Убегая по янтарному берегу

Всеволод Плешков (2024)

Человек, ищущий свободу, на пути к ней должен победить себя. Получив степень бакалавра в области политологии, Август Ледников прибывает в Пионерский курорт для участия в предвыборной кампании своего отца. Родители видят в сыне успешного политика, однако он втайне не разделяет их взглядов и терпеть не может всё, чем ему приходится заниматься.Пока Калининградская область готовится к выборам губернатора, её жители, в условиях финансовой нестабильности, вынуждены искать дополнительные источники заработка. Игорь промышляет незаконной добычей янтаря, с целью обеспечить себя и больную мать. В одну из ночей к нему в руки попадает уникальный камень, с продажи которого можно получить солидные деньги…Два непохожих человека волей случая находят общий язык и становятся участниками событий, вынуждающих каждого принять тот бой, который он старательно избегал. Удастся ли им вместе победить по-отдельности?

4. Материнское сердце

В кухонном окне горит свет. Глушу двигатель, сижу, откинувшись на спинку кресла, пытаюсь не отключиться и собраться с силами, чтобы наконец выйти из машины и подняться домой. На часах 02:12. Интересно, почему мать не спит. А что, если спит и просто забыла выключить свет? Да нет, она никогда не забывает о подобных вещах. Надеюсь, с ней в порядке и её не настиг приступ в самый неподходящий момент. Да нет, этого не должно случиться…

— Привет, — с порога говорю я и замираю, в ожидании голоса.

— Привет, сына, — ожидания оправдались, мать на кухне.

Быстренько снимаю вейдерсы и, бросив их в ванну, прохожу в единственную залитую светом комнату. Мама сидит за столом, в её руках застыла стопка старых фотографий, на которых запечатлено то время, когда я не заставлял её нервничать, а сестра ещё жила с нами. Я с лёгкостью могу узнать какую именно картинку рассматривает мама по тыльной стороне глянцевой фотобумаги. На той, к которой приковано мамино внимание запечатлён момент, как я пошёл в школу. Ставлю контейнер на пол, сажусь рядом с матерью и понимаю, что был прав. Мы с сестрой стоим, нехотя обнявшись, на фоне второго, на тот момент нового, здания школы. Мои одногодки и я были первыми, кого учебное заведение встретило на новой территории. С первой линейки я понял, что это нуднейшее мероприятие, нужное будто исключительно министерству просвещения для отчётности куда-то ещё. Такой же оказалась учёба. Не удивительно, что я практически сразу стал троечником, а в старших классах даже умудрился побывать двоечником. Ха, учителя, наверное, были рады, что я ушёл от них после девятого и больше им не приходилось, выкручиваясь, тянуть двойки до троек, пока я вместо уроков ковырялся в двигателе мопеда, купленного за заработанные на сдаче металлолома деньги. Когда удалось его починить Михина успеваемость тоже ухудшилась, а наша общая парта стала пустовать куда чаще прежнего. Нам за это, конечно, прилетало и в школе, и дома, но я ни о чём не жалею, да и Миха, кажется, тоже. Пока наши одноклассники сидели, считая минуты от звонка до звонка, мы были по-настоящему счастливы. Эх… Мать убирает фотографию в хвост стопки.

— Ты чего не спишь? — спросил я.

— Проснулась водички попить, смотрю, тебя нет, вот и не сплю. Не получается у меня, зная, что ты снова в волны ныряешь. Опасно это… — её грузные глаза смотрят в мои.

— Мам, я не ныряю в волы, а захожу в воду, ещё и не далеко, а всего лишь по щиколотку, ну максимум по колено. Это не чуть не опасно, — мой голос мягок, насколько это возможно. — К тому же сегодня я там был не один, а с Павлом и Мишей, они бы меня, если что вытянули.

— Ну не знаю, Игорь, не знаю… Всё равно, мне кажется, это опасно, и я за тебя переживаю.

— Мам, всё в порядке, я же вернулся в конце концов, — обнимаю её за плечи.

— И то верно, — говорит она, прижимая руку к моей руке. — Но всё равно будь осторожней.

— Хорошо, — киваю.

— Как у мальчишек дела? Паша всё там же работает в больнице?

— Да, всё так же айтишником, — я подхожу к холодильнику, достаю остатки колбасы и пачку майонеза. — У него в этом плане стабильность, хоть и не слишком радужная, — из шкафчика беру батон, — государственная организация, все дела…

— А у Миши? — тут же спрашивает мать. — Он же, ты говорил, был ранен.

— Да, но уже всё отлично, — мастерю себе бутерброды. — У него нога почти зажила, уже, как сам заявляет, бегать может. Всё ждет, когда ему разрешат вернуться на поле боя. Здесь, по его словам, скучно, да и денег много не заработаешь.

— Эх мальчики-мальчики… Учились бы вы хорошо в школе не пришлось бы вам сейчас суетиться и вечно себе что-то выдумывать. Жили бы, работали, семьи бы завели, вон, как Пашка. Он же институт закончил и вон, где работает. В государственной организации!

— Ну и что? — я возвращаюсь за стол с полной бутербродов дощечкой. — Он там получает тысяч тридцать от силы. Не зря же, как многие, янтарём промышляет. Явно одной зарплаты на содержание себя и жены ему не хватает.

— Но он работает в тепле, зная, что в определённый день месяца получит зарплату, а не крутит гайки в холодном, сыром гараже. И жена у него хорошенькая, тоже в госорганизации работает, между прочим.

— Давай не будем об этом. Ты лучше посмотри, что нам сегодня подарило море, — доедаю бутерброд и, оттряхнув руки, достаю из контейнера янтарь с инклюзом, кладу его на стол. — Я назвал этот кусок «Янтарный аммонит».

— Это же настоящее чудо…

— Да-а-а… такое ни в каком офисе не поймаешь, — чувствую, как на щеках появляются ямочки.

— Ракушка… она такая… красивая, — мать откладывает фотографии в сторону и берёт камень в руки. — Столько лет янтарь хранит в себе память о древней жизни…

— А сколько этот янтарь стоит! Денег с его продажи несомненно хватит, чтобы сделать тебе операцию. Вот найду покупателя и тогда мы наконец сможем забыть о проблемах.

— Не знаю, Игорь, — мама кладёт «Янтарный аммонит» обратно, — не знаю. Как бы ты не накликал на себя беду. Знаешь ведь, что продавать янтарь незаконно.

— Мам, сколько раз я так делал, никаких проблем не было. Всё нормально, сейчас большая часть людей зарабатывает незаконно, почти никто не устраивается официально…

— Как раз это и ненормально, — перебивает мать, — но ладно уж, ничего не поделаешь, в такое время живём. Будь всё равно аккуратней, не уходи слишком далеко за черту, иначе можешь загубить свою жизнь. А мне так хочется, чтобы ты прожил её счастливо, — она кладёт руку на сердце.

— Всё хорошо, — снова обнимаю маму, — я счастлив, — говорю, будто пытаюсь убедить в этом не её, а себя, — счастлив. Только вылечим твоё сердце и вообще счастью не будет предела. Ты главное не переживай по таким пустякам. Лучше подумай какой бы ты хотела сделать ремонт?

— Ой, да какой там ремонт? Меня и сейчас всё устраивает, — она улыбается. — Ты вместо того, чтобы думать обо мне, подумай наконец о себе. Я свою жизнь прожила, а у тебя ещё всё впереди!

— Ты опять начинаешь? Всё, хватит, я сам решу о ком думать, а о ком нет.

— Лучше бы вместо меня подумал о Вайне, она же твоя сестра, а вы с ней собачитесь, будто враги.

— Она первая начала! — её сегодняшняя предъява меня вывела из себя. — Какого чёрта ведёт себя, будто я ей обязан? В жизни бы с ней не виделся, если б она периодически не захаживала сюда, то одна, то со своими детьми.

— Игорь, но вы же РОДСТВЕННИКИ. Вот я умру и у тебя останется только Вайна. Что ж вы всё никак не поймёте, насколько важно жить дружно, уметь оказывать поддержку друг другу, помогать материально в конце-то концов. Вас поодиночке раздавит мир и даже того не заметит.

— Вайна у нас не одна, у неё вон Никита есть, скоро Анжелика и Мирон вырастут, будут поддержкой, а мне этого не надо. Я и сам прекрасно справляюсь! Сам себе поддержка, заработок и всё другое необходимое. В крайнем случае, у меня есть друзья, на которых я могу положиться, так что Вайна мне не нужна… — я смотрю в черноту телевизора. Мать молчит. — Сама подумай, — продолжаю, — как можно иметь с ней что-то общее, когда от неё не дождёшься даже доброго слова? Как дела и не спросит, вместо этого будут, — приготовился загибать пальцы, — вопросы о том, когда я найду работу, вопросы о том, когда съеду, жалобы, что ей с двумя детьми тяжело, жалобы, что им в двухкомнатной квартире вчетвером тесно, а и, конечно, просьбы с упрёком чем-нибудь помочь её мужу! — пальцы закончились. — Сегодня она вообще намекнула, что было бы хорошо им переехать сюда квартиру, а нам на их съёмную двушку, дескать нам столько места не нужно. И как я, по-твоему, должен относится к сестре, когда она выкидывает подобное?

— С любовью и пониманием.

Я вздыхаю. Сколько бы мы с ней не спорили, а всегда всё одно и то же, «с любовью», «с пониманием», «принимай её, ведь вы родственники». Бесит. Эта так называемая старшая сестра ненавидит меня с рождения, о чём никогда не забывает напоминать. Мама будто в упор не замечает всего, исходящего с её стороны, максимум говорит, что у нас возникает недопонимание из-за того, что она на десять лет старше. Ну бред! У Макса брат на тринадцать лет старше, но они никогда не ссорились. Конечно, у них не было тех проблем, что были у нас, у них отец не ушёл из семьи, как только узнал о второй беременности жены, да, Валере не приходилось заменять Максу родителей, потому что они работали каждый на одной работе, а не на двух. Если Вайна считает, что в такой жизни виноват я, то пусть забудет меня и никогда более не вспоминает! Я с огромным удовольствием вычеркну её из жизни сразу, как только появится такая возможность!

Хотел бы я всё это высказать матери, но понимаю, что это её лишь расстроит, поэтому, вздохнув ещё раз, говорю:

— Пойдём лучше спать. Бутерброды завтра доем.