Глава 4
Тепло родного очага
«Лейтенант Бураков» доставил флаг-капитана на место. Вельбот с четырьмя матросами и мичманом подгрёб к деревянному пирсу.
— Спасибо, братцы! — поблагодарил гребцов Колчак. — Спасибо, Николай Евгеньевич! — это уже мичману.
— Хорошо отдохнуть, Александр Васильевич! — крикнул мичман с отходящего от пирса вельбота.
— Рад приветствовать ваше высокоблагородие, — поклонился встречающий на пирсе матрос. — Разрешите вещички принять?
Вещей у Александра было всего ничего — пара портфелей.
— Этот возьми!
— Есть, ваше высокоблагородие! — привычно вытянулся матрос.
— Пошли, что ли? — повелительно-вопросительно обратился Колчак к матросу.
— Так только вашего приказа и ждал, — пожал плечами парень и потопал по доскам пирса…
— Саня! — из-за подстриженных в лучших традициях Лувра кустов навстречу вышла жена. — Тебя Николай Оттович отпустил к нам? Надолго?
Нет, Софья Фёдоровна Колчак, конечно, не была «сногсшибательной и ослепительной», тем более что в то время выглядеть таковой женщине тридцати восьми лет возможностей не предоставлялось. Но Александр поневоле залюбовался высокой фигурой, высокой же и очень тонкой талией, очень милым лицом с огромными глазами — она не ослепляла, она завораживала…
Колчак со стыдом вспомнил, насколько пренебрежительно он относился в «будущем» к своей жене, сколько страданий принёс этой чудесной женщине, которая его очень любила и постоянно прощала. Больше такому не бывать! Никакой Анны Тимирёвой в его жизни теперь не будет.
— Са-аш, очнись! — жена подбежала и обняла своего мужа. Офицер не мог не ответить тем же. Господи, каким нежным и хрупким чувствовалось её тело при этом недолгом объятии!
— Здравствуй, Сонечка! Извини, что без предупреждения, но всё случилось так неожиданно…
— Что-то случилось? — отпрянула супруга. — Что?
— Ничего особенного, — попытался придать своей физиономии нейтральное выражение муж. — Где Славка?
— Спят после прогулки. И Слава, и Маргарита. Ты проголодался?
— Нет, спасибо. Пару часов вполне себе обойдусь.
— Так что случилось? — на лице жены читалось нешуточное беспокойство. — И не надо меня обманывать, я не первый год за тобой замужем. Если бы «ничего особенного», то Эссен тебя бы к нам не отпустил.
— Да… Стыдно сказать — свалился за борт при коордонате. И головой ещё при этом приложился. Вот на обледенелой палубе в Северных морях или в Артуре ни разу не поскальзывался, а тут… Извини, Сонечка, иногда амнезия теперь случается, так что не удивляйся, если чего-то не вспомню…
— Господи! — всполошилась жена. — Сейчас как себя чувствуешь? Пойдём в дом!
— Да пойдём, конечно, — Колчак поднял с земли портфель, стоявший поодаль матрос поспешил поднести ему второй. Его немедленно подхватила Софья.
— Дорогая, я себя уже очень хорошо чувствую, — возмутился Александр. — Уж два портфеля-то я донести до дома способен. Спасибо, братец! Можешь возвращаться на эсминец.
Дача совсем не напоминала то, что обычно представляют в качестве места отдыха «кровопийц народных тех времён» — капитан первого ранга арендовал для своей семьи на лето одноэтажное строение в четыре комнаты: спальня, детская, столовая и комната прислуги, вернее, комнатёнка. Плюс кухня и санузел.
— Кофе будешь?
— Спасибо, родная, выпью, пожалуй. Ты со мной?
— Что «с тобой»? — не поняла жена.
— Кофе выпьешь, — улыбнулся Колчак. — Составишь компанию?
— Конечно. Потерпи десять минут. Можешь покурить пока на террасе.
— Я не курю… Уже пять дней, — поспешил поправиться Александр, увидев удивлённое лицо жены. — Надеюсь бросить совсем.
— Саня, — супруга была просто ошарашена, — ты серьёзно? Выдержишь?
— Постараюсь, солнышко, — не так это и трудно, оказывается. Я жду свой кофе и свою жену!
Пока Софья кулинарствовала, Колчак попытался попридумывать ещё хоть что-нибудь, чем сможет помочь Флоту и России в грядущей войне. И кое-что надумал: глубинные бомбы — идея-то проста как блин. Бочка с взрывчаткой и взрыватель, срабатывающий при определённом нажиме. Технически, конечно, повозиться придётся, но, главное, принцип — и уже в первые годы войны эсминцы будут не просто палить по вражеским субмаринам совершенно неэффективными и дорогими ныряющими снарядами, а, проходя над местом предполагаемого нахождения подлодки, сбрасывать на неё десятки, а то и сотни килограммов взрывчатого вещества, которое превратится в стремительно расширяющиеся газы на заданной глубине. И они шибанут гидравлическим молотом по пока ещё очень слабым корпусам немецких лодок. Хотя это сложновато при нынешних технических возможностях… Значительно проще приделать к бомбе поплавок на шнуре: когда она утонет на заданную глубину, сопротивление поплавка активизирует взрыватель, и всё…
— С кардамоном, как ты любишь, — вышла на террасу супруга с подносом. — Коньяк к кофе не предлагаю — рановато пока, но булочки Тереза Генриховна испекла сегодня чудесные. Ещё тёплые, попробуй!
Аромат от кофейника распространялся действительно очень приятный и не совсем привычный. Ну что же — попробуем с кардамоном.
Оказалось на редкость вкусно. А булочки, хоть Колчак уже давно весьма прохладно относился к всевозможным мучным изделиям за исключением просто хлеба, были чудесны.
— Саня, в самом деле всё в порядке? — обеспокоено посмотрела на мужа Софья Фёдоровна.
— Всё хорошо.
— Не скажешь по тебе — мрачный, задумчивый. Всё-таки в семью вернулся. Две недели не виделись. Мог бы хоть изобразить радость.
— Сонечка, милая, я действительно очень рад тебя видеть. И детей обнять не терпится, но не будить же их? И мы будем все вместе ещё целую неделю как минимум…
— Вот это-то меня как раз и удивляет в первую очередь, — жена пристально посмотрела на Колчака. — Я не первый год за тобой замужем. И если Николай Оттович отпустил тебя летом на целую неделю к семье, то, значит, произошло что-то очень серьёзное. Что?
— Папа! — спас положение звонкий мальчишеский голос.
В дверном проёме стоял мальчишка лет четырёх-пяти и спросонья щурился на летний день.
— Славик! — вскочил ему навстречу Колчак. — Иди ко мне!
Пацанёнок взвизгнул от восторга и затопал босыми ногами по дощатому полу. Несколько секунд, и он повис на шее у отца.
— Ну, здравствуй, сынок!
— Здравствуй, папочка, а когда мы поедем кататься на лодочке, ты обещал, что, когда приедешь, то покатаешь меня! — никаких пауз в этой фразе не было, ребёнок выдохнул её за раз. Колчак вспомнил, что действительно дал своему сыну слово по поводу морской прогулки при прощании, и тот ждал исполнения маленькой, но такой заветной мечты всё это время.
— Конечно, покатаю! — благо, что Александр Васильевич прекрасно помнил, что рядом с пирсом, к которому приставала шлюпка с «Буракова», имелся прокат лодок.
— Только после обеда, Слава, — вмешалась мать. — Покушаешь, и поедем. Рита проснулась?
— Мама-а-а! — из дома в качестве ответа донёсся ещё один детский голосок.
— Ну вот и наша спящая красавица очи свои открыла, — улыбнулась Софья. — Пойдём к ней?
Маргарите Колчак уже минуло полтора года, то есть как бы говорить она уже начала, но несведущий человек в её языке разбирался с трудом.
— Ись — папа писёй! — радостно прощебетала кроха, вскочила в кроватке и, лучезарно улыбаясь, протянула руки к отцу. Что означало «ись», Александр не понял, но немедленно подхватил на руки кучерявого ангелочка, который просто светился от счастья.
— Здравствуй, доченька, как поспала?
Просто удивительно, до чего приятно пахнут маленькие дети. Даже когда они едят не только молоко и прочие до невозможности диетические продукты. Колчак просто зажмурился от удовольствия, вдыхая запах детской кожи, когда прижал к себе девочку.
— Хассе пая, — мурлыкнула дочь, крепко обхватывая нежными ручками папину шею. — Пи-пи!
— Ну, тогда иди к маме, — протянула руки Софья. — Давай, давай! Папа никуда не денется, пойдём со мной «пи-пи».
— Папа! — просто удивительно, как быстро меняются детские эмоции и выражение милых мордашек вместе с этим. Крошка, кажется, уже была готова расплакаться.
— Мне с тобой нельзя, доченька, — улыбнулся Александр. — Но я тебя жду здесь, обещаю!
И тут же вспомнилось, что этой крохе осталось жить всего ничего — меньше чем через год простудится и умрёт. Так что этого тоже допустить нельзя…
— Добрый день, Александр Васильевич! Не ждали вас, — в дверях появилась достаточно миловидная женщина лет пятидесяти. Та самая Тереза, которая испекла те самые булочки к кофе. Говорила дама с лёгким акцентом, но настолько лёгким, что совершенно невозможно было понять, какой язык для неё родной — немецкий, польский и ещё какой-то. Явно не французский.
Рядом с нею на полу стояли две небольших корзинки, из которых торчало столько всевозможной зелени, что казалось, будто укроп, петрушка, лук, кинза и всякая прочая флора собирались устроить фейерверк из своих листьев и побегов. Явно на какой-нибудь местный рынок ходила за припасами…
— Здравствуйте, Тереза Генриховна!
— Какими судьбами к нам?
— Неисповедимы пути морского офицера. Буду вашим гостем ещё как минимум неделю.
— Очень рада. Обед через полчаса. Ничего особенного не обещаю, но на ваших кораблях этим вряд ли угощали.
— Интригуете? А чем?
— Интригую, — улыбнулась в ответ экономка. — Поэтому не скажу. А где Софья Фёдоровна?
— Вышла с Марго по женским делам, — улыбнулся каперанг.
— Понимаю. Тогда вам, Ростислав, придётся помочь женщине принести продукты на кухню.
Александр, мазнув взглядом по корзинам, интенсивно захотел возразить, что пятилетнему ребёнку, пусть он даже и представитель мужского пола, ни одну из них не уволочь. Но сын, до этого времени молча державшийся за папину штанину, бодро затопал к Терезе, внимательно рассмотрел содержимое ближайшей корзины, цапнул оттуда пучок редиски и гордо понёс его на кухню.
— Разрешите, остальное отнесу я?
— Премного обяжете, Александр Васильевич, — слегка удивилась «домоправительница».
А обед, действительно, не разочаровал: окрошка была восхитительной, и даже сквозь вкус зелени чувствовалось, что квас превосходный, а осетрину, припущенную в белом вине, которую подали на второе, Колчак всегда обожал. Ну и клубника со взбитыми сливками на десерт. Да, на флоте вряд ли так покормят, даже в салоне командующего. Тем более такого командующего как Эссен — этот вообще из командного котла «Рюрика» питался, что сказывалось и на качестве завтраков-обедов-ужинов всех матросов флагманского крейсера…
— Папа, на лодочке!.. — Ростислав смотрел на отца умоляющими глазами, он уже был готов к осуществлению своей маленькой детской мечты — переодет в матросский костюмчик, с синим трёхполосым гюйсом[1].
— Разумеется, юнга! — встал из-за стола Колчак. — Сударыня, вы с нами?
— Разумеется, мой капитан, — улыбнулась Софья. — Только сначала Маргариту уложу.
— Не беспокойтесь, Софья Фёдоровна, — вмешалась Тереза. — Ростислав Александрович мне сегодня помог, и ему очень хочется в море. Надеюсь, вы доверите дочь мне?
— Конечно. Спасибо, Тереза Генриховна.
* * *
Сынуля подготовился солидно — даже бескозырку с ленточкой приготовил, ну просто настоящий моряк вышагивал рядом с капитаном первого ранга. Двигались неторопливо, то есть Александр вёл жену спокойно, под руку, слегка трепеща внутри, чувствуя прикосновение её груди к своей руке, а вот Колчак-младший нарезал круг за кругом вокруг родителей.
Владелец проката лодок явно служил раньше на флоте, ибо, увидев подходящего капитана первого ранга, машинально вытянулся во фрунт и чуть ли не дёрнул руку к отсутствующей бескозырке:
— Здравия желаю вашему высокоблагородию!
— Добрый день! — Колчак на всякий случай даже козырнул. — Хочу попросить у вас ял, семью покатать. Сколько стоить будет?
— Так двугривенный, ваше высокоблагородие.
Немало, кстати. Матрос получал на Балтике меньше двух рублей в месяц. Но, учитывая капвложения данного владельца лодочной станции, сезонность его заработка и случайность оного, — не так уж и много.
— Держи! Где служил?
— На «Жемчуге», ваше высокоблагородие. В Цусиме на нём побывал. Матрос первой статьи гальванёр Прохор Усатов.
— Держи ещё полтинник, гальванёр. Только… — каперанг зашептал что-то на ухо бывшему матросу.
— Сделаем, ваше высокоблагородие! — хозяин лодочной станции просто расцвёл в улыбке. — Как не сделать? Да с нашим удовольствием! Минут с пяток только подождите…
Через пять минут к пирсу подгребла шлюпка со слегка трепетавшим на корме Андреевским флагом. Небольшим. Но флагом. Андреевским. Вернее, его подобием — белый бумажный прямоугольник с косым синим крестом. Поднять на прогулочной лодке реальный военно-морской флаг было чревато каторгой для владельца. Ну да кто увидит?
— Лодочка! — лицо Ростислава излучало непередаваемый восторг. Мальчишка просто рвался на борт.
— Стоять, юнга! — делано-сурово бросил «старший по званию». — Первым на корабль заходит его командир.
Колчак спокойно спустился в ялик, не забыв церемонно отдать честь флагу. Прохор, вручив вёсла каперангу, выбрался на пирс. И флагу козырнуть тоже не забыл, разумеется.
До маленького Ростислава это дошло — сообразительным пацан оказался: прежде чем шагнуть в «лодочку», мальчишка церемонно вытянулся и чётко поднёс ладошку к бескозырке.
— Все на борт! Сначала женщины.
Колчак помог спуститься в ял жене, потом принял сына, уселся за вёсла. Поехали! В смысле: «Пошли».
— Счастливого плаванья! — помахал с пирса картузом бывший матрос.
Невероятно приятно катать кого-нибудь на лодке. Особенно женщину, которую любишь. Однако, черпая лопастями вёсел воду Финского залива, Александр в мыслях своих был не здесь — снова и снова приходилось мучиться на предмет того, что делать дальше.
Допустим, Эссен всё-таки поверит (а если этого не допустить — просто вешаться впору).
В общем, берём как аксиому: командующий Балтфлотом поверил и готов содействовать. Что дальше? Судьба войны решается на суше и только на суше, даже если произойдёт чудо, и удастся грохнуть заглянувший на Балтику германский дредноут, — это прибавит славы, но почти не прибавит пользы. Чёрт с ней, с Флотилией Северного океана — нечего там броненосцам делать, «Аскольда», «Жемчуга» (не забыть спасти) и миноносцев за глаза хватит. И нечего японцам за возвращение трофеев платить: пусть «Полтава», «Пересвет» и даже «Варяг» останутся им. Соответствующие миллионы, пожалуйста, винтовками, пулемётами и патронами. И снарядами.
Армии Самсонова не помочь — никто из генералов всерьёз не воспримет советы ни капитана первого ранга, ни самого Эссена. Предложить передать в армию с пару десятков радиостанций с шифровальщиками? Абсурд.
«Гебен»! А вот это серьёзно. Если англичане поймают в Средиземном море адмирала Сушона, то Турция почти наверняка не вступит в войну. Ну, если не просто поймают, а ещё и потопят…
Без «Гебена» и «Бреслау» Чёрное море превращается во внутреннее озеро Российской империи. А серьёзных железных дорог у турок на Анатолийском полуострове нет, и их Кавказская армия окажется гарантированно отрезанной от снабжения. А русский Черноморский флот пренадёжнейше заблокирует снабжение по морю.
Турки не дураки и прекрасно это понимают…
А вот это уже серьёзно: если Турция не вступит в войну, то и проливы открыты, и корпуса Кавказской армии долбанут по колбасникам. Болгария, Греция, Италия и Румыния вполне могут вступить в войну раньше, причём именно на стороне Антанты…
«Гебен» — это действительно главное. Это всего Ютландского сражения стоит…
Открытые для транспортных судов Босфор и Дарданеллы — это почти гарантия выигранной войны — поставки боеприпасов от союзников и их поддержка российским сырьём и провиантом дорогого стоят. И срочно вбухивать миллионы для строительства Романова-на-Мурмане и железной дороги между ним и Питером не будет необходимости…
— Капитан! — прервал мысли Колчака голос супруги. — Поаккуратнее!
Действительно, задумавшись, каперанг зацепил лопастью весла только гребень волны и щедро окатил брызгами своих жену и ребёнка. Надо сказать, что Ростислав был только счастлив: он получил сегодня не только солёный ветер, но и солёные брызги, начинал чувствовать себя настоящим морским волком — будет чем похвастаться перед друзьями!
— Прошу прощения, дорогая, — неизбежные на море случайности, мы именно в море, а не на питерском пруду. И не обещаю, что подобное не повторится. А как ты, юнга?
— Всё в порядке, господин капитан! — бодро отозвался Ростислав. — Готов выполнить любое ваше приказание…
— Приказ один: сидеть на банке и охранять женщину на нашем корабле!
— Есть, капитан!
Когда причалили к пирсу, Прохор помог выбраться на доски как Софье Фёдоровне, так и Ростиславу (всё-таки не слишком простым оказалось для мальчика первое испытание морем).
Далее ужин, на который Тереза Генриховна приготовила тушёного кролика и пирог с ревенем, а потом…
Александр давно уже соскучился по женскому телу, которое прижималось бы к нему. Анна Тимирёва… Всё! Забыть! Вычеркнуть из памяти навсегда!!
А в том, что Софья в Смольном институте изучала не только правила этикета, танцы и прочее, но и общалась с подругами-смольнянками, Колчак убедился в первую же неделю после свадьбы.[2] Здесь сошлось: и мужчина, и женщина понимали, что супружеское ложе предназначено не только для продолжения рода…
— Саня, ты никогда не был таким страстным и нежным, — усталым голосом прошептала Софья. — Спасибо тебе. Я в раю!
— Люблю тебя, родная. А «спасибо» здесь излишне — я ведь тоже…
— Ты зануда, любимый! Спим!..
* * *
Оставшиеся дни Колчак проводил в своём кабинете, ему очень хотелось предстать перед Эссеном не с пустыми руками, а с конкретной «бумагой». А дальше — пусть как хочет: доверять, не доверять…
И марались чернилами листы, про «Гебен» с «Бреслау», про «Жемчуг», про противогазы, о минных постановках во вражеских акваториях, о необходимости донести до подводников, что они не средство обороны, а сторона нападающая… И прочее, и прочее, и прочее…
Так прошли две недели, пока, наконец, не произошло…
Произошло то, что позволило Ярославу Гашеку начать свой бессмертный роман словами: «Убили Фердинанда-то нашего!..»
Да, эрцгерцога Франца-Фердинанда (отличавшегося, кстати, конкретной русофилией) застрелил в БОСНИЙСКОМ (принадлежавшем Австро-Венгрии) Сараево сербский студент Таврило Принцип. Он, надо сказать, был не первым среди покушавшихся — сначала метнул в наследника престола свою гранату Неделько Чабринович, но промахнулся.
Эрцгерцог продолжил свой путь, словно упорно нарывался на пулю. Её и получил. И жена его такую же получила.
Австрия немедленно выставила ультиматум Сербии. Он как будто был заготовлен заранее.[3]
* * *
— Саш, представляешь: убили австрийского эрцгерцога! — Софья держала в руках свежую газету. — Это невообразимо! Зачем?
— Это война, Сонечка, — мрачно озвучил Колчак.
— Ну, ты уж слишком…
— Поверь мне — война.
Софья Фёдоровна пристально посмотрела на мужа.
— Уверен?
— Более чем. К сожалению…
На следующее же утро на дачу прибыл Альтфатер — кавторанг, который был весьма и весьма дружен не только с самим Колчаком, но и с его семьёй.
— Всё хорошеете, Софья Фёдоровна!
— Вашими молитвами, Василий Михайлович, — поднялась навстречу гостю хозяйка дома. — Судя по неприкрытой лести, вы прибыли, чтобы увезти моего мужа.
— Увы, это так.
— Здравствуй, Василий! — зашёл в комнату Колчак. — Каким ветром к нам?
— Исключительно попутным, Александр Васильевич, — улыбнулся кавторанг. — Здравствуйте!
— Рад видеть! Чем обязаны визитом?
Мужчины пожали друг другу руки.
— Желанию Эссена. Представь, говорит, пред мои светлые очи капитана первого ранга Колчака в кратчайшие сроки.
— Вот прямо так и сказал?
— Ну, не буквально… Я прибыл на «Прытком» — самом скоростном из миноносцев флота. Не считая «Новика», конечно. Это о чём-то говорит?
— Говорит…
— И я говорю, — вмешалась Софья: никуда я вас без обеда не отпущу, Василий Михайлович, подождёт ваш Эссен лишний час.
Альтфатеру осталось только сдаться. А уха, фрикасе из курицы и пирожки с земляникой, которые мастерски приготовила Тереза Генриховна, действительно оказались выше всяких похвал.
— Успокойте меня, Василий Михайлович, — обратилась Софья к Альтфатеру за кофе. — Саша уверяет, что из-за этого убийства эрцгерцога в Боснии будет война. Это правда?
— Ты серьёзно? — удивлённо посмотрел тот на Колчака. — Какая война? Из-за чего? Австрийский подданный застрелил австрийского наследника престола. Кому австрияки могут выставить претензии?
— Убийца — серб.
— И что? — рассмеялся кавторанг. — Мало ли национальностей проживает в «лоскутной империи» Франца-Иосифа. Если бы это оказался мадьяр, Вена объявила бы войну Будапешту? Не беспокойтесь, дорогая Софья Фёдоровна, войны не будет — она сейчас никому не нужна.
— Поживём — увидим, — мрачно буркнул Колчак. — Нам пора.
— Разумеется! — поднялся со стула посланник командующего. — Благодарю за радушный приём, Софья Фёдоровна, обед был превосходен, ради него не обидно будет и выволочку от Эссена получить. До свидания. Честь имею!
— До скорого свидания, Василий Михайлович! Вы всегда желанный гость в нашем доме. Мужа я отпущу через несколько минут.
Альтфатер и сам прекрасно понимал, что его присутствие при прощании супругов совершенно не обязательно.
— Жду у калитки, Александр Васильевич.
Вошла Тереза Генриховна с Маргаритой на руках, Ростислав шёл рядом.
— Ну что, Славка, — подмигнул сыну Колчак, — теперь ты единственный мужчина в доме. Помогай женщинам, защищай их, если что — очень на тебя надеюсь. Иди ко мне!
Мальчик немедленно повис на шее у отца.
— Пап, ты на войну?
— Нет пока никакой войны, надеюсь, что и не будет, — солгал офицер. — Не беспокойся. Ну ладно, ступай!
— Досиданя папоська, — прижалась к Колчаку дочка. Маленькие дети совершенно не контролируют своих эмоций, и то, что девочке было грустно, можно было понять не только по слёзкам на глазах, но и по резко выгнутым вниз уголкам губ — взрослые при всём старании не способны выразить на своём лице такую отчётливую грусть…
— До свидания, моя хорошая, — нежно обнял Маргариту Колчак. — Я буду приезжать. Слушайся маму и Терезу Генриховну.
— Хассё!..
— Ну что, дорогая, — посмотрел жене в глаза Александр, — возможно, скоро загляну… Возможно, очень не скоро — война решит.
— Надеюсь всё-таки, что её не будет.
— Время покажет. И вот что: не вздумай ездить за мной по портам, тем более с детьми, сейчас живи здесь, а как похолодает — на нашей квартире. Я сам, по возможности, буду приезжать, — Колчак снова вспомнил как во время переезда из Либавы простудилась и умерла его дочь. — Ну, до встречи, любимая!
Супруги обнялись и около полуминуты не могли оторваться друг от друга…
— Всё! Пора!
