Девушке было всего шестнадцать, и она собиралась жить долго. Но какой-то озверелый маньяк убил ее, перед этим изнасиловав. И еще пять юных москвичек остались лежать в лесопарках на окраине столицы. Усилиями милиции маньяка поймали, и он признался во всем. Но когда это дело передали в руки следователю по особо важным делам Генпрокуратуры Ивану Кряжину, стало понятно, что доказательств вины подозреваемого явно не хватает. Значит, возможно, что маньяк – совсем другой человек. Так кто же он, главный фигурант по этому делу?
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Главный фигурант предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава третья
В России один показатель состояния здоровья: можно пить и нельзя пить. Еще год назад Разбоеву пить было можно. Поскольку пристрастился к этому виду разочарования в жизни он довольно поздно, в тридцать три, то в коллективе, в котором он оказался сразу после того, как пал, он выглядел человеком сторонним. Внешне, разумеется. Поутру его лицо не было смято ночными муками нарушенного процесса обмена веществ, не болела голова, но вскоре все стало на свои места. Для того чтобы на вопросы бывших знакомых, приходящих в ужас от разительных перемен в Разбоеве: «Как дела?» — с раздутым лицом отвечать: «Ничего», Разбоеву понадобилось всего полгода. Ведь только в России ответ на вопрос: «Как дела?» — «Ничего» означает, что все в порядке.
На самом же деле Разбоев говорил правду, и понимать ее следовало однозначно. У него теперь не осталось ничего. Даже память, натренированная математическими выкладками и сложными физическими теоретическими преобразованиями, и та стала давать сбои. И было бы удивительно, если бы сбоев не было. Практически ежедневно, набираясь сомнительным спиртным, от которого можно потерять не только память, но и рассудок, Разбоев участвовал в низкопробных разборках. Возникали они, как правило, из ничего и заканчивались хорошей потасовкой. Из потасовки бывший теоретик, так и не сумевший овладеть практикой, выносил сотрясения мозга, и за несколько месяцев до ареста довел себя до того состояния, когда человек утром совершенно не помнит того, чем занимался вчерашним вечером и нынешней ночью. Во рту засуха, значит, вчера опять пили. Одежда грязна и потрепана сильнее, чем вчера, значит, пили много и на ногах не стояли. Болит нос и рубашка на груди коробится, как картон, — значит, была драка, то есть били.
— Разбой, ты сколько сегодня в кассу сдал? — спрашивал Гейс.
— Тридцатку, — виновато отвечал Разбоев.
— И на тридцатку ты хочешь выпить и закусить?
Били в ухо, не по злобе. Но брагой делились. Иначе нельзя.
Но сколько бы Разбоев ни пил, перед его глазами постоянно вставала Мариша. Потом, когда образ ее стал стираться, ее место заняла какая-то раздетая женщина, и в воображении Разбоева, где он был здоров, силен, хорошо одет и при деньгах, она всегда готова была с ним переспать. Минута отдыха — и образ ее, телесно-ажурный, вставал перед ним, как маяк. И он снова чувствовал те позывы в организме, которые не мог перебить даже алкоголь технического состава.
Наступали моменты, когда ему становилось совсем уж невмоготу и он ходил по местам сборищ таких же опущенных лиц, как он, чтобы там по возможности перебиться тем, что есть. Сделав несколько вылазок, он понял, что все, что было доступно, было безобразно и чудовищно, и пыл его, волнующий разум, угасал так же резко, как и рождался. Все, что его интересовало, была либо Мариша, либо нечто похожее на нее. Разбоев вспоминал свои молодые годы с Маришей и ее, золотовласую, поддающуюся каждому его движению. Ни спиртное, ни дневные труды по поиску пропитания не могли удалить это наваждение. Вскоре состояние Разбоева завело его в тупик, и он стал искать места поближе к школам и другим учебным заведениям, дабы была возможность набрать на ночь побольше материала для своей больной фантазии.
Был ли он болен? Кто знает. Всепобеждающая тяга мужчины к женщине нездоровым аспектом существования на этой планете никогда не считалась. Все чаще он стал бывать у ближайшей к своему постоянному месту жительства школе и искать глазами, покуривая в кустах по ту сторону ограды, золотоволосых старшеклассниц. Дважды его гнали охранники, небезосновательно заподозрив в мутном типе с «Примой» в зубах нежелательный для учебного заведения элемент пейзажа.
Боясь усугубить отношения со школьной гвардией, Разбоев к школе больше не подходил и стал искать места, где заподозрить его в нездоровом влечении никто не мог. Поискав, выяснил для себя, что лучшими из таких являются остановки общественного транспорта. Там он и сидел, жадно хватая в объективы своих воспаленных глаз стройные юные ноги, упругие груди, ровные, еще не перекошенные авоськами спины, словом, всех тех, кто хотя бы отдаленно напоминал ему юную Маришу.
Состояние его улучшалось, похмелье уходило, как после стакана разбавленного спирта, и он отдавался в плен своим фантазиям. И не случалось еще ни разу, чтобы та, кого он выбирал, ему в этих фантазиях отказала. Она делала все, что он требовал, и всякий раз, закончив дело, он выбрасывал ее из своей памяти. Достаточно только выйти на остановку девяносто седьмого маршрута и сесть на лавочку. Перед глазами расстилался лесопарк, и на его фоне мимо Разбоева, дурно пахнущего и неприятного на вид, торопились девочки, которым едва исполнилось семнадцать…
За одной из таких он пошел следом. Было это в начале июля прошлого года. Он сам не понимал, как это случилось. Она выскочила из автобуса, перекинула через плечо сумочку и, цокнув у ограждения каблучками, пропустила мчащийся мимо «Мерседес». Подождала еще секунду и перебежала дорогу. Мельтешение ее стройных ножек взволновало Разбоева с такой силой, что он вскочил с лавочки и пошел следом.
Она шла, мягко отбрасывая в стороны руки, как делают нежнейшие из женщин или самые юные из них, и даже не пыталась посмотреть за спину. Впрочем, Разбоев, чувствующий, как учащается его пульс, мог этого просто не заметить. Она могла услышать сзади шаги, оглянуться и успокоиться. Какой резон страшиться доходяги, убежать от которого можно даже на каблуках? А можно и не убегать. Остановиться, смахнуть с ноги туфлю и врезать мерзавцу «шпилькой» по голове. Говорят, после подобного отпора скоромные желания насильников резко слабеют…
Он тогда еще не был уверен, что сможет догнать ее и завладеть ею. Он тогда просто шел и с пристрастностью физика вычислял процент рентабельности такого предприятия.
По правую и левую руки от тропинки — густые кусты. Надо догнать и ударить по голове, чтобы пресечь попытки неповиновения — он понимал, что схватить поперек туловища и занести жертву в кусты ему вряд ли удастся: он и в лучшие свои годы не обладал атлетическими данными. Теперь же сделать это ему будет просто невозможно. А потому — догнать и ударить. Жертва обмякнет, схватится за голову, и в этот момент ей можно будет нанести еще несколько ударов. Девичья конституция хрупкая… Даже закричать сил не будет… Останется схватить и утянуть в кусты… А там…
А там… Он уже видел, что там будет. Ему не нужна страсть. Черт с ней, этой страстью!.. Не до мести сейчас. Просто хоть раз за эти годы… Снова почувствовать, как это хорошо…
— Тебе что нужно, чмо?!
Разбоев опомнился и ужаснулся тому, что происходит.
Увлеченный желанием, он догнал девушку и схватил ее за руку. И теперь она, резко вырвав ее из цепкой хватки бродяги, смотрела на него совсем не Маришиными глазами. У той в зрачках всегда стояла истома. У этой пылает пожар. Она даже не испугалась.
— Тебе что нужно, чмо?! — повторила она и скользнула ладошкой в сумочку.
Он сглотнул слюну. Ему очень хотелось сказать: «Пойдем со мной», но вдруг поймал нюхом то, что доселе было ему недоступно — свой запах. Он был столь отталкивающим, что Разбоев снова сглотнул и посмотрел на ноги девушки. Ноги! Они были по-прежнему манящими… Сама она не пойдет, в ней много гнева и неприязни. Значит, нужно бить… Следующей ночи наедине с самим собой Разбоев уже просто не выдержит. Ему нужна рядом слабая душа, способная исполнить все его прихоти. А таких у него накопилось столь много, что для их реализации не хватит всех семнадцатилетних Мариш, гуляющих по Москве.
И в этот момент он почувствовал, как в глаза врывается жар, а в ноздри — удушающий, разрывающий их до самого затылка ядовитый газ! Какая боль!.. Светлый образ мгновенно улетучился из его головы, и первой мыслью, занявшей освободившееся место, была мысль о воде.
Следующим очагом возникновения нестерпимой боли была вспышка как раз в том месте, которое… Носок туфли на шпильке, врезавшись в пах Разбоева, вырвал из его легких утробный вой.
— Я сейчас еще пацанов позову, они тебе быстро мозги вправят!..
И среди пожара, пылающего перед глазами, послышалась частая дробь удаляющихся шагов.
Ждать обещанных пацанов-нейрохирургов Разбоев не стал. Стараясь не кричать от разрывающей его душу ненависти, он продирался вслепую сквозь кусты, чтобы удалиться от злополучного места, и вскоре набрел на коммерческий киоск. Женщина средних лет, торгующая в нем сигаретами, сжалилась и подала ему в окошко бутылку воды. Разбоев промыл глаза и впервые проявил себя как мудрый практик, получающий результат после произведенного опыта. Оказывается, глаза, пораженные перечным газом, водой промывать нельзя. Но чтобы понять это, их нужно промыть. Стараясь не попадать более на глаза продавщице, Разбоев пошел вдоль киоска.
Сегодня он сделал еще один вывод, закрепленный практикой. Не нужно душещипательных бесед и попыток понравиться. Если хочешь удовлетворения, нужно бить. Бить до тех пор, пока жертва не потеряет способность сопротивляться. И уже после, не опасаясь ни пацанов, ни случайных прохожих, достигнуть того, к чему так страстно стремился.
Теоретик Разбоев стал постепенно трансформироваться в неплохого практика. Случилось это второго июля, и до первого убийства оставалось ровно две недели.
А ту февральскую ночь он помнил плохо.
Был слишком пьян для того, чтобы оглядываться по сторонам, избегая встреч с соседями, и болен для того, чтобы обращать на это внимание, даже будучи трезвым. С трудом нашарив в карманах ключ от входной двери, он стоял, упершись в косяк лбом, и вполголоса ругался. Из пальцев, липких и скользких, ключ постоянно выскальзывал, новое движение причиняло ему нестерпимую боль, и он никак не мог понять причину ее происхождения.
Наконец, после пятой или шестой попытки, ключ попал в руку и переместился к замку. Он клацнул, дверь подалась и впустила внутрь.
Раздумывая, захлопнуть ее или оставить как есть, Разбоев собрал воедино остатки разума и лягнул створку ногой. Раздался глухой стук, его окружила темнота, и он рухнул на пол.
Через полчаса он пришел в себя. Причиной тому было не протрезвление, а жажда и тяжесть в затекшей руке. Застонав, он приподнялся и сел на пол. Теперь находиться в темноте было более привычно, чем когда он вошел, и уже без труда он мог определить, где заканчивается коридор и начинается комната. Та комната, где он впервые в жизни испытал с Маришей нечто похожее на транс.
Странно, но постоянная жажда обладания женским телом почему-то не появлялась. Это было удивительно, потому что это было первое, что завладевало всеми его органами, едва Разбоев приходил в себя или, будучи трезвым, на мгновение расслаблялся. Преодолев коридор, он вошел в комнату и сел на грязный, залоснившийся за три года диван. Ну… Где она, Мариша? Или иная, на нее похожая… Он готов.
Но она не пришла. Да ему и не хотелось. Ему не хотелось — мыслимое ли дело?!
Он стал вспоминать. Не может быть… При третьей или четвертой попытке проникновения в собственную память, он четко вспомнил два момента.
Момент первый. Он выпивал. Впрочем, это было даже не воспоминание, а догадка. Раз рубашка в крови да болит…
Кстати — подумал он — что у него болит?
И только сейчас увидел свои руки. Они, разодранные в кровь, выглядели, как клешни космического чудовища. На них явственно проглядывались следы, напоминающие раны от ногтей, и кожа с мест разрезов отсутствовала. Словно кто-то почистил ему руки ножом-«экономкой», коим заботливые хозяйки снимают с картофелин кожуру. Хозяйки… Женщины, получается.
И в этот момент его мозг пронзила молния, вырвавшаяся из глубины памяти. Пронеслась над головой, осветила на мгновение странную картину, и потом снова наступила тьма.
Но для того, чтобы запечатлеть ту картину в своем сознании, этого мгновения Разбоеву оказалось достаточным. Достаточным, чтобы запомнить, достаточным и для того, чтобы оценить. И он в изнеможении повалился на диван спиной, стараясь пережить то мгновение снова и снова.
Он видел широко распахнутый женский рот с тонкой и блестящей, как паутинка, ниточкой слюны. Он помнил женский крик, вырывающийся из него и раздающийся под ним, Разбоевым. И то ощущение полета, расслабившее все его тело.
Не может быть… Это была Мариша или кто-то, кто так мучительно для него похож на нее?
И через несколько минут созерцания этой фотовспышки памяти кто-то позвонил в его дверь. Он решил не вставать, но позвонили еще. Потом еще и еще.
Разбоев поднял свое тело с дивана и побрел в прихожую. Уперся одной рукой в косяк, а второй отвернул в сторону язычок старого английского замка.
И в лицо ему ударила целая стена света.
— Разбоев Борис Андронович. Это вы?
— Да ты смотри… это алкаш! — вторил ему другой голос.
Его взяли за шиворот и завели в собственную квартиру. Бросили на диван, как куклу, и осмотрели со всех сторон.
А он лежал и глупо морщился, стараясь сосчитать тех, кто располагался вокруг. Кажется, двое в синем, в форме. Кажется, двое в штатском… А эти двое, получается, с ними.
— Смотри, на нем кровушки, как из ведра, — сказал кто-то из них, шестерых. — Звони.
И тот, к кому это относилось, позвонил.
— Мы его взяли, — сказал и захлопнул крышку мобильного телефона. — Сука.
К кому относилось это, Разбоев не понял.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Главный фигурант предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других