Возмездие

Вячеслав Евдокимов

Как и в предыдущих пяти книгах автора, название шестой «Возмездие» также исходит из одного её произведения, где три великие миролюбивые страны, обеспокоенные смертельной судьбой народов всего мира от изуверств глобального врага, решились на… (об этом, конечно, узнаете при прочтении).Представлен также для разных возрастов и интересов ряд басен, сказок, лирических и гражданской направленности стихотворений. Добро пожаловать на страницы, уважаемый читатель!

© Вячеслав Евдокимов, 2021

ISBN 978-5-0055-0728-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девичье отражение

Есть местность, глаз она отрада!

Но не о ней вам всем рассказ.

А вот поведать, ясно, надо,

Как там скотинушку всё пас

По всем лугам, по косогорам

С кнутом большим через плечо

Молодцеватый с ясным взором,

Любя работу горячо,

Один трудяга‐отрок местный.

Был целый день всё на ногах

И в непогоду, в день чудесный,

В жару, и всё‐то в сапогах…

Вот потому под вечер, ясно,

Хоть молод, всё же уставал.

Гляделось стадо же прекрасно,

Привес, надой с того не мал.

Домой гоня, спешил напиться

Он в озерце, что по пути,

Ведь в нём прохладная водица,

Прочь от которой не уйти.

Но утолить чтоб жажду ею,

Он наклонял к отраде лик

И страстно пил с охоткой всею,

К ней с благодарностью велик…

Но лишь азарта тихли страсти,

Как в западне у горя был,

Пленяли душу ведь ненастья,

Что становился мир не мил:

Вода являла отраженье

Его, но… девичий был лик.

«Какое в жизни посрамленье! —

И он, подкошенный как, ник… —

Ну что в лице моём мужcкого?

В нём красной девицы черты,

А кто приветит‐то такого?

Ввек пленник горя маеты…

Какая девица полюбит?

В любви признаюсь — ринет в смех!

И все заржут, как в местном клубе,

Гвоздём их буду ввек потех,

Всю жизнь отвергнутым влачиться…

Зачем мой лик так кажешь, гладь,

И дух грызёшь, как злой волчицей,

Прочь счастья гонишь благодать?»

И впрямь, лицо — очарованье

Являло озеро всегда,

Но… то девицы обаянье.

Вот потому ему беда…

Он баламутил с горя воду,

Но успокоится лишь рябь,

Лицо девицы кажет сходу…

«Судьба! Меня ты не сатрапь,

А дай мне лик, прошу, мужчины,

В него ведь девы влюблены.

Душа, избитой как скотины…

Бешусь, как съевши белены!»

Вот пригонял порою поздней,

И утром с темью выгонял,

Не знать чтоб лыбившихся козней,

Не мчался б смеха буйный вал!

Быстрей от взоров всех чтоб скрыться

И не терпеть гнетущ позор,

И их в злорадстве оптом лица

Не видеть аж до мрака пор,

Когда они в сны удалятся,

Его с того забудут враз,

Не издадут сарказма клаца,

Ну и хихиканья гримас.

Но пить, коль пас, ему хотелось,

Ведь изнывал, ох, от жары…

Напиться к озеру нёс смелость

(Пасти не лёгкие труды!).

Так за скотинушкой походишь,

Что усталь вытянет язык…

А молодых годов всего лишь!

Вот жажды, жажды сразу пик!

И вновь касаются уж губы

Того вмиг озера, он пьёт

Отраду… Страсти эти любы,

Как будто впрок на целый год!

И так однажды страсть умеря,

Вновь видя лик свой не мужской,

Имел вид загнанного зверя,

Сидел печально, бит тоской…

Вдруг появилась чудо‐Дева,

В руках держала два ведра

Пустых… Всласть лился звук напева

Из уст её, была бодра!

Шла, зачерпнуть чтоб здесь водицы,

Уж очень здесь та хороша!

Невольно встретились их лица…

Его скукожилась душа…

Готов был, в ад хоть, провалиться!

Ведь некрасивый он типаж…

— Ты что грустишь? — ему Девица, —

Почто так скорби гложет блажь?

Он промолчал и отвернулся,

Готов был броситься на дно!

И не являл себя в том труса,

Мол, жить не жить — так всё равно…

Но Дева чувственная личность,

Вот хочет чем‐то да помочь.

Ему всё это необычность,

Бежать собрался, было, прочь!

Да та пристала уж серьёзно

И прицепилась, как репей:

— Вонзилось горе, знать, занозно,

Но ты пред ним ввек не робей!

Возьми в помощницы к себе ты,

И с горем справимся вдвоём,

Вмиг будут радости приветы,

С того, быть может, запоём!

— Мне не до радости и песен,

Смотри: отвратен мой как лик,

Хоть он, как девы, и чудесен.

А где в нём мужество? Вот сник…

И надо мной не насмехайся…

— Ты симпатичен, верь‐ка мне,

В тебе вся мужественность класса,

Ты богатырь вовсю, вполне!

Да встрепенётся вмиг любая,

Улыбкой только помани,

Полюбит страстно и без края,

Все будут в счастье ваши дни.

— Не веришь? — он ей всё перечит, —

К воде поди‐ка, посмотри, —

И хорохорится, как кречет,

Вулкан взорвался как в груди!

Идёт она, хоть осторожно:

А вдруг там чудо‐юдо зверь?

Проститься с жизнью, может, можно:

«Ну нет уж, только не теперь,

Когда юна я и красива,

Очаровательнейший вид!»

Идёт за ним, хоть чуть трусливо,

Себя крестивши, всё храбрит…

— Ну вот, смотри отображенье

На глади озера моё!

Оно — моё ввек посрамленье…

Могилы лучше бы быльё!

Подходит к берега та краю,

Головку клонит над водой…

И вдруг! Подобна стала маю,

Когда лик жизни молодой!

Улыбка — солнышка лученье!

В ладошки хлопнула! Восторг!

— Нашлась тарелка, без сомненья!

Печаль всю прочь теперь и морг!

Так вот куда вдруг укатилась,

Когда скользнула раз из рук…

Нашлась! Какая это милость!

И нет душе моей уж мук.

Но я её ведь не достану,

Как здесь большая глубина…

Доплыть как к донному мне стану?

Что упустила, то вина…

А не поможешь ли мне, милый,

Со дна тарелочку достать? —

И так в глаза смотрела с силой,

Что в нём взыграла благодать,

И он, скорее машинально,

Вдохнув побольше, в глубь нырнул!

И вот в руке уж капитально

Была тарелка… Счастья гул

На бережке его и встретил

Той Девы, зов чей ублажил.

Ах, лик её, как лучик, светел,

Очаровательнейше мил!

— Спасибо! То изображенье

Ведь на тарелочке моё.

Ужель несло всё отторженье

Его вон прочь всегда твоё?

Тарелка, знай, то мне подарок,

На ней, вот видишь, мой портрет,

Похож ведь, точен, чуден, ярок,

То на семнадцать дарен лет,

А не прошло ещё полгода.

Ну посмотри и нас сравни:

Он одного со мною рода,

И сотворён в такие дни,

Когда я вся — весны цветочек!

Мне будет память то навек.

Ступай, взгляни на гладь разочек,

Себя увидишь, человек,

Ведь моего там нет портрета,

В моих теперь опять руках,

Он как обновка, сласть привета,

Как мир чудесный в весь размах!

— И впрямь, похожи, идентичны…

Легка художника рука!

Твои, портрета симпатичны

Черты… Искусства высока

Изобразительная сила!

Портрет, тебя не отличишь,

Глядитесь чудно, дивно, мило!

Моя же радость — будто мышь,

От кошки что забилась в норку,

Вовсю от страха там дрожит…

Судьбу нести мне вечно горьку,

Лик не мужской несёт ведь вид…

Но захотел воды глоточек

Он на дороженьку испить,

Один, другой взглянул глазочек

На гладь… Обратно в всю‐то прыть

Отпрянул он от этой глади,

Увидев Юноши вдруг лик,

Он был в мужском во всём параде!

В испуг он впал с того вон вмиг,

Подумав, Юноша что сзади,

Вот отраженье и его…

Но Дева там лишь при параде,

И кроме них нет никого.

Кто отражался незнакомый,

А может, происк чей‐то здесь?

Ещё взглянул разок с истомой…

Но та же мужества вновь спесь!

Он погрозил отображенью,

Того такой же жест в ответ…

Тогда Пастух предался пенью…

Тот тоже пел, сомненья нет.

Того ударил он рукою!

Вон брызги вкруг! И волн круги…

Ведь воевал… с самим собою!

А тот, хоть это не моги,

Но повторял точь‐в‐точь такое ж…

Ну а Девица‐то вон в смех!

— Ха! Ха! Того зря беспокоишь…

И заливалась от потех!..

Пастух себя всё ищет в глади,

Того, что видеть ввек привык…

Усилья были лишь в накладе:

Не появлялся прежний лик.

— Не будь, наивный, ввек в обиде,

Ужель ни разу не видал

В любом‐любом на свете виде

Таких предметов, как зеркал?

— Да я был маленьким мальчонком

Всё с непоседливых всех сил,

И вот однажды ненароком

Мамаши зеркало разбил…

Ну и досталась же мне трёпка!

Ведь это к горю, говорят…

И срок прошёл совсем не робко,

Явился смерти страшный ад,

Мамаша, папа угорели…

На сеновале я же спал.

Достались жизни мне метели,

Ведь одинок был, слишком мал.

И зеркала все ненавидел,

Потом о них совсем забыл,

Что есть такие в блёстком виде,

Как будто канули вон в ил.

А тут гладь озера казала

Совсем не юношеский вид,

В него поверил я немало,

Мол, правду гладь та говорит…

Сей вид убил меня навеки,

Что жизнь не стала дорога,

Хоть закрывай прискорбно веки,

И к чёрту лезь хоть на рога.

Тебе спасибо! Явь открыла,

Мне самому с того смешно,

Себя дубасил что немило

На глади озера, оно

До дна, небось, всё хохотало!

Крутила палец у виска

Ты, хохоча в душе немало:

Моя нелепость высока.

— Да я не верю, всё играешь,

Меня стараешься развлечь,

Подвоха вижу в этом залежь,

А ну, вон сбрось насмешки с плеч!

Лукаво пальчиком грозила,

Что он оправдываться стал:

— Не сам, какая‐то всё сила

Взметнула действий этих вал.

Нет, не обман то, знай, ей‐богу!

Удостоверился с того

Зато, что счастья взял дорогу,

В душе и радость вот с сего.

Позволь, взгляну‐ка на прощанье

На лик, тарелка что несёт,

Что приносил одни страданья,

И это было мне не мёд.

Она её и протянула,

Взвив любопытства фейерверк:

А как посмотрит, может, снуло,

Вдруг безразличием померк?

Но любовался он лучисто!

То отводил, то приближал:

— Да, сходство видится тут чисто…

И был серьёзен в том, не шал.

Но неожиданно тарелка

Упала, выскользнув из рук…

Осколки брызнули тут мелко!..

Девица в горя стала мук,

Лицо ладонями закрыла…

И в плач пустилась вон навзрыд!

И Пастуху с того немило,

Его смущённый стал вдрызг вид…

Стоял с того оцепенело

И потерял вон речи дар…

Плохое, ясно, сделал дело,

Нанёс Молодушке удар…

А в это время с посошочком

К ним приближался Старичок

Слепой, стучал он им по кочкам,

Споткнуться чтоб о них не смог,

И в ямку чтоб не провалиться,

А потому шёл не спеша…

Но не к нему их никли лица,

Страдала каждого душа,

Что память дивная пропала…

— Пошто, мил‐детушки, печаль?

Те удивились всё ж немало:

Ужель пронзает взглядом даль,

Слепым ведь кажется он с виду?

Как горе‐горюшко узрел?

— Убейте горести вы гниду.

Почто от горя лик ваш бел?

Он над осколками рукою

Осуществил раз пять круги,

И прошептал с самим собою…

Вмиг нет страданий в тех пурги,

Они от чуда в сверхвосторге:

Сомкнулись все осколки враз!

Аль Старичка послали Боги,

Что от несчастья он их спас?

Но наяву всё так и было.

Прижала Дева вмиг к груди

Вновь возрождённое: «Как мило!

Эй. горе, вновь не приходи!»

Вздохнул тут тоже облегчённо,

Вновь возродился Пастушок.

На Старичка смотря влюблённо,

Благодарили… Чудо смог

Ведь сотворить в одно мгновенье,

Им радость дивную принесть.

От чуда ведь в благоговенье,

К нему любовь с того и честь.

Он им, должно быть, в назиданье:

— Чтоб не разбилась вновь она,

Явите мудрое старанье

Нести вдвоём, рука одна

Ведь сможет снова обронити,

А коли держите вдвоём,

То удержать премного прыти,

Не канет счастье вон на слом.

И он, стуча опять клюкою

По кочкам, ямкам и камням,

Своей пошёл вперёд тропою,

Дав счастье, в горе хоть и сам…

Рукой Пастух взял диво правой,

Она же левою взяла,

И понесли совместно, славой

Вон наградив его, крыла

Как будто к дому их стремили!

И все сказали: «То любовь!»,

Что в горя вспыхнула горниле,

А, значит, свадебку готовь!

И молодые уж сидели

Столов весёлых во главе,

И длилось это три недели,

И хмель гулял всё в голове!..

И каждый «Горько!» раз аж триста

Да возгласил от всей души,

И молодые это чисто

Вмиг исполняли. Хороши!

А если губы влезли в чарки

Всех‐всех гуляк до одного,

Молчавши тем, то пара жарки,

Да от желания всего,

Сама себе дарила блага —

Сласть‐поцелуи без конца…

Молчат все? Мы‐де в всей отваге!

Родился каждый в том в спеца.

Май, 2020 г.