Хранитель Восточных земель

Воль, 2020

В лесах Восточных земель живёт исключительный род лис. Сколько хвостов у них имеется, во столько существ могут обращаться. И охраняет их, как и весь Восток, испокон веков род Ма. Но однажды науськал род волкодавов людей на лис. Те пришли и перебили многохвостых. И остался из нового поколения лишь один детёныш – маленькая белая лисичка. И назвали старые лисы её Лю. Вскоре Лю Ма выросла да стала поглядывать в сторону людских земель… Отсюда и начнётся наша история. О любви, предательстве и внутренней свободе.

Часть 1

Земли Восточных земель всегда были лакомым куском для людей. Они облизывались при виде густых шапок высоких деревьев, под которыми ходили сотни видов разных животных, наслаждались доносившейся музыкой птиц и мечтали о том, как бы поскорей человек изобрёл оружие, дабы истребить несносных и очень волевых нелюдей. Дичь, дикие травы, чистейшие водные хранилища, наполненные редкой и очень жирной рыбой — такие богатства хранились на этих Восточных пространствах, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Да что там говорить!? Кладоискатели и мастера по добыче камней видели высокие горы, в недрах которых содержались крупнейшие алмазы, бесконечные залежи золота, серебра, изумрудов. Ходили слухи о лесах, на деревьях которых росли вместо плодов янтари, рубины и сталактиты. О полянах, чьи травы были так густы и сочны; животные не переставали чавкать, а для человека эта трава напоминала по вкусу сласти. Бескрайними были эти земли. От просторных зелёных лугов, переходящих в маковые чащобы, до широколиственных лесов, за которыми раскрывались сады каменных деревьев, и высоченных гор, по которым стекали реки и превращались в целые каскады широчайших и красивейших синих водопадов, за которыми содержались таинственные гроты с чудной водицей, капающей по сосудам земли и собирающей волшебные свойства жизни и смерти.

Эти места потому и были местом мечтаний для людей, ибо подойти к ним не каждый осмелится. Знали, что не пропустят их сначала каменные пригорки, густые непроходимые лесные чащи с агрессивными волками и хмурыми медведями, а после — военные нелюди: феи, ведьмы, фейри и другие магические расы, живущие на лоне природы, совсем не так, как люди, строящие себе дома из камня и дерева. Нелюди также охотились — обожали предаваться животным инстинктам, обустраивали жилища в норах, в дуплах, устраивая целые деревья на огромнейших ветках вечных живых дерев, умеющих шептать листьями разные послания, понятные только нелюдям. Болотникам, речуйкам, озёрицам — тем, кто жил на водных территориях, хватало строить плотные пузыри или выстраивать дом на кувшинках — или они выдалбливали пещеры в скалах. Умеющие летать — отыскивали своё место на снежных покровах, там было много мест для уединения и накопления внутренней силы, или рассаживались в кронах деревьев. Те, кто ползал, строил дома на сваях, разбивал висячие сады, или как раз проживали на вековых. Те, кто света не любил, жил на болотах, в пещерах и норах. А были те, кто на двоих ногах существовал, и более походил на людей. У тех были огороды, сады и рыбалка, так что селились там, где пожирнее место было да почва получше.

У каждого такого народа был старейшина, а в каждом селении выбирался самый дельный староста. У этих нелюдей не было бога, они сами считали себя живыми и способными на жизнетворение, да и порой жили до сотен тысяч лет, так что к чему верования? Но все и всё умели поклоняться клану лицунэ — отличных от видов миллионов и миллионов.

Для нелюдей луцунэ было похожим на общее божество — их называли хранителями Восточных земель. Это были рода разноцветных крупных лис, умеющих стоять на двух лапах и оборачивающих в облики, сколько имеют хвостов. Они были самыми сильными и могущественными, одни из самых диких и счастливых родов, чья кровь оставалась до бесконечного колена, что и делало, даже при соединение с другими расами, полукровок в чистокровных лицунэ.

Они жили на больших пространствах, нередко селились по всем Восточным землям, пробивались как почитаемое домашнее животное к какому-то селению и помогали в работе, пока ни достигала опасность — пожар, наводнение, грозы, войны за еду и территории, отбивание от настырных людей, эпидемии. Многое было и происходило на землях. Вот и оборачивались лицунэ в того, кто мог помочь. Но и у них был старейшина — из семьи Ма, перебитой людьми и обстоятельствами.

Науськал род волкодавов рыцарей железных — и ночью накинулись с оружием на спящих лицунэ. Потравили, хвосты волшебные понарезали, но в защиту вступили Ма. Отбили атаку, набросились на волков, изодрали и изничтожили до последнего недруга, до последнего издыхания, оставив после себя лишь маленькую луцунэ, родившуюся за неделю до нападения. Ещё не открывшей глаза и не напившейся молоко матери. Маленький детёныш, оставленный в норе на попечении более опытных взрослых особей.

Для рода лис стал трагедией тот мёртвый день, ведь к ночи все детёныши, отравленные и запуганные до смерти, погибли, а с ними и родители, отдававшие всю любовь и заботу своим маленьким и беззащитным отпрыскам. Все в пространстве Востока знали, что зверёныши лис, были так слабы в младенчестве, пока сами не начнут бегать на четырёх лапах, пока формируются хвосты, что их нельзя тревожить и покидать, но война… война криком, молниями, смертью сделала своё мерзкое дело. И из всех выводков этого поколения осталась маленькая Ма. Тогда лицунэ и поняли, что необычной будет беленькая лисичка, очень сильной и мощной. А пока лицунэ приводили свои земли в порядок, хоронили, горевали, самые старые лисы взяли под опеку маленькую Ма, которой даже имени не дали.

— Будешь для нас всегда маленькой Ма, наша надежда и хранительница. Вместо родителей дадим тебе любовь и заботу — Лю Ма. Эх, Лю Ма, славная лисичка — и гладили по мягкой шёрстке ласкового детёныша, плачущего в тоске по родителям и тыкавшую мордочку в грудь взрослых лисиц от голода, не отыскивая родной аромат родителей. Приходилось лисицам обтираться вещами рода Ма, чтобы хоть как-то приобрести знакомый аромат, иначе бы и прокормить не смогли.

Росла Лю Ма, хорошела. Ступала, будто пава ласковая лисичка, была доброй, озорной, заботливой — старшая сестрица мелких детенышей, обожающих лежать после жестковатой шерсти своих родителей, на мягком животе Лю Ма. Была и умна, и пригожа. А когда она распускала все свои хвосты — просто загляденье. Природа и пережитая боль подарила роду лицунэ драгоценность невиданных щедрот — пятнадцатихвостая лисичка, как из предания предков, выскочила из легенд и проносилась по лесам, плавала на морских глубинах — везде заводила знакомства. Смотрела как нелюди лечили, работали, колдовали, какие вещицы творили из камней. И всё ей было интересно. И оббегать в раз не могла огромнейшие пространства. И никто не мог остановить резвую лисичку, которая то птенца в гнездо вернёт, то охоту откроет и будет за птицами и бурундуками бегать. А как была горда, когда игрушки и еду приносила в общаг!

Но постепенно взрослела маленькая Ма, достигала половой зрелости и принималась выскребать себе собственное жильё мощными лапками и острым носиком. Самцы так и ластились к ней, показывали свою пригожесть, завлекали на игры, на охоту, но постепенно их разбирали, поколения за поколениям оказывались не замеченным, ведь все понимали, что любовь зла, а превращения лисам не просто так были даны. Её любовью может стать и медведь, и леопард, и фейри и даже фей, ведь целых пятнадцать хвостов было у Лю Ма, а потому ждали, когда природа позовёт, и она учует того, кого будет искренне и преданно любить. Спала до этого момента женственность и семейность, но это не означало, что до половой зрелости Лю Ма была готова делить общую пещеру.

Отпросилась строить свою, сама вот и выскребала, носила доски, камни, инструменты. Превращалась, летала. Целый двор с крышей соорудила, тёплый очаг, где даже при лютой зиме будет и тепло, и покойно. Нора у лисицы вышла, что надо. “Дельная Лю Ма. Её жениху будет хорошо”, говорили в клане.

— Главное, чтобы и её полюбили. Будет печально, если истинная откажется жить в яме и любовь обратит её в двуногую.

— От этого она не перестанет быть лисицей, все её зверята будут лисятами, только новый хвост получат”.

— Не по нраву ей парни здесь, даже из других поколений. А может, умер он ещё тогда?

— Очень горько будет Лю Ма, если это так. Будет жить вечность, пока своего не найдёт и не состарится.” “и вечно будет старейшиной. Незавидная судьба.

И исполнилось Лю Ма уже и пятнадцать лет, и двадцать, и сорок пять, а всё ходила в девках, охотилась, спасала лес от катаклизмов, судьёй подрабатывала, да обходила по тысячный раз Восток. И начали её люди интересовать, не так, чтобы сильно — только как отдельный вид. Никогда не видела, спрашивала у торгующих с ними племён, порой покупала их вещи в расставляла в своей берлоге. Выйти из леса лицунэ боялась, да и помнила историю родителей — не хотела оставлять род без себя. Продолжались так дни, проходили годы.

***

Бежала как-то мимо чудесных водоёмов довольная Лю Ма, несла в лукошке большом землянику, только поспевшую. Несла новому выводку в качестве гостинцев с приключений. И вдруг услышала она, пробегая, незнакомый стон. И запах крови, ядов и тления вбился в ноздри её. Остановилась лисица, поставила лукошко и пошла увидеть раненого.

Проходила мимо деревьев, обходила кромки водоёма, прошла кусты и наткнулась на выброшенную тушу огромного лиса, в тело которого было вонзено несколько стрел. Все лапы его были переломаны, весь побитый. уставший грести и бултыхаться. Незнакомым был лис, взрослой особью. “Силён", произнесла про себя лисица, уткнулась пастью в его рёбра. Вновь услышала стон и стала думать, куда его лучше унести. Деревня лекарок в трёх днях пути, за это время чужак умрёт, зато поблизости её клан, да и мудрейшие лучше знают, как лечить лис. Вздохнула Лю Ма, завыла своим во все силы, прижалась лапами к земле, вбирая в себя мощь природы, распушила все хвосты и обласкала раненного ими. Обхватили пятнадцать хвостов незнакомца, натянули к себе и потащили, будто бы тело перекатывала сочная травушка луговая.

Шла Лю Ма с тяжёлой ношей, бунтовало всё в ней. При виде незнакомца пепельно-рыжего так всё сжалось, как ни сжималось ни при одном звере. Аккуратно через лес несла большого лиса, чтобы ни ударился ни об один камешек, чтобы стрелы ещё глубже не вошли. А на глазах слёзы так и стояли у Лю Ма. Жалко было зверя. И привязалась к нему лицунэ.

Подошли они к деревне. По зову выбежали все, обступили и увидели раненого зверя. ”Я нашла его. Помогите ему. Спасите его”, просила Лю Ма. Подхватили чужака, обласкали лисы. Превратились некоторые лисицы в птиц да крупных обезьян; стали вытаскивать стрелы, противоядия готовить, раны прочищать. До ночи возились с ним. ”И где ночевать он будет?” — спросила старейша из лис. Никто не хотел принять чужака, хоть и раненого. У всех дети свои, старые желали покой, а молодые боялись чужака, предлагали под навесом. Угла для такой махины не было. И вызвалась Лю Ма. И поняли все по взгляду и позе, что нашла она своего истинного, что никому его не отдаст, биться будет.

Послушно отнесли лисы чужого и сказали, что пока он болен, волновать не будут, но как поднимется на лапы — устроят допрос, так что пусть не серчает хранительница и будет осторожна. Чужакам чужак рознь. Может и навредить лисице, не почувствовать связь. Быть обычным крупным лисом, потому как у него всего один хвост был. Согласилась с мнением мудрейших Лю Ма, отправила некоторых свободных друзей в деревню лекарок, а после всех спать.

Остался пепельно-рыжий лис и белая лисица под одной крышей, в доме, где на две лапы не встать, где солома вместо ковров, а маленькие круглые выбоины вместо рам и окон. Обложила Лю Ма больного мягкими подушками, еле дышащего водой напоила. И хоть лето стояло на Востоке, ночью было прохладно. Легла под бок незнакомцу, укрывая хвостами своими, чтобы тепло было и мягче ещё. Смотрела она на спящего и сама засыпала в лёгком трепете и думалось ей, что и жизни не хватит насмотреться на него.

Горели звёзды и ночные светила. Дули летние ветры, рябью проходились по озёрам и водоёмам; шумели водопады. Прыгали по кувшинкам озорные жители с жабрами да пузырями вокруг головы, ловили они светлячков на перегонки, устраивали пения, доносились задорные голоски по всему Востоку. Выходили из нор кроты, ухали совы, нимфы ночные чесали в свете жёлтом волосы свои, пугали они чужаков да слухи передавали наравне с ветром о шуме людском, разразившегося в скалах у самого севера, о лисе пепельно-рыжем, которого подобрала Лю Ма. А по полянам да по колким чащам, усыпанные ядовитыми растениями, оживающих только к рассвету, пробирались гоблины, мелкий пузатые нелюди с длинными разноцветными бородами, рассекали стебельки ядовитых, сцеживали зелёные капельки, чтобы продать на лекарства и яды лекаркам. Горели каменные сады алмазами, изумрудами, сапфирами, янтарями, заливали своим светом округу, отражался в них звёзды, колыхался свет о гладь и вместе с ветром звук извлекался тонкий, как капель.

Обмокала раны Лю Ма незнакомца настойками, собирала гной, стирала кровь. И была готова раны зализать, но боялась заразиться. С тоской ждала, как глаза откроет лис, захаркает, когда открытые красные куски срастутся и превратятся в еле заметные шрамы. Ждала прихода лекарок. Текли слёзы горячие на раны, разжигали боль чужаку, выжигая при этом хворь. Дёргал мордой, хмурился, усы электризовались.

— Бедный, бедный, — молвила лисица, страдала Лю Ма и в мучении уснула беспокойным сном.

Много дней ждала лицунэ, когда зашевелится спасённый после посещения беспокойных лекарок со сложенными крыльями, как у стрекоз, как напьётся он разных зелий, но тот всё не просыпался.

— Что мне делать? — обратилась она к лекарке старой.

— Есть хранительница Востока далеко отсюда чаща опасная со злыми каменными големами, защищающие край голубого нектара. С ним можно любое целебное заклинание сотворить, душу в мёртвого вернуть, да и другие таинства свершить. Но это опасный путь, Лю Ма, одному крайне сложно пройти…

— Но я должна! Я должна спасти его.

— Ах, моя хранительница, — качала небольшой головкой лекарка, хваталась за тоненькие волосики, похожие на золотые нитки. — Замылило ваше нутро встреча с этим несчастным лисом. И на смерть вы не сможете его отправить.

— Не могу, — молвила лиса, смотрела на истинного и опускала мордочку. — Не знаю, почему, но я должна это сделать. Присмотри за лисом, милая лекарка. Я скоро вернусь, — и обернулась в ястреба лиса, вылетела из своего жилища и улетела.

— Ах, ласковая хранительница, боюсь я за тебя и за этого лиса. Чувствую, под его личиной другой скрывается. Не обожгись же, Лю Ма, о любовь и милосердие, — звенели крылышки стрекозьи, взмывали пышные ресницы лекарки, да ручки по шерсти таинственного зверя прошлись, теребя грубую, мужскую.

.

.

Кровь застыла в ноздря тёмного огромного лиса, лишь кончик хвоста, которого был белым, да и то кровавым. Тело его дымилось, было скованно чем-то горячим, пробирающим всё основание. Он давно был в сознании, но сил открыть глаза не было, чувств не было, только ощущения мягкой нагретой земли, длинного тела и чего-то необычного в области копчика. Постепенно приходил в себя лис, начинал распознавать голоса, но жуткая боль по всему туловищу не давала никакого покоя.

Больно. Больно.

Зияют шесть ран; а руки и ноги переломаны. Он бессилен, уничтожен и сломан одновременно — и морально, и физически.

— Господи, прошу тебя… Сделай так, чтобы я мог сидеть на коне. Господи, — молил он бога, боялся незнакомого узкого места, проявляющийся сырой запах и зловоние трав.

Боялся он увидеть клетку и земельную яму, в которую легко могли его закинуть вместе с остальными несчастными. Прекрасное было времечко! Душили воспоминания лиса, тосковал и метался в жуткой агонии. И чудился ему строгий стрекочущий голос невиданного доселе образа девы, на голове которой сетчатый зелёный чепчик, а на лице — раскосые узкие глаза, тоненький нос — весь образ завершал острый строгие подбородок:

— Ну, будь же мужчиной, неизвестный лис. Больно тебе? Не больше нашей хранительнице. Её раны дольше твоих будут излечиваться, голубой нектар ей не поможет. Так что не скули, — и щёлкнула она по носу ему. Хотел разозлиться, закричать, но лишь громче заскулил. — Тихо ты! — прикрикнула она, схватив за пасть и повернув её в сторону круглого угла, к которому прижалась красная обессиленная лисица, частично ободранная.

Красивая Лю Ма была избита големами и живыми сорняками, питающиеся паразитическим способом голубым нектаром. Никто не щадил лисицу, хотел убить, вот и билась она, срубала стебли, скребла по каменным глыбам острыми когтями, превращалась в деву-великана, сотрясающую землю прыжками, так и добралась полузапретных опасных земель. Собрала охапку ярких голубых цветков, сияющих в ночи, поющие песни на свет звёзд, а как долетела до своей норы — рухнула и распласталась в углу.

Замолчал лис, увидев зверя, выдернул свою морду и посмотрел на свои лапы. Удивился. Глаза огромными сделал.

— Помнишь, как с тобой это случилось? Кто охотился и зла тебе желал? Подумай об этом и что скажешь старостам, а пока отдыхай, сил набирайся и за нашей Лю Ма приглядывай — она наша драгоценная, никто в обиду её не даст, — и щёлкнув в третий раз, но уже пальцами, обратила самца в глубокий сон.

Проснулся он через пару дней и уже мог как следовало подумать и помыслить. Вытягивался, тело своё осознавал, не шумел, чтобы врагов не накликать, а когда собрался духом, открыл глазища и уставился в угол. А там лапами вверх лежала посвежевшая лисичка, пушистая, мягкая; лис ненароком залюбовался очаровательным зверьком. А вокруг неё ласкались блаженные пятнадцать длинных хвостов. И вспомнил лис о том, что существуют нелюди разумные, чудеса и происки дьявола. Вспомнил, как оказался здесь, как плыл, падал и умирал, как оживал в тёмной и громоздкой норе, куда свет почти не проникал.

Прикинулся очнувшийся спящим, как только лисичка зашевелилась. Заохала, тельце вытянула, сонно пошаталась и уткнулась в шею чужого лиса, проверяя.

— Когда же ты очнёшься? — говорила она, но лис толком не мог понять её незнакомых звериных слов. Белая лисица отошла ненадолго и вернулась с целой пастью свежей родниковой воды. Влила в сомкнутую пасть водицу, ещё грустней вздохнула и выпрыгнула во двор берлоги, где сверкало летнее солнце. Вернулась она только к вечеру с ароматом таежных сборов, в пасти было лукошко со свежим растерзанным мясом.

Взяла в пасть маленький кусочек, подошла к больному и поводила перед мордочкой. Мясо… Еда. Как долго он не ел!? Но есть сырое мясо?

Самец придирчиво вдохнул в себя пары с белыми прожилками и неловко раскрыл пасть.

— Кушай, кушай. У меня много. Я хорошо поохотилась, — улыбалась лисица проснувшемуся аппетиту больного, подавшего после недели страданий хоть какой-то знак.

И ел лис из пасти Ля Ма дичь питательную. Поражался, как сладко и вкусно сырое мясо — тысячи оттенков. Куропатки, индейки, перепела. Неспешно перенимал кусочки, чтобы не показать своё сносное состояние, полуслепых глядел на довольную спасительницу, радостно машущей одним широким хвостиком. На грудке её оставались кровавые подтёки, да под когтями — не хотел злить добродушную лисицу. Всё же хищница. Если в гнев ввести, как бы хуже не стало. Но какой же ласковой и озорной была белошёрстная! Так и льнула к нему, обхаживала, смущалась взгляду серых необычных глаз. Как глаза синие прятала, когда самец смотрел на неё несмело. Не хотел думать лис о том, что его выбрали для спаривания, не верил он в любовь между животными, тосковал по своим краям, был в своих проблемах и с содроганием ждал того дня, когда сможет подняться на четыре лапы и удрать, ведь не верил и сознание зверей. Считал не умнее псов, хотел повстречать лекарку или кого-то более знающего, кто разгадает колдовство и вернёт ему истинный вид.

Думал, размышлял, а под боком сопела крупная лисица, изрядно уступающая ему в размерах. Ластилась, ближе хотела быть, следила за его состоянием и никого не подпускала к нему, более дерзких и опасных лисов. Положила она на него свои лапы, признала своей парой — и как сбежать от этой аморальной связи? Лис всё думал, отодвигался и гудел от возбуждения. Как была прекрасна лисица! Как заботлива! И если бы она была женщиной, возможно, он бы ещё подумал — сделал бы любовницей, но она лишь зверь, пускай и с именем, Лю Ма. И какое имя странное у этой лисицы.

Конец ознакомительного фрагмента.