Гнилое дерево

Владислав Сергеевич Ефремов

Дерево – древний символ семьи, а семья – основная ячейка прогнившего современного общества. Единственное, что может его спасти – любовь. Но действительно ли она так всесильна и способна всё изменить и исправить? Арсеньев так не считает и совсем не верит теперь в любовь. Или, по крайней мере, думает, что не верит. Оттого он так легко и ввязывается в авантюру по усмирению его собственной «княжны Мери». И вроде бы этой истории уже почти двести лет, но ей суждено развернуться вновь. Книга содержит нецензурную брань.

3

Целую неделю Андрей собирал данные.

Иван подкинул ему ссылку на страницу в vk, которая было досконально изучена Арсеньевым.

Начал он, конечно, с восстановления недостающих деталей того обрывочного портрета, что остался у него после субботы. Из досконального анализа фотографий был сделан вывод что, ростом она около 165 сантиметров; неплохо сложена, но небольшой животик есть, задница хороша, ноги стройны, грудь где-то второго размера; округлое лицо, помимо каштановых волос, украшали большие голубые глаза и аккуратный курносый носик, губы там тоже были, но про них не хотелось говорить.

Затем можно было набросать психологический портрет, занявшись анализом уже не фоток, а информации, написанной на странице, и постов на стене.

В веб-сайте указана ссылка на instagram; сп: не замужем; в братьях и сестрах какие-то подружайки; родной город не указан, зато в контактной информации городом указан Санкт-Петербург (либо она кичится тем, что стала столичной девахой, либо стесняется родной деревни, но скорее всего оба фактора в комплексе).

Все посты в основном о себе любимой: вот я с подругами на концерте какой-то хуйни, вот мы пьем винишко, на парах скучно, обнимите меня, как хочется на море, смотрите какое платьишко купила. Помимо процветающего культа личности встречаются и ванильные цитатки с каких-либо пабликов, репосты мимишных котиков или других зверей, посты с прикрепленными картинками (в основном стоп-кадры из фильмов) и песнями, характеризующие сиюминутное настроение. Никакой информативности.

Дневник Андрея

19 сентября

«Да, случай тяжелый. Ванильность вкупе с культом собственной личности. И, учитывая ее возраст и содержание некоторых постов, что-то мне подсказывает, что повзрослеть она еще не успела или тупо забыла. Наверняка, все еще ждет, что за ней приедет принц на белом коне. Что ж, придется купить пони.

Интересно, кстати, она вообще дала Ване или нет. Ставлю сотню, что нет. Все-таки такие романы должны были воспитать в ней целомудренность. Но они же, скорее всего дали ей ощущение, что все поголовно должны относиться к ней как ебаной леди.

Сладенько».

В четверг Арсеньев встречался с Арамом и несколькими его друзьями в Юсуповском саду.

Это были Рубен и Самвел. Оба армяне, как и Баграмян. И все хорошо одеты. Все на кэжуале. Никаких вам красных мокасин, кепок FBI и прочего.

Побродив немного, они решили остановиться на мостике слева от входа, что соединял один из небольших островков с дорожками сада, не столько для того, чтобы созерцать красоту медленно увядающей природы, а больше для того, чтобы, обсудить то, для чего их собрал Баграмян. То бишь для того чтобы Рубен и Самвел рассказали Андрею о привычках Насти и ее окружении (не подумайте, что армяне следили за бедной девочкой, просто оба в Герцена учатся, у одногруппников поспрашивали).

Студент-психолог оперся на холодные перила моста и понуро опустил голову, слушая истории о том, что в группе она почти ни с кем не общается, что у нее есть несколько подруг, большинство из которых она держит скорее как свиту, что самая близкая подруга — какая-то Вика, что они любят частенько в обеденный перерыв зайти в Штолле, который находится в соседнем с филфаком здании. Все это Андрей слушал, смотря на отражение серого пасмурного неба в пруду, на рябь, на редкие опавшие листья и уток. С одной стороны он был погружен в свои мысли, строил планы, с другой его немного лихорадило. Возможно, причиной тому была обычная осенняя депрессия.

— Ну как, Андрей?

Спросил то ли Самвел, то ли Рубен, то ли оба одновременно. Но Арсеньев не отвечал. Не от надменности, нет. Он был погружен в раздумья, и вот уже был готов сказать слова благодарности, как, повернув голову налево, увидел на ближней к ним лавочке на островке парочку. Совершенно обычный парень и совершенно обычная девушка ссорились из-за какого-то пустяка. В глазах парня читались лишь ярость и обида, в глазах девушки — печаль и негодование. Печаль о том, что их любовь увядает как природа, что раскинулась небольшим оазисом посреди каменных джунглей вокруг них, и негодование от того, что как бы она сама не хотела спасти дерево, что они посадили, ее листья уже устали трепыхаться на постоянных ветрах урагана и мирно плывут по глади пруда. Возможно, именно это она и пыталась ему доказать, смотря своими голубыми глазами, готовыми в каждую секунду наполниться слезами, прямо в его непокорные карие глаза, что горели пламенем ярости. Парень считал себя обманутым и брошенным, он хватался за призрачные надежды и пытался оживить дефибриллятором недельный труп. Его реплики и жесты были резки и отрывисты, они создавали гармонию с движением чаек вдалеке, что сражались за кусок хлеба. Еще пара минут и либо парень в гневе плюнет на все и твердой поступью, проминая под собой грунт, пойдет к выходу, оставив девушку одну, с легким чувством облегчения от того, что это, наконец, закончилось, но со слезами на глазах. Либо девушка, окончательно обессилив и рыдая навзрыд, кинется в неизвестном направлении, лишь бы подальше отсюда.

Да, это все читалось по глазам. Но это и кое-что напомнило Андрею. Кое-что из его собственной жизни…

Буквально на несколько секунд он застыл, наблюдая ссору, после чего все-таки ответил:

— Отлично, просто отлично. Спасибо ребят. А сейчас, может, пойдем, развеемся?

— Мы как раз собирались на Марсово.

На Марсовом собирались курить кальян. Ну что ж, дождя вроде не собирается, хотя в целом погода не располагает. На поле ребят ждали уже Вано и Валико. А вместе с ними были еще и три девушки восточной внешности, с которыми Андрей знаком не был. Одна из них оказалась иранкой, что в купе с тем, что Вано был осетином, а Валико — грузином, делало собравшуюся тусовку довольно пестрой на национальности.

Забавный факт. Рубен и Валико смотрели «Мимино» и, будучи закадычными друзьями, часто любили цитировать этот киношедевр, особенно когда находились вместе. Само собой, фраза «Я тебе одну умную вещь скажу, ты только не обижайся» могла прозвучать раз пятнадцать за вечер. Но никогда не раздражала. Она стала своеобразной фишкой этих двоих и украшала приятный вечер с вином, шашлыком и кальяном, особенно сказанная неожиданно. Удивительное совпадение все-таки.

Пока Самвел был занят кальяном, а Рубен с Валико вытанцовывали под восточные мотивы, Арсеньев, попивая с Арамом вино из термокружки, смотрел на стоявших отдельно ото всех девушек. Его внимание особенно привлекла одна, что как раз была иранкой. Он не мог отвести от нее взгляд. Она это заметила, но не противилась, не укрывалась в одеяния, не убегала, даже не подавала виду, что заметила пристальный взгляд на своих смуглых щеках. Возможно это интуиция, но Андрею хотелось сравнить красоту девушки именно с цветком, как бы это банально не звучало. А ведь ее звали Ясмин. И она было безумна красива. Вьющиеся длинные черные волосы падали на хрупкие плечи. Анфас лица обрисовывали пять аккуратных линий, выделяя слегка выдающие вперед маленький подборок. Маленький ротик с припухлыми губами, окрашенными в страстный кроваво-красный оттенок. Вздернутый кончик носа, легкая горбинка на переносице. Большие карие глаза, напоминавшие миндаль.

Ветер, предвещавший дождь, играл с шелком, в который, куталась иранка. Он, то поднимал желтые и лиловые полосы ткани, то обвивал вокруг нежных, хрупких предплечий, что были открыты этому холодному городу. Мурашки покрывали их, как только особенно холодный и резкий поток воздуха порывался содрать одеяния Ясмин, которые представлялись в воображении психолога райским шатром, за которым скрывалась персидская принцесса. И он представлял себя варваром с севера, что срывает балдахин с ее постели и овладевает этим нежным восточным цветком. Его глаза бегали по ткани, рдевшей на ветру, спускались к коленям, путались в тонких пальцах и снова поднимались к глазам.

Андрей хотел утонуть в этих глазах, но не мог даже подойти к Ясмин. В памяти опять всплыла пара из Юсуповского сада и то, что она заставила вспомнить. Отказавшись от кальяна, он пошел «прогуляться». Арам, остановил Вано и Самвела, что ринулись вернуть товарища к всеобщему веселью. Баграмян ведь знал Арсеньева лучше всех остальных и понимал, что психолог хотел уединения. Иранка лишь грустно проводила Андрея взглядом.

Ушел он недалеко. Пройдя метров пятнадцать-двадцать, уселся на берег Мойки и стал смотреть на храм Спаса-на-Крови. На это живое напоминание того, что русский народ сам все проебал.

Так странно. Только что Андрей с упоением ребенка восхищался красотой восточной девушки. Восхищался чем-то совершенно чуждым и далеким. А теперь смотрит на разноцветные купола православного храма, восхищаясь его на все двести процентов русской красотой ничуть не меньше.

Арсеньеву совершенно не хотелось думать ни о Насте, ни о Вере, ни о той красавице, что стояла в двадцати метрах от него. Он высматривал в храме то, за что мог бы ухватиться беспорядочный поток его мыслей. Взгляд бегал по куполам, по росписи, спускался на каменную мостовую, поднимался по фигурному фонарю на краю моста и скользил по зданиям, что слегка закрывали вид.

И ничего. Ничего кроме мысли о том, что именно на этом месте 1 марта 1881 года русский народ своими собственными руками уничтожил свое светлое будущее, убив лучшего правителя этой никчемной страны, народ которой только и умеет, что кланяться да бросаться на амбразуру. А думает за них всегда кто-то другой. И вот, когда думать за Россию берется умный правитель-реформатор, его лишают жизни, а страну, чье светлое будущее казалось таким близким, обрекают на еще более ста лет мытарств. И зачем? За что? Я не могу до сих пор понять. Я могу лишь смотреть на этот склеп на месте гибели Александра Второго и плеваться желчью, вспоминая, что где-то в Москве в районе ВДНХ есть улица, названная в честь Кибальчича. В честь человека, сделавшего бомбу, что оторвала ноги правителю, отменившему крепостное право. В честь террориста. И что, похоже, всем кроме меня наплевать. И всех всё утраивает. Ведь думать так и не научились. Но зато кланяться царю и бросаться на амбразуры, каждое новое поколение умеет уже с рождения. Это уже на генетическом уровне, в молоке матери…

Погруженный в свои мысли Андрей перестал замечать происходящее вокруг. Он просто смотрел на чёрную гладь реки, что под влиянием ветра, который усиливался и усиливался, танцевала какой-то безумный танец из волн и ряби. А ветер уже вовсю гнул деревья. Небо стало настолько тёмным, что казалось, в городе на Неве наступила ночь. И пока опустошенные глаза Арсеньева, не выражая абсолютно ничего, были готовы стать немного влажнее, чем это необходимо для нормальной работы глазного яблока, закрапал дождь. Но психолог продолжал не замечать этого, хотя, буквально, через пару мгновений начался настоящий ливень.

Очнулся от своих раздумий Андрей только тогда, когда к нему подошел Арам и, похлопав по плечу, с добродушной, всё понимающей, улыбкой сказал:

— Поехали домой.

И они поехали. Хотя вернее будет сказать, поплыли. Небо будто решило, что пора в очередной раз попытаться затопить Питер. Капли барабанили по тонеру, выстукивая монотонную мелодию печали. Баграмян почти лежал на руле, пытаясь что-то разглядеть в этой стене дождя, лавируя между лужами. А в это время Арсеньев вглядывался в южное лицо своего вечно улыбающегося друга, пытаясь в ямках на щеках, в карих глазах, в густых бровях, длинном носе, уголках рта найти секрет вечного оптимизма.

Он вспомнил, как они познакомились.

Было это года два тому назад, в то же самое время года и при тех же погодных условиях. В тот вечер Андрей сильно разругался с Верой и искал утешения на дне роксов и хайболов в каком-то баре. И, как это часто бывает в подобных ситуациях, каждая новая порция островного виски хоть и притупляла боль, но не давала столь необходимого утешения, а лишь делала психолога злее. Он перебрал, устроил драку и был благополучно выдворен мокнуть под дождь.

В пьяном бреду он брёл, не зная куда, запинаясь, хватая руками воздух, пока ноги не привели его к набережной Фонтанки в район площади Белинского. Дождь уже перестал лить, а Арсеньев, выбирая между сырыми ступенями спуска к воде и его собственными неустойчивыми ногами, предпочел первое. И вот, сидя, окруженный водой со всех сторон, он пытался прийти в себя, то набирая, то стирая давно выученные наизусть цифры на экране своего мобильного телефона. Психолог хотел позвонить Вере, извиниться перед ней. Но нужные слова, ненадолго появляясь среди алкогольного тумана, снова пропадали в нём словно ёжик, никак не складываясь в целостные предложения.

Устав пытаться хоть что-то сообразить, Андрей уронил голову на бок и прильнул к стене, закрыв глаза. В пизду всё это… Просто — в пизду… Вода потихоньку начала убаюкивать его, принося заветное спокойствие. Но мечтам проснуться, промокнув насквозь и дрожа от холода на берегу Фонтанки, не суждено было сбыться этой ночью.

Студент-психолог услышал странные крики и шум, которые почему-то привлекли его внимание. Он решил узнать их природу. Зачем? Он надеялся на какой-нить кипиш, на конфликт, на драку. В баре то не дали нормально запиздиться. А желание ощутить знакомый металлический вкус на губах никуда не ушло.

Поэтому Арсеньев поднялся и нашел источник звука.

Трое бритоголовых парней в берцах окружили двоих парней кавказской наружности. И, как вы уже могли догадаться, одним из них был Арам. Он пытался держаться прямо и спокойно разговаривать с бонхедами, понимая, что не вывезет один против троих. Так как его друг (это, кстати говоря, был Рубен), склонившись в три погибели, пытался сохранить равновесие, одной рукой опершись на стену, а другой — пытался остановить кровь, что обагрила его голову, асфальт и светлую рубаху. Он держал у виска платок, что уже совсем превратился из бежевого в алый.

Оружия в руках у бритоголовых не было, следов драки также не было видно. Значит, следовало предполагать, что свою черепно-мозговую травму армянин получил путем знакомства его головы с асфальтовым покрытием дороги. Случилось это не случайно. Боны помогли этому свершиться. И если бы не вовремя вмешавшийся Баграмян, то запинали бы беззащитного лежачего до смерти. Как выяснится позже, спокойно идущий на встречу к своему другу Рубен не угодил парням в закатанных штанах тем, что был сильно выпивший. Пытались так сказать закосить под моралистов. Но, со стопроцентной вероятностью, можно сказать, что до Андрея (который совсем недавно проходил здесь в схожем состоянии) они бы не стали так докапываться.

— Ну, ребята. Ну, всё. Он уже и так получил. Дайте нам просто уйти, пожалуйста.

— Да нихуя не всё — ответствовал басом самый старший из троицы, одетый в камуфляжную куртку, и, по-видимому, самый главный. Они пытались предъявить ещё и то, что с ними якобы неуважительно разговаривали и как-то их оскорбили.

Арсеньев в это время уже приблизился к враждующим на расстояние десяти-пятнадцати шагов. Алкоголь почти выветрился из его головы, но психолог решил разыгрывать бухого в хламину и далее. Конечно же, из тактических соображений, дабы ввести противника в заблуждение.

— Да бляяя… Бесполезно эт… Они… это… Не отстанут все равно.

— О, ёпта. Ещё алкаш пизды захотел получить, — обернувшись, не без радости в голосе произнес коротышка в стонике.

— Да я те сам пизды дам.

Резонным ответом на такую дерзость последовал марш-бросок коротышки. Целью этого марш-броска было то, чтобы по прибытию в пункт назначения проучить задиру. Но в конечной точке маршрута его ожидал сюрприз. Им оказался кулак Андрея, мощным апперкотом попавший точно в переносицу именно в тот момент, когда бон уже, было, собирался с улыбкой на лице сказать «Ну что, сучара?!». Но так и не смог. Голова его запрокинулась, открыв шею. И следующий удар ребром ладони пришелся прямиком в кадык. После этого коротышка хотел было признать свои ошибки и кланяться в ноги достопочтенному князю Арсеньеву, но на пути своем случайно встретил колено. Дважды.

Подобный произвол не мог оставить в стороне двух других бонов. Психолог догадывался, что ребята эти должны быть на говне. И пока более рослый бритоголовый почти летел на Андрея, тот, укладывая поверженного противника отдохнуть на мостовую, нашел в кармане стоника заветное перо, что вонзилось в стопу левой ноги долговязого. Это вывело его из строя на все оставшееся время поединка и много после. Слабоват парниша оказался.

Камуфляжный уже был умнее и сообразительнее своих товарищей. Он тоже был на говне и предусмотрительно встал в стойку, остановившись в паре шагов от Арсеньева, так как не успевал застать его врасплох. В этот момент психолог понял, что эта сука походу умеет обращаться с ножом, и что бой будет сложным. К его счастью, Арам не стал пользоваться удачным моментом и давать по съёбам. Наоборот, он собирался помочь своему спасителю. Только вот, выступив в атаку в самом начале драки, он не знал, что ему понадобится дедушкина сабля. Но Баграмян был парнем сообразительным. Поэтому вместе с криком «Эй» в камуфляжного полетела левая туфля. Бон, конечно, зря повернулся, да еще и всем телом. Каблук туфли угодил прямиком ему в ебальник и оглушил на пару мгновений. Подобное стечение обстоятельств позволило совершить Андрею удачный маневр: он одним прыжком оказался рядом со своим противником, обездвижил его правую руку, подхватив ее под локтем и подсечкой, не без помощи собственного веса, опрокинул камуфляжного на мостовую. Затем удар локтем в лицо. И вот уже Арсеньев при помощи руки самого бритоголового вонзает ему нож в его левое плечо. Еще пара контрольных локтем по лицу, и они с Арамом, что уже успел нацепить туфлю обратно, бегут к раненому Рубену, что так и остался стоять у стены. Все вместе уже они прыгают в ту самую бэху, что стояла за углом. И на всех парах проносятся мимо коротышки, который, невзирая на то, что всё его лицо было в крови, успел уже подняться и пытался догнать армян с психологом.

Собственно, так Баграмян и познакомился с Андреем. Так они и стали друзьями.

И сейчас, по пути домой, Андрей вспомнил эту историю, которая лишь в очередной раз напомнила ему о Вере. Напомнила о том, что мир полон всяких мудаков, которые есть везде и во всяком этносе. О том, что его очень раздражает стереотипное мышление и общая серость народа страны, в которой он живёт.

Не зная, для чего ему это нужно, Арсеньев все-таки узнал, что девушку звали Ясмин и добавил ее во вконтакте. Когда Андрей уже собрался написать банальное «привет», ему позвонил Глеб. В субботу — фотосет.

Дневник Андрея

21 сентября

«Как в сказке восточной, я встретил Жасмин

И понял — фатально потерян.

Не нужен мне больше никчемный наш мир,

Коль в нём я тобой не владею.

Ты в парке стояла, как суррогат,

В крови инородное тело.

И я чужестранным был шармом объят.

Не мог я найти себе места.

Твой терпкий шираз обжигал мне язык,

Но пил, словно яд, его медленно:

Желая тобою обманутым быть,

В дурмане искал просветления.

В глазах твоих карих искал я ответ

Но взгляд в них тонул, так несмело.

Я в платье твоём утонуть бы хотел,

Что цвета костра и елея.

А ветер трепал его, как балдахин,

И я цепенел, вожделея.

Как школьник, смущаясь, не мог подойти,

Открыть свои тайны не смея».