Всё пришедшее после

Всеволод Георгиев, 2014

Действие романа происходит в период с 1963 по 1993 год. Он мог бы послужить пособием по изучению этого времени, если бы не необычная точка зрения, с которой рассматриваются те или иные события. В сущности, она основана на представлении, что публичная политика – лишь оформление сакральной исторической миссии, которая поддерживается неизвестными хранителями тайны, посвященными в содержание проекта. К характерным чертам романа относятся отсылки к фактам минувших столетий, обращение к легендам, историческим загадкам и гипотезам. В целом это серьезное, но увлекательное путешествие в действительность, которая оказывается богаче вольного вымысла.

Часть вторая

Tenet confidentiam (Хранит тайну)

1. Вечером во ржи

Глебу пришлось по болезни оставить свой пост в отделе внешних церковных сношений: в начале 1972 года он пережил инфаркт. Однако его положение первого среди равных все еще сохранялось. Спустя год после болезни он побывал в Бангкоке на Всемирной конференции «Спасение сегодня».

В делах наступал застой, мучительный для энергичной натуры Глеба. Диалога церквей не получалось, работа велась лишь в невнятных рамках подготовки к диалогу.

«Холодная война» перехватывала инициативу. Политбюро ЦК КПСС укреплялось армейскими кадрами.

После инфаркта Глеб решил передать все документы, хранящиеся у него в известной нам зеленой папке, наверх, в надежные руки. История повторилась: он опять обратился к Косте.

Костя приехал под вечер, прошел по аллеям, любуясь золотым бором с темной хвоей, свернул к даче Глеба, позвонил. Ему открыли, и он, шурша сухими иголками и палыми листьями, уверенно направился к двухэтажному дому. Друзья обнялись, и Глеб начал с главного:

— Ты уж извини, отец мой, приходится вновь тебя звать, ты у меня единственный в курсе дела.

Костя устроился в кресле поудобнее.

— Я весь — внимание!

Глеб посмотрел на него и без предисловий сказал:

— Хочу передать нашу папку вероятному восприемнику. Как ты на это смотришь?

— А кто восприемник?

Глеб сказал.

Костя присвистнул:

— Надеюсь, он ее не отправит в архив.

— Не отправит. По крайней мере, в ближайшее время. — Глеб опять взглянул на Костю. — Я подумал, что хранить ее у себя очень рискованно. Я ведь не собой рискую, документами. Нет у меня условий для хранения.

Костя покрутил головой. Он понимал: дело серьезное.

— Вот видишь! Переслать я ее не могу. Передать лично, не привлекая внимания, тоже не могу. Так что вся надежда на тебя. — Глеб не смог удержать смешок. — Ты уж извини, брат, но в нашем деле вход — рубль, выход — два.

— За такой вход, Глеб, я бы червонец отдал.

Глеб потер руки, поднялся. Давая инструкции Косте, он ходил по комнате.

— Учти, опасность не исключается. За эти документы могут и живота лишить.

— Столько лет прошло, — со вздохом сказал Костя. — Хотя… — Он запнулся. — Знаешь, эта тема забытых монархов опять стала модной в Европе. Книжка вышла одного швейцарца, интервью в газетах. Как в Евангелии: «Он среди вас, и вы не знаете Его».

— Я и говорю, осторожность не помешает, — настаивал Глеб. — Давай сделаем так: я готовлю встречу. Он постоянно бывает в ЦК. Ты напишешь письмо, например, о разрешении пользоваться каким-нибудь секретным архивом. Тебе закажут пропуск, ты пойдешь под этим предлогом на Старую площадь и передашь папку.

Костя согласился.

— Я обращусь за разрешением в архив Института марксизма-ленинизма.

— Ну, тебе видней. Главное, чтобы это выглядело естественно. Приедешь ко мне, заберешь документы, я тебе дам машину. Тебя высадят у «Детского мира» или Политехнического музея.

Они еще долго обсуждали детали.

В это самое время в ранних, осенних сумерках в строгом светлом здании на Полежаевской, включив электрическое освещение, работали переводчики с французского. Они переводили книгу одного швейцарского журналиста и гражданина Израиля «Les Dessous dune ambition politique» — «Подводные течения политических амбиций». Журналисту повезет больше многих: он проживет еще целых четыре года, пока пуля не оборвет его жизнь.

Между тем Костя отправился к себе на Чистые пруды. Он за двоих плотно поужинал у Глеба. Глеб пил только чай без сахара с горсточкой лесных орехов. После ухода Кости он встал на молитву.

Костя, раздумывая над заданной Глебом задачкой, шагал от станции метро «Кировская» в сторону Покровских ворот. В свете фонарей навстречу ему по проезжей части шел Виталик. Не веря глазам, Костя даже головой тряхнул. Застегнутый на все пуговицы, Виталик двигался какой-то странной, неуверенной походкой, глядя в асфальт под ногами. Почувствовав неладное, Костя направился к нему. Виталик его не видел.

Вдоль бульвара резво бежал по рельсам набравший скорость трамвай. Дальше все произошло как в страшном сне. Виталик кинулся к трамваю. Будто в замедленном движении кинопленки Костя успел протянуть к нему руку и поймать рукав куртки. Однако мощная инерция понесла Виталика дальше навстречу отчаянно зазвонившему вагону. Виталик даже не заметил, как лопнули швы на плече, и рукав, оторвавшись, остался Косте на память. Мгновение спустя трамвай грузно закрыл их своей тенью.

Виталик, порыв которого замедлился, ударился плечом о красный бок трамвая и отлетел прямо в руки подбежавшего Кости. Из затормозившего вагона выскочила вожатая, такая же бледная, как и тот, кто едва не стал ее жертвой. Она хватала ртом воздух и безмолвно размахивала руками. Виталик попал в железные объятия Кости и затих. Костя извинился и, сжимая в кулаке оторванный рукав, быстро увел Виталика.

Трамвай еще долго стоял под фонарем, пока вагоновожатая обсуждала происшедшее с пассажирами и зеваками. Наконец, сзади подкатил еще один красный вагон, и спустя пару минут оба трамвая, перезваниваясь, заскользили по рельсам дальше.

Наши герои в молчании дошли до Костиного дома. Виталика не оставляла нервная дрожь. Костя налил ему горячего чаю, плеснул туда же остатки из подвернувшейся бутылки «Кагора» и сходил к соседям за седуксеном. У них оказался только детский димедрол. Костя заставил Виталика проглотить порошок. Впрочем, тот и не сопротивлялся.

Уложив его спать, Костя позвонил Марине, сказал, что встретил на бульваре Виталика, затащил его к себе домой и уговорил остаться переночевать. «Если Клавдия начнет искать сына, — рассудил Костя, — она позвонит от соседей или из автомата Марине».

Проснулись в половине восьмого утра. Было уже светло. Костя внимательно смотрел на смущенного Виталика.

— Знаешь что, — сказал он наконец, — я тебе дам тренировочный костюм, иди побегай. Через час будем завтракать. Потом поедем на дачу. Согласен?

Виталик кивнул.

Через минуту после его ухода Костя вышел из дома, дошел до бульвара, постоял, наблюдая, как Виталик привычно накручивает свои километры, и вернулся в квартиру.

Костюмчик был, конечно, коротковат, а вот кроссовки «Арена», в которых Виталик вчера вышел из дома, пришлись весьма кстати.

Прохожие еще не двинулись занимать свои рабочие места в центре столицы, а одна-две выведенные на прогулку собаки, видимо, справедливо относили себя клеткой весовой категории и не торопились бросаться под бегущие ноги сорок четвертого размера, несущие восемьдесят семь килограммов мускулистого тела со скоростью разогнавшегося трактора «Беларусь». А может, просто оказались достаточно хорошо воспитаны.

«Заново родился», — подумал Костя и вернулся домой. Он опять позвонил Марине и сообщил, что забирает Виталика на дачу. Пусть Артур привезет что-нибудь из его вещей.

Любопытной Марине ничего не удалось больше от него добиться, но по голосу Кости она поняла, что дело серьезное. Костя, сам ничего не зная, объяснил Марине, что у парня, скорее всего, депрессия и ему, он уверен, необходимо несколько дней побыть в спокойной обстановке.

А произошло вот что.

В конце лета Клавдия с Вадимом уехали в отпуск, в Крым. Виталик с Лией наслаждались свободой в опустевшей квартире. Все было под рукой: стадион, институт, школа, где работала Лия, парк, даже трамвай, выползающий на Дворцовый мост с Волочаевской улицы, чтобы следовать в Сокольники.

Лия любила не только гулять в маленьком парке над Яузой или бродить по оленьим просекам в Сокольниках, она любила новые знакомства, разговоры, танцы, песни под гитару.

Теперь она могла себе позволить пригласить компанию. Несколько раз ее друзья — парни и девушки приходили к ним в гости. Это были симпатичные молодые люди, способные, образованные, остроумные.

Одна пара отлично пела под гитару: он окончил музучилище, она училась пению. Виталик мучительно вспоминал слова и мотив.

Проходит жизнь, проходит жизнь, как белый парус вдалеке,

И пустота, и пустота — в твоем зажатом кулаке.

Вадим когда-то дал ему несколько уроков игры на гитаре, и Виталик иногда перебирал струны и мурлыкал себе под нос какую-нибудь песенку.

В очередной раз Виталик подошел к стене, снял с гвоздя гитару с поникшим синим бантом, попробовал подобрать мотив песни, но у него ничего не получилось, и гитара вернулась на прежнее место.

На следующий день он уехал на два дня в подмосковный спортивный лагерь. Утром там проводился кросс по пересеченной местности на первенство Москвы, и его упросили в институте выступить за команду «Буревестник». Ему выдали новенькие кроссовки, спортивную форму с голубой эмблемой и белой птицей. В них Виталик и пришел к финишу первым, получил кубок, который у него тут же забрали, чтобы поместить в начальственном кабинете на специальном стенде, сам же он отправился в душ.

Днем он уже был дома, усталый, но довольный, с подарками и грамотой красного цвета. Лия еще не пришла с работы. С книгой он завалился на диван, однако веки его сомкнулись, и он уснул.

Проснулся Виталик отдохнувшим и бодрым. Походил по комнате, снял со стены гитару и опять попытался подобрать мелодию. Обычно расстроенная гитара на этот раз отозвалась чистым звуком. Она была настроена идеально. Он еще раз проверил струны. Сомнений не было: так мог настроить гитару только профессионал. Сердце неприятно сжалось. Во рту появился кислый привкус. Такого поворота он не ждал.

Он принялся вспоминать, что знал об этом гитаристе. Лия всегда с уважением говорила о нем, да и Виталику он был симпатичен. Взрослый, лет тридцати, он работал инструктором райкома партии, а раньше, кажется, был комсомольским вожаком у Лии в институте. Звали его Игорем. Веселый, простой в обращении, невысокого роста, всегда при галстуке.

Вскоре явилась Лия, и успевший успокоиться Виталик рассказал ей о своем открытии и спросил, что все это значит? Лия, почесав носик, посмеялась над ним, на том дело и кончилось. И хотя Виталик был уверен в деталях, он считал, что обвинять Лию у него не было достаточных оснований. Просто он стал внимательнее. Увы, Виталик попал в яблочко.

Здание Калининского райкома партии, где работал Игорь, и здание школы, где работала Лия, находились рядом. Лия часто видела инструктора райкома, ведающего делами РОНО (так назывались районные отделы народного образования). Он был холост, и Лия заинтересовалась им. Холостой мужчина, как неизданная книга, вызывает у женщин чувство любопытства.

Она была замужем, и он заинтересовался ею. Видная замужняя женщина обращает на себя внимание больше, чем свободная от брака особа, подстерегающая мужчину.

Лия головы не теряла. Благодаря Игорю, она быстро вступила в партию и, не дождавшись годового стажа, стала партгруппоргом школы.

Он всерьез увлекся ею. Лия не была похожа ни на комсомольских барышень, привыкших к бесцеремонности сверстников и хамству начальников, ни на жадных чиновниц-разведенок, ни на разгульных крашеных блондинок из сферы потребительского рынка.

То недоступно-желанная, то готовая на жертву, строгая и страстная, опьяняющая, как вино, и сладкая, как мед, Лия притягивала его к себе, а притянув, уже не отпустила.

Его мать, Клара Ефимовна, была от нее в восторге (отец — не в счет). Игорь знал, что, если он женится, ему дадут квартиру: в столице разворачивалось жилищное строительство новых районов. А жениться он не хотел ни на ком, кроме Лии.

Не стоит говорить, что Зизи тоже была в курсе дела и поддерживала Лию.

Что касается Виталика, то он вскоре убедился в правильности своих выводов. Произошло это из-за ремонта дорожек на стадионе. В связи с ремонтом ему пришлось перенести тренировки на стадион Лефортовского парка. В парке он увидел, как бродили по осенним аллеям его жена и его соперник. В тот день Виталик бегал до седьмого пота.

Отношение Лии к нему постепенно ухудшалось. Вначале, возможно, она раздражалась, не отдавая себе в том отчета. Позже к ней пришла уверенность в собственном будущем, и она дала почувствовать, что ему дана отставка, полностью и бесповоротно.

Теперь каждое лыко шло ему в строку. Если он ей что-нибудь покупал, она распекала его за мотовство, если не покупал — за скупость. Она могла надуться на него из-за газетной статьи, которую он предлагал ей прочесть, за пессимизм перед сдачей очередной курсовой, равно как и за излишний, по ее мнению, оптимизм.

Когда у нее случилась задержка месячных, она поделилась с ним своими опасениями. Устраниться от обсуждения ему не удалось, хотя он предлагал подождать несколько дней. Виталик даже в мыслях не держал, что в сложившейся ситуации, эта щекотливая тема является, по меньшей мере, рискованной. Он выслушал Лию и рассудительно заметил:

— Вероятность того, что ты думаешь, ничтожно мала. — Виталик был в этом уверен. — Подождем еще неделю.

Он следовал принципу Вильяма Оккама: «Не умножай сущностей».

Женщины устроены по-другому и не так легко соглашаются с принципами, даже если они приняты в кибернетике.

— Какая еще вероятность? — возмутилась Лия. — Я в трансе, а ты мне про какую-то дурацкую вероятность разглагольствуешь.

— Предложи что-нибудь получше, — не сдавался Виталик.

— Я тебя спрашиваю, понял? Хочу знать твое мнение.

— Мое мнение — пусть все идет своим чередом.

— И как ты себе это представляешь?! — От негодования Лия даже подбоченилась. — Я буду сидеть дома с ребенком, а ты на свою стипендию будешь нас кормить? Спасибо! Как бы нам не растолстеть от переедания!

— Родители помогут, — сказал Виталик.

— Вот ты всегда так. Пусть кто-нибудь, только не ты. Уже сейчас устраняешься, а что будет, когда ребенок родится? У тебя один стадион на уме. И вообще, как мы все здесь поместимся?

— Хорошо, — терпеливо согласился Виталик, — давай подумаем, можно ли сейчас избежать появления ребенка.

— Я так и знала! На мое здоровье тебе наплевать. Да будет тебе известно, это у меня в первый раз, а в первый раз особенно опасно!

Виталик вздохнул. У него была ясная голова, и он твердо помнил, что по срокам не мог быть причиной ее опасений. Он долго хранил в памяти, как драгоценность, каждый случай взаимной близости и помнил подробности. Он считал, что они имеют дело со случайным сбоем женского организма.

— Ты меня не поняла, — вслух сказал Виталик.

— Я все поняла! На тебя нельзя положиться. Ты все еще за мамочкину юбку держишься! Посиди и подумай, а я сегодня пойду ночевать к Зинаиде Зиновьевне, понял? — И Лия бросила на него уничтожающий взгляд.

Она взяла сумку, аккуратно положила в нее ночную сорочку и направилась к двери.

— Тебя проводить? — поднялся удрученный Виталик.

— Сама дойду!

Дверь хлопнула, и Виталик остался один. Он посидел немного, потом переоделся и побежал к стадиону.

Вернулась Лия на следующий день веселая, как ни в чем не бывало. Зизи посоветовала ей подержать ноги в горячей ванне, и ночью Лие пришлось вскочить с постели за ватой.

После возвращения Клавдии и Вадима Лия все чаще стала ночевать у Зизи. Клавдия переживала за сына. Вадим, как ни странно, тоже принял сторону Виталика.

Наконец, однажды Лия, повздорив с Виталиком, собрала чемодан и ушла совсем. Виталик знал, что назавтра у нее назначен семинар в Министерстве просвещения, и под вечер поехал ее встретить, чтобы поговорить без свидетелей. На бульваре он сел на лавочку и стал ждать.

Она выбежала из дверей и остановилась. Виталик с бьющимся сердцем поднялся, но в это мгновение Лия помахала кому-то рукой. Виталик повернул голову и увидел своего соперника. Она подошла к Игорю, взяла его под руку, прижалась к нему, потерлась щекой о плечо, оглянувшись, подставила губы.

« — Дитя! Нет такого мужчины, который не верил бы, подобно вам, что его возлюбленная любит его, и нет такого мужчины, который бы не был обманут своей возлюбленной!»

«Что это? — поймал себя на мысли Виталик. — Почему небо черное и фонари ничего не освещают, а выглядят, как кресты в радужной оболочке?»

Он обнаружил себя опять сидящим на скамейке и не догадывался посмотреть на часы.

Затем он вспомнил Лию, и вся его жизнь, начиная с попранного детства, полная унижений и несправедливых пощечин судьбы, грубого использования, подавленности и переживаний, жизнь, из которой он стремился выбежать на свежий воздух, поднимаясь всякий раз, как примятый цветок поднимается к солнцу, эта жизнь показалась ему маленькой серой хоккейной коробкой, из которой никогда не выбежать на мягкий зеленый простор.

Уйти можно было только в небо. Освободиться от тяжелого асфальта и, вдыхая полной грудью утренний туман облаков, умчаться, покинуть опостылевшие серые и жесткие борта.

Он бы так и сделал, не ухвати его за рукав Костя.

А Глеб в этот вечер долго стоял неподвижно, погрузившись в молитву. Он чувствовал, как что-то тяжелое, темное и вязкое не дает ему ощутить теплый и спокойный свет, струящийся с неба.

Поглощенный глубокой скорбью, он стал на колени в надежде обрести душевные силы в Живоносном и Живоначальном источнике, уловить отблеск пророческого мира, свидетельства благоволения и милости Божией.

И вот тьма отступила, сердце окрылилось; подчеркивая каждое движение, он сотворил крестное знамение, благодарно вздохнул и поднялся с колен. Его глаза лучились теплым и спокойным светом.

На следующий день на дачу к Косте приехали Артур и обеспокоенная Клавдия. Они привезли сумку с вещами Виталика. Артур не забыл бросить туда резиновые ленты и тренировочный костюм друга. Потом, подумав, захватил портфель с тетрадками.

Виталик, поддержанный Костей, наотрез отказался вернуться в этот вечер домой и остался на даче.

Клавдия, болеющая за сына, от которого ушла жена, с надеждой смотрела на Костю. Тот ободряюще улыбался и просил не беспокоиться. По дороге домой Артур уверил ее, что для Виталика смена обстановки — лучший из вариантов.

Из слов Клавдии Костя в общих чертах понял, что произошло. «Женщины, женщины, — подумал он, — как это знакомо! “Нет такого мужчины, который бы не был обманут своей возлюбленной!”».

Его рука потянулась к книжным полкам, взгляд отыскал нужный фолиант.

«Обратился я сердцем моим к тому, чтобы узнать, исследовать и изыскать мудрость и разум, и познать нечестие глупости, невежества и безумия — и нашел я, что горче смерти женщина, потому что она есть, и сердце ее — силки, руки ея — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Вот это нашел я, испытывая одно за другим. Чего еще искала душа моя, и я нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщину между всеми ими не нашел.

Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы».

Через два дня Костя подвел Виталика к разговору.

— Понимаете, Константин Георгиевич, я для нее все был готов сделать, жизнь отдать.

— Ей не нужна твоя преданность. Если бы это было так важно, она бы завела себе овчарку.

— А что же ей нужно?

— Чувствовать себя экономически защищенной, вообще в безопасности от всяких волнений.

— Даже если их нет?

— Даже если их нет, они могут появиться в будущем. Поэтому женщинам так нравятся уверенные в себе и решительные мужчины. Особенно когда от них исходит запах денег. Хотя чаще всего такие мужчины и являются источником всяческих проблем.

— А как же любовь?

— Любовь — это другое. Это — когда сердцу не прикажешь. — Костя подыскивал слова. — Любовь — это победа, таящая зерно поражения. Лотерея, в которой выигравшему достается смерть. Надо уметь проигрывать.

— И так всегда?

— Увы. Только «всегда» — неподходящее слово. Любовь — это редкая птица. Rara avis in terris — редкая птица на земле. Между прочим, так Ювенал отозвался о женской верности. Однажды эта птица взмахнет крыльями, и поминай как звали. Для одного из двоих это станет трагедией.

— Да, ощущение не из приятных, — признал Виталик.

— Это — жизнь, дорогой. Ты полюбил и выжил. Считай, что тебе повезло. Ты справишься с этой болью. Только не мсти. Месть — самая скользкая в мире дорога. — Костя помолчал, видимо обдумывая следующую фразу. — Понимаешь, — начал он осторожно, — она не виновата, что действовала именно так. Женщины имеют право на эгоизм, ведь они слабее нас. Им позволено то, что порядочный мужчина себе никогда не позволит. Смотри сам, когда мы говорим: порядочный мужчина и порядочная женщина, мы имеем в виду совершенно разные вещи.

Виталик поднял голову: ему дали почувствовать себя мужчиной. Он постепенно обретал твердую почву под ногами.

Неяркий, теплый свет лился через плафон настольной лампы. Они вышли на крыльцо. Вечер был тихий и прозрачно-синий. Виталик поднял голову. Над ним, сверкая созвездиями, раскинулось поглотившее пространство черное небо.

Ему показалось, что упала звезда, и он то ли успел, то ли нет загадать желание. На ум пришла только одна мысль: чтобы Лия вернулась. Он не был уверен, что поймал момент, и стоял, глядя в небо, ловя падающую звезду, чтобы успеть наверняка, но звезды с неба больше не падали.

Костя потихоньку ушел в дом, а Виталик еще долго оставался на месте, забыв обо всем, удивляясь огромной вселенной, уходящей во мрак, и своему присутствию в ней, ничтожной песчинки на краю обитаемого мира.

Когда он вернулся в дом, Костя уже лег. На столе все так же горела неярким светом лампа, освещая так и не закрытую Костей толстенную книгу с идущей по верху страницы надписью «Екклесиаст».

Прошел еще один день.

Наконец, Косте на кафедру позвонил Глеб и сообщил, что у него все готово. Костя уже давно подписал у проректора письмо. Можно было ехать к Глебу за папкой.

Ночью Косте снились тяжелые сны. Проснувшись утром, он вдруг решил взять с собой Виталика. Эта мысль пришла ему внезапно, и вначале он отбросил ее, как нелепую шутку. Потом, подумав, он пришел к выводу, что мысль не так уж и плоха. Лишняя пара глаз могла ему пригодиться, но еще полезнее поездка была бы для Виталика, начавшего приходить в себя.

Костя понимал, что при других обстоятельствах не следовало бы вовлекать парня в опасные игры, но, когда он вспоминал, в какой смертельной опасности находился и, возможно, еще остается Виталик, всякие сомнения рассеивались.

Словом, он, не скрывая и даже подчеркнув рискованность задуманного, предложил Виталику встретиться в назначенный час в городе. Виталик с радостью ухватился за предложение Кости.

Во второй половине дня они встретились на станции метро «Сокол» и поехали к Глебу.

Оставив Виталика на улице, за воротами, Костя вошел в дом. Он предупредил Глеба, что взял помощника.

— Так где же он? — спросил Глеб.

— Гуляет пока у калитки.

— Негоже, отец мой, держать человека на улице. Зови!

Виталик, оробев, приостановился в прихожей.

Глеб внимательно взглянул на него. Видно было, что он доволен. Познакомились.

— Спортсмен? — спросил Глеб, заметив на Виталике синюю кофту на молнии.

— Мастер спорта по лыжам, — ответил за Виталика Костя.

— Вот это я понимаю! — одобрил Глеб. — Я ведь сам люблю ходить на лыжах. У нас здесь отличные места для прогулок. Теперь у меня напарник появился.

Виталика оставили в гостиной смотреть телевизор. Ему тоже пришелся по душе хозяин с веселыми глазами, одетый в простой подрясник.

Костя с Глебом поднялись в кабинет на второй этаж. На столе уже лежали упакованные в полиэтилен две папки: зеленая и красная — с переводом. Костя аккуратно положил их в свой старенький портфель.

— План немного меняется, — предупредил его Глеб. — Поедешь не на Старую площадь, а прямо домой, на Кутузовский. Тебя ждут. Вот адрес, запомни. Выйдешь за квартал, в переулке, чтобы камеры не перехватили машину. Держи! — Глеб, покопавшись в кармане, сунул Косте несколько красных бумажек. — Это на такси.

— Да у меня есть, — стал отказываться Костя.

— Вот и бери еще. Мало ли что! Вдруг моя машина забарахлит.

Они пошли вниз. Отказавшись от ужина, наши искатели приключений оделись.

— Ну, с Богом, — Глеб благословил их и вызвал шофера.

Пока заводили машину, Костя давал инструкции Виталику. Потом ворота открылись, они сели в серую «Волгу» и, не останавливаясь, помчались по сумеречной аллее. Не встретив ни одной живой души, они доехали до поворота, свернули налево и, набирая скорость, полетели по прямой, как стрела, дороге.

В этот момент их обошли разогнавшиеся белые «жигули». Костя забеспокоился. Не доезжая до конечной остановки троллейбуса, «жигули» вдруг, взвизгнув тормозами, неудобно остановились. Серая «Волга» едва не ударилась о белое крыло «жигулей». Промедли шофер еще мгновение, полетели бы в разные стороны, как бильярдные шары, столкнувшиеся машины.

— Не останавливаться! — крикнул Костя.

Шофер Глеба включил заднюю передачу, но не тут то было! Костя обернулся и увидел, что сзади, блокируя «Волгу», остановились еще одни «жигули», на этот раз желтого цвета.

Костя уже передавал на заднее сиденье портфель Виталику, успев четко и даже несколько зловеще выговорить:

— Беги направо, сделай полукруг и вернись на эту аллею в самом ее конце. Дистанция около трех километров. Там мы будем тебя ждать.

Он с силой распахнул свою дверь, перегораживая дорогу подбегавшим людям из первой машины.

Виталик выскользнул из задней двери и, перепрыгнув неширокую канаву, побежал по жесткой осенней траве. Он понимал: теперь вся надежда на него. Удастся ли ему выполнить все, что велел Костя? За Костю он не беспокоился. Часть невесть откуда взявшихся преследователей побегут за ним, за Виталиком, а Костя что-нибудь придумает. Он вспомнил одну историю с Костей, которую рассказывал Артур, ставший ее невольным свидетелем.

Конец ознакомительного фрагмента.