лучшее, что придумало человечество к этому дню.

Однако Ероха опоздал на 15 минут, и потому решили ехать на шестьдесят шестом автобусе. По дороге поговорить не удалось, и оставалось надеяться, что душа музыканта не устоит перед самим инструментом. Автобус подкатил к остановке «2-я Строительная», и трое музыкантов вышли из него, чтобы совершить паломничество к святыням — в музыкальный отдел магазина. Ребята подошли к магазину «Лейпциг» и застыли в состоянии восторга… Из-за стекла на них смотрели три красавицы-гитары, которые гордо висели в витрине и благодушно позволяли себя рассматривать потенциальным покупателям и просто зевакам.

«Этерна», «Элгита» и просто басовая гитара без имени излучали сияние, от которого хотелось зажмуриться. Они были так хороши, что в тот момент никто не обратил внимания на цену инструментов.

— Ты говорил, что на них можно сыграть? — агрессивно спросил Дрона Ероха.

— А ты хочешь? — спросил Андрей.

— Ещё бы…

— Пошли, — практически за рукав потащил Ероху в магазин Дрон. Болото молча последовал за ними, и вся троица углубилась в музыкальный отдел.

— Извините, — обратился Андрюха к миловидной продавщице, — можно нам попробовать сыграть на инструментах?

— А, вы, наверное, те ребята, которых мне отрекомендовал Николай Петрович?

— Да-да… Меня зовут Андрей, это Игорь, а это наш главный — Серёга.

— Ну что, ребята, тогда вперёд! — сказала продавщица, указав рукой на инструменты.

Ероха сразу же снял с витрины бас-гитару, но без усилителя она была нема. На помощь пришла Надежда, предложившая Ерохе кабель и усилитель, который включил парень, нарисовавшийся из подсобки. Дождавшись, когда усилитель нагреется, он покрутил ручки и предложил Ерохе вывести громкость на панели гитары. Серёга крутанул потенциометр и дёрнул струну «ми». Звук снёс ребят от усилка, и в животе что-то перевернулось.

— Чума, — выговорил Ероха, — хочу!

Игорь ликовал, но никоим образом не выдал своих чувств.

— А ты видел, сколько она стоит? — спросил Дрон.

— Неважно, — ответил Серёга Ерохин. — Я хочу — и я буду играть на такой гитаре! Дрон, ты поможешь мне разобраться с этой игрушкой?

— М-м-м… помогу, конечно. Но как мы её купим, на какие шиши?

Андрей, да и Серёга не заметили, что приобретение баса стало для них как бы общим делом. Игорь это отметил про себя, но не стал акцентировать внимание. Ему вообще показалось, что в их отношениях наметился какой-то новый этап. У них троих появилась новая общая идея, которую ещё никто не произнёс вслух, но которая готова была вот-вот появиться на свет.

— Если я за выходные не найду денег на эту красавицу, то сделаю такую же сам… В конце концов, этот бас тоже люди делали, а чем я хуже их? Наденька, — обратился он к продавщице, — а можно я её «сниму»… Короче, срисую эту гитару.

— Конечно, какие проблемы? — ответила Надя, которая с интересом поглядывала на Серёгу. Он выглядел рядом со школьниками Игорем и Андреем почти взрослым мужчиной. — Заходите, когда вам будет удобно, и я отвечу на все ваши вопросы.

— Наденька, а вы придёте на наш первый концерт? — спросил Серёга.

— А когда вы будете играть?

— Играть? Нам ещё рано об этом даже мечтать… Нам ещё инструменты надо достать, аппаратуру где-то надыбать… И барабанщика у нас нет.

Андрей взглянул на Болото, который стоял с широко открытыми глазами, и понимающе, одними уголками губ улыбнулся ему. Кажется, Ероху не надо будет охмурять, а значит, проблема поиска хорошего певца и басиста отпадает сама собой. Надо только подсадить Серёгу на рок-н-ролл. А трудности? Так они только сплачивают коллектив.

Серёга тем временем, вооружившись рулеткой, снимал размеры бас-гитары.

— Ну, скоро ты? — спросил Игорь.

— Минуточку, уже скоро… Наденька, а можно я ещё потрогаю красавицу?

— Конечно, Серёженька. Эх, а вот меня так никто не называл… Сначала я подумала, что ты так обо мне!

— Потерпи чуток, я осмелею и тогда…

— Может, ты у меня и телефончик попросишь? А то я дам…

— Дашь чего?

— Дурак… Телефончик дам!

— Эх, а то я размечтался…

— Серёжа, ну так ты приходи, помузицируем.

— Конечно приду, тем более твоя гитара мне ещё больше нравится, — понизив голос, почти пропел Ероха, с интересом разглядывая фигуру Надежды, которая наклонилась, чтобы снова включить усилитель. Посмотреть у девушки было на что, и она об этом прекрасно знала. Ероха даже растерялся, не зная, чему отдать предпочтение — то ли гитаре, то ли фигуре продавщицы. Любовь к музыке победила, и он снова водрузил ремень инструмента себе на плечо. В этот раз Серёга уже не так волновался и даже попробовал сыграть какой-то пассаж на гитаре. Ему понравилось, ребятам тоже. А Надежде понравился Серёга. И он, не став ещё «битлом» местного разлива, сразил наповал одну из своих будущих поклонниц. Закончив своё музицирование, Ероха бережно снял гитару с плеча, выключил усилитель и повесил инструмент на место.

6

По дороге из магазина ребята бурно обсуждали свой поход в «Лейпциг», сосредоточившись на впечатлениях от инструментов.

— Да, конечно, «Элгита» и басовка нам не под силу… Каждая стоит сто восемьдесят рублей! — сказал Ероха.

— Ага, а «Этерна»… Мои родители умрут, когда узнают, что гитара, да которая без усилителя ещё и не звучит, стоит двести тридцать. И для них не будет аргументом, что в ней три звукоснимателя…

— Да мы пока можем и на своих семирублёвых поиграть, прикрепив к ним съёмники, — подключился к разговору Дрон.

— Почему семирублёвых? Я за свою отдавал аж пятнадцать целковых, — ухмыльнулся Болото.

— Ребята, я попробую достать денег, а потом мы заработаем и отдадим их. Надо выкупить басовку. Потихонечку-полегонечку мы обустроим нашу группу. Москва не сразу строилась. А ещё же надо усилители, микрофоны… Ну, положим, микрофоны мне обещали за пару бутылей вынести из трамвайного депо — придётся паре трамваев ездить без объявления остановок. Но ведь ещё шнуры, стойки…

— Ероха, а откуда ты всё это знаешь? — спросил Дрон. — Ты же… э-э-э… не любишь эту музыку!

— Что значит — не люблю? Просто я её никогда не учил и не пел, потому что исполнять такую музыку в моём окружении было не для кого. Я же слесарь «Метростроя».

— Парни, может, ко мне, — предложил Игорь, — в моё болото? Предки ещё с работы не вернулись, попоём что-нибудь.

— Тогда я за гитарой сгоняю, — поддержал его Дрон. — А ещё лучше — пошли ко мне? У меня маг есть, мы попоём и ещё что-нибудь послушаем, чтобы Серёга подобрал себе репертуарчик.

— Тогда вы к Дрону, а я домой за гитарой — и к тебе, — подытожил Игорь.

— Знаешь, Андрей, — сказал Ероха, когда Кулик повернул за угол дома, — а я, пожалуй, смастерю бас. У меня есть друзья на мебельной фабрике, они мне помогут вырезать деку и гриф, колки я сам выточу. А вот струны и звукосниматель — это проблема…

— Это как раз не проблема… Сниматель, к слову, можно сделать самим; главное — намотать катушки индуктивности.

— Я слышал, что эти катушки можно вытащить из телефонных трубок.

— Ага, а телефон сто́ит, как твоя… м-м-м… гитара, — с сомнением произнес Дрон.

— Да зачем покупать телефон, когда вся Москва заставлена таксофонами? У меня есть пара знакомых хулиганов, которые для меня целую телефонную будку принесут, а не только трубку. Короче, это моя проблема.

— Отлично, а я тебе принесу схему, как делать сниматель, и ещё формулу, как рассчитывать гриф, чтобы правильно разместить лады.

— Отлично, договорились… Останется только найти басовые струны.

— Что-нибудь придумаем, — пожал плечами Дрон. — Для бас-гитары не годятся виолончельные, они без металлической основы и не будут сниматься звукоснимателем, а вот струны в пианино или рояле — то, что нам надо. Так что…

— Ты хочешь сказать, что мои хулиганы…

— Да нет! Придётся что-то придумывать самим, чтобы не нарушать невинности школьного инструмента, — ухмыльнулся Дрон.

Ребята зашли в подъезд дома, где жил Андрей, и поднялись на третий этаж. Брунов открыл дверь своей квартиры и пропустил Ероху в прихожую. Серёга решительно разулся и прошёл в комнату Дрона, которая сразу узнавалась по большой фотографии «битлов», украшавшей стену напротив входа. Ероха с интересом разглядывал гитару с четырьмя колками.

— А басист-то у них — левша, — прокомментировал он, внимательно разглядев музыкантов и их инструменты. — Я тоже сделаю себе бас-скрипку.

— Да, Маккартни левша… Серёга, мне… м-м-м… нравится, с каким рвением ты взялся за дело. Ты ещё не сказал «да», но я так понимаю, что ты не против поиграть с нами? И кстати, мне кажется, хочешь играть на басу?

— Ты правильно всё понимаешь… Только я хочу не просто играть, но и петь. Ты хотел мне что-то для начала показать из вашей музыки… Давай так: я к тебе завтра приду со своим мафоном и перекатаю пару плёнок. Подбери мне что-нибудь из того, что было бы можно сыграть… У тебя шнуры есть?

— Шнуры есть; а репертуарчик, будь спок, я подберу… О, Болото подтянулся… Сейчас мы тебе что-нибудь споём, — сказал Андрюха и пошёл встречать гостя.

Игорь деловито прошёл в комнату, снял со своей шестиструнки дерматиновый чехол и в выжидательной позе сел на стул в центре комнаты. Андрей взял свою гитару, сел напротив Болота и дёрнул первую струну. Ребята неторопливо подстроились. Дрон дал счёт, и ребята, не сговариваясь, начали битловую «I Should Have Known Better». Они играли с открытыми струнами в соль-мажоре, и, казалось, музыка их аккомпанемента наполнила комнату и всю сущность Ерохи. А потом они запели в унисон, синхронно произнося слова и выводя несложную, но в сочетании с гитарами такую яркую мелодию. И Серёга Ерохин пропал, и ему было неважно, что как солист он поёт лучше, что с него теперь может слететь, ну, может, съехать набок его корона короля подворотни. Он отчаянно захотел играть с этими ребятами такую музыку и поклялся самому себе, что сделает бас и научится исполнять басовые партии так, чтобы это не мешало его пению.

— Клёво, — выдохнул в конце песни Ероха. — А где мы возьмём барабанщика и установку?

— Ну, кстати, ударник знакомый у меня есть, — откликнулся Дрон. — Мы с ним на даче всё детство по соседству отдыхали. С установкой сложнее.

— Ребята, мы везучие, и если судьба нас свела вместе, то и барабаны откуда-нибудь возьмутся, — сказал Игорь и заулыбался.

7

Андрей скатал Серёге две бобины фирменной музыки, и Ероха углубился в её изучение. На мебельном комбинате его дружок смастерил из целого куска древесины корпус (как он сам его называл) будущей басовки. Причём сказал, что надо ещё будет сделать пазы для электроники. Гриф тоже был готов. Серёга сам выточил колки и приделал их к «крокодильчику» грифа. Вроде всё получалось, однако, приложив гриф к деке, Ероха результатом остался недоволен. Будущая гитара на басовку Пола походила как-то не очень. Слишком большой гриф и какая-то несерьёзная дека. Вроде скрипка, но какая-то уж больно карикатурная.

— Главное, чтобы строила, — заметил Дрон, когда увидел «комплектующие», принесённые Ерохой к нему домой.

С этими словами он подошёл к книжной полке и достал журнал «Знание — сила». Открыв его на нужной странице, он показал Серёге формулу и чертёж, как надо расположить лады на грифе. Через два часа гриф с намеченными карандашом метками, где надо вбивать лады, отбыл вместе с Серёгой к нему в мастерскую.

— Серёга, ну а как тебе песни?

— Пока слушаю!

— Нравятся?

— Спрашиваешь!

Через пару дней Ероха позвонил Дрону и отчитался по прослушанным песням. Неожиданно (хотя почему неожиданно, если вспомнить русскоязычные пристрастия Серёги?) ему понравился Клифф Ричард, причём и лирический, и рок-н-ролльный Клифф; Элвис тоже не оставил его равнодушным, а ещё Пол Анка… «You Are My Destiny» и «Put Your Head On My Shoulder» были названы Серёгой в числе первых. Впрочем, чему удивляться? Клифф и Пол Анка пели в одной манере. Брунов обещал через пару дней принести Ерохе тексты, чтобы тот засел их учить.

А Игорь тем временем уговаривал отца купить ему самый дешёвый магнитофон, но отец сказал: «Мы не так богаты, чтобы покупать дешёвые вещи», и в доме появилась «Яуза-10» — весьма приличный по тем временам стереомагнитофон с пластмассовым микрофоном. А ещё… Если его — вернее, его выносные колонки — засунуть под кровать, вывести низы до упора, то можно получить очень даже басовитое звучание.

Короче, когда у Ерохи появится бас, можно потихоньку приступить к репетициям. А у самого Игоря к тому времени уже был звукосниматель, и он опробовал звучание электрогитары через «Яузу». Болото успел даже записаться на новый магнитофон, но остался недоволен результатом. Того кайфа, что был у «битлов», не получилось, и он даже не стал выносить свою запись на суд «общественности».

8

Ероха ехал на работу. Он, восемнадцатилетний слесарь «Метростроя», работал у чёрта на куличках. Метро «Электрозаводская»…

«Час десять туда, час десять обратно, да ещё в час пик, — размышлял Ероха. — Какой же я дурак, что бросил школу! Погнался за карманными деньгами, решил мужчиной себя почувствовать».

Ну да, теперь он мог сделать Галке, красавице-подружке, которая повелась на его песни и на независимый нрав, подарки, не обращаясь с просьбами к родителям. А предки ну очень трудно расставались с денежными знаками — себе на водку и пиво без проблем, а сыну приходилось всё добывать своими руками: гитару, модные брюки… А модные брюки, которые всё чаще вместо «техасы» называли джинсами, он сшил сам, предварительно закупив материал и распоров старые штаны, сидевшие на нём как влитые. И что? Получилось! Все пацаны спрашивали: где купил, где достал…

«Дурак, — продолжал терзаться Серёга, — учился бы в школе, как Дрон и Болото, и не надо было бы тратить уйму времени на дорогу; и не потребовалось бы ложиться в дурку, чтобы откосить от армии. А Галка… Вот заодно и посмотрел бы, как Галка любила бы его без дорогущих подарков!» Ну да, все ребята твердят, что она — вылитая Вивьен Ли, а с другой стороны, и про него говорят, что он — Ален Делон.

«Ничего, вот создадим группу и посмотрим, на чьей улице будет праздник. У этого, как его, Болота голос очень даже оригинальный, и в руководители он вроде не рвётся. А Андрюха… Внешне он, конечно, не очень — рыхловат. Зато второй голос вполне прилично поёт, а на гитаре играет просто здорово. Стратег… Но молод ещё. По сравнению со мной будет пожиже. Игорь симпатяга, хотя тоже ещё кутёнок… Так что лидерство моё неоспоримо будет, да и постарше я их, и жизнь уже похлебал достаточно. У Игоря вроде музыкалка по баяну, а Дрон где-то игре на гитаре учится. Проблем, касающихся музыки, во всяком случае на первых порах, не будет. М-да… Ребята — совсем щенки, небось не целованные ещё, придётся над ними шефство взять, а то влюбятся ещё в кого-нибудь сдуру… Ох, что-то далеко я вперёд ускакал, — одернул себя Серёга. — Что там Дрон говорил про басовые струны? Вроде как ихняя училка по английскому обещала достать? Тоже битлов любит? Ну-ну… Надо будет, кстати, подумать, как укрепить гриф на своей самоделке, а то, не дай бог, стану натягивать струны — и гитара сложится, словно книжка».

Серёга вытащил из бокового кармана текст «Bleu Swade Shous». Как же здорово поёт Элвис! «Сначала деньги, потом ботинки… Можешь сжечь мой дом, угнать мой автомобиль, только, пожалуйста, не наступай в танце на мои голубые замшевые ботинки!»

— Да, это тебе не «На крылечке вдвоём…».

9

Ребятам сильно везло. Казалось, что им покровительствуют силы небесные. Практически в один день Юлия Михайловна (та самая «англичанка»), взяв с Дрона обещание спеть на вечере что-нибудь по-английски, принесла ему басовые струны, которые для неё достал поклонник. Струны, правда, не для баса, а для рояля, но они были с металлической основой и вполне годились для электрической гитары. А Ероха принёс лихо сработанную им и ещё одним из его приятелей бас-скрипку. Они, конечно, промахнулись с формой, и гитара больше напоминала ружьё, но блин, который первый и который комом, ждал, когда на него натянут струны. Ероха явно не спал в эти радостные дни, волновался. А Андрей вместе со струнами принёс ещё смонтированный звукосниматель. Игорь, который не отличался мастеровитостью, смиренно ждал, когда на гитару натянут струны, пристроят съёмник и можно будет приступить к «ходовым испытаниям».

И на следующий день Дрон торжественно пригласил всю команду «на открытие бас-гитары». Ероха сорвался с работы, и в пять часов изделие торжественно развернули из одеяла (настоящего чехла для него ещё не было). Включив приёмник, ребята воткнули шнур в разъём баса, а затем другой его конец — в соответствующий «вход» усилка. Серёга в волнении надел на себя гитару и повернул на ней ручку громкости. Инструмент фонил, но от прикосновения пальцев к струнам раздался столь желанный низкий звук. Ероха осторожно прошёлся по грифу гитары. Было похоже, что она строила.

— Дай мне соль-мажор, — попросил начинающий басист.

Дрон взял мажорный аккорд на третьем ладу. Серёга осторожно начал крутить колки и в итоге, удовлетворенно хмыкнув, попросил взять ре-мажор… Потом были ля — и ми-мажор. Теперь требовалось проверить, будет ли держаться строй в разных концах грифа. Серёга нашёл ноту до на четвёртой, второй, третьей и первой струне. Гитара строй держала, и это было несомненной победой всего «конструкторского бюро».

— А что мы будем делать с этим безумным фоном? — спросил Серёга.

— Я думаю, надо заземлить гитару, и это… э-э-э… решит проблему.

— А как играть на басу? — спросил Ероха.

— Я знаю, что если запись под девятнадцатую скорость запустить на тридцать восьмой, — включился в разговор Игорь, — то басовая партия будет звучать как партия соло-гитары, и «снять» её не будет проблем.

— Отлично! Послезавтра я буду готов репетировать вашу битловскую песню в соль-мажоре и «Дану» Клиффа Ричарда.

— Предлагаю собраться у меня, — предложил Болото, — родителей не будет, они уедут на дачу. Бас мы врубим в мою «Яузу», одну гитару дроновскую туда же, а я сыграю акустику.

— Замётано, — подвёл итог встречи Ероха.

— А я свяжусь со своим знакомым… э-э-э… «Кулибиным» и решу проблему фона. Завтра мы к тебе с ним заскочим, — прощаясь, сказал Брунов.

10

А в субботу была первая репетиция… И неожиданно проявились лидерские качества Игоря, который учился в музыкальной школе, где наряду со всякими «сольфеджиями» был урок оркестра, когда Игорь играл в составе группы баянистов партию бас-баяна. Болото помнил, что они репетировали «Сарабанду» Корелли — полифоническое произведение, и препод заставлял их отрабатывать отдельно партии баса, к примеру, с первыми баянами. Помнил, как они репетировали сложные куски, прежде чем начали играть все вместе и всё произведение целиком. Теперь же Игорь применил свой опыт, приобретённый в музыкалке, при освоении «I Should Have Known Better». Ероха и Дрон удивились проявлению инициативы со стороны Болота, но, увидев в его действиях определённый рационализм, приняли её. И результат не заставил себя ждать. Песня «битлов» почти сразу зазвучала: Серёга добросовестно выучил партию баса, а Кулик с Бруновым и без того были отлично сыграны — сказывался их опыт совместных акустических «концертов», так что даже не удивительно, что в итоге всё так быстро срослось. Интересно было, что получится с «Даной»? С одной стороны, Серёге надо спеть основной вокал, а с другой — Игорю с Андрюхой надо сделать подпевки. Болото предложил сначала порепетировать под одну гитару. Вышло совсем неплохо.

— Теперь бы нам не испортить всё инструменталом, — усмехнулся Ероха.

— А вот и испортим, — засмеялся Дрон.

— А давайте сыграем инструментал отдельно.

Это был их день. «Дана» прозвучала отменно. Сергей Ерохин — солист нового ансамбля — исполнял проникновенно и чувственно; инструментальная группа подчёркивала его бархатный баритон.

— А я не верил, что всё получится так прилично. Можно помечтать о первом концерте, — сказал Ерохин.

— Можно будет пригласить Наденьку, — мечтательно проговорил Игорь.

— Какую Наденьку? — ухмыльнулся Серёга.

— Да из «Лейпцига».

— Болотище! Да после нашего выступления все Наденьки, Катеньки и даже Тамарочки будут наши. Не суетись под клиентом! — почти продекламировал Ероха.

— Кстати, если уж говорить о нашем выступлении — как мы будем называться? — неожиданно поменял направление беседы Дрон и добавил тоном, явно подслушанным в теле — или радиотрансляции очередного съезда КПСС: — Вносите свои предложения в президиум, товарищи!

— Я об этом уже думал, — почти перебил Дрона Ероха, — а давайте назовёмся «Шторм»!

— Ну, не знаю… на мой взгляд, очень… м-м-м… претенциозно. Для подобного названия надо так играть, чтобы нам никто не мог бросить упрёк! — Андрюха отреагировал моментально, но тщательно подбирая слова. — Я тоже думал о названии, и мой выбор — «Совершенно секретно».

— Ты бы ещё «КГБ» назвался, — хмыкнул Ерохин. — Мы же не собираемся играть всякие социальные и политические песни… и, к слову, будьте готовы — нас за наше творчество по головке не погладят. Игорь, а ты что предложишь?

— Мне нравится название «Птицы». Во-первых, среди них есть певчие птицы, потом — птицы летают в дальние страны и оттуда могут принести на своих крыльях песни, которые будут нравиться и нам, и нашим слушателям.

— Ага, а в-третьих, потому что фамилия твоя — птичья… — съехидничал Дрон.

— Болото, а мне нравится твой ход мыслей! Ну что, голосуем? — спросил Ероха. — Единогласно! Отныне мы зовёмся «Птицами». Переходим ко второму вопросу нашей повестки: ударник! — продолжил Дрон, теперь уже явно пародируя какое-то профсоюзное собрание.

— А какие есть соображения? — спросил Игорь.

— Я переговорил со своим соседом по даче. Он учится в Гнесинке по классу ударных инструментов. А, и кстати! — включился Дрон. — Я же знал идею Болота с «Птицами» к моменту разговора с этим соседом, ну и накидал варианты, как мы можем назваться в будущем. Так вот, мой друган — он, к слову, битломан — предложил название «Певчие птицы».

— Но мне всё-таки просто «Птицы» нравится больше. В нём есть место для фантазии, — откликнулся Игорь.

— Ага, а можно было бы назваться просто «Певчие»… Правда, в этом названии есть отсылка к церкви.

— Хорошо, давайте будем «Птицами», по-моему, это здорово! — решительно заявил Ероха. — Главное, чтобы не петухами.

— Ага, и не мокрыми курицами, — ухмыльнулся Дрон.

— Хватит бандитских шуток, птицы — нормальное слово. Давайте привыкать к нашему новому имени, — подытожил гитарист и певец Игорь Кулик.

11

Ребятам явно фартило. Потенциальный ударник Шура Грачёв, сосед Дрона по даче, дал согласие играть с ребятами: «Я буду на репетициях с бубном, а на выступления стану привозить “тройничок” — малый барабан, тарелку и хай-хет. И ещё мне пообещали одалживать том-бас, на котором снизу натянута кожа и приделана специальная педаль, как на большом барабане в настоящей установке».

Ероха, услышав фамилию нового члена группы, усмехнулся:

— Ну-ну… Какие перелётные, какие певчие? Птицы — это Кулик, Грачёв и две вороны: я с Дроном.

— Да, забавно получается, — хмыкнул Болото. — Главное, чтобы болото нас не засосало и чтобы мы были предвестниками весны, как на картине «Грачи прилетели»…

А через пару дней Ероха пришёл на очередную репетицию, притащив что-то завёрнутое в одеяло.

— Игорь, забери, — этак небрежно произнёс Ероха. — Ты мне должен четвертной!

— Что, у нас начинаются… э-э-э… товарно-денежные отношения? — спросил Дрон, взглянув на Игоря.

— Вообще-то эту вещь у меня бы за стольник оторвали с руками. Но Болоту она так нужна, что я перешагну через своё спекулянтское начало.

— Что там? — спросил Игорь.

— А ты не трусь, открой!

Игорь подошёл к столу, где лежала нежданная-негаданная покупка, уже сделавшая его должником Серёги, и начал осторожно распелёнывать одеяло. Он нащупал гриф и резко сорвал одеяло с предмета. У него в руках была гитара-доска — фирменный инструмент… Парень не верил своим глазам: он держал в руках «Элгиту»! Инструмент был не нов, но не потерял своего товарного вида. Игорь и Андрей были ошеломлены и онемели от удивления. Наконец Дрон, взяв себя в руки, спросил:

— Серёга, откуда это у тебя?

Ероха ухмыльнулся и с видом фокусника, который открывает свои фирменные секреты, произнёс этак небрежно:

— Да вчера у одного таксиста купил за четвертной… Не грусти, Игорёк, хозяин не объявится, и милиция не придёт отбирать у тебя инструмент. Не дрейфь, прорвёмся. А четвертной я с тебя сдеру. Считай, что тебе сильно повезло в жизни.

— Почему ему? — отойдя от шока, сказал Андрей. — Всем нам.

— Да, что-то нам прёт карта, даже страшно от этого становится, — подвёл Ероха итог последним событиям.

— Класс, я теперь могу забрать съёмник с гитары Игоря и поставить его на свою, — задумчиво пробормотал Андрей.

12

В тот субботний вечер вся молодёжь от пятнадцати до двадцати лет, проживавшая в ареале метро «Проспект Вернандского», будто взбесилась. Все ожидали вечера в сто шестьдесят девятой школе, который устроила «англичанка» Юлия Михайловна. Он назывался безобидненько: «Лондон… Его язык и традиции». Все понимали, что будут какие-то доклады об Англии, несколько сценок — их сыграют на английском языке ученики старших классов, а затем последует премьерное выступление «Птиц». Молва о них уже разошлась по окрестностям, и даже ребята, жившие на улице Кравченко, собирались прийти на выступление. Многие опасались выяснений отношений «удальцовских», где, собственно, и находилась школа № 169, и «кравченковских», у которых была устойчивая репутация отпетых хулиганов. Кто-то из администрации предложил на всякий случай отменить вечер, но Юлия Михайловна сумела убедить, что так педагоги потеряют авторитет у учеников. Тем более что интерес к языку после рождения «Птиц» явно вырос. Да что там говорить, преподавателям (а большинство из них были совсем молодыми девчонками и парнями, поскольку из старой учительской гвардии никто не хотел ехать работать на окраину Москвы) самим было интересно, что там играют и поют Брунов, Кулик и их друзья. И потом — многие из учителей посулили своим знакомым и детям знакомых провести их на мероприятие. В общем, все были повязаны обещаниями и обязательствами, и не состояться ВЕЧЕР попросту не мог. Я думаю, и дети важных милицейских начальников хотели попасть в школу № 169 в ту субботу. Хорошо, что слухи не дошли до высших эшелонов власти, а то те наломали бы дров.

Что в итоге было сделано директором и завучем? Пригласили пару милиционеров в форме из числа родителей учащихся. Обычно на вечерах присутствовал кто-то из преподавателей и члены родительского комитета, а в этот раз о «традициях Лондона» захотел узнать весь учительский состав, да и мамы-папы проявляли неожиданную активность.

Ажиотаж, который начался ещё с пятницы, вызвал у «Птиц» неведомое доселе волнение. Дрон говорил, что это творческая лихорадка и она пройдёт, когда они выйдут на сцену. Последние два дня ребята репетировали в актовом зале школы с усилителями, ударной установкой и микрофонами (их Ероха таки купил у какого-то слесаря трамвайно-троллейбусного депо). Получалось неплохо.

— А как здорово, что мы будем петь на вечере английского языка… Не придётся никаким партийным дуболомам объяснять, почему мы не поём по-русски, — заметил, обращаясь непонятно к кому, Болото.

— Вообще-то это проблема. Нам, я думаю, придётся что-то выучить и на русском, чтобы была отмазка, — прокомментировал рассудительный Дрон.

— Ну почему итальянскую оперу, — встрял в разговор новичок, студент Института имени Гнесиных Шура Грачёв, — можно петь на языке оригинала, а нам по-английски нельзя?

— А потому, Шура, что американский язык — это язык наших классовых врагов, — торжественно продекламировал Ероха.

— Знаете, — многозначительно произнёс Игорь, — мы будем вынуждены, как большевики, сочетать легальные и нелегальные методы борьбы. Что мы, зря учим историю, что ли? Знание нас вооружило.

— Ты, вооружённый, поменьше языком чеши, а то…

— Что — а то?

— А то, что стены нынче тоже слышат, — подвёл итог политической дискуссии самый взрослый, Ероха.

— Кстати! Вы кого-нибудь приведёте на наше выступление? — спросил Дрон.

— Я приду с Галкой, — сказал Ероха.

— Серёг, дай мне телефон Наденьки, я хочу её пригласить.

— Ну ты даёшь, Болото! Она дала телефон мне, а будет твоей девушкой? Ладно, мне не жалко, пользуйся, пока я добрый; всё равно со мной Галка будет.

Ребята волновались, и трудно представить человека, который бы в этой ситуации не волновался. На концерте (про то, что на вечере будут какие-то сценки на английском, а ещё Юлия Михайловна споёт под аккомпанемент Дрона, все забыли и потому воспринимали мероприятие именно как концерт) зрители ждали, когда же на сцену выйдут «Птицы». Игорь увидел в зале своего соседа по дому Серёгу Саломыкова, которого никто, ну просто никто не мог пригласить на вечеринку. Позднее тот рассказал Болоту, что влез через окно туалета на третьем этаже по водосточной трубе. И таких верхолазов было человек десять. Пока эту тропу не обнаружили бдительные милиционеры и не организовали там пост, ребята успешно проникали в туалетное учреждение. Слава богу, что всё прошло без падений с трубы и никто никому не разбил лицо в богатырской драке, а то, что курили… Ну, курили, ну, пили портвейн из горла́. Так ведь точно так же пили бы и курили и на каком-нибудь вечере «ЗДРАВСТВУЙ, ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ».

13

В зал набилась куча людей. Практически всё свободное пространство было заполнено ребятами. Учителя чинно восседали на стульях в первом и втором рядах, отгоняя от себя мысли о том, что будет, случись что-либо… Сдержанные аплодисменты, сопровождавшие «сценки из лондонской жизни», выросли в хорошую овацию после пения «англичанки» Юлии Михайловны, и вот…

Объявили маленькую паузу для подготовки сцены перед выходом «Птиц». Ребята оделись в лучшие из своих нарядов. Хотя… Ероха был в джинсах (а он так называл сшитые им самим из вельвета брюки); Дрон раздобыл какую-то жилетку, из-под которой торчала клетчатая рубаха, и, конечно же, на ногах были кеды; Игорь, отец которого считал «техасы» рабочей одеждой, был упакован в цивильный костюм с белой рубашкой с длинным воротником («соплями», как звали такой воротник модники) и в галстуке. А Шура, чтобы одежда не мешала ему играть, был в каких-то брюках и ковбойке, этакой полурубахе-полусвитере. Ребята вышли на сцену, начали подключать свои инструменты и поправлять микрофоны себе под рост. Смешно, но проблему стоек и гитарных ремней пришлось тоже решать. В итоге отец Грачёва предложил использовать музыкальные пульты в качестве стоек для микрофонов, а Ероха прикупил три поводка для выгула собак, которые превратились в ремни для гитар. Ребята оторвались от своих инструментов, показывая, что у них всё готово. Шум в зале прекратился, и в полной тишине, громко цокая каблучками, вышла Юлия Михайловна.

— Ребята, встречайте! Вокально-инструментальный ансамбль «Птицы»!

В едином вопле восторга слились аплодисменты и крики, я думаю, трёхсот человек (больше в актовом зале просто не уместилось бы). Этот первобытный вопль мгновенно возник, сразу достигнув трёх forte, и так же мгновенно стих. И в полной тишине все услышали, как барабанщик Шурик Грачёв четыре раза ударил палочкой о палочку, давая счёт заглавной песне их выступления. Большинство впервые услышало столь громкую, вернее, мощную музыку.

И она, эта неслыханная и невиданная музыка, мгновенно покорила зрителей, и все они сразу же принялись хлопать в такт первой песне. А когда «Птицы» эффектно её закончили, весь зал, будто получив единовременную инъекцию, вскочил с мест (это кто сидел), а учителя, пытавшиеся сохранить трезвость восприятия, тем не менее поддались общему настроению и забыли не только о том, что они воспитатели, но и сколько им лет.

Игорь, придя в себя после ошеломительных первых минут выступления, взглянул в зал и впервые в жизни почувствовал почти на материальном уровне энергию, идущую от зрителей, захлестнувшую его практически с головой. Это было похоже на морскую волну, но он ещё не бывал на море и поэтому сравнил с быстрым течением воды на стремнине, когда невозможно сопротивляться потоку и остаётся лишь отдаться в его власть. И он отпустил себя, и музыка и музыканты увлекли его в водоворот новых ощущений, когда ты одинаково понимаешь и физический жест, и движение души своего партнёра, зачастую заранее предвосхищая его мысли и действия. Зрители были в плену музыкантов и подчинялись любым их требованиям. Игорь потом тысячи раз выходил на сцену, но ощущения того первого выступления в актовом зале школы № 169 на исходе осени 1964 года остались у него навсегда. Болото видел зрителей как в каком-то кино, в котором роли играли знакомые ребята и учителя, превратившиеся в статистов. А главными героями были они — «Птицы», вылетевшие из гнезда и спевшие свои песни.

Игорь увидел Надежду (она прошла по пригласительному билету, который Болото оставил на входе) прямо под сценой. Наденька стояла рядом с ерохинской Галиной и буквально пожирала глазами Ероху. Две красавицы — Галина и Надежда, и обе тащатся от Серёги. Они были действительно хороши. Одна — тоненькая, с точёной фигуркой, эдакая европейская штучка с иссиня-чёрными волосами, разбросанными по плечам и спине. С Ерохой у них отношения длились больше года, и они иногда даже строили общие планы. Изучение физических особенностей мужского и женского тела у них продолжалось, но они уже, точно внимательные супруги, знали, как доставить друг другу удовольствие, оставшись наедине в квартире Галкиных родителей, или, если вдруг перепадала такая возможность, зависнуть у кого-то из друзей на даче. Они старались предохраняться, но, тем не менее, Галка однажды попала, и Сергуня, как называла она его, организовал ей какого-то подпольного врача, вернее, врачиху… Всё прошло не очень гладко, и теперь девушка безумно боялась последствий. А Ероха что? А что Ероха? Привычно успокаивал её, говоря, что они под охраной Небес, поскольку только там решается, дарить или не дарить людям такую любовь, как у них.

Зато Надежда была как бы её противоположностью — с очень ярко очерченной фигурой, которую могут сколько угодно ругать женщины и эстеты, но мужчинам такие девушки нравятся, и всё тут. А ей очень, ну очень нравилось нравиться… Она, если охарактеризовать Наденьку одним словом, была желанная, а это часто более действенное оружие на любовном фронте, нежели все стандарты, что так рекламируют журнальные аналитики. Она была чуть старше Игоря, Дрона и Шурика и поэтому для себя объектом притязаний выбрала Ероху. Но вот беда — он пришёл с девчонкой, и надеяться оторвать его от такой красотки сразу вряд ли получится. Что ж, подождём, а пока… А пока, может, Игорёк? Боже мой, но он такой ребёнок… Так на неё смотрит…

Игорю же определенно нравилась Надежда, и он испытывал первые признаки ревности, не поселявшейся до этого дня в его душе.

«Интересно, как Серёга будет сегодня с ними разбираться?» — подумал Болото.

Впрочем, Серёга и не думал заморачиваться на этом… Ну, две девчонки, ну, две красавицы. Но если любить не их, таких классных парней (а «Птицы» стремительно набирали висты), то кого? Пусть нюни утрут. Игорь, Дрон и Шура думают, как завоёвывать девичьи сердца. Ха-ха-ха! Ероха ситуацию для себя перевернул с ног на голову — это девчонки должны завоёвывать их и добиваться внимания таких музыкантов, как они! Вот такая жизненная правда, и пусть кто-нибудь опровергнет её. А ребята? А ребятам он всё объяснит, и они тоже сумеют разбить не одно девичье сердце.

Температура концерта явно поднималась, и после «Little Child», исполненной дуэтом Игорем и Андреем, Ероха спел про «Голубые замшевые ботинки». Ребята сами удивились, насколько заводно звучит их музыка, когда её играешь громко. Директриса, женщина лет сорока или около того, и нанятые милиционеры поглядывали друг на друга, но к решительным действиям не приступали. Однако «Птицам» хватало разума не переходить черту, разделяющую веселье и бесчинство. Чтобы отпустить немного страсти, которые их музыка пробудила в ребятах, они сыграли «Тill There Was You». Солировал Кулик, и его несильный, готовый вот-вот сорваться голос с неожиданной трещинкой тем не менее привлёк к себе внимание, особенно девичьей части аудитории. Болото, пацан, выглядевший лет на пять моложе своего истинного возраста, пробуждал в женщинах, да и в девчонках (а кто сказал, что они не будущие женщины?) желание взять над ним шефство, спрятать у себя на груди. И пусть кто-то возразит, что это недостойно мужчины. А потом — такое чувство лучше, чем отсутствие чувства как такового. Пускай прячут на груди, а там разберёмся… Игорь Кулик со своей сольной песней оказался интересен публике, и на контрасте с Ерохой выглядел очень даже ничего.

И вот последний номер: «Тwist And Shout». Почти весь зал, ну, те ребята, что слышали эту песню, подпевали «Птицам». А те эффектно закончили петь и играть и, выключив свои гитары (а они репетировали конец своего выступления), ушли со сцены. «Птицы» стояли за кулисами, а зал скандировал название их группы, требуя продолжения концерта.

— Может, мне им «Фонари» спеть? — смеясь, спросил Ероха.

— Ты что, дурак? — среагировал Дрон.

— Шучу, шучу я, — ответил Ероха, вытирая пот с лица.

— Ребята, поздравляю, у нас всё получилось! — прошептал-прокричал Болото. — Надо подумать, что делать дальше… Уж больно громко у нас вышло, так просто это не пройдёт; как бы соответствующие начальники не приняли мер.

— О чём ты думаешь? Мы победили сегодня, всё остальное будет завтра. Будут проблемы — будем их решать, — парировал Шурик.

— Ребята, мы победили, — прокричала Юлия Михайловна, почему-то целуя Дрона.

— Пусть будет так, как получилось. Ура! — крикнул Игорь. И все подхватили это «Ура!» и, счастливые, начали обниматься друг с другом.

14

Наденька стояла недалеко от дверей школы и ждала, когда ребята выйдут на улицу. Около десяти девчонок и парней тоже поджидали «Птиц». На что надеялись девчонки — неизвестно; молодые музыканты ещё не научились пользоваться плодами своей популярности. Зато Надежда, зная силу своих чар, сразу взяла быка за рога.

— Кто меня сегодня пойдёт провожать?.. Так, Серёжа у нас занят, поэтому я выбираю Игоря. Мне так понравилось, как он сегодня пел! Ты не трусь, Игорёк, я живу поблизости, на Первой улице Строителей, рядом с метро «Университет».

Игорь, который и не мечтал о том, что у него сегодня будет свидание, да ещё с девчонкой старше него (а это было определённым показателем доблести в мальчишеской среде), пробормотал:

— Тогда я быстренько отнесу гитару в школу, подожди меня пару минут.

— Давай, Игорёк, одна нога здесь, другая там, — смеясь, сказал Ероха, — и помни, что на тебе честь коллектива, смотри не подкачай!

— Не боись… Всё сделаю в стиле рок-н-ролл! Биг-бит ура!!! — задорно отчеканил Болото и рванул, сопровождаемый покровительственными взглядами Серёги и Наденьки, с гитарой обратно в школу.

Через пару минут он вышел снова на улицу. Ребята, сопровождаемые первой группой фанаток, пошли в сторону своих домов, а Надежда с непонятной для Игоря улыбкой, будто приклеенной к лицу, ждала у дверей школы.

— Ну что? Пошли? — начала неспешный разговор Надежда. — А ты шустрый, мигом слетал на пятый этаж.

Надя и Игорь неторопливо отправились в сторону метро.

— Конечно, я боялся, что, пока понесу гитару, ты кого-нибудь ещё пригласишь проводить тебя.

— А ты не бойся — и никто у тебя никого не уведёт. Ты же орёл, на гитаре играешь, поёшь, симпатичный… Да ты — мечта любой девчонки! Маленький, правда… Это я про твой возраст, вернее, про твоё ощущение возраста, но это не беда. С сегодняшнего дня я беру над тобой шефство, и ты у меня мигом всему научишься. Только пообещай, пожалуйста, что не влюбишься в меня… Не влюбишься? Смотри мне в глаза…

Игорь поднял глаза и посмотрел на спутницу. Он пока не знал, кто она для него…

— Не знаю… Я постараюсь…

— «Не знаю, постараюсь», — передразнила его девчонка. — Ты классный, и я не делаю тебе одолжение, ты мне очень даже нравишься. А то, что я сначала хотела Ероху закадрить, так это потому, что он старше вас будет. Опыт, всё такое. Но сейчас со мной ты, и для меня никого не существует больше.

Они вошли в метро, и Игорь поделился с ней пятачком, который был платой в тогдашнем метрополитене. В вагоне, как и во всём поезде, никого не было, ну, практически никого. Им выходить надо было на следующей остановке, и поэтому они остались у дверей. Надежда что-то говорила, плотно прижавшись к нему, чтобы перекричать шум двигающегося поезда. Но он ничего не понимал… Сладкая волна накрыла Игоря, и он не мог сосредоточиться на том, о чём балаболила Надя. Даже через пальто, да что я — через два пальто, своё и Надеждино, ощущал Болото огонь её тела и чувствовал её немаленькую грудь, готовую вырваться на волю.

Он уже целовался однажды; было это, когда он отдыхал у бабушки. Тульская девочка Шурочка была его ровесницей, и для неё это тоже было впервые. Они до синяков искусали друг другу губы, страстно сжимая друг друга в объятьях. Он гладил её по спине, а она позволяла ему это делать. А ещё ему запомнилось, как она, оторвавшись от него, снова бросалась на него с объятьями и как его мгновенно простреливало необыкновенной сладостью. И это было самое восхитительное ощущение, испытанное его телом и душой. Конечно, он уже занимался исследованием своего организма, и мужская субстанция была им выделена неоднократно, испугав его в первый раз. Но то, что он испытал с Шурочкой, было совсем по-другому; может, оттого, что она ему нравилась. Хотя сказать, что Надя ему нравится меньше, было бы неправильно. К Надежде его тянуло, будто магнитом, и Болото не мог сопротивляться этому. И он понял, что никакие сновидения не смогут заменить чувство, которое возникает между парнем и девушкой. И теперь, в метро, незабытое вожделение, возникшее тогда в деревне, было готово ворваться в него на перегоне «Проспект Вернадского» — «Университет».

Поезд резко затормозил, и Игорь оторвался от Наденьки. Она лукаво улыбнулась и, взяв его под руку, уверенно повела к выходу, что в середине станции. Они поднялись наверх и вышли из вестибюля к домам в районе метро «Университет».

— Ты что, живёшь в красных домах?

— Почти… Считай, что практически в красных. Я здесь выросла и знаю все уголки. Хочу тебе показать одну беседку, где мы с тобой можем, никому не мешая, поболтать. Ты не спешишь?

— Вроде как нет.

— Игорёк, бери инициативу в свои руки, — прошептала Надька, когда решительно втолкнула его в беседку. — Дама хочет, чтобы её поцеловали.

Надежда обвила Игоря руками и впилась своим ртом в губы Игоря. То ли благодаря опыту дамы, то ли природа помогла, но всё получилось в высшей степени здорово. Игорь почувствовал, как весь его организм пришёл в боевую готовность, и, стесняясь этого, отодвинулся от девушки. Но её нога, не оставляя шансов, проникла к нему между ног.

— Ах, какой у нас славный мальчик, как ему хочется погулять, — бормотала девочка, имея в виду, конечно, не Игоря, а детали его организма. А он молчал и не знал, как ему реагировать на происки Надежды.

— Ну что ты трусишь? — шептала она, расстегивая ему ремень на брюках. Мы же в пальто, нас никто не увидит. И мои красавицы хотят на волю, поласкай их, — шептала она, отправляя руку Болота к себе под кофту.

И Игорь слетел с катушек. Упругая девичья грудь в его руках и его восставший символ мужественности в её руке привели к неизбежному. Освобождение было мгновенным, обильным и необыкновенно сладостным. Чтобы не закричать, он уткнулся в её пальто, нечленораздельно мыча какие-то звуки.

— Вот и молодец, вот и славно. Я тебя всему научу, ты будешь лучшим, мой Орфей. Боже мой, какой ты необыкновенный!

— Прости меня, я ничего не умею…

— Дурачок! Ты даже не представляешь, как ты восхитителен.

«Я вылеплю из него прекрасного любовника, он такой замечательный материал для моей будущей скульптуры! — целуя Игоря, думала она. — Я буду Пигмалионом, а он — моей Галатеей. Мы перевернём классический сюжет. Только не влюбляйся в меня, глупенький. Я недостойна твоей любви. У тебя будут сотни женщин, но я буду первой, и я тебя научу всему…»

— Это не такая уж сложная наука, — продолжила она вслух. — У тебя есть всё, чтобы стать замечательным любовником. Завтра воскресенье, моих с утра не будет, я буду ждать тебя к одиннадцати. Приезжай. Ты свободен?

— Да. А куда приезжать? У меня твоего адреса нет…

— Завтра, всё завтра, а пока беги домой. До подъезда меня не нужно провожать. В одиннадцать я буду ждать тебя в этой беседке.

Без пятнадцати одиннадцать Игорь, охваченный неизведанным доселе нетерпением, был в заветной беседке. Надежда появились через пять минут после условленного времени. Игорь набросился на неё с поцелуями, и девушке едва хватило сил вернуть его в реальность.

— Дурачок, кругом же люди, сейчас день, потерпи пять минут, — бормотала она, связывая его руки своими.

Надя затолкнула Игоря практически в бессознательном состоянии сперва в лифт, а затем и в свою квартиру. Одежды, срываемые юными любовниками, летели в разные стороны, и, конечно, сам процесс опять практически не состоялся, хотя Игорь получил вчерашние эмоции в полном объёме. И в качестве дополнительной награды рядом с ним лежала такая красивая и желанная девчонка, о которой пару дней назад он мог лишь мечтать. А что же девчонка? А девчонка могла только радоваться силе чувства, которое она пробуждает в этом юном мальчике.

— Теперь ты отдохнёшь, и мы всё сделаем обстоятельно и не спеша. И ты насладишься мной, а я постараюсь тебя удержать от слишком резких и торопливых движений, которые не дают мне получить удовольствие от тебя. А сейчас — быстро в ванную, приведи себя в порядок.

Игорь лежал на кровати лицом вниз и не двигался. Страсть немного отступила и появилось стеснение, которое не позволяло ему, голому, встать и вот так просто отправиться в душ.

— Игорёк! Малыш, — поняв проблемы своего «ученика», с улыбкой сказала Надя, — сейчас я тебе принесу мой халат. И перестань стесняться. Всё, что ты хочешь спрятать от меня, я уже видела. Поэтому не комплексуй, мой мальчик.

«Повезло, Игорёк, — с умилением думала девушка, — что тебе попался такой терпеливый учитель, как я. Когда-нибудь и ты обучишь кого-нибудь этой науке. И будешь с ней таким же терпеливым, заботливым и деликатным. Потому что обучение премудростям любви — это не только удовольствие, но и большая ответственность. “Мы в ответе за тех, кого приручили…” Ох, только бы ты не влюбился в меня!»

Надежда, совершенно не стесняясь своей наготы, отправилась в ванную. Кулик увидел её сзади во всей молодой и необузданной красоте. Хотя — почему необузданной? Судя по всему, Надежда уже побывала в руках хорошего дрессировщика. Почему-то слово «наездник» Игорь не захотел употребить даже мысленно. И сейчас, исподтишка наблюдая за Надеждой (вид сзади), Болото отметил, что никакие фотографии самых распрекрасных дамочек не давали того необыкновенного ощущения, которое он чувствовал от созерцания своей подружки.

Он поймал себя на том, что в первый раз назвал Надю своей. В это время она вошла в комнату, и он отметил, что вид спереди был не менее восхитителен. Большая — ну, во всяком случае ему так показалась — грудь, не стесняясь, смотрела прямо ему в глаза. И он под этим взглядом готов был выдать все свои тайны, пароли и явки. Она его буквально деморализовала, и всё же он сознавал, что сам ничего не дал девушке, которая тоже хочет получить удовольствие. Он ещё не знал, что в любовных утехах можно получать радость от того, что отдаёшь… Поэтому Надя была вполне счастлива тем, что у неё в комнате лежит мальчик, который уплывает практически от одного её прикосновения. Мальчик, о котором вчера мечтали многие, многие девчонки, слушавшие, как он поёт, и видевшие, как он хорош мальчишеской непорочной красотой, которая проходит ох как быстро.

Однажды, читая какую-то книжку о французском скульпторе Родене (непонятно каким образом попавшую на их книжную полку, поскольку была издана ещё до революции и текст изобиловал всякими «ятями» и «ижицами»), Надежда наткнулась на прямую речь господина Огюста. Он говорил, что у женщины есть прекрасная пора, когда она уже выросла из девочки, но ещё не женщина. Так вот, говорил великий художник, сорвать цветок с такой девочки-женщины — великое, ни с чем не сравнимое счастье. Уже тогда Надя подумала: а почему, собственно, этой поры не может быть у мужчины? И вот сейчас, лёжа обнаженной в постели с этим симпатичным мальчиком, который ею ещё и не обладал по-настоящему, она себя чувствовала и любовницей, и матерью, и учительницей одновременно. Она придвинулась к нему, взяла его руку и положила к себе на низ живота. Его рука несмело поползла ниже, ниже — и вот она уже беззастенчиво скользит по волнам, которые обильно омывают его пальцы. Она почувствовала, что мужское естество Игорька оживает, но «учительница» понимала, что ещё рано, и она продолжила копаться в его нестриженой шевелюре. Игорь, тоже поняв, что время его реабилитации пришло, начал совершать какие-то суетливые движения.

— Не торопись, милый, я тебе помогу. И, ради бога, не спеши. Чем дольше ты будешь добираться до конечной цели своего маршрута и чем причудливей будет путь, тем большее удовольствие в этом путешествии получит твоя спутница. И пожалуйста, думай о чем-нибудь ещё, а не только о достопримечательностях, которые тебе открываются. Вспомни, например, вчерашнее выступление и то, какую овацию получил Шура за песню «Quizás». Кстати, о чём она?

— Не знаю, Шура поёт её на испанском. Слушай, ты так образно говоришь… Откуда у тебя это? — бормотал Болото, пытаясь овладеть Надюхой.

— Не спеши, милый, уже скоро. А что до твоего вопроса… Я поступала в ГИТИС, но успешно провалилась. Сказали, что мастеру не нужны девушки моего типажа. Теперь я работаю продавщицей и жду нового приёма, что будет весной. Постой, на привале в пути я тебе ещё почитаю стихи и басни… Так, так… Не торопись, — шептала Надежда, направляя Игоря на истинный путь.

И это произошло… Игорь, уже доплывший до цели один раз, почти сумел контролировать себя, ведомый опытным лоцманом Надеждой. Теперь он оценил красоту её тела, которое в «вульгарных», как писали в журналах и газетах, позах становилось ещё более прекрасным. В конечный пункт очередного путешествия Игорь ворвался всё равно раньше партнерши и, обессиленный, ждал, когда она «на вёслах» доберётся до порта приписки самостоятельно. А потом Надежда со слезами на глазах осыпала его поцелуями, пока наконец не отползла от него, измождённо откинувшись на подушки.

— Ты неплох, мой властелин! И у нас ещё есть время снова отправиться с тобой… куда-нибудь. Немного вина?

— Спасибо, я не пью… Это, наверное, странно звучит?

— Почему странно? Я даже рада, что мне попался такой невинный мальчик, которого я научу всем этим безнравственностям.

— А мне они так понравились, что я стану «пьяницей», гуляя по твоей постели, как по буфету.

— Извини, так я выпью вина? — спросила Надя.

— Конечно, а я и так будто хмельной… Мне бы закусить… Хочу тебя съесть…

— Потерпи, дорогой! — лукаво улыбнулась Надежда. — Я сейчас.

Она вышла на кухню и чем-то загремела… Через некоторое время девушка появилась всё такая же обнаженная, держа в руках поднос, на котором стояла початая бутылка вина, бокалы и блюдо с фруктами. Надя напоминала восхитительную вакханку с картин европейских мастеров Средневековья. На голове у неё была надета маленькая кокетливая шляпка. Шляпка, правда, была из другого времени, но это не имело никакого значения. Она была хороша, ослепительно хороша!

— Я принесла выпить мне и закусить тебе, — улыбаясь, сказала она, подставляя грудь для поцелуев Болота. — Не спеши, никто не отнимет, разобьёшь бутылку, — бормотала она, осторожно ставя поднос на пол…

И снова было плавание, и снова шторм сменяло солнышко, и капитан вместе с лоцманом значительно увереннее вошли в порт и «пришвартовали корабль любви» к причалу. Он благодарно целовал свою учительницу, и она своим губами и быстрым языком пробежалась по телу Игорька, обжигая его и вызывая в нём что-то такое, о чём невозможно сказать словами.

Они лежали рядом, и нега, охватившая их, была не менее сладкой, чем безумства, рулившие ими тысячелетия в их нереальном полёте.

— Всё! Пора! Одевайся — и домой. Скоро предки вернутся, а я не хочу их обрадовать мальчиком, за которого не собираюсь выходить замуж.

— У-у-у училка! — пропел Игорь.

По дороге к себе он попал под дождь и поэтому домой пришёл с головы до ног мокрым. «И дождь смывает все следы», — подумалось вдруг. Хотелось ли ему, чтобы кто-то этот след взял, он не знал, но эмоции так и клокотали в его душе, и отчего-то хотелось петь. Игорь взял гитару и как-то сразу, само собой спелось: «И дождь смывает все следы… — И вслед за этими словами вдогонку: — Когда уходишь ты. — И ещё: — И налетает пустота… без тебя…»

Раздался телефонный звонок… Болото отложил гитару и с явным неудовольствием снял трубку.

— Ты куда пропал? — услышал он голос Дрона.

— Ну вот, ни тебе «здрасьте», ни тебе «как дела». Сразу «куда пропал». Ну, пропал, да… А что случилось-то?

— Нет, всё в порядке, просто хотели встретиться и обсудить… э-э-э… стратегию наших дальнейших действий.

— Я готов. Когда, где?

— Давай у меня. Подруливай к восьми.

15

К восьми у Дрона собрались вчерашние триумфаторы — вокально-инструментальный ансамбль «Птицы». Матушка Брунова Елена Борисовна предусмотрительно приготовила чай, и ребята, неторопливо прихлебывая его, начали разбирать состоявшийся накануне концерт, припоминая чьи-то ляпы и в который раз переживая своё выступление. Суть восторженных речей походила на хвалебные оды, что ораторы посвящали друг другу. Наконец Дрон, который выделялся своими стратегическими замашками, решил перейти от чаепития к проблемам насущным.

— Кстати, Великий Вождь всех Народов во времена коллективизация указывал, что надо опасаться головокружения от успехов. Наблюдая за нами, я могу сказать, что… м-м-м… бацилла самолюбования уже успешно завоёвывает наш организм, и нам нужно принимать экстренные меры, чтобы серьёзно не захворать. Я думаю, что мы себе и посетившей наше представление публике доказали, что можем играть эту музыку, тщательно копируя первоисточники. Но, во-первых, не мы её придумали, и по факту мы — всего лишь копиисты, более-менее овладевшие техникой «снятия» песен с оригинала. Во-вторых, мы поём по-английски, и нам этого не дадут делать большевики, которые рулят всеми процессами в стране. Вчера нам всё сошло с рук, но я не сомневаюсь: когда мы будем петь «I Saw Her Standing There» на вечере под условным названием «Москва — порт пяти морей», нам врежут по полной программе. У них достаточно средств, чтобы сделать нашу жизнь… э-э-э… несладкой.

— У кого — у них? — спросил Шура.

— Да у тех, которые поставлены следить, не пущать и говорить «не положено».

— Так Никита же развенчал культ личности!

— Ага, только и его самого развенчали.

— И что ты предлагаешь? — снова задал вопрос Шура.

Андрей взял паузу и начал по новой разливать чай. Ерохин молча слушал Дрона и пока не вступал в беседу. Игорь, не отошедший ещё от своих сердечных переживаний, никак не мог собрать мозги в кучку.

— Что я предлагаю? М-м-м… Ну, для начала нам нужно обзаводиться своей аппаратурой, чтобы её в качестве воспитательных мер не могли на раз-два отобрать.

— Правильно, — вступил Ероха, — тем более что весной вы уходите из школы…

— Ну, положим, в школе не будут против, чтобы мы играли на их аппаратуре на всяких вечерах, — ответил Андрюха.

— Это конечно. Но вдруг завтра окрылённые нашим успехом восьмиклассники возьмут гитары в руки? Тогда, закончив школу, мы будем уже вторыми в очереди, практически чужаками, и нам станут делать одолжение, давая возможность попользоваться школьным имуществом. Поэтому аппарат надо иметь свой.

— У меня, к слову, есть один Самоделкин, который грозился собрать пульт на восемь входов — этого нам хватит, чтобы воткнуть гитары и микрофоны. Кстати, этот самый Витя Середа также обещал нарисовать схему колонок с фазоинвертором (это такой агрегат, поднимающий низкие и высокие частоты), но где и как это сделать, мы с моим дружком не знаем.

— Ну, я же смастерил гитару, — пожал плечами Серёга, — думаю, мебельный комбинат не обеднеет, если мы у них попросим чуть-чуть древесины на колонки.

— А я что подумал… — вдруг очнулся от своих грёз Игорь. — У нас есть теперь замечательная возможность платить за доброту, проявленную по отношению к нам. Наше выступление!

— Ну вот, опять проблема аппаратуры. Кто нам разрешит усилки да колонки взять на выступление, подвернись оно нам? — скривился Дрон.

— Отлично, будем считать аксиомой то, что проблему с аппаратурой необходимо решать в первую очередь. Надо думать и надо, я полагаю, подключать к решению наших проблем поклонников, — прекратил прения Ероха. — Что у нас на второе?

— На второе у нас котлеты с картошкой, — пошутил Шура.

— Погоди ты со своими шуточками, Грачёв, — сказал с некоторым раздражением Ероха.

— Я думал сегодня всю ночь, и… м-м-м… вот что я вам скажу: мне кажется, нам нужно сделать вторую программу… На русском языке, чтобы всегда можно было отмазаться от любых претензий сверху, — начал излагать свою мысль Андрей.

— И где мы столько песен на русском языке найдём? — скептически поджал губы Шура. — Может, нам «Катюшу» в рок-н-ролл переделать?

— Это, кстати, реальная проблема, — пробормотал Дрон. — Серёга, ты много песен знаешь, которые мы могли бы сыграть и спеть из нашенского, сермяжного, исконного?

— Ну, я всё-таки считаю, что проблема не такая уж и катастрофическая. Вон, в ресторанах музыкантам приходится играть сотню песен — и не потому, что они сами от такого репертуара тащатся, а чтобы заработать. И они к таким песням относятся несерьёзно — сыграли и забыли. Игорь, ты наверняка знаешь песни на русском, причём с такой гармонией, что нам не надо будет сильно зарубаться на репетициях, когда будем их делать.

— Ну, у Серёги в репертуаре есть «Фонари», наверняка найдётся и ещё что-нибудь, у меня можно по сусекам поскрести. Только я что думаю… Большой разницы, вернее принципиальной разницы в пении чужих песен на русском и английском языке я не вижу. Вот «битлы» сами придумывают себе песни — а что, если и нам?..

— Ну, ты сказал!

— Нет, ну правда! Если придумаем песню, то мигом убьём двух зайцев: свой репертуар — это раз, да ещё и на русском языке — это два.

— Пожалуй, эта проблема будет покруче, чем смастерить аппаратуру. И кто этим займётся? — спросил Ероха. — Я даже не знаю, с какого конца за это браться.

— Знаешь, наверное, на ловца и зверь бежит, — отхлебывая чай, неторопливо начал развивать свою новую мысль Дрон. — У нас в классе есть парень Юра Тернавский, и он перед нашим концертом дал мне прочитать своё стихотворение. К слову, очень даже ничего… Юрка предложил мне придумать песню с этими словами, а я… м-м-м… отказался. А сейчас думаю — почему бы не попробовать?

— А про что песня? — спросил Шура.

— Подожди, может, ничего не получится.

— Получится, получится.

— Э-э-э! Я вообще-то тоже прорыл всю нашу «классику», много всего перепробовал… И что? А ничего! Поэтому, Шура, Дрон правильно делает, что ничего не показывает нам. Вот если сложится — тогда мы все вместе порадуемся… А меня ещё такой момент интересует, — продолжал Ероха, — скоро Дрон и Болото заканчивают школу. И что дальше? Грустно же будет разбегаться, у нас вроде всё неплохо получается… Я, собственно, вот о чём — я от армии откосил, Шура учится. А что думаете вы? Дрон, Болото?

— Собственно, что мы должны думать? Мы с Игоряхой должны кровь из носа поступить в институт. Благодаря Хрущёву и меня, и Болото сразу же забреют в армию уже в октябре этого года. Обязать вас, точно преданных девушек, ждать нас? Бред какой-то… Как говорит Шурик, будем решать проблемы по мере их поступления.

— Дело в том, — опять взял слово самый взрослый из «Птиц», Ерохин, — если вы уйдёте в армию, а мы что-то соберём из аппаратуры, потратившись на неё, то новые ребята (а мне не хотелось бы, чтобы группа перестала с вашим уходом существовать) придут на всё готовенькое, не потратив ни рубля и не пролив ни капли пота. Это неправильно…

— Ну, я думаю, — заговорил обычно неразговорчивый Шура, — новые ребята могут внести денежный эквивалент, который мы отдадим уходящим в армию. А потом — мне не нравится обсуждать эту проблему заранее. Мне кажется, что мы Игоря и Андрюху хороним заживо.

— Тихо, тихо, Шура! Я приложу (уверен, меня поддержит и Дрон тоже) все силы, чтобы поступить. У меня две попытки: в июле кину документы в МИФИ, а если пролечу, пойду в какой-нибудь совсем легкий вуз с военной кафедрой. Ну не совсем же я дурак? — постарался прекратить прения Игорь Кулик.

— Собственно, я думаю, всё! Во всяком случае то, о чём я думал прошлой ночью, я с вами обсудил и… э-э-э… более-менее прояснил для себя ситуацию, — опять взял слово Брунов, который вносил в стихийность ребячьей забавы элемент порядка. А что удивляться? Андрей собирался поступать в МГУ на юридический факультет. Кому же, как не юристу, поддерживать этот самый порядок и обозначать направление развития.

— Ну, что? Всё? — оживился Ероха. — Тогда, раз у нас практически семья, я хотел бы услышать отчёт Болота о его свидании с чаровницей Надей.

— Ероха, всё хорошо, — пробормотал смущённый Игорь, — и я тебе благодарен, что ты стал невольным участником моего вчерашнего вечера…

— Игорёк! Ну нам же интересно! — продолжал атаковать Серёга.

— Ребята, я бы хотел этот вопрос тоже обсудить на нашем «производственном» собрании. Я думаю, что, если кто-то сам захочет обнародовать свои амурные дела, ради бога, но допрос… Я считаю, это — бестактно, — отрезал Игорь.

— Верно, Игорёк! Я не прав. Думаю, «Птицы» должны петь любовные песни, а не обсуждать успехи-неудачи друг друга на любовном фронте. Вот если будет просьба о помощи, тогда… А так… В конце концов, я по-прежнему считаю, что у нас должны быть лучшие девчонки, и их будет много. Выбирать будем мы! — пламенно подвёл итог диспуту о любви Ероха.

Игорь молча выслушал этот монолог и сказал:

— Всё, мужики, мне пора! Завтра контрольная по химии, а я должен… нет, теперь уже просто обязан поступить в институт! Всем пока.

Игорь не расплескал состояние полёта, охватившее его после свидания с Надей. А ещё ему не давали покоя фразы, которые он придумал дома перед собранием «Птиц». «И дождь смывает все следы…»

— Надо что-то с этим сделать, — говорил себе Кулик.

Правда, что именно сделать, он не представлял. Придя домой, Игорь схватил гитару, потом отложил её и решил записать первые строчки (ему не хватало дерзости назвать их поэтическими), родившиеся сегодня.

И дождь смывает все следы,

Когда уходишь ты…

И налетает пустота…

Он подумал и приписал ещё такую строчку:

И тяжким грузом немота…

Он решил убрать «без тебя» и срифмовал:

Где же ты?

Ему самому не нравилась строчка про «тяжкий груз» — уж больно пафосно… Рифма «ты — ты» его тоже не устраивала, но ему не терпелось услышать, как эти слова прозвучат под аккомпанемент. Он взял гитару и запел в до-мажоре. Первые две строчки спелись довольно складно, зато не ложившаяся на душу стихотворная фраза никак не встраивалась в мелодическую конструкцию. И вдруг Игорь сообразил, что можно третью строку чуть изменить, оставив емкое словечко «немота». Получилось «И настигает немота-пустота». Слава богу… Теперь надо что-то придумать с последней строчкой. Игорь крутил и так, и эдак — что-то не выходило. Но он чувствовал, что решение где-то рядом. Тогда он в очередной раз перегруппировал слова в своём первом стишке… И получилось! Не Пушкин, конечно, но… И он спел:

И дождь смывает все следы,

Когда уходишь ты.

И настигает пустота-немота.

И дождь смывает все следы,

Когда уходишь ты.

И в мыслях снова чехарда-суета.

Игорь остался доволен собой и приступил к придумыванию запевов. Получилось как-то быстро и безболезненно.

В первый раз ты открыла мне двери;

В первый раз ты открыла мне душу!

И с тобой научился я верить,

И с тобой научился я слушать

В первый раз, в первый раз, в первый раз!

В первый раз я и ты — значит вместе!

В первый раз я и ты — и не тесно.

Я и ты, я и ты — будет песня.

Для меня я и ты — символ чести

В первый раз, в первый раз, в первый раз!

Игорь быстро скроил запев новой песни «Птиц», соединил две части. Хотя, если честно, частей получалось три: повторение слов «в первый раз» тоже тянуло на припев. Причём троекратное повторение фразы можно было без особого труда преобразовать в семикратное. Да, мало — плохо, но и много — тоже нехорошо.

— Утро вечера мудренее, — решил Болото, отложив песню до следующего дня, а то и вовсе до свидания с ребятами. Он ещё пару раз спел своё творение, чтобы не забыть мотивчик, и приступил к урокам.

16

Андрей после ухода ребят сел в кресло и погрузился в свои привычные размышления-мечтания. Родители говорили, что он с детства был задумчив, и это состояние не покидало его практически никогда. Жизнь в своём мире — это было любимым занятием мальчика. Елена Борисовна, мама Андрея, рассказывала, что Андрюша, когда сосал материнскую грудь ещё будучи грудным ребёнком, порой улетал куда-то далеко-далеко в своих мыслях и вдруг переставал делать сосательно-глотательные движения ртом. О чём уж он в те времена думал?.. Сие останется неизвестным человечеству, но то, что он уже тогда решал вселенские проблемы, ни у кого, кто знал в те годы Андрюнечку, не вызывало сомнений. Рассудительность ныне была главной чертой его характера, а неторопливость, воспринимаемая многими не слишком хорошо знавшими его людьми за медлительность, являлась качеством, не позволявшим ему совершать необдуманные поступки. И уж совсем были неправы те, кто считал, что он — тугодум. Правда, его манера говорить с паузами, заполняемыми длинными «э-э-э» и «м-м-м», иногда сводила с ума. И Ероха, к примеру, типичный холерик, в сердцах бросал, что ему порой хочется треснуть Дрона чем-нибудь тяжёлым по голове, чтобы слова побыстрее выкатывались у того изо рта. Но при всём при этом Андрей Брунов был умён, музыкален, способен на то, чтобы выдать на-гора свежую идею. Пусть это выкладывалось «на суд общественности» в неторопливом темпе, зато, как правило, мысли, высказываемые Дроном, заслуживали самого тщательного анализа. Он был настоящим стратегом.

Если говорить о новом увлечении его и ребят, то он, скорее, не являлся сценичным парнем. Примерно одного роста с Игорем, где-то около ста восьмидесяти сантиметров, Андрюха, сторонившийся всё детство мальчишеских игр, был рыхловат — не сказать, что полный, но с заметным жирком на бочках. Гормон в Андрее играл со страшной силой и в значительной степени рулил всем его поведением. Общения с девчонками ещё не было даже в зародыше, он их отчаянно стеснялся. Организм подкидывал ночные сновидения, чтобы молодое тело не взорвалось от избытка тестостерона, и тем не менее…

«Наверное, — размышлял Дрон, — когда это происходит с женщиной, мужик что-то получает от неё — то, чего невозможно получить самому, бесконечно экспериментируя в одиночку под одеялом».

И он покрывался так называемыми юношескими прыщами, с которыми вёл непримиримую войну, с ненавистью выдавливая их. Лицо Андрея имело вид свежевспаханного поля, и это уж точно не увеличивало его шансы в вечной борьбе за обладание лучшей особью противоположного пола. Растительность, которая стала появляться у Андрея на лице ещё в восьмом классе, была не окультурена. Он пытался бриться, но «сорняки», произраставшие на его «пашне», не хотели поддаваться безопасной бритве, подаренной ему отцом. В тот раз, когда Андрей впервые решил избавиться от щетины, он вышел из ванной с окровавленным лицом.

— Не брился бы ты пока, — посоветовал отец. — Перерастёшь свои дурацкие прыщи — тогда и начнёшь использовать бритву по назначению.

— Я виноват, что ли? — с обидой в голосе спросил Дрон отца.

— Конечно, ты не виноват. Просто оставь прыщи в покое и не фокусируй на них своё внимание. Те, у кого их нет, просто ещё дети, либо мужское начало в них заложено в меньшей степени, чем у тебя. Запомни: женщины воспринимают мужчину какими-то другими рецепторами, нежели мы женщин. И зачастую мужчины не понимают, почему они делают тот или иной выбор. А в них, мил человек, прежде всего говорит инстинкт материнства, и они (опять же обращаю твоё внимание на подсознание) ищут отца для своего будущего потомства. И ещё… У тебя столько качеств, выделяющих тебя из общего ряда, — и ум, и музыкальность, и начитанность, и воля, в конце концов. Так что твои прыщики — полная ерунда. Не мучай кожу на лице, а девчонки тайно тебя уже любят.

— Уж больно… э-э-э… тайно. Я никак разглядеть не могу.

— Просто надо знать, как настроить свою душу, чтобы это увидеть.

Но Андрей упрямо не замечал, что девчонки им интересуются. Да, когда он пел, в те ещё времена, когда не было рядом Ерохи и Болота, он чувствовал на себе взгляды барышень. А Галка Чистякова — так та просто садилась с ним рядом, как только он брал гитару! Она ему нравилась, и его не смущали её веснушки, над которыми все подшучивали. Они её делали такой солнечной, что иногда хотелось зажмуриться. Да… Но он так и не решился хоть раз проводить её, и теперь она ходит в кино с Олегом Петровым. Андрей понимал, что отец прав, а сам он — просто трус. Все его проблемы с девчонками произрастают из его нерешительности. Но как её побороть, он не знал. И вчера…

«Почему она выбрала Болото? Он спел сольную песню… Я тоже научусь петь, а не только подпевать… А я ревную… Почему-то меня не радуют успехи Игоря на любовном фронте! Это, наверное, как в пословице: “Дружба, дружбой, а табачок врозь!” Надо быть первым… Что ж, начну сочинять, — размышлял Андрей в своём кресле, — и здесь буду первым».

Он встал, прошёл к дальней стене и снял с неё гитару. Некоторое время он перебирал струны, потом вспомнил о тексте, который Юрок Тернавский написал как-то на досуге.

Осень по парку гуляла,

Нещадно срывая листву…

Следуя постановлению «пленума», заседание которого закончилось час назад в его квартире, Андрей приступил к сочинению песни на русском языке. Как это делается, он не знал, и поэтому рассчитывал на вдохновение, которое его непременно посетит сию минуту. Как встречать дорогую гостью (почему он «вдохновение» перевёл в женский род, Дрон не думал: наверное, перепутал с Музой; хотя, скорее всего, это одно и то же), какие яства и вина предлагать, не знал тоже, и поэтому продолжал перебирать струны гитары, так и эдак пробуя напеть четверостишия, написанные его одноклассником. И вдруг строфы сложились в мелодию и потащили его, парня, сочинявшего свою первую песню, за собой. Он начал ощущать призрак будущего творения и, точно рыболов, подсёк добычу, а затем принялся осторожно подтягивать её к берегу, боясь, что она порвёт снасти и уйдёт от начинающего композитора.

Андрей, чтобы не забыть своего первенца, спел получившееся произведение несколько раз. «Прогулки с осенью» — так будет называться первая песня «Птиц», которую они срепетируют и споют на следующем концерте их ансамбля.

17

На репетиции, которая была у «Птиц» во вторник, Игорь и Андрей, заметно волнуясь, показали ребятам песни собственного сочинения. Все участники ансамбля очень серьёзно отнеслись к прослушиванию… Когда Андрей и Игорь отпели каждый свою «программу», неожиданно воцарилась тишина.

— Всё в кайф, — наконец, голосом, не терпящим возражений, провозгласил Ероха. — У нас не было ни одной песни, а теперь появилось сразу три.

— Почему три? Где ты нашёл третью песню? — удивился Игорь.

— Болото, а ты свою песню со стороны слышал?

— Нет, конечно!

— То-то и оно. Ты придумал две песни. Если не нравится подобная формулировка, то одну очень длинную, практически бесконечную песню. Но мне кажется, что тебе, Игорёк, надо к своему припеву придумать парочку коротких запевов, и тогда у нас наберётся три приличные песни. К дроновскому опусу у меня вопросов нет.

— Ероха, а ты, наверное, прав… У меня просто не хватало духа провести операцию по ампутации ответственного органа. Жалко было.

— Меня интересует такой вопрос, — снова взял слово Сергей. — Когда дело коснётся написания истории нашего коллектива, какую песню мы будем считать первой? Это, конечно, шутка, но вдруг?

— Да какая разница? — спросил Дрон.

— Андрюха, в химии есть закон Клайперона — Менделеева, знаешь, наверное? Это когда один закон одновременно открыли два учёных. Мы можем сказать, что сегодня Бруновым — Куликом написана первая песня вокально-инструментального ансамбля «Птицы».

— Просто какие-то Леннон — Маккартни. Это было бы классно, я думаю, мы бы смогли разделить лавры на лаврушку, чтобы потом заправить ею суп. Одна неувязочка — текст моей песни написал не участник нашей команды, а Юра Тернавский. А то бы мы с Игорем могли объединиться в авторский дуэт. Ну что, давайте попробуем сыграть одну из песен?

— Начнём с твоей, — предложил Игорь, — кстати, как ты её величаешь?

— М-м-м… Я подумал и решил назвать её «Прогулки с осенью»!

— Вот и славно. Поехали… Ты сам её исполнишь? — спросил Ероха.

— Не-е… Твой вокал куда лучше, тебе и быть в ней лидером. Я попою её, чтобы ты запомнил мелодию, а потом мы с Болотом привычно поработаем на подпевках. К слову, я придумал неплохое трёхголосье. Серёга, я и текст для тебя написал на листочке, чтобы… э-э-э… не тратить репетиционное время на зубрёжку.

И закипела работа. Через час контуры новой песни уже зримо проявились. Ероха, быстро схватив мелодию, уверенно выдавал первый голос, а Дрон с Игорем довольно чистенько подхватывали свои партии в припеве. Решили первый припев отдать полностью Ерохе и присоединяться только во втором, чтобы было развитие. То же самое касалось дроновской гитары, которая вступала только со второго куплета.

Короче, ребят можно было похвалить: первая песня на русском языке у них получилась. Осталось чуть-чуть подшлифовать и потом смело исполнять её перед зрителями. Сказать, что «Прогулки» были в стиле их новой музыки, нельзя, но так в СССР ещё никто не играл. Во всяком случае, они подобного пения и игры на гитарах не слышали. В сочетании с русским языком дроновская мелодика звучала очень даже свежо.

— Я думаю, на сегодня хватит экспериментов, — сказал Ероха, — предлагаю просто поиграть.

И ребята нырнули в фирменные песни, в которых ничего не надо придумывать и которые уже завоевали мир, а значит, без сомнений были классными.

— Игорь, чур, с тебя к следующему нашему митингу два шлягера! — воскликнул Ероха. — «Пилите, Шура!»

— Не понял, что мне делать? — переспросил Шура Грачёв.

— Пилите домой, Шура, репетиция окончена.

18

Конечно же, Игорь, придя домой, схватил гитару и начал искать другую мелодию для куплета песни про следы… Помаленьку композиция вырисовывалась, и Болото всё увереннее пел первые строчки совершенно нового произведения, заполняя псевдоанглийской тарабарщиной места, где текст пока не проклюнулся:

Мы с тобой под аккорды дождя

Улетали на крыльях любви…

И дальше якобы по-английски:

Come together I drink very star,

If you wanted to carry to me…

И дождь смывает все следы…

И песня потихоньку выколупывалась, как цыплёнок из яйца. Вот уже два куплета сложились, потом припев, проигрыш и снова припев, который можно повторить два раза. Новый опус был практически готов. Игорю требовалось немедленно его кому-нибудь показать! Его переполняла радость и хотелось, чтобы вместе с ним порадовался кто-нибудь ещё… Да хоть кто! Однако вот беда — родители уже спят, сестра ещё не пришла со свиданки… Позвонить кому-то? Но уже поздно, а мама с папой его так воспитали, что после десяти вечера звонить, коли не случилось ничего экстраординарного, неприлично. Надя… «Если после пары звонков она не ответит, сброшу вызов. Если трубку поднимут её предки — тоже…» Он набрал номер своей девушки. Она тут же сняла трубку, после первого же гудка, словно ждала его звонка!

— Привет! Это ты? — спросила она.

— Ну да… — Игорь вдруг смутился и никак не мог сообразить, как построить следующую фразу, чтобы не выглядеть глупо. — Слушай, я тут песню сочинил, хотел тебе об этом сообщить.

— А я думала, ты соскучился! — насмешливо произнесла Надежда.

— Конечно, соскучился! — с жаром заверил её Игорь. — Знаешь, наверное, «Птицы» и творчество меня спасают от тебя. Если бы не гитара, я бы сошёл с ума и меня надо было бы искать сейчас в дурке.

— Ну вот… С бестолковой головой ты мне не нужен! Хотя другие части тела у тебя вроде как ничего, и мы бы, пожалуй, могли обойтись и без головы. Боже мой, какая же я испорченная девчонка! Ладно, что у тебя там?

— Я сочинил песню, и мне надо об этом кому-то рассказать! — повторил Игорь и замер, вслушиваясь в потрескивание помех на линии: как его любимая отреагирует, не поднимет ли на смех, не возмутится ли, что он звонит ей практически среди ночи с такой ерундой?..

— Песню надо не рассказывать, а петь.

Эту весьма очевидную вещь Надя сообщила таким уверенным тоном, что Кулик воспрянул духом:

— Хочешь, я сейчас приеду и спою её тебе?

— Где споёшь? — засмеялась девушка. — У меня уже все спят давно!

— Да хоть в беседке!

— Игорёк! Какой же ты всё-таки нетерпеливый… Милый, учись оттягивать удовольствие. Если ты освоишь эту науку, то будешь мужчиной, с которым интересно и в жизни, и в постели. Ещё споёшь, не торопись!

— Так мне не приезжать? — расстроился новоявленный композитор.

— А что, нельзя спеть по телефону?

— Я ещё никогда не пел по телефону… — изумлённый неожиданным предложением, пробормотал Кулик.

— Так я тебя научу. Что, разве я — плохая учительница?

— Сейчас попробую, — ответил Игорь, упуская удачный момент для комплимента, к которому его подвела девушка. Он уселся с гитарой на диван и прижал трубку правым плечом к уху. Взял аккорд и спросил: — Ну что, слышно?

— Вполне, только не пой очень громко, а то домочадцев перебудишь.

— Хорошо, — откликнулся послушный Игорь и запел.

Он понял, что песня получилась, потому что во время пения для одного слушателя, да ещё по телефону, Болото испытал чувство, которое можно было сравнить разве что с полётом. Где и когда он летал, чтобы приводить такие сравнения? Да в деревне у бабушки, когда прыгал в речку с обрыва.

— Мне понравилось, — практически пропела Надежда, когда Игорь взял последний аккорд. — Это ты про нас придумал?

— Я не думал про это… Но первые строчки про дождь я написал сразу же после нашего свидания в воскресенье.

— Значит, про нас. Я даже придумала название для песни. Как тебе нравится «Надежда»?

— Ты знаешь, очень даже… Но я уже назвал её по-другому: «И дождь смывает все следы», и это название уже приросло к моей душе. Прости…

— Молодец, умеешь отстаивать свою позицию, — хмыкнула девушка. — Ты так это сказал, что я поняла: не быть песне «Надеждой».

— У меня есть другая надежда… Очень надеюсь, что Надежда, моя Надежда, — сказал он, делая акцент на имени, — на пару минут выскочит в нашу беседку через полчасика, и я её поцелую.

У меня надежда, что Надежда

Выскочит ко мне поцеловаться.

Надя подхватила игру в «стишки»:

— Только обломаю я надежду,

Повод есть мне сомневаться,

— Наденька, надень-ка,

Милая, колечко…

— Ага, выйди на крылечко! Ну, нет, Игорёк. Потерпи. Одеваться, выходить на этот холод… Нет сил, так там ещё с неба какая-то гадость сыплется…

— Ничего не хочу слышать, через полчаса я в беседке! И замёрзну там, превратившись в айсберг; буду мальчиком Каем с ледышкой вместо сердца… Всё, до встречи!

Он нажал на отбой и рванул одеваться.

И она пришла. И были поцелуи и расстёгнутые пальто; и были путешествия по укромным уголкам тела; и было приземление в «запланированном районе Тихого океана», как сообщили бы информагентства Советского Союза об успешном окончании волшебного путешествия Игоря и Нади.

Можно было бы написать новую песню, вот только следовало готовиться к контрольной по химии. И он уехал домой, но почему-то чувство ответственности в эту ночь не помогло. Реакции, валентности, гидраты и сульфаты отчаянно не запоминались, а формула любви из всего этого как-то не вытанцовывалась, хотя химические процессы вовсю бушевали в его молодом теле. Болото махнул рукой, вверив себя судьбе перед завтрашней контрольной, и лёг спать, надеясь, что ему приснится Надя, для которой «Птицы» поют его новую песню. Перед глазами, тем не менее, возникла формула реакции кислоты и металла. И одновалентный водород вытеснялся в ней двухвалентной медью.

19

А жизнь продолжала свой неспешный (так это воспринимается в юности), но неумолимый бег. В единицу времени успевалось сделать массу дел. Андрей и Игорь исправно ходили в школу и на всяческие курсы по подготовке к вступительным экзаменам в вуз; Шурик учился в своей Гнесинке, а Ероха ездил на ненавистную работу. Но «Птицы» наращивали мускулы, оперились, и о них уже пошла молва по Москве, да и по её окрестностям. Их всё чаще приглашали поиграть на различные мероприятия, и часто у профсоюзных деятелей находились деньги, чтобы оплатить их выступление, будь то концерт или танцевальная программа. Проблема аппаратуры решалась не всегда: где-то она была, и тогда хватало инструментальных усилителей, которые ребята справили на заработанные деньги, а иногда им приходилось отказываться от предложенных денег и откладывать своё выступление в том или ином месте до лучших времён.

Витя Середа, тот парень, которого Дрон рекомендовал как Электронного Бога, развёл интенсивную деятельность по производству собственной аппаратуры — и вот наконец у «Птиц» появились звуковые колонки, размерами сравнимые с румынской мебелью. Середа стал практически пятым участником группы… Колонки сделали на всё том же мебельном комбинате и покрасили в красный цвет. Передняя панель, на которой крепились динамики, была задрапирована какой-то полосатой тканью. Матрасно-пожарные колонки с набором динамиков были опробованы и получили высокую оценку «правительственной комиссии». Хвалёный Витин фазоинвертор произвёл должное впечатление. Директор школы дала согласие на то, чтобы хранить колонки в школе, за обещание ребят сыграть на выпускном. И окрылённый Середа начал мастерить небывалый даже для богоизбранной заграницы пульт. Мастерская по производству чуда электроники находилась в комнате у Дрона, и вскоре она была похожа больше на склад, чем на жилое помещение. Андрюха пробирался к своей кровати едва ли не по-пластунски. Елена Борисовна стоически терпела неудобства, поощряя творческие поползновения сына.

К маю парни практически вышли в автономное плавание и могли сами решать, где играть и для кого играть. Самое удивительное, что у них каким-то образом находилось время для репетиций и сочинительства. В их багаже уже было пять собственных песен, плюс к этому, дабы не петь популярный эстрадный, набивший оскомину репертуар, «Птицы» разучили инструментальные пьесы западных коллективов… Короче говоря, они были готовы к любому, даже самому реакционному прослушиванию. А несколько песен на английском? Так это песни прогрессивных западных музыкантов, которые борются за мир!

Кстати, между главными сочинителями «Птиц» — Дроном и Болотом — существовало даже некое соревнование в написании песен, хотя ни Игорь, ни Андрей никогда бы в этом не признались. К тому же Бруновым всё ещё не была решена проблема взаимоотношений с девчонками. Яркие подруги Ерохи и Болота вызывали у Дрона чувство собственной неполноценности. И пусть Шура со своими маримбами и ксилофонами был где-то далеко, но Игорь-то — вот он, рядом, в той же школе. И с ним такая красотка… А Брунов, со всеми своими стратегическими талантами, будто знамя несёт свою дурацкую невинность. Поэтому ему мечталось хотя бы в сочинительстве обогнать Болото. «Прогулки с осенью» нравились публике, особенно если это была студенческая аудитория, и даже какая-то бардовская группа спела её на конкурсе в МГУ. Но Игорь принёс, и они срепетировали его новую песню «К Надежде с надеждой», и все зрители словно взбесились: начали списывать текст. Игорь — молодец, и его успех — это успех коллектива. Но всё равно Брунов не понимал, как песня со словами «Надежда сидит у окна и смотрит на мир с надеждой…» может в один миг снести башку у целого зрительного зала?

— Надо попробовать разобраться в психологии публики и попытаться вывести формулу идеальной песни, — решил Дрон, оценивая последнее выступление «Птиц».

20

Выпускные экзамены прошли так, как и должны были пройти. Андрей Брунов, не хватавший звёзд с неба в школе, получил свои четыре-пять, а вот со школьником Игорем Куликом приключилась-таки забавная история. Хочу напомнить, что Никита Сергеевич Хрущёв был великим реформатором, и школу он без своего внимания не оставил. Так, благодаря реформе, проведённой импульсивным лидером государства, одногодки Игоря начали совместное обучение с девочками; одиннадцать классов вместо десяти — это тоже Хрущёв… В недрах же его Министерства образования родилась идея: отличников (не более одной четвёрки в аттестате) принимать в институт, если они профильную дисциплину сдадут на пять; остальные экзамены уже можно не сдавать. А Кулик претендовал на медаль и, соответственно, на льготы при поступлении. Но не срослось…

Болото писал сочинение про образ советского человека по произведению М. Шолохова «Поднятая целина». Свою экзаменационную работу Игорь закончил так: «Дело коммуниста Давыдова живёт, и его именем назван колхоз в той деревне, где он трудился». А как раз этого-то в книге Михаила Александровича и не было; это было в экранизации «Поднятой целины» — фильм заканчивается кадрами, где показано правление колхоза и на нём табличка: «Колхоз имени Давыдова». Эти кадры и отпечатались в памяти Болота. Всё бы ничего, вот только взаимоотношения между учителем литературы и завучем школы были далеко не идеальны. И Игорь стал детонатором взрыва в их противостоянии. Завуч за то, что Кулик не знает первоисточника, требовала поставить ему трояк. Собственно, это была ещё и борьба со строптивой учительницей. Литераторша отстаивала Игоря, который был одним из лучших в классе, добивалась для него отличной оценки. Дошли до самого Шолохова… Тот сказал, что Игорь не исказил смысл произведения и его сочинение заслуживает пятёрки. И всё равно победила завуч, и Игорю на всякий случай поставили четвёрку. А это была вторая четвёрка, потому что первую он уже схлопотал по истории, на которой «умничал» и доводил своими вопросами историчку до белого каления. Так Болото лишился медали. Но он не вешал носа и целеустремлённо готовился к поступлению в Московский инженерно-физический институт — знаменитый МИФИ. Он был силён в математике, однако теперь ему надо было дошлифовать остальные предметы, и он занимался своими науками, лишь изредка мечтая о репетициях.

В тот год во время выпускных вечеров ПТУ (это профессионально-технические училища) произошло ЧП. Когда выпускников традиционно привезли на Красную площадь, там произошла серьёзная драка между ногинскими и подольскими ребятами. Дрались жестоко, с применением ножей и кастетов. Об этом никто не сообщал в средствах массовой информации, но слух, наверняка изрядно приукрашенный, прошёл, и вся Москва активно обсуждала этот инцидент, увеличивая число жертв и тяжесть их ранений. Власти отреагировали мгновенно, и к выпускным вечерам школьников там, наверху, было принято решение: во-первых, сделать посещение Красной площади каждой школой в конкретное, строго определённое время; во-вторых, выпускники имели право на часовую прогулку в сердце столицы — и не более. И гулять все должны под присмотром милиционеров. Всё это было похоже на мероприятие, которое надо провести, чтобы поставить галочку. Сто шестьдесят девятой было выделено время с половины третьего до трёх пятнадцати.

И грянул выпускной… Мальчишки тайком бегали в туалет, чтобы приложиться к бутылке портвейна, которую пронёс кто-то из них. По меркам людей зрелых, вина было чуть-чуть, но много ли нужно в таком возрасте, чтобы заблестел глаз и ты почувствовал себя взрослым? Тем более что именно во взрослую жизнь школа и выпускала своих учеников.

И звучали торжественные речи, где говорилось о предназначении человека и ответственности ребят, потом отмечались успехи и отдельные недостатки; учителя снова, как и на последнем звонке, всплакнули; затем — под присмотром родителей — было застолье, и уже ближе к полуночи выпускников снова пригласили в актовый зал, где всех ждали «Птицы». Уже тогда Игорь отметил, что делать праздник для других — это значит лишать себя удовольствия быть со всеми и предаваться обычным людским радостям. Правда, Ероха попросту прогнал Дрона и Болото к одноклассникам, заверив, что они с Середой и Шурой всё сами подключат. Однако полностью отрешиться от проблем настройки аппаратуры всё равно не получилось.

«Птицы» играли танцевальную программу, и, наверное, в первый раз в сто шестьдесят девятой школе их слушали вполуха. Особенно это было заметно, когда они пели медленные песни. Объятия девчонок и мальчишек были во время танца более чувственными, так как многие из них рассказывали в эти минуты друг другу о своих чувствах, а кто-то прощался со своей девчонкой, поняв, что у них разные дороги… Но всё равно было здорово… А когда ребята начали исполнять «К Надежде с надеждой», почти весь актовый зал запел вместе с ними. Песня начала свою самостоятельную жизнь уже после первого исполнения — ребята переписывали друг у друга слова, и многие уже играли её в своих дворах на гитарах. Все величали её «Наденькой» и не хотели признавать официальное название.

Успех был локальным, и популярность Игорева творения ограничивалась кварталами 32–35 Юго-Запада, но, так или иначе, это было признание. В итоге ребятам пришлось эту песню сыграть ещё пару раз «на бис».

А в час ночи началась организованная загрузка в автобусы. Порядок поддерживали учителя и родители, и никаких эксцессов не произошло. Дрон поехал со своим 11-м «А» классом, а Игорь — со своими «гэшниками». Конечно, гитары взяли с собой, и многие выпускники пытались попасть в автобусы Болота или Андрея. Ероха и Шура после окончания выступления уехали домой, сославшись на завтрашнюю занятость.

Они припарковались напротив «Националя», на углу улицы Горького, и вся честная компания из школы № 169 терпеливо, около получаса, ждала своё время, обозначенное в расписании, составленном милицейским чиновниками. Дрон и Болото, каждый в своём автобусе, пели песни вместе с ребятами и учителями. Наконец была дана команда, и ребята под предводительством учителей отправились на Красную площадь. Всё это происходило под неусыпным надзором милиции и по организованности напоминало очередь в Мавзолей. Правда, на самой площади ребята разбились на группы «по интересам»… Тем не менее ощущение строгого контроля не исчезало.

Дрон и Болото нашли друг друга и шагали по главной площади столицы с гитарами за плечами. Они подсознательно ощущали, что кто-нибудь попросит их сыграть. Это и впрямь случилось, и метрах в двадцати — двадцати пяти от Мавзолея вождя революции В. И. Ленина наши герои запели идеологически не выдержанный репертуар, и ребята мгновенно организовали круг и начали танцевать и подхлопывать «Птицам». Милиция смиренно смотрела на танцы вчерашних школьников… А почему нет? Никто не бузил, не хулиганил. Танцуют? Так что в этом такого? Ребята сами понимали, что надо соблюдать порядок, и никто его не нарушал. Да и вообще — поют те двое здорово, а милиционеры тоже люди…

Но время истекло, и об этом один из стражей порядка сказал Дрону. Новая порция выпускников ждала на подступах к Красной площади, пора было закругляться. И сто шестьдесят девятая организованно отправилась к своим автобусам. Их довезли до школы, учителя отчитались перед родителями в целости и сохранности подопечных и сказали, что мальчишки и девчонки теперь взрослые и отвечают за себя сами.

— В добрый путь! — крикнули учителя хором. Их замечательные, демократичные, красивые и ещё совсем молодые училки.

И все пошли в разные стороны…

Никто не рвался домой, хотелось продолжить разговоры, взрослые разговоры, где мечта переплетается с реальностью, а любовь с робостью; где каждый искал взаимопонимания и чаще всего находил.

Брунов и Кулик вдруг оказались одни, то есть совсем одни. В компаниях по интересам не нашлось такой, где они могли бы считаться в доску своими. Последний год парни были настолько увлечены делом, которое их сплотило, что из своей музыки они практически не выныривали и оказались как те декабристы — «так далеки от народа». Одни… Но Дрона и Болота это совсем не расстроило. Они переживали новое приключение — свой маленький концерт на Красной площади. Ребята размышляли о том, где взять столько времени, чтобы совместить учёбу (дай бог ещё попасть в институт!) с репетициями и выступлениями. И в это утро Андрей Брунов впервые подумал о музыке — об их музыке — как о деле всей жизни, как о профессии.

Конец ознакомительного фрагмента.