Вампирские истории

Влад Волков, 2021

Среди вампирских историй вас ждут и короткие рассказы и большая проза, а также отдельные стихотворения со своими персональными мотивами. Сборник сочетает в себе множество жанров под самые разные вкусы. Ужасы, фэнтези, драма, романтика, детектив, пост-апокалипсис… Пусть эта книга каждому читателю подыщет что-нибудь специально для него. То, в поисках чего вы её открываете, чем заинтересовались и что хотели бы здесь найти.

Поворот ключа

— Я лорд Эскан, — верещал мальчишеский голосок, — Рыцарь лучезарного света, первый паладин Его Величества короля-солнца Ротшильда!

— Родгара, — громким шёпотом подсказывала привязанная сплетённой верёвкой к древесному стволу девочка, — Вчера играли так.

Натянута эта верёвка была несильно, кое-как связанна хлипким узлом где-то там, на противоположной стороне дерева, практически её не сдавливала и не мешала в движении. Конечно же, она могла бы просто присесть, выскочив прочь или приподнять ту руками, чтобы вылезти. Но правила и сюжет игры требовали изображать беспомощную пленницу.

Оставалось только вздыхать, прислоняясь уймой тонких косичек к старой тёмной коре, и снисходительно взирать, как её «спаситель» не помнит даже, за чью честь сражается и кому из королей, придуманных ими же в таких своих игрищах, как бы прислуживает.

— Короля Родгара! — поправился в своей пафосной речи с её слов светловолосый мальчуган, чуть выпятив нижнюю губу и сдувая лезшую в глаза непослушную чёлку.

Детские ручки в спадавших рукавах крестьянской белой рубахи задирали к небу резной деревянный меч, причём не просто парочку перекрещенных маленьких дощечек, с какими обычно играли деревенские ребятишки, а настоящую резную работу мастера-столяра Войтега, отца мальчика.

— Тебе не пройти мою защиту, — изображал едкий старческий хрип другой мальчуган, сжимая перекошенную извилистую палку с себя ростом, судя по всему, изображающую колдовской могущественный посох.

Ветер забавно поигрывал с длинным хвостиком каштановых волос, оставленным позади, хотя в анфас его причёска казалась довольно коротким прямым пробором, аккуратно в чёлке расчёсанным на обе стороны. Как мог, он изображал пленителя несчастной, которую явились освобождать.

— Мне, нет, — оставив меч только в правой, протянул светловолосый Эскан левую ладонь вперёд, расставив пальцы, будто бы упираясь в невидимую капсулу плотного барьера, и обречённо опустил голову, взмахнув своими густыми волосами, — Но вот моему зачарованному в драконьей крови и выкованному из серебра горных эльфов мечу — да! — швырнул он тот, как копьё, угодив не шибко заострённым кончиком в живот зелёного жилета своего оппонента, чуть выше синего с медным рисунком узла пояса.

— А-а-а, нет… как… — скрючивая пальцы, выронив посох, высовывая язык, и сгибаясь пополам, хрипел второй мальчишка, изображая гибель своего персонажа.

— О, дочь Редгара! — подобрав свой деревянный клинок, Эскан намеривался разрубить им «оковы» рыбацкой верёвки, дабы спасти «принцессу».

— Родгара, — снова поправила она его, закатив свои цвета мускатного ореха глаза к причёске-косичке в виде сплетённого венка, окаймлявшей девичий лоб и обращаясь сзади во множество более маленьких кос.

— Я погубил это исчадье преисподней и всех его демонов! Теперь, ты свободна! — гордо заявлял мальчуган.

— Да, наконец-то! — вылезла из-под верёвки пленница, — В смысле, я так рада, сэр Эскан, что вы, наконец-то, прибыли в эту тёмную пещеру из столицы!

— Да, ха-ха, — гордо улыбнулся тот, выпячивая грудь и запуская пальцы в свои волосы, дабы поправить их, — Это было непросто, но…

— Гаргамеш! Домой! Ужинать! — откуда-то снизу раздался визгливый и тонкий женский голос.

Тихо шипящий парнишка, изображавший колдуна, аж вздрогнул, вскочил с земли, отряхиваясь от листьев, веточек, травинок и прочего мусора. Поправил пальцами тёмно-синюю, в тон своего пояса, ленту, стягивающую волосы на затылке в хвост и промчался мимо остальных двоих своих друзей, быстро топая ножками.

— Мне пора, пока Эскан, пока Мирра! — махал он им рукой, спеша на зов матери.

— Блин, если его зовут, то мне тоже пора, — томно засопел на выдохе светловласый мальчишка, — Мама сказала, когда Гарг домой, тогда и мне.

— Вот те раз, — расстроилась Мирра, — Я думала, мы ещё поиграем, — взглянула она не на собеседника, а с холма на вид красивого заката над далёким хвойным лесом и рекой, что подходила к их поселению весьма близко.

Зарево было кроваво-алым, стремясь к багровым оттенкам, растворявшимся в фиолетовую окраску вечереющего неба, всё ещё пронизанного последними золотистыми лучами. Ещё немного и начнёт по-настоящему темнеть. Играть на холме в сумерках было куда интереснее, как ребятишкам всегда казалось, можно было увидеть лесные блуждающие огоньки — вылезших из-под своих укрытий светлячков, можно было рассказать страшные истории, поиграть в нападение вампира, в конце концов, просто посидеть на массивных ветвях многовекового дуба, которому между собой дали прозвище «Старина Джек», как обозначение места для встречи в случае необходимости.

Но сегодня мальчишки уходили пораньше, что не могло не сказаться на настроении Мирры. Без них, совсем одной, играть уже было как-то не интересно. Но и сделать с этим она ничего не могла. Прошли уже те деньки, когда она была способна уговорить кого-то из них ослушаться старших, нарушить те или иные правила и запреты: отправиться в лес по ту сторону речки или явиться за полночь, загулявшись на улице. Повторять свои полученные за то наказания те теперь не желали и знали, что с такой озорной девчонкой лучше держать ухо востро.

— Не сегодня, — вздохнул тот, тоже опустив глаза, но не спеша покидать её общество, словно ему хотелось до последнего мгновения здесь задержаться.

— Тупая традиция, после ужина сразу укладывать спать, — фыркнула девочка на нравы местных взрослых, — Сами ещё сидят за столом, горланят, или во дворе на лавочке, почему мы не можем тоже пол ночи ещё гулять?

— Да уж, тебя не загоняют, ты у нас та ещё «ночная фурия», — смеялся Эскан.

— Просто уже почти год после переезда, а всё равно не понимаю местные нравы, — вздохнула та.

— Старший брат Гарга гуляет с девицами семьи Мофет после захода солнца, мы тоже сможем, надо только подрасти, — заверял тот.

— Ох, скорее бы! Может, завтра подольше получится, — пожала девочка плечами в своём фиолетовом сарафане с розовым декором цветов и белыми тонкими узорами традиционных орнаментов.

— Да! Поиграем в защиту от упырей, наберём осиновых палок, сделаем кресты, я чеснок стащу, Гарг ещё что-нибудь, — пообещал Эскан.

— Отлично, можно будет побегать прямо возле кладбища, — улыбнулась Мирра.

— Ой, завтра ж банный день, загонят париться, потом надолго не выпустят, — вспомнил тот, — Может послезавтра? В поле пособираем маки и медуницу, венок тебе сделаем. Чертополох твой любимый вот-вот зацветёт! И я обязательно выучу имя этого короля, — пообещал он, — Надо ж ещё схватку с драконом сыграть, штурм замка, — глянул он снизу вверх на могучий дуб, которому предстояла роль не то первого, не то второго в этом списке, — Рыцарский турнир или смертельные бои на арене, — перечислял он, задумавшись о планах и фантазиях.

— Может, лучше придумаем ему имя попроще? — усмехнулась та.

— Да, можно. Гарг сыграет мага или рыцаря, убившего короля, а я буду наследным новым принцем идти по его следу, — кивнул Эскан.

— А я кем буду? Его помощница? Твоя спутница? Цыганка-гадалка, попавшаяся в пути? — покружилась она в своём сарафанчике, — Может, вообще, я убью короля, а не Гаргамеш?

— Точно! Будешь ведьмой чёрной розы, повелительницей воронов, с оружием из чистейшего обсидиана! — фантазировал её приятель.

— Лук свой возьму, — кивнула на это Мирра, вспоминая про игрушечный и где-то висящий в её комнате.

— А в конце мы тебя поймаем и сожжём! — с уверенностью заявил Эскан.

— Хей! Что так сразу-то?! — нахмурилась его подруга.

— Ну, не по-настоящему же. А что, ты хочешь, чтобы зло победило? Взялась играть злодейку, изволь корчиться вон, как Гаргамеш, — указан он рукой туда, где недавно тот корчился, изображая предсмертные муки, а сейчас валялась лишь палка, его отброшенный «посох».

— Он вот любит играть злодеев, — подметила девочка.

— Ну, у него круто получается, — произнёс Эскан, — Все вот эти голосочки ещё, — попытался он сам изобразить что-то одновременно старческое, мерзкое и шепелявящее, высунув кончик языка сбоку.

Мирра засмеялась. Эскан выглядел глупо, когда пытался так подражать образу типичного сказочного негодяя. У него они никогда не получались. Разве что какой-нибудь грозный командир орков. А так, даже в образе чёрного рыцаря мальчишка казался ей слишком преисполненным доблести и светлого пафоса, из-за чего атмосфера игры рушилась, и ничего толком не получалось.

— Ладно уж, иди, давай, пока не наругали, — подметила Мирра, что солнце совсем садится.

— Да, а то ещё меньше шансов будет завтра куда-либо выбраться. Ну, увидимся утром, пока в баню не загонят, а после уж не знаю, обычно никуда не пускают, чтобы не простыл, — морщился тот.

— У меня волосы у самой сохнуть будут долго, на вечернюю прогулку с холодным ветром тоже не выпустят. Послезавтра поиграем во что-нибудь до самой темноты! А завтра утром тогда пособираем цветки чертополоха, — согласилась теперь девочка на его предложение.

— И чем он тебе нравится, колючий весь такой, даже в листьях, — пробубнил тихо Эскан.

— Зато цветёт красиво! Так распушится ярко-розовым с малиновой серединкой и торчащими фиолетовыми «палочками»! — улыбалась та, вспоминая прошлое лето, когда они с семьёй как раз здесь обосновались у старушки Клотильды, приютившей всех троих — Мирру с родителями в своей просторной, но опустевшей избе, — У роз тоже шипы, между прочим, — заодно напомнила она, так как большинство девушек и женщин в деревне особо радовались подаренным именно этим цветам, насколько она подмечала.

— Тогда, надеюсь, что завтра уже распустится. Бутоны уже все такие розовые-розовые проглядывают на кончиках «шишечек», видел. Словно вот-вот взорвутся красками. А мама вот из одуванчиков плести венки предпочитает, — рассказывал тот, всё никак не уходя домой.

— Папа бы сказал, что из одуванчиков лучше вино, а не венки, — рассмеялась Мирра.

— А ты сама ещё тут останешься? Домой не пойдёшь? — интересовался он у девочки, явно желая пойти по деревне с ней вместе.

— Ага, посмотрю, как звёзды в речке отражаются, — кивнула та.

— Ладно, долго не сиди. А то обычно встану, а ты ещё спишь, — насупился Эскан, — Я твоего отца уже достал, наверное, пять раз за утро забегать, звать тебя.

— Он сегодня сети готовил. Откуда, по-твоему, у нас для игры появилась лишняя верёвка?! Так что он с утра пойдёт рыбачить, завтра не сможешь ему надоесть, — рассказывала Мирра.

— Ну, хорошо! Давай тогда, до завтра, спокойной ночи! — потупив взор, раскачиваясь на своих башмачках взад и вперёд, вставая то на пятки, то на носочки, проговорил он, лишь мельком поглядывая подруге в глаза и снова отводя взгляд куда-нибудь под ноги на траву поляны возле дуба и гонимую ветерком старую листву.

— Ага, спокойной ночи, — кивнула девочка, — И приятного аппетита заодно, — припомнила та, что ему сейчас бежать на ужин.

Тот благодарно кивнул, порозовев щеками. Прощаться у него никогда не получалось, особенно, если приходилось вот так наедине, а не просто помахать рукой и бежать на зов родных, как сегодня их приятель. Хотелось-то вообще обняться или даже получить поцелуй от девчонки в щёку, но на подобное с Миррой рассчитывать не приходилось.

Тем не менее, понимая, что итак уже изрядно задержался на закате, Эскан, сжимая игрушечный меч в правой руке, понёсся вниз с холма к бревенчатым домикам деревни, где справа у ближайшего паслись привязанные белые козы, а через дорогу напротив в наплывающих сумерках ещё внятно виднелись грядки с зелёной ботвой крупной свёклы.

Мирра осталась одна, неспешно обходя дуб в бурых сандалиях и развязывая слабый узел на папиной верёвке, чтобы ту не забыть вернуть домой. Оставь они её здесь, наверное, бы, ничего не случилось и никто не забрал, но всякое же возможно. Мало ли кому понадобится вдруг ничейная, плотно связанная в переплетённую косичку из трёх более тонких частей, верёвка.

Пробыть в одиночестве долго она не планировала. Голод уже тоже давал о себе знать, неплохо было бы и домой наведаться. От деревни ввысь холма поднимались ароматы супов и жареной крольчатины, иногда можно было особо хорошо учуять морковное рагу, пропаренную репу или же перебивающий многие другие запах сельдерея, который ей, в отличие от друзей мальчишек, как раз очень нравился и не казался противным. А вот цветную капусту она не любила, но и насильно есть её девочку никто, благо, не заставлял.

Свет не горел только в доме музыканта Стефана, молодого одиночки, пока так и нашедшего себе пару ни здесь, ни среди девок на выданье из соседних деревень. Он уже отужинал, а потому бренчал и настраивал свою лютню, пока вокруг никто не спал и не жаловался на его музыку. И звуки его мелодий тихо-тихо доносились даже до холма со старым разросшимся дубом.

Когда девочка обошла дерево, сматывая верёвку в свисающее с руки кольцо, и вернулась примерно на то самое место, где прощалась с приятелями, то спешащий к себе домой по дорожке силуэт Эскана уже не было видно. Теперь уж точно одна. Все по домам, в окошках повсеместно горели свечи, слышался гул голосов с вечерних застолий, в котором даже можно было с огромным трудом выловить знакомые тембры, но невозможно было конкретно разобрать слова.

Пальцы свободной руки, закончив с верёвкой, коснулись сплетённых волос над лбом, мечтая, чтобы завтра в этом полукруге косички оказались пышные цветы чертополоха, карие глаза взирали на потемневшее небо, где загоралось бесчисленное количество огоньков, и на то, как оно отображается в извилистой уходящей к дальнему сосновому бору речушке, в которой завтра будет рыбачить сетью её отец.

Тело вздрогнуло, вытянувшись стрункой и ощутив холодок пробежавших мурашек буквально повсюду — по шее, спине, всем конечностям, вмиг потеряв даже аппетит, когда маленькие детские ноздри среди идущих с деревни ароматов сготовленных к ужину блюд ощутили доносящийся сзади мерзостный запах тлеющей гниющей плоти.

Не оглядываясь, доверяя собственному слуху, она ощущала мягкий шелест листьев под бледными когтистыми лапами, аккуратно ступавшими по ту сторону холма и взбиравшимися вверх, уже практически приблизившимися к дереву. Хруст тоненьких веточек по разные стороны от ствола выдавал, что тварь была не одна.

Если бы упыри могли дышать, наверняка можно было сориентироваться ещё по отзвукам тихого дыхания, однако бледно-серые, лишённые давным-давно глаз сросшейся кожей, были представителями мира чужеродного и потустороннего. И хотя у них был человеческий по строению торс, а также по две руки и ноги, эти существа, привыкшие уже пресмыкаться исключительно на четвереньках, не оставили в своём облике ни следа того, что когда-то тоже были людьми.

Обратившиеся силами тёмного колдовства после смерти в обезумевших от голода пожирателей плоти, они меняли свой облик год от года, пока не превращались вот а таких ползучих белёсых ищеек, верных спутников некромантов и других чёрных чародеев, что способны призвать таких к себе на службу.

Мирра помнила, что куда бы они с родителями не отправились, где бы ни пытались начать нормальную жизнь, их след всегда находили и за ними являлись твари с подобным запахом, который девочка ни с чем не могла спутать. И этот запах означал неминуемую трагедию и новое бегство с насиженного места.

Буквально кожей она ощущала каждое их движение, знала их чёткое количество и будто каким-то внутренним взором видела расстояние от её хрупкого тельца до каждого из приближавшихся упырей.

Просчитав всё до мельчайших деталей, уловив подрагивания окружавшего воздуха от прыжка и усиление тошнотворного аромата гнили от их приближения, она сделала резкий скачок вперёд, когда два голых и истекающих слюной со своих многочисленных лезвий-зубов существа одновременно ринулись на неё и столкнулись гладкими лбами вместо того, чтобы схватить своими вытянутыми, как грабли, длиннющими когтями примерно в том месте, где она до этого стояла.

Медлить дальше было нельзя. Эти двое ещё порычат друг на друга, словно обвиняя в случившемся провале, слегка преградят путь остальной своре ищеек, но другие из них будут уже более расчётливы, да и склон холма вниз благоволит её отступлению. Так что ножки в сандаликах с жёсткой подошвой, что было сил, ринулись вперёд по деревенским улочкам в направлении дома, в котором она жила.

На плече подрагивала сложенная плетёная верёвка, увы, ничем не способная сейчас помочь или как-то защитить. Но хотя бы лёгкая, почти невесомая, никак на обременявшая своей ношей и не задерживающая быстрый бег. За спиной слышался топот множества догонявших лап, вырывающих своими крючковатыми обсидианово-чёрными когтями клоки травы и поднимая пыль с земли в скрывавшую их от любопытных глаз серо-бежевую дымку. Сердце бешено колотилось в груди, а лязг выпирающих из крупных и лишённых щёк челюстей этих размашистых прожорливых пастей звучал резкими вспышками тревожных почти парализующих молний прямо над ушами.

Они пронзали воздух своим пугающим шипящим свистом, характерным для этих созданий, исходящим на особой волне для человеческого уха, отчего услышавшим становится не по себе, морозные иглы тревоги вонзаются в кожу, а на глаза от испуга сами собой наворачиваются слёзы. Они отравляли воздух своим зловонием, клацали пастями и стремились, как можно скорее настичь свою жертву.

Впервые в жизни, девочка жалела, что не попросила себе короткую стрижку, опасаясь, что эти многочисленные клыки враждебных зловонных ртов, усаженные там сверху и снизу в несколько рядов, вот-вот дотянутся до её задранных в воздух от быстрого бега косичек, предательски делающих её такой досягаемой и уязвимой.

И всё было бы именно так, но от трагической неминуемой гибели её спасло расположение жилища старой Клотильды — нужно было сделать поворот, что ловко удалось ребёнку, но оказалось непосильным ни для кого из целой своры хорошо разогнавшихся четырехлапых бледных ползунов. Ближайших за ней заносило собственным весом, они были не готовы, что уже настигнутая ими жертва внезапно улизнёт куда-то в сторону. Другие, такие же безглазые свирепые существа, не успевали притормозить и сориентироваться на нюх своими треугольными носовыми впадинами, а потому натыкались на своих же, сбивая с ног или отталкивая подальше.

Когда они все снова были готовы продолжить погоню, озлобленно рыча друг на друга, издавая дикое озлобленное шипение, выгибая щетину на костлявой спине, словно бесконечно ругаясь между собой, девочка уже плотно закрыла массивную дверь, забегая на крыльцо и громко захлопнув вход в сени.

— Вот и наш ночной мотылёк подоспел, — раздался приятный бархатный голос отца, выглянувшего к ней, — Даже как-то рановато для тебя, сегодня. Думаю, даже картошка не пропеклась в печи.

Тёмно-каштановые, почти чёрные, глубоко посаженные глаза из-под густых чёрных бровей и слегка взъерошенной недлинной причёски взирали на неё с улыбающегося вытянутого лица, окаймлённого аккуратной того же тона бородкой. Улыбавшиеся чуть приоткрытые мужские губы тут же опустили свои уголки. Глядя на напуганную, примкнувшую спиной к двери и пытающуюся отдышаться после погони дочь, он всё понял.

— Дани, они здесь! — встревожено крикнул он кому-то, оглянувшись на залитую светом подсвечников комнату, а затем рванул в сени к девочке, взяв ту на руки и спешно занося в дом.

Внутри, за обеденным столом сбоку сидела в голубоватом платье её мать, молодая женщина чуть за тридцать с золотистыми волосами собранными под изящной маленькой диадемой из разукрашенного дерева в крупную косу, пронизанную переплетёнными белыми лентами. Её янтарный взгляд выражал явный испуг на нежном лице с такими же аккуратными мягкими скулами, как и дочери. А по дальнюю сторону, возле принесённого чайника, располагалась сама Клотильда — низенькая пожилая дама с округлым морщинистым личиком, в тёмно-зелёном сарафане и уложенной в пучок копной седых волос, похожих на тонкую паутину.

Снаружи раздалось характерное шипение скулящих и предупреждающих о том, что они уже рядом, бледных упырей. А потом все четверо ощутили скрежет, с которым эти создания, окружившие избу, карабкаются по бревенчатым стенам и даже залезают на крышу, постукивая длиннющими когтями мощных лап, как бы перекрывая все пути обхода и даже попытку влезть на чердак.

— Только ищейки или «они» тоже? — приняла дочь из рук супруга Дани, прижав Мирру к груди, а потом поставив ножками на пол.

— Не знаю, ты видела? — присел отец возле дочери, посмотрев той в перепуганные глаза.

— Только этих, — всё ещё не отдышавшись, отвечала напуганная девочка, кивнув в сторону окна.

— Так или иначе, себя ждать не заставят, придётся сражаться, раз снова выследили, — показывала свой серьёзный настрой женщина в голубом платье.

— Я отважу любую дрянь с порога моего дома, — спокойно отпила чашку чая Клотильда, — Они ещё не знают, на чью избу позарились.

— Дело не в них, дело в… — забормотала мать девочки, но её оборвал стук во входную дверь.

— Здесь не рады гостям, — громко старческим скрипучим голосом воскликнула Клотильда тем, кто стучался снаружи, опираясь на стол и поднимаясь медленно на ноги подрагивавшим совсем не от страха, а исключительно из-за старости телом, хватаясь за изогнутую деревянную клюку, без которой уже не могла передвигаться.

Стук повторился, что, несомненно, злило хозяйку дома. Она неспешно, прихрамывая левой ногой, вышла из-за стола, но встречать незваных гостей не намеривалась, а просто встала по центру этой трапезной комнаты, откуда одна дверь, что была напротив, вела в сени, а три вдоль стены по левую руку — в спальни, принадлежавшие ей, Мирре и родителям девочки.

— Я сказала, вам здесь не рады! — приподняла клюку старуха, ударив той по полу и издав невидимую, но ощутимую энергетическую волну, сбросившую со стен, всех, цепко рассевшихся там, как пауки, упырей, попадавших на землю и заскрежетавших зубами от такой дерзости в их адрес.

Мирра жалась к матери, хватая ту за талию и прижимаясь к бедру. Нежная заботливая ладошка поглаживала по всем заплетённым косичкам в тщетных попытках как-то успокоить и сбить нарастающее изнутри напряжение. Отец стоял у двери, чуть согнув колени и сжав руки в кулаки, будто готовился к драке и намеривался врезать первому встречному, кто заявится к ним в дом.

Снова раздался всё тот же стук, с чуть большими промежутками между ударами, ставшими более сильными и оттого более громкими. Клотильда попросила Дани помочь ей и сдвинуть стол к центру комнаты. Убрав небольшой ковёр, на котором тот стоял, открылась дверца в подземный лаз, куда тут же велели направиться девочке. Маленькие каменные ступеньки вели неглубоко, сверху свет проникал в щели между половыми досками, а внутри была лишь кладка из серых камней и ничего кроме — ни припасов, ни мебели, ни мешков, просто небольшая узкая комнатушка, где девочке пришлось затаиться в углу, поджав колени.

Все эти попытки постучать снаружи были не более, чем проявлением любезности или даже игрой в кошки-мышки. Одним рывком под треск всех засовов, срывая дверь с петель, её вырвали направленным магическим действом. В сенях раздалось постукивание чьей-то обуви под элегантные неспешные шаги, и вскоре в дверном проёме показалась женщина в широкой тёмной шляпе с приподнятыми полями.

Брошь с эмблемой орла — символом ордена, украшала тонкие чёрные ленты завязок на вороте её белой атласной блузки с красивыми кружевными манжетами. Поверх той был надет блестящий чёрно-синий жилет с тесьмой вдоль застёжек и помпезными эполетами с серебристой бахромой и фигурами смотрящих в разные стороны металлических черепов без нижней челюсти.

Снизу же было ощущение, что на даме одновременно и брюки, да ещё и декоративная юбка поверх них, а чёрные блестящие туфли с небольшими цокающими каблучками венчались в носке украшением в виде серебристой розы с жемчужиной в центре цветка.

Лицо, да и вся кожа, казались бледноватыми на фоне находящихся в доме людей, губы напомажены вороным тоном, ресницы столь густые и большие, что даже представить подобное было тяжко. Женщина смотрелась статно, выглядела молодо, но едва ли была младше Дани, а недобрый и даже презрительный прищур её нежно-фиалковых глаз, с которым она разглядывала троицу взрослых, казалось, изучал их и следил за каждым движением.

— Данея, Клотильда и… — взглянула она с усмешкой на мужчину.

— Фрис, — уверенно представился тот.

— Так ты теперь себя называешь? Снова свиделись, — вскинула гостья пальцами, блестящими от тёмно-синего лака, усмехнувшись на это, — Впрочем, не важно. На этот раз вам некуда бежать. Величественный Стонбридж, оборонительный форт Хорзенкорн, туманная Арьелла… Так и будете переселяться с места на место? Жизнь в бегах, она того стоит? Вы молоды, могли бы завести ещё десятерых! Слышала, для этой деревни это даже не редкость. Найти вас с Страгенхолме было удивительным открытием, но в глубине души я знала, что вы завяжите с крупными городами.

— То, что было на мосту Стонбриджа, можем повторить, если хочешь, — угрожающе глядел на неё мужчина.

— Я бы повторила бойню в Арьелле, но там у вас было много друзей, а тут всего лишь одна ведунья, — хмыкнула та, оценивающе взглянув сверху вниз на Клотильду.

— Ты не знаешь, девчонка, в чей дом зашла, — морщилась та, сверкая кошачьими зелёными глазами и крепко сжимая морщинистой с обилием выступавших вен кистью руки изогнутое навершие деревянной клюки.

— А ты не знаешь, кого приютила, — мило улыбалась незваная гостья, оглядев родителей спрятавшейся и затаившейся девочки, закрывшей ладошкой рот, чтобы шумно не дышать и не кричать в случае чего.

— Где Мирра? — сделал шаг вперёд Фрис, чуть дрогнув лицом, но стараясь выглядеть уверенным.

— Это вы мне скажите, стали бы вы здесь держать оборону, если бы она всё ещё была на улице, — рассмеялась статная дама.

— Она приходит после полуночи, ей нравится гулять одной, когда видно звёзды, — заявлял тот, как бы утверждая, что девочки среди них нет.

— Вот так, — кивнула Дани, — Провели мы вас на этот раз. Пока ваши «ищейки» окружили избу, Мирра их давно заметила и уже на полпути в Целесберг или вообще в направлении леса.

— Нет-нет, Данея, она ещё не такая взрослая для самостоятельных путешествий, — не верила та, — Ищейки привели сюда, иначе бы уже гнались за ней хоть к реке, хоть к лесу, хоть к другому дому. А они здесь, дорогуша. К тому же я прибыла не одна, со мной снаружи компания. Вы же знаете, мне всё равно, я просто выполняю свою работу.

— Как ты можешь служить такому человеку? Что тобой движет вообще? А? Адель? — не понимал её Фрис.

— То же, что движет каждым живым существом на планете, — медленно отвечала она, повернув на него свою голову, — Желание жить.

— Ты должна была защищать её, — чуть ли не со слезами упрекала гостью Данея, — Оберегать! А ты… Она же тебе…

— Молчать! — выставила руку вперёд с задранным указательным пальцем гостья, прервав всё то, что собиралась сказать ей женщина, — Я делаю то, что должна. А вот вы, зная всё, не решились…

— Служишь им, да? — с прискорбием Фрис смотрел на герб с орлом, — Без тебя нас бы не нашли, маленькая предательница.

— А ты? Что сделал ты, когда у тебя был выбор? — дрогнули мышцы на её гладком и напряжённом лице, — Я познала агонию обречённости, пока ты грелся в пылком огне любви. Мною пожертвовали, как пешкой, а теперь я должна помогать? Так ты себе это представляешь?

— Давай, Адель! Скажи мне, что не поступила бы также, спасая Бенджамина! — нахмурил свои густые брови Фрис.

— А где был ты, когда моего сына казнили, а?! — топнула та ногой, — Ну, а ты, — повернулась она вдруг к Дани, сделав шаг ближе и погладив пальцами по её изящному остроконечному подбородку, — Что может знать узница, предавшая абсолютно всё! Свою веру, свою семью, своего дядю-первосвященника, все те идеалы, с которыми тебя растили! Ради чего? Ради вот этого? — развела она руками в тесноватой комнатушке, изобразив усмешку на лице.

— Да уж, не твой дворец в пышном Фламанше, — хмыкнула та, — Но это был наш дом и мы были счастливы, пока вы не явились! В который раз… Тебе никогда не понять! — резко убрала чужую руку от своего лица Данея.

— Беглянка! Дерзкая невоспитанная и безродная дикарка! — рявкнула на неё Адель, — Такие, как ты, не достойны даже чистить мою обувь! И какая-то простолюдинка смеет говорить со мной на равных, утверждая, что якобы знает, что такое «счастье»?! Сама ваша связь абсурдна! Она вне логики, вне добра и зла! Ваш союз недопустим ни на земле, ни на небе. И то, что у вас родилось…

— Дай свою половину ключа, — проговорил Фрис, — Это единственное, что ты действительно можешь для нас сейчас сделать.

— Выпустить чудовище? — усмехнулась та, — Ты думаешь, меня бы пустили к вам, имей я его при себе?

— Вы не могли явиться без куска, — качала головой и усмехалась Дани, — Половинка Фриса нужна им так же, как она.

— Так, где она? — злобно оскалилась Адель, отчего вздрогнули все кроме Клотильды, — Она сама есть ключ ко всему!

— Сказано тебе, она на улице. Убирайся из моего дома, чёрное отродье! — кряхтела на неё хозяйка избы.

— Если выйду я, сюда явится Локдеран с сотоварищами, всё вверх дном перевернут, разберут ваш дом по щепкам, где бы вы её не прятали: на чердаке, в тайном лазе между брёвнами, мои ищейки учуют. Открывай сама лучше двери в подвал! — в пренебрежительном тоне угрожала той гостья.

— Подвал? Так вам нужен мой погреб? — усмехнулась старушка, направляясь к печи и сдвигая синий вытянутый коврик у дальней стены, — Милости прошу, что вы собираетесь там найти? Я не понимаю. Вам уже сказали, девочки здесь нет.

— Хорошо играете, буду рекомендовать вас в труппу уличных артистов. Тебе пойдёт шутовской колпак, дорогуша, — с насмешкой глянула она на Фриса, двигаясь к погребу, — Эй, Хорлен! — крикнула она, позвав кого-то снаружи, и вскоре в дом вошёл ещё один гость.

Мужчина в массивной броне, преисполненной всё той же орлиной символики, с львиной мордой на пряжке широкого пояса и двуручным широким гладиусом в вытянутых узорчатых ножнах, взирал исподлобья колыхавшейся и зачесанной на две стороны чёлки серыми глазами с грубоватого лица с выступающей «подковой» густых светлых усов.

Рыцарь выглядел суровым и напряжённым. Фактурные губы с выразительной ямочкой плотно сжаты, лицо слегка опущено вниз, словно в скромном приветливом поклоне головы с пшеничного оттенка длинными волосами. Он был крупным, плечистым и рослым, на пол головы выше Фриса и стоявшей на каблуках Адель, к которой и последовал.

Открыв погреб, они бродили по нему довольно долгое время, перебирая буквально всё, что там находили. Хлопком в ладоши женщина вызвала сверкающие сиреневым пламенем призрачные черепа в количестве трёх штук, которые неслышно постукивали челюстями, неспешно паря в воздухе, словно просили есть или бормотали какое-то песнопение. Вот только голос у них отсутствовал и ни единого звука не приходило в наш мир с того света.

Черепа служили источниками освещения, подсвечивая сиреневым пламенем, собственным ореолом, всё просторное убранство подвала избы старухи Клотильды. Зерно, мешки картофеля, сушёные травы, банки с разными заготовками, отдельные полки под многочисленные виды варенья, медовый бочонок, уже полупустой, много всего, но никакой девочки здесь не было. Хитрая планировка дома позволяла ей быть в соседнем огороженном помещении, и Мирра могла только слышать, как они бродят где-то рядом и всё перебирают, что только попадается под руку.

А по итогу ни с чем Адель и Хорлен унылой тяжёлой поступью возвращались в залитую огнями свечей комнату, недобро оглядывая всех остальных. Клотильда стояла с довольной улыбкой, а вот вид остальных двоих выдавал определённое внутреннее напряжение. Черепа испарились, их потусторонний свет чародейке был больше не нужен, и обречённый вздох её выдавал определённое замешательство, даже растерянность, мол, неужели и вправду смогла упустить?

— Нашли, умники? — усмехнулась старушка, — Можем мы теперь поесть и чай попить уже? Или вы ещё чердачную лестницу снаружи захотите приставить и слазать наверх? Шею свернуть не забудьте, когда ни с чем опускаться надумаете. А лучше валите подобру-поздорову! В лес своих ищеек отправь лучше. Да Мирра девочка обученная, любые следы уже за…

— Чай, — кивнула, глядя на стол Адель, двинувшись к столику, — Он небрежно разлит по блюдцу по краям чашки. Этот стол двигали, ну-ка, Хорлен!

— Двигали? Я тебе чайником этим двину сейчас, — не подпускала рыцаря, метнувшаяся туда старушка, выхватив оный с угла стола, — Руки трясутся от дряхлости тела, вот и проливаю. Ещё не хватало, что вы мне мебель ломать будете!

— Прямо по всем чашкам сама разливала? — хитро улыбалась дама в чёрной юбке, — Какая услужливая старушка. Хах. Я тебе говорила, что всю избу твою по щепочкам разберут, — отбросила ту в сторону печи Адель магическим броском, дабы не мешалась.

Хорлен аккуратно взял стол с той стороны, где до этого трапезничала Данея, и неспешно сдвинул с коврика, под которым скрывался, но ещё не предстал перед их глазами секретный лаз во второй «погреб», о котором те никак не должны были узнать. Слегка оправившись от удара спиной и устояв, благодаря опоре на клюку, на ногах, Клотильда озлобленно взглянула в направлении гостей, и по комнате заметался завывавший мистический вихрь.

— А я предупредила, что ты не догадываешься, в чей дом пришла, ведьма! — выставила свою клюку подрагивающей рукой та вперёд и на незваных гостей понеслись с её стороны полупрозрачные, будто сотканные изо льда и кристаллов, снежные волки, сбивая с ног и унося из комнаты прочь обратно в сени.

Чёрные молнии слетели в тёмно-синих блестящих ногтей чародейки, разбивая с треском на разлетавшиеся и вонзавшиеся вокруг осколки диких зверей, едва не вытолкавших их с рыцарем в окна прочь. Тот тоже достал свой двуручный клинок, разрубая кристальных животных, расставив ноги в жёстком упоре, дабы его было тяжелее снести с места.

Наконец, под жест сверху вниз сквозь крышу избы в старушку ударила сверкающая молния, разбивая доски и разбрасывая с треском всё вокруг, заставляя Фриса с Данеей отскочить подальше и даже закрыться руками от яркости вспышки. Те двое незваных гостей уже вновь шагали в направлении застольной комнаты, вот только в проёме сверху и снизу высунулись деревянные колья, преграждая путь и мастеря собой подобие решётки.

Это было колдовством Клотильды. Старушка оставалась жива, хотя причёска её растрепалась, на коже были видны обугленные пятна, а одежда и вовсе почернела, будто прогорев. Но даже сбить с ног это пробившее дыру в крыше колдовство её не смогло.

За дело взялся Хорлен, прорубаясь сквозь деревянную решётку сначала под натиском наплечников, толкая тело вперёд прыжками, но колья лезли и лезли снова, потом в ход пошёл верный меч, изрубавший палки в щепки, вот только живая древесина и не думала униматься. Подустав, он сквозь щели между кольями взглянул на троицу, стоявшую по ту сторону от них с Адель.

— Если за дело возьмётся Зик, он уничтожит вас всех, — предупредил он медным и гудящим голосом.

— Подавай его мне на стол, патлатый! — уверенно заявляла Клотильда, — Давненько я не убивала архимагов! — расставила она руки, охваченная искрящимся снизу ярким переливающимся сиянием в окружении расплывавшихся вверх вдоль её тела спиралей золотисто-рыжего и голубоватого оттенка, словно две крупных змеи кружили вокруг старой ведьмы.

— Ганс! — скомандовал рыцарь наружу, и сквозь окно позади старой женщины пролетел ворох стрел, впиваясь в её тело, как иглы в подушечку для шитья, кое-где даже пронзая немощное дряхлое тело насквозь.

Четырёхгранные окровавленные наконечники торчали из горла, из предплечья, вдоль всей старушки, пройдя сквозь ткани почерневшего сарафана, вонзившись на разную длину. Сверкающие переливами потоки стихли, тело слегка покачивалось, пока дрожавшие губы пытались поймать последний предсмертный глоток воздуха, а потом она рухнула на пол плашмя, распластавшись на досках и под напором веса проталкивая все вылезшие спереди из туловища стрелы обратно, но те всё ещё продолжали торчать своим грозным воинством из несчастной Клотильды.

Кожа будто начинала слезать со старухи, слипаясь с дощатым полом, струйками, похожими на корни деревьев, расползаясь тонкой вереницей ниточек разной толщины, и устремляясь к дверному проёму. Клюка врастала в доски намертво, распускаясь мелкими стебельками с зеленевшими побегами и крохотными листочками. Даже одежда рассыпалась, формируя круглые розетки бутонов с обособленными торчащими лепестками.

Вросший в пол скелет уже и сам казался каким-то деревянным каркасом, словно работой мастера по дереву, как местный Войтег. Все дверные проёмы и окна вокруг Адель и Хорлена оказались стиснуты повылезавшими толстыми лианами, мутно-зелёными в тон когда-то существовавшего на хозяйке этого дома сарафана. Эти живые стебли были покрыты слегка изогнутыми наростами буроватых шипов, а со всех сторон на двух незваных гостей вновь полезли заострённые деревянные колышки.

— Это место станет вашей могилой! — прогремел старушечий голос, не имевший источника, угрожающе зазвучав как-то сверху, где-то в воздухе, совсем не от её трупа и даже не в обеденной комнатушке, а непременно в прилегавших сенях, словно туда двинулся её невидимый дух.

Статная чародейка заискрилась чёрными и фиолетовыми молниями, воин держал наготове свой меч, готовясь рубить приближавшуюся колкую древесину. А снаружи по дому вновь ползали упыри, но прораставшие из брёвен живые колючие побеги их отшвыривали прочь, хлестали наотмашь и иногда хватали, обволакивая пронзавшими бледную кожу шипованными стеблями, как душащие змеи ловят свою добычу.

Верный меч справлялся успешно, а вот магии тёмной волшебницы как будто бы не хватало. То и дело колья ранили её, разрывая дорогие ткани и оставляя царапины, прежде, чем той удавалось заметить опасность и испепелить их. Хорлен периодически кряхтел, махая клинком, а вот Адель всерьёз покрикивала от колкого острия, находящего путь к её телу.

Сени буквально отделились от основного дома, зажили собственной жизнью на толстенных стеблях, словно подвижных щупальцах, намериваясь уничтожить двух непрошеных гостей внутри собственных стен. Было видно, что те уже не справляются, всё ближе и ближе подбиралась к ним магия хозяйки избы.

— Довольно! — ярко-малиновой вспышкой с двойным, рыжеватым и ослепительно жёлтым, ореолом, разряд архимага обратил ходячую комнату в щепки, изодрав на куски и брёвна, и дощатый пол, и стебли лиан, и все ползущие прямые колья, разбросав ошмётки сеней всюду по небольшому двору.

Мужчина внешне слегка за сорок, с густой чёрно-серой бородкой и такими же двуцветными усами, составлявшими с той общий узор, вышагал в высоких багряных сапогах на множестве застёжек и меховом красно-буром кафтане, сжимая свой рубиновый сверкающий посох в крепких руках.

На голове его, поверх бурых слишком длинных кудрей, красовалась бежевого оттенка коническая нонла — плетёная из осоки шляпа, которую на родине самого волшебника именовали «саккат» — типичный головной убор странствующего мага, фокусирующий энергию и заодно защищающий, как от ливня, так и от яркого солнца в пути.

Высвободившиеся из смертельной ловушки Хорлен и Адель отскочили подальше, отряхиваясь от щепок. А на всё это уже спешили деревенские мужики, заслышавшие шум с земель уединённого домика Клотильды. Здесь стояло дружным пришлым в их край отрядом немало людей, да и не только людей, заявившихся в Страгенхолм с одной единственной целью, но вид Фриса и Данеи, выскочивших на защиту оставшейся постройки, где пряталась их дочь, говорил о том, что легко сдаваться они не намерены.

— Вот же старая грымза! — ощупывала Адель не столько порезы, сколько дыры в своём костюме, — Да ей в жизни не заработать даже на кусок этой ткани!

— Хватит причитать, чёрная! Где девчонка? — скрежетал недовольный голос архимага.

— Грр! В доме, во второй норе под столом спрятана, — бросила та.

— А ну, что у вас здесь? Что происходит? — уже седовласый, но весьма крепкого телосложения деревенский староста Кольбег первым подскочил к архимагу.

— Какого вы здесь вообще делаете? — басил темноволосый кузнец с кольцами в ушах, а его недовольство поддерживали целой толпой.

— Не мешай, народ! Видишь дело особенной важности, — размеренно отвечал им волшебник.

— Что тебе рыбак-то наш сделал? Чудовище вместо тебя поймал? — голосил иронично один рыжебородый и полноватый мужчина: нос картошкой, бобровая шапка наспех криво надета, топорик для колки дров за тканый бордовый пояс заткнут на всякий случай, а весь вид крайне недружелюбно настроенный к отряду проходимцев.

— Дочку нашу убить хотят изверги, — заявила им Данея, бегая взглядом от одного неприятеля к другому.

— Может, обознались вы? Эта девчонка никому зла не делала, наши ребятишки с ней играют и ничего, — заступался кто-то из сбежавшихся поглазеть.

— А ну назад! — тремя стрелами, держа резной бурый лук на уровне пояса, отгонял их мужчина с треугольной тёмной бородкой, наблюдая тёмно-зелёным оливковым взором за толпой из-под своего тёмно-синего в рыжеватой кайме орнаментов капюшона.

— В обиду своих не дадим, — перебрасывал из руки в руку свой массивный молот местный кузнец, — Рыбак никому из нас зла не делал.

— Сказано же, назад! — с другого края угрожала им уже женщина с похожим луком и чем-то даже похожей внешности, вероятно сестра-близнец того с тремя стрелами.

— А ты нас оружием своим не пугай, дрянь неместная, знаем мы ваши Лонгширские штучки. Убирайтесь восвояси! — с презрением кричал мужской голос и толпа начала напирать.

Первым их урезонить ринулся Хорлен, причем, не применяя в ход меч, а стараясь сдержать натиск, приняв рассерженных местных на своё бронированное плечо. Удары их кулаков были нипочём, а когда в ввысь уже взметнулись угрожающие орудия, то раздался свист первых стрел. Лучник и лучница уложили первый ряд напирающих, падавших на спину, хватавшихся за оперённое древко, своей участью распугивая остальных.

Народ начинал отступать, но всё же не разбегался. Теперь им уже хотелось отомстить за своих павших невесть за что друзей и соседей. А когда лучник вновь зарядил три стрелы, то о его голову в капюшоне разлетелась со звоном деревянная лютня — бард Стефан подкрался к тому со спины, и свалил в обморочное состояние хорошим ударом, не пожалев свой единственный инструмент для спасения невинной девочки.

— Ганс! — обеспокоенно вскрикнула сестрица того и была готова уже выпустить стрелу в обидчика, но из тени вышел их хозяин, сам Локдеран.

Доспехи его были красивые и многосоставные, совсем не такие массивные, как на Хорлене, утончённые, но прочные, не стеснявшие в движениях и позволявшие удобно принимать любые позы в бою. Пластины серебристых, серых и чёрных оттенков чередовались, плотно скрепляясь по фигуре, покрывались завитками узоров и припаянным серебристым декором в виде листвы и блестящих перьев. Даже панцирь кирасы на спине, обычно цельный у большинства воинов, здесь состоял из трёх элементов, находящих друг на друга наслоением пластин именно в тех зонах, куда, согласно наблюдениям, чаще всего попадают вражеские стрелы во время сражения.

Автор этой брони хорошо знал своё дело и в первую очередь руководствовался функциональностью своего элегантного и удобного творения, а уж затем, правда, далеко не в последнюю, красотой внешнего облика. Присутствие известного рыцаря немного угомонило враждебно настроенных жителей, а тот с важным видом, сняв блестящий шлем, похожий на дуги сошедшихся полумесяцев, предстал своим молодым гладко выбритым лицом перед собравшимися.

— А знаете ли вы, кого защищаете? Знаете ли, кто этот ваш «рыбак» и откуда прибыл? То, что он зла вам не делал, ещё не значит, что он хороший человек! — лился мелодией молодой звонкий голос голубоглазого аристократа, а зачёсанные назад жемчужного оттенка волосы слегка колыхались на вечернем ветерке.

Рядом с ним стоял коренастый дворф, чьи усы и борода были сплетены в густые рыжие косы крупного плетения, удерживаемые металлическими зажимами. Голову низкорослика венчал рогатый шлем, броня нагрудника казалась будто бы каменной, из какого-то непонятного материала, а сам он уплетал треугольный кусок ароматного твёрдого сыра, пользуясь случаем, будто никто вокруг не видит.

— Я лорд Лок де Ран, рыцарь Короны, защитник Северных Королевств, а вот он… — недобро сверкнул он своими небесно-голубыми глазами на отца Мирры.

— Сдавайся на его милость и встань на колени, — подходила к Фрису Адель в изрезанном костюме, — Быть может, он простит тебя, придумает, что с тобой делать и кем взять на службу.

— Змея предательница, — процедил он ей, сжимая кулаки.

— Только некромант может выследить другого некроманта, да, братец? — усмехнулась та, созывая пущенными вниз ладонями вокруг себя стайку послушных бледных упырей, — Ваш «рыбак» на самом деле бывший повелитель нежити, — громогласно заявила она под оханье деревенских мужиков, — Неупокоенные Ликана, восстание мёртвых в деревушках Книсса, шествие на Фонтенбах, осада мертвецами Сирилла! Всё это его рук дело, неужто не наслышаны? — видела она по глазам взиравших и перешёптывающихся, что здесь знают, о чём она говорит.

— Я отрёкся от своего колдовства! — подскочил он к ней ближе, — Я изменился, завязал с подобным!

— Кому от этого легче? Осаждённым Сирилла, пожиравшим друг друга от голода и изнывавшим от насланных болезней? Истреблённым вот таким деревенькам, с которых тебе просто было нужно новое воинство? Кто тебя должен прощать, не попавшиеся под руку живые или призраки мёртвых? — вопрошала она, — Есть «Табель о некромантах» Его Императорского Величества, братец, который призван ограничивать таких, как мы, от безрассудства и направлять наши силы на помощь идеалам Короны! Все пункты единым списком. Мы должны упокаивать кладбища, а не пробуждать их. Использовать вот таких тварей, — погладила она одного из упырей по широкой и округлой голове, лишённой глаз, давно заросших складками на лицевой коже, обнажавшей зубы из неспособного уже сомкнуться рта, — для слежки, а не для нападения на мирных жителей. Мой собственный сын нарушил эти правила и был казнён, теперь мой брат скрывается от закона, предписывая себе схожую участь, — заявляла она, — Из-за таких, как ты, люди боятся и ненавидят таких, как я! — крикнула она на Фриса, заискрившись глазами.

— Некромант-самоучка с поехавшим эго, возомнивший себя над законом, это ещё полбеды. Плавали, знаем, — звучал голос Локдерана, — Но она… — указал он на женщину в голубом платье, — Монахиня, племянница первосвященника, отринувшая веру, свои набожные светлые идеалы, своё призвание! Полюбившая некроманта, чьи войска убили её собственных родителей!

— Что?! — озлобленный взор Данеи сменился удивлением, и янтарные глаза с фигуры рыцаря-аристократа переместились на собственного супруга.

Сердце больно кольнуло и оно будто бы сорвалось в ледяную пропасть где-то внутри, где сонм ранящих льдинок разыгравшегося вихря начинал своё шествие по уголкам души, омрачая прежние знания о собственном супруге. Шокирующее известие принять было очень непросто, однако оно свалилось настоящим безжалостным откровением, сейчас сдавившим её силу и волю под глыбой печали и разочарования.

— Дани, я… — замялся тот, опустив голову.

— Она, вон, даже мужа своего толком не знает! — усмехнулся Локдеран, — Бойня на Кричне тоже его рук дело. Ты успела сбежать, а родители нет, верно? Воспитана дядей в монастыре, но не знающая, кто поднял ту проклятую нечисть, что стёрла родную деревню с карты Гростерна навечно!

— Я же… был молод, амбициозен! Дани, я не хотел… — оправдывался он.

— Молчи, — со слезами проговорила девушка, потрясённая услышанным, прижав руку к заболевшей груди, а другой ладошкой прикрыв себе рот покачивавшейся из стороны в сторону головы, не веря своим ушам.

— И этот невозможный союз отрёкшегося от силы некроманта и отрёкшейся от святой веры монахини ещё и породил дитя! — рассказывал рыцарь, затем нагнувшись к рыжему гному и процедив так, чтобы остальные не слышали, — Может, хватит есть, Борус?

— А что, мы уже дерёмся? — опешил тот, нащупывая в специальных держателях-ножнах свои верные маленькие топорики свободной рукой.

— Уже пора бы, но они пытаются нам зубы заговорить, — также тихо говорил тот, — Не спускай глаз с дома, чтобы девчонка из погреба не сбежала. И хватит постоянно жевать, а то мне кажется, у тебя ошибка в имени и звать тебя следует не «Борус», а «боров».

— Так сыр же, ваша светлость! Набираюсь сил, заряжаюсь энергией перед битвой! — откусывал тот кусок за куском от крошащегося и спадавшего мелкими частичками по косам его бороды сыра.

— Всё вокруг уже им пропахло, — негодовал рыцарь-аристократ.

— Хотите кусочек? — дружелюбно делился тот, протягивая ароматный желтовато-рыжий ломтик.

— Господь всемогущий, да нет же, просто убери и не чавкай! Будь начеку! — взмолился Локдеран.

— Я не господь, ваше превосходительство, я Борус! — продолжал тот жевать сыр, поглядывая внутрь оставшейся конструкции избы, пока длинноволосая лучница уже приводила в себя своего брата, оглушённого недавно разломанной лютней.

— Давай, братишка, всё хорошо! Поднимайся. Этот треклятый менестрель же не пробил тебе череп. Увижу ещё раз, вонжу свой кинжал ему в горло! — сверкал оливковый женский взгляд, выискивая среди недовольной толпы того барда, — Будем дома, сделаю тебе твой любимый чай с малиной. Купим себе новые одинаковые колчаны, как ты предлагал! — гладила она его по платинового оттенка причёске, пока тот медленно открывал глаза и очухивался после обморока.

— Ты дала жизнь тому, перед кем трепетали веками… — тем временем качала головой чародейка, глядя на рыдавшую мать девочки.

— Да, я родила её, — подняла взгляд эта светловолосая женщина, — Я подарила жизнь!

— Ты принесла столько горя и смертей, о которых даже не догадываешься! — морщилась некромантша.

Сама Мирра слушала всё это, и насколько позволяли щели, пыталась наблюдать. Однако же, когда всё действие разворачивалось на улице, следить за происходящим из секретной коморки подвала, в которой она скрывалась, по большей части удавалось только на слух.

— Нечистое отродье, Разрушительница миров, Несущая смерть, — затрепетали взволнованные мужские голоса эпитетами из пророчеств, — Вон из деревни! Прочь! Прочь! Она и нам бед накликает! Так вот из-за кого моя жена захворала! Вот почему гусеницы пожрали листья моих яблонь! Вот отчего коза третий день есть отказывается! — желали они винить во всех своих бедах и несчастьях теперь исключительно семью некроманта, уж почти год как живущую с ними бок о бок.

— Этот союз не мог, не может и никогда не должен существовать! — мелодично звучал Локдеран, — Есть закон, запрещающий монахиням вообще выходить замуж, за исключением сана настоятельниц монастырей. Есть закон, запрещающий свадьбу любого клирика на некроманте! Корона всё делала, чтобы на землях империи Гростерн царил мир, чтобы пророчество о ключе, выпустившем демонов, никогда не сбылось!

— Её следовало убить в младенчестве, — соглашалась Адель, — Сразу же, на месте! Не нужно вот этих соплей про то, как невинный ребёнок собирает в поле цветочки, играет с другими детьми и никому не вредит. Будто вы даже не догадываетесь, что может скрываться за невинным личиком. Но вы сбежали! Улизнули от стражи закона! Мы нашли вас лишь четыре года спустя, когда вы уже слишком привязались к этому ребёнку…

— Нашему с ним ребёнку, тварь ты бездушная! — крикнула ей Данея, сгибаясь от переполняющих эмоций.

— Ты зря отрёкся от тёмных сил, братик, — поглядела чародейка в глаза Фриса, — Она бы тебе весьма помогла в её защите, — резким уколом обсидиановый кинжал, схваченный с ножен на бедре под скрывающей юбкой, вонзился тому в живот, пронзая зазубренным грациозным лезвием буквально насквозь.

— Фрис! — крикнула, глядя на это, его супруга.

— Тебе не спастись, — тихо произнёс он сквозь боль, превозмогая нараставшую гибельную пульсацию с глубокой раны.

Но едва чародейка вынула кинжал, как в спину некроманту ударил луч яркого света из ладоней Данеи, и окровавленная прорезь на коже сама начала вдруг затягиваться, оставляя ту, да и остальных, кто это видел, с настоящим изумлением на лицах. Даже открывшаяся правда о его вине в смерти родителей не смогла унять в женщине любовь к собственному мужу и желание защитить, как его самого, так и их совместное дитя.

— А монашка-то многому научилась, ваше превосходительство, — отметила про ту Адель, повернувшись к Локдерану.

— Оставьте свой цирк и бесконечную болтовню, — торопил Зик, — Здесь лучший отряд империи, величайшие герои, уже побеждавшие и не таких колдунов, и не таких чудовищ! Ганс, Хорлен, Сирильда, Борус! Сколько они уже сделали для Короны! Я, в конце концов, не последняя фигура в Северных Королевствах! Я, вашу мать, архимаг, а не какой-нибудь зачарователь амулетов! — всполохнул вокруг него ореол гигантского огненного сокола, — Прекратите уже трындеть и давайте уже покончим с этим!

— У вас нет ни шанса, — в поддержку сказанного поглядела тёмная чародейка в глаза брату.

— А тебе стало легче? Хоть немного? Что ты почувствовала, вонзая в меня свой нож? — спрашивал тот, — Отомстила за сына? За кого-то ещё? За то, что бросил тебя, когда должен был спасать любовь всей своей жизни? Думаешь, мне легко дался этот выбор? Но я его сделал и прошлого не вернёшь. Я спасал свою беременную и отчаявшуюся супругу. И знай, вернись я во времени с десятки и тысячи раз, то поступил бы также.

— Мы никогда с тобой не ладили, — навернулись у той слёзы на фиалковые глаза, — Дрались в детстве, спорили и состязались в юности, никогда не могли найти общий язык… И всё равно были вместе, пока ты не решил, что тебе всё дозволено.

— Разве мы не квиты? Ты не поддержала мой выбор тогда, а я предпочёл жену вместо семейных уз, — ответил тот, томно выдохнув.

— Ты обезумел?! Я не примкнула к тебе, потому что ты стал злодеем! — нахмурилась Адель.

— А они кто, по-твоему? А? Лучшие герои Гростерна? — развёл он руками, — Явились убить восьмилетнюю девочку, велика честь! И как часто доблестные герои подобными вещами занимаются втихаря от своих более известных подвигов? Ваш закон не более, чем написанный мертвецом текст на белой бумаге. Это теперь император решает, кому можно друг друга любить, а кому нет? Такого мира вы хотите? Где за вас решают всё? Одному — в кузнецы, и не вздумать рыбачить, а другому сразу руки отрубим, ибо на вора похож! Так? Решают всё за всех. Явились убивать женщин и детей! Хотите забивать младенцев, чтобы из них не выросли чудовища? Так может, не надо их преследовать изо дня в день и пугать, отнимая всё, чтобы не сковать из них клинки, разящие в спину?! Может, дело в воспитании, а не в предназначении и какой-то там судьбе? Верите в допотопные пророчества, пытаетесь самообманом убедить себя, что все ваши бесчинства ради высшего блага!

— Не тебе их судить! — скалилась та.

— Скажи, у кого вторая половина ключа, сделай хоть что-то ради себя настоящей, а не нынешней! — просил некромант, — Посмотри, кем ты стала! Пресмыкающаяся перед попиравшими наш род, топтавшими нашего отца! Просто я восстал, против этих напыщенных самовлюблённых мразей, а ты продолжала терпеть! Тебе и потери сына мало, я не знаю, что тебя изменит, Адель! У тебя был шанс свергнуть со мной эту чуму самовлюблённых аристократов, а ты предпочла упокаивать кладбища обратно…

— Замолчи, оскорбление чести рыцаря тоже тебе «зачтётся», — пригрозил Локдеран.

— А я кто? Я тоже благородных кровей, достопочтенный сэр! У меня были владения и замок, они и сейчас есть, просто в них проживает она, — мотнул тот головой в сторону сестры, — Я и принял некромантию, и уже отказался от некромантии, но не отрекался от своего титула.

— Ты даже имена меняешь, как перчатки, глупец! Не смей претендовать на Фламанш! — злилась Адель.

— Покончить с ними! Убрать девчонку! — уже раздавалась народная поддержка среди деревенских мужчин, по-быстрому сменивших сторону на очевидного победителя в схватке семерых против двоих, не считая Мирры, да ещё в компании пугающих деревенских жителей своры белёсых упырей.

— Время припомнить былое, — засверкали подушечки пальцев некроманта чёрными сферами, вокруг которых колыхалось кружащее фиолетовое пламя, после чего он направил ладонь к земле, посылая волны тёмной энергии вокруг себя.

— Так твоя магия ещё не оставила тебя? Как она может служить отрёкшейся от неё бездарности… — с отвращением глядела Адель на брата.

— Меня больше удивляет, почему она служит такой, как ты, — процедил тот.

— Доставай девчонку и дело с концом, — скомандовала та, повернувшись к Хорлену.

Тот, повинуясь, кивнул и с мечом, так и не убранным в ножны после сражения с лианами, направился в сторону обмельчавшего без крыльца и сеней дому, намериваясь уже довести дело до конца.

— Нет! — встала у него на пути Данея, не зная даже толком, как защищаться, — Через мой труп!

— Уйди, женщина! — рявкнул усатый воин, пробуя ту оттолкнуть.

— Не трогай мою дочь! — царапала она ногтями его лицо, лезла к глазам, как угодно мешая тому ринуться к секретному месту под столиком.

— Как пожелаешь, — Хорлен рявкнул на это озлобленно, оттолкнул её ладонью в грудь, в одночасье взмахнул гладиусом вокруг себя, и снёс клинком женщине голову, отскочившую в сторону под визги всё видавшей беспомощной девочки, очень не вовремя нашедшей-таки щель для наблюдения за происходящим.

В спину тому метнулись чёрные молнии разъярённого некроманта, но тому помешала сестра, отпихнув в сторону, направляя своих упырей, да ещё и стрелы засвистели в его направлении от других брата с сестрой. Так что вместо литья слёз по супруге, Фрису предстояло защищать свою собственную жизнь.

Адель не давала его энергии добраться до деревенского кладбища, а тот пытался прощупать почву, выведав хоть что-нибудь — дохлых крыс, захороненную неподалёку козу, что угодно, из чьей мёртвой энергетики и останков он мог бы сплести собственного компаньона ничем не хуже тех самых бледных ползунов.

А обезглавленное тело Данеи вдруг засветилось сверкающим столпом снизу из-под ног, голова на земле со своего места рванула обратно, и перед лицом Хорлена будто бы в обратном порядке произошла вся сцена обезглавливания. Вмиг вновь перед домом стояла живая Данея, готовая выцарапать ему глаза.

— Святое заклятье сохранения времени? — пыхнул он на свою светлую чёлку, полезшую в глаза, — Одно одноразовое. А что дальше? — направил он клинок прямо вперёд, пронзив живот женщины и тут же вынув окровавленное лезвие обратное, глядя, как та падает, хватаясь за серьёзную рану.

— Мама! — кричала девочка, вновь выдав своё расположение.

Ей бы затаиться, не подавать голоса, овладеть тайной магией и окружить себя заклятьями отражения, пеленой тьмы и иллюзий, освоить невидимость, чтобы никто не заметил и никто не нашёл, однако же ничего такого она не умела, да и впервые для себя открывала возможности отца и вот только что на её глазах воскресшей и вновь погибшей матери.

— Дани! — окружённый магической сферой, испускающей косые разряды, словно щупальца, поражающие на подлёте любые стрелы и поджаривающие шкуру лезущих упырей, метнулся Фрис к возлюбленной, застав её последние мгновения, — Дани, прости меня! — приподнял он её голову, присев рядом, не представляя, чем сейчас помогать, разве что её святая магия опять что-нибудь сможет.

— Милый Фрис… — едва смогла она произнести от покидающих сил.

— Нет, назови меня настоящим именем, к чему теперь эти маски и притворства, — почти шептал тот, лаская её золотистые волосы, поглаживая по голове.

— Акаш, — попыталась та изобразить подобие улыбки, сквозь боль и мучения, вкладывая в его руки маленькую шкатулку в виде бирюзового куба с замочной скважиной.

— Не уходи! Родная моя, чудесная! Солнышко всей моей жизни. Прошу тебя! Только не ты, только не туда! Этот мир мёртвых не желает меня отпускать, теперь забирая ещё и тебя! Дани! Живи! Только живи! — бормотал он, придерживая её.

— Защити её… — напоследок слетело с женских пухловатых губ, прежде чем взгляд стал почти что стеклянным, а тело окончательно обмякло в его руках.

— Лучше так, чем пытки цепями и крючьями, что церковники готовили ей за измену, если бы нам удалось схватить её живой, — подметила шагавшая ближе Адель, встреченная переполненный ненавистью слёзный взгляд своего брата, — Что? Не думал о том, что вас ждёт? Это самая ужасная смерть, когда тебя буквально заживо раздирают на куски! Словно ты призвал орды зомби, а они не стали тебя слушаться, схватили и начали пожирать! Брр! — её аж по-настоящему трясло во время представления в своей голове подобной сцены, — Укус за укусом, кусок за куском… Кожа, мышцы, пальцы… Съеденной заживо или разорванной на части быть даже врагу не пожелаешь, Акаш. Вам лучше принять нормальную смерть, чем пытаться искать справедливости на суде. Ты же помнишь, что случилось с Бенджамином.

— Чего медлим?! — недовольно скрежетал Зик, — Убил её и убил, действуем дальше. Испепелим дом и дело с концом, — громко говорил волшебник, пока Хорлен возился со столом, ковриком и дверцей.

— Да здесь она, — буркнул тот, заглядывая в подвальную комнату.

Заплаканный детский взгляд видел над собой воина в блестящих доспехах, стоявшего вверх по ступенькам каменной лестницы с окровавленным мечом. Мирра всё ещё жалась в углу, не представляя, куда можно отсюда сбежать и как теперь выбраться. Страх изнутри боролся с переполняющей ненавистью к этому рыцарю за убийство матери, в горле застыл крик отчаяния, презрения, желания жить, а ещё сильнее — отомстить всем обидчикам.

— Так даже лучше, в узкий лаз погреба удобнее будет направить заклятье, — энергично зашагал архимаг в сторону дома.

— Не тронь её, ты! Продавший душу стихиям! — в спину мантии бородача метнулись вопящие черепа сферической чёрной дымки заклятий некроманта.

Тот легко отразил первого, благодаря впитавшей ауре наложенной защиты, однако был сбит с ног последующими, ощутив крепкие разряды по всему телу, подёргиваясь в конвульсии, но не разжимая руку на очерчивавшем спирали посохе, что-то колдуя и пытаясь выбраться из некромантических цепей.

— Лови топор, некромант! — двусторонний боевой метательный снаряд полетел, кружась в воздухе своими лезвиями, в некроманта откуда-то справа, но тот успел увернуться, глянув на бородатого рыжего дворфа, что был при отряде Локдерана среди остальных.

— Сам лови, гномье отродье, — из тёмной материи Фрис, он же Акаш, смастерил такие же, метнув порцию тому в ответку, и ещё ряд в близстоящего элегантного рыцаря.

Перехваченное и зависшее в воздухе оружие было переправлено обратно при помощи чародейства Адель, и не думающей униматься в своём преследование брата. Пришлось защищаться от своего же колдовства, пока Зик уже приходил в себя, разделывался с вопящими черепами и вот-вот мог нагрянуть к подвалу, куда уже ринулся Хорлен, не то пронзить девочку сразу, не то вытащить её наружу для суда и приговора.

Ганс и Сирильда пускали в воздух новые стрелы, мешая некроманту сосредоточиться. А в это время сам дом пришёл в движение, формируя над Хорленом какое-то безумное чудовище из брёвен, досок и оплетавших их живых корней. Свирепый огромный зверь, напоминавший одновременно быка, льва, кабана и каких-то невиданных животных, издавал рык на воина, не давая тому приблизиться к девочке.

— Я сказала, лохмач, вы даже не представляете, в чей дом явились! — издало составное чудовище старушечий голос хозяйки этой избы, а затем монстр нырнул своей вытянутой мордой в подвал, схватил Хорлена за лишённую шлема голову и принялся пожирать, сдавливая все латы покрытой брони, перемалывая и пережёвывая вопящего и метавшегося внутри человека.

Гладиус, пусть даже направленный в глотку чудовища, был довольно громоздким, не мог без размаха прорубить куски брёвен, да и не факт, что смог бы это сделать и при других обстоятельствах. Когда ошарашенный воин сообразил, что вообще происходит, было уже слишком поздно. Зубы-колья сминали своим натиском панцирь вовнутрь, ломая мужчине рёбра, пронзая конечности, отыскивая уязвимые места, самым незащищённым из которых оказывалась голова.

К тому же это деревянное нечто, пусть и выглядело, как эдакий зверь, скорее всего, никак не зависело от природной животной анатомии. А потому условно пронзённое сердце или отсечённая голова едва ли как-то усмирили такое создание, способное меняться и отращивать любые конечности заново, пока есть подручные ресурсы и природная энергия, которую корни лиан питали из почвы.

— Отродье дриады, кто о тебе не наслышан, — хмыкнул Зик, совсем не удивлённый такими событиями, и направил огненный вихрь стаей полыхающих фениксов прямиком на гигантское создание, заставляя то быстро прогорать от охваченного жара мощно сплетённой стихийной магии.

Защищаться от подобного натиска Клотильде, увы, было нечем. Элементы мебели и каркаса прогорали, обращаясь чёрным углём, шевелящиеся корни и лианы также быстро темнели, переставая двигаться, и рассыпались вниз на куски. В воздухе медленно оседал чёрный и серый пепел, однако помочь сдавленному Хорлену это спалившее дотла деревянную сущность заклятье уже ничем не смогло.

— Как вы мне надоели! Что б вы все сдохли! — пользуясь моментом, что маг потратил силы, старушка отвлекла на себя, а убийца матери где-то там внутри уже пережёван в кровавое месиво, Мирра рванула из погреба, дабы тот не стал её могилой, и, взглянув с этими словами на миг архимагу в глаза, бросилась бежать прочь.

— Девчонка! — завидел её сиреневый сарафан благодаря белым узорам Локдеран, и лучники направили свои стрелы преследовать удирающий силуэт.

— Мирра! — метнулся туда Акаш, стараясь прикрыть дочь своими заклятьями.

Мужские пальцы точечными ударами направляли тонкие искрящиеся разряды по разрезающим воздух орудиям, сжигая древко в пыль и заставляя металлические многогранные наконечники просто опадать наземь. Задыхаясь от потери сил, слишком долго не обращаясь к тёмной стороне мироздания и уже слишком сильно себя вымотав, он, расправившись со стрелами, вновь вонзил пальцы в землю выискивая хотя бы звериные мёртвые тела и собирая их них собственного голема-защитника.

Девочка бежала стремглав, однако соперников у неё было немало. Впереди возник, как ей казалось, могучий и рогатый демон с медвежьими чертами и лезвиями-руками. То был в тени кустов дворф Борус в звериной шкуре в качестве плаща-накидки, вертящий свои двусторонние топоры и преграждая Мирре путь к отступлению.

Пришлось разворачиваться, да ещё петлять, чтобы метаемые им лезвия её не задели, а, вращаясь в полёте, со свистом пролетали мимо. По другую сторону чёрным силуэтом, словно взошедший гигантский цветок, перед ней объявилась Адель в своей широкой шляпе, не намеренная куда-либо вообще больше упускать Мирру, и готовя уже сильный раскат энергии между своими блестящими ногтями.

Их глаза встретились. Чародейка впервые смотрела на свою племянницу, чью предсказанную судьбу требовалось немедленно остановить. По взгляду ведьмы казалось, что она, вроде и не хотела бы убивать девочку, но так было нужно, так было велено. Руки дрожали, не слушались, а вот искрящиеся с электрическим треском раскаты тёмной маги сгущались и формировали как можно более разрывную сферу, способную задеть своими вибрациями все внутренние органы, вызывать повреждения сосудов и даже остановить сердце.

— Что ты с ней медлишь?! — издали возмущался архимаг.

Мирра оказалась меж двух огней. Отец спешил на помощь где-то справа поодаль, поджигая до красной корочки пузырящиеся тела ползущих упырей, что его преследовали. Для стрел лучников она была далеко, но ни Ганс, ни его сестра, на месте, в отличие от их предводителя Локдерана не стояли, двигаясь ближе к видимой цели.

Да и тот стоял там не просто так, а чтобы все вдруг не ринулись в одном направлении, а девчонка прошмыгнула в ту сторону. Молодой лорд перекрывал собой путь отступления в сторону деревни, да и там уже негодовали местные. Постепенно её старались окружать, просто расстояние для каждого в этом отряде между ним и девочкой было различным.

— Папа! — звонко крикнула она, подняв такой визг, что это прервало Адель подготовку к заклинанию.

Ей вспомнились предсмертные крики сына, перед глазами мелькали и сцена казни, и ликующая толпа, среди которых никто не проявлял к тому ни капли жалости. Долг, страх, чувство жалости — всё это смешалось в замешательство и лёгкую слабость, которую здесь никто не прощал.

Ударной волной Акаш свалил сестру с ног, чтобы та и не вздумала по-новой начинать создавать нити заряда своего колдовства. А на дворфа ринулся голем-скелет, собранный из найденных некромантом остатков птиц, кротов, полёвок и другого зверья, обращённого вместе в чудовищное подобие эдакого пса с четырьмя лапами и даже зубастым черепом на конце хвоста, явно являвшегося некогда чьим-то позвоночником.

Рёбра и прочие заострённые кости, а также их подходящие для такой цели их обломки, становились многочисленными зубами и когтями. Возможностей кусать и вгрызаться у такой «собаки» было множество помимо сформированных основных челюстей вытянутой головы. Метатель топоров совершил самую серьёзную ошибку в своей жизни, — слишком увлёкся швырянием своих верных заточенных снарядов, оставшись совершенно безоружным перед новой напастью.

Несмотря на панцирь его брони и защитный шлем на рыжеволосой голове, костяное чудовище некроманта находило, за что можно того кусануть, вцепляясь где в ноги, когда в шею, откусывая вопящему гному пальцы не защищённых какими-либо перчатками кистей рук. А тому никто даже не бежал на помощь.

Архимаг при всём своём могуществе, шагал со стороны остатков хижины Клотильды и был ещё далеко, да и следил за девочкой, не заботясь о судье дворфа. Обоих лучников на себя отвлекал её отец. Растерянная Адель лежала на земле, мастеря сверкающий сиреневый шар между своими ладонями, пытаясь казаться незаметной и сосредотачиваясь на отдаче энергии. А Хорлен уже был мёртв, сожран и перемолот «големом» иного происхождения, которого даже после собственной смерти напоследок смогла воплотить к жизни приютившая семью Мирры старушка.

— Да помогите же ему кто-нибудь! — кричал жалевший своего товарища Боруса Ганс, наконец, подбежавший ближе, но чьи стрелы костяной твари абсолютно не наносили никакого вреда, когда отскакивая, когда застревая в туше.

— А-а-а-а! Горные боги! Нет! Не-е-ет! Помогите! — крики агонии заживо пожираемого дворфа то и дело отвлекали на себя всех, за исключением Зика.

Волшебник, казалось, вообще даже не моргал, не выпуская из поля зрения спешащую Мирру. Постукивая своим роскошным посохом о землю, он вызывал колючие терновые заграждения при помощи магии природы, преграждая ей путь. Кустарники восходили ввысь с человеческий рост, так, чтобы девочка не могла ни перепрыгнуть, ни перелезть через них.

Многие ленты цеплялись за колючки своей тканью, оставаясь там и разматывая детские косы, оставляя волнистую копну переливавшихся локонов колыхаться от бега. Чтобы уже сами волосы не застревали среди кустов, она уже думала какой-нибудь из ещё остававшихся в причёске ярких ленточек обвязать себе все их вместе в собранный хвост, но времени на это совершенно не было.

Её отец, устав бесконечно обращать в пепел чужие стрелы, поступил хитро, но для этого требовалось стоять на месте и сосредоточиться. Пришлось уповать на случай, что за время своей концентрации, Мирра как-то сама, ловко перескакивая, петляя змейкой и удирая от уменьшавшегося числа преследователей, сможет чуть-чуть продержаться. Если, конечно, пространство вообще ему поддастся, ведь он не практиковался не только эти восемь лет, но и даже какое-то время до её рождения, завязав со своим прошлым ради надежды на будущее. Акаш, придерживая заветную шкатулку, чертил в воздухе спирали, формировавшие пустоты в виде овала.

Необходимо было успеть к моменту, когда Сирильда и Ганс снова, встав на одно колено, дадут залпы из хорошенько натянутых грациозных луков. И в этот миг он расставил свои открытые порталы, тут же с громким хлопком пальцев, чуть не выронив бирюзовый куб, меняя их местами, едва те впустили в себя влетевшие в них стрелы.

Таким образом, они, влетевшие в одно пространство, вылетали из другого, изранив самих лучников вместо девочки. Но покончить с ними так легко не удалось, лишь ранить и прервать их преследование на какое-то время. А замеревший на месте архимаг готовил из природных сил нечто сверкающее и ярко-зелёное, с переплетением древесных оттенков внутри накопленной большой сферы, из которой выходили крупные заострённые шипы.

Акаш ринулся на помощь дочке, а та уже стремглав неслась к нему, завидев отца среди всей этой кутерьмы. Он ощущал, что сил у него недостаточно, что какой барьер он бы сейчас на неё не повесил, тот не выдержит натиска могучего колдовства от самого архимага. Мужчина надеялся хотя бы толкнуть тог плечом, сбить концентрацию, налететь с кулаками, повалить на землю — главное было отвлечь от попадания его разряда прямо в цель.

Тем временем, Зик и вправду показывал, что он не рядовой волшебник, а действительно человек, обладавший чуть ли не уникальным даром. Корни окружавших деревьев начинали вылезать из-под земли, приводя те в движения. Все садовые яблони, полосатые берёзы, липы и прочие обращались подвластными ему косматыми великанами, размахивавшими своими кронами и ветвями, словно прибывшее подкрепление на поимку девчонки.

Когда могучий чародей уже готов был явить всю мощь своего заклинания, вокруг него померк весь мир, а сознание погрузилось в пучину темноты, навеянную некромантом, застлавшим тому глаза и не позволяющим попасть по своей дочери. А вот вплотную схватить за кафтан и напасть с кулаками — не вышло — Акаша отбросил прочь окружавший Зика барьер.

Вокруг архимага сияла сверкающая янтарным оттенком капсула, поглощающая всё заклятья, что швырял в него тёмный чародей и будто бы становясь от того только крепче. Некромант не мог понять принцип этого заклятья, как полученную чужую энергию такая защита преобразовывала в свою собственную.

Он вытянул ладони вперёд, с расстояния ощупывая эту магию и пытаясь разобраться в сути заклинания. Ведь не могло быть вещи универсальной и абсолютной, и он, и сам Зик это прекрасно знали. Весь принцип магии издревле строился на гонке вооружений, заявленных противоречивой, но как нельзя абсолютно правдивой истиной: «Нет такого барьера, которого нельзя было бы сломать и нет такой атаки, от которой нельзя было бы защититься». Ключ можно было подобрать ко всему, и к защитной капсуле и к летящему в тебя разряду, главное было сориентироваться и разобраться в структуре.

А здесь Акаш ничего не понимал. Подпитка шла извне, барьер словно требовал себе принесённые жертвы — направленную в него чужую энергию, отчего креп и утолщался, всё лучше и лучше защищая могучего колдуна. Попытка некроманта попробовать впитать в себя эту силы, подключиться к ней и заняться энергетическим вампиризмом, успеха не принесла, лишь защитным разрядом отбросила ещё дальше под детский вопль «Папа!», увидавшей это всё девочки.

Окровавленный голем-скелет к тому времени покончил с незадачливым любителем сыра, Ганс и Сирильда, получившие несколько ранений от собственных стрел, вытаскивали те под собственные стоны, заливая раны эликсирами, снятыми с пояса, а заодно что-то глотнули из фляг, чтобы как-то унять боль и вернуться на поле боя. В колчанах оставалось несколько стрел, однако, пущенный по три за раз всеми этими залпами, их запас всё-таки довольно быстро истощался.

Чудовище некроманта ринулось на лежавшую на земле Адель, мешая колдовать чёрную с голубыми пронизывающими прорезями сферу. Но та, не до конца ещё доделав своё заклятье, швырнула его не по намеченной цели, а вбок, в напрыгивающего костяного пса, окружённого тёмно-сиреневой связующей дымкой, раздробив того на составные части и тем самым, покончив с големом своего брата.

Архимаг, приходя в себя после насланной темноты, вскидывал посох, вращался в своей конической плетёной шляпе на месте, и из сверкающей зелёной энергии природной стихии мастерил полупрозрачного змееподобного дракона высотой с пятерых людей. Чудовище обретало детальную форму — узорчатые чешуйки, каждая из которых была покрыта переливающейся руной природы, более светлого тона, нежели окружавшие пластины. Извивающаяся туша, загнутые назад рога, недобро хмурящийся изумрудный взор, скалящиеся челюсти с треугольными зубами и на морде дополнительные органы осязания, напоминавшие «усики» сома.

А пока Мирра вглядывалась в это огромное «призрачное» чудовище, не представляя, что от того ожидать — лучи из глаз, огненное дыхание, сонм плевков или же выпад вперёд прожорливыми челюстями, пытающимися её схватить и сожрать, рядом из рыжей огненной энергии архимага появлялось ещё одно подобное. Морда весьма отличалась, была с загнутым крючковатым клювом, рога остроконечно вели вверх, на лбу виднелся третий глаз с вертикальными веками. Однако остальное оставалось примерно тем же — извивающаяся толстенная туша обхватом со «Старину Джека», множество полупрозрачных рыжеватых чешуек, правда, на этот раз с горящей жёлтым на них руной огня.

Адель скомандовала упырям ринуться на девчонку, однако же, никто её не послушал. Вокруг больше не было её четвероногих спутников — каждый пал, если не от чар старушки Клотильды, то от заклятий Акаша, не оставалось более никого, кто бы был подвластен чародейке.

Вокруг, правда, валялись кости умерших животных от разбитого ею некромантического «пса», потому, даже не поднимаясь, в своём давно изодранном дорогом костюме, она, обильно перебирая пальцами, принялась создавать из них своего собственного «голема», уже не в форме пса, а чего-то более ужасного. У создания формировалось шесть ног, но на насекомое оно походило не слишком. Хвоста не было, голова раскрывалась пополам вертикальной пастью с острыми выступающими костями, выполнявшие теперь функцию зубов.

Размера существо было примерно того же самого, что не удивительно — исходные части были всё те же, вот только ростом пониже — на две дополнительные лапы ушла уйма косточек, зато головой покрупнее. Тварь немедленно понеслась за девочкой, едва хозяйка указала в ту сторону и приказала громким уверенным голосом «Возьми её!».

Архимаг, тем временем, продолжал обращаться к стихиям — рядом с огненным и природным драконом формировался водный — сине-голубой с перепончатыми ушами-плавниками, без рогов, но с составным гребнем, ещё большим количеством чувствительных усиков и жаберными щелями, не выполнявшие сейчас никакой своей функции — просто именно так волшебник представлял и визуализировал для себя морского змея.

Ждать себя не заставил и белый, олицетворявший стихию воздуха — широкие ноздри, выпирающий рельефный лоб, грива из мельчайших длиннющих перьев, более напоминавших мех. А последним Зик возвёл коричневого дракона земли с обилием всячески пластин, рогов и наростов, с приплюснутой, но от того не менее зубастой мордой, глубоко посаженными глазами, глядящими, словно факелы из нутра пещер. И все пятеро змеев начали срастаться в единую стихийную гидру, пока некромант всё это время подбирал ключ к защитному барьеру волшебника.

Со стороны это смотрелось, словно от золотистого эллипсоида вокруг занятого магическими пассами мужчины, тянулись чёрные дымчатые нити к земле с разных сторон, будто некий огромный паук оплетал яйцо. Тёмная энергия вкрадывалась в саму структуру оборонительного заклятья, не подпитывая, а разрушая его энергетику. Буквально рассеивая её, заставляя отмирать.

Помимо этого, дабы защитить дочь от костяной нечисти, созданной своей сестрой, подобно тому, как Зик возводил из колючих растений преграды, Акаш создавал квадратные стены черноты, по сути являвшиеся всего лишь проекцией звёздного неба. Как если бы глядящий на эти стены человек смотрел вверх, над собой, а не вперёд.

Это не требовало много затрат, скорее относилось к тактике иллюзий. Сил уже оставалось мало, и он берёг их на какое-нибудь последнее самое сильное заклятье в своей жизни. Может, защитное, может, атакующее, а стихийный дракон, закончив свою трансформацию из нескольких организмов в один длинношеий и многоглавый, начал нападать на некроманта, как на ближайшую из двух целей, заодно защищая своего хозяина-волшебника, пока девочка, уже начиная выдыхаться, стремительно бежала от костяного чудовища.

Но Мирра двигалась не просто так, не наобум и не хаотично, как могло бы показаться на первый взгляд с учётом запутанного и петляющего маршрута. Она вела своего преследователя в сторону лучника, целящегося сейчас в её отца. Один ловкий бросок тому под ноги, сжавшись в комочек, максимально прижимаясь к земле, и вот уже хищная костяная пасть уродливой составной твари сносит с ног несчастного Ганса, хватая его вместо успевшей ловко улизнуть девочки.

Волосы совсем растрепались, от былого многообразия мелких косичек не осталось и следа. Отсюда лучше было двигаться не дальше, мимо этой схватки живого скелета с вопящим стрелком, к которому уже спешила сестрица этого несчастного, трепыхавшегося в вертикальной пасти мужчины, а к отцу или вообще прочь, благо был один путь к отступлению, где лежал растерзанный другой такой нежитью труп дворфа. Однако примерно там же уже поднималась на ноги и Адель. Мимо своей злонамеренной тётки бежать было опасно, впрочем, врядли это выглядело более пугающим, чем гигантский дракон из пяти стихий, от атак которого старался увернуться её отец.

Синяя голова испускала брызги, бурая плевалась булыжниками, пламенная, разумеется, дышала огнём, а с разных сторон ещё шастали ожившие деревья, намеренные схватить ветками и опутать своими корнями. Некромант создавал отвлекающих фантомов — заклятья страха в виде клыкастых черепов, крупных летучих мышей, воронов и тому подобного, что кружились бы вокруг многоглавого, назойливо выманивая его внимание. На самом деле подобный приём чаще имел смысл напугать жителя империи или животное, но так как гидра была создана исключительно из магии — своего, как такового, разума её головы не имели, а потому в прямом смысле напугать дракона было попросту невозможно, лишь провоцировать на какие-то ближайшие объекты.

— Ганс! Братик! — рыдала, вступившая в схватку с костяным порождением Адель Сирильда.

Стрелы закончились вовсе и притом абсолютно никак не помогали. С ножен на поясе были выхваченные клинки с тёмно-зелёными рукоятками и сиреневыми узорами по контуру необычных по форме загнутых лезвий с прорезями и завитками. Женщина вкладывала всю ярость в удары, отсекая костяные куски от уродливой твари, но спасти брата уже не было никаких шансов. Слёзы капали с остроконечного подбородка на истерзанные останки, ярость кипела в груди, и, не закончив биться с чудовищем, крича имя своего погибшего брата, гонимая сильным и прожигающим всё изнутри желанием мести, Сирильда двинулась в погоню за девчонкой.

Сзади Мирры послышался свист и несколько ловких скачков. Разъярённая гибелью брата лучница стремительно её нагоняла, неслась теперь с орудиями ближнего боя — крупными кинжалами, больше даже похожими на маленькие мечи. Удирать от такой проворной и ловкой преследовательницы у девочки просто не хватало сил.

Спасал лишь образовавшийся «лабиринт» из стен черноты и терновых кустов, за которыми можно было спрятаться, исчезая из поля зрения девицы в синем капюшоне, от чьего лица виднелись лишь маленькие сосредоточенно сжатые губки и острый подбородок с румяной нежной кожей, обрамлённый свисавшими с обеих сторон из-под капюшона колыхавшимися светлыми волосами цвета платины.

Не было времени даже отдышаться, к тому же огненная пасть гидры попадала и по живым деревьям, и по колючим кустарникам, сжигая те. Это как бы, в каком-то смысле, портило планы мага, но теперь мешало и самой Мирре скрываться от озлобленной Сирильды, мечтавшей вонзить той ножи в спину или схватить, да заколоть в грудь, перерезать горло.

То, что сама лучница была ранена в плечо и левую часть живота, никак не сказывалось на её нынешней скорости и сноровке. Обработка ран позволила потерять на время чувствительность в тех местах, а принятое внутрь пойло позволяло ещё меньше думать о собственных порезах.

Малышка споткнулась о корень живой липы, тут же поднявшей её за ногу в воздух, опутывая сильнее и сильнее, как напавшая душащая змея. Сарафан закрыл весь обзор, ориентироваться стало практически невозможно — на слух это получалось очень уж скверно, потому как, если Гидру и голос отца она ещё слышала, произносимые архимагом тексты заклинаний тоже выдавали его местоположение, а вот Адель и лучница, ставшая кинжалщицей, могли настичь её беспомощное тело в любой момент, да и где был сам Локдеран она не видела.

Попытавшись самостоятельно что-то сделать, её ладошки от гнева и пережитого ужаса засверкали, направляя тёмно-фиолетовое пламя на живой ствол, поджигая всё дерево разом. Хотя даже и его точное расположение она сейчас не знала, вращаясь в воздухе, просто повезло направить руки. Слышался треск и клёкот, оживлённая древесина буквально стрекотала и вопила под натиском магического пламени, причём никогда до этого Мирра не замечала за собой чего-то подобного.

Конец ознакомительного фрагмента.