Тень лосуна

Владислав Воджик, 2022

В королевстве Эндория царят безвластие и беззаконие, бесчинствуют разбойники всех мастей, а как выглядит король почти никто не помнит. Но, кажется, для эндорцев забрезжила надежда: тот, кто вернулся из проклятых Туманных земель, самого опасного и загадочного места, окутанного легендами, передающимися из поколения в поколение. Кто он? Что ждет королевскую семью, и какая судьба уготована эндорцам? Наступает время перемен. Время, когда на кону будет судьба всего живого, а детские страшилки станут жуткой реальностью. Но это ‒ после, а пока герои, которых судьба безжалостно бросает в пучину интриг и зла, смертей и разочарований, должны понять, кто они на самом деле и чего действительно хотят. Какие их ожидают приключения, радости и напасти, что будет завтра, укрыто тенью и туманом…

Глава 5. Сад королевы

Ощерив огромные клыки, на него надвигалось нечто страшное, похожее на воруса, но голова чудовища странно напоминала толстяка Гарета, только без волос и с испорченными зубами. «Странно, — мелькнула мысль, — у чудовищ тоже бывают плохие зубы? Вот уж никогда бы не подумал!».

В этот момент с леденящим душу хохотом чудище прыгнуло ему на грудь, повалив наземь, и он ощутил смрадное дыхание из огромной пасти…

Вскрикнув, Генгрэд очнулся и рывком сел на постели, тут же скривившись от резкой боли, пронзившей голову. Отвернувшись от ярких лучей солнца, пробивавшихся сквозь щели в неплотно задернутых занавесях, и прикрыв рукой глаза, он ощутил ладонью влажную ткань, которой была обвязана голова. Когда рассеялась пелена перед глазами, вызванная приступом боли, принц увидел королевского лекаря, дремавшего над книгой. Главный медик королевства, как и всегда в последнее время, был под властью зеленого змия и мерно посапывал, уронив голову на грудь.

Генгрэд решил его не будить, а выбраться из покоев и выяснить, что с ним произошло. Первая попытка встать на ноги оказалась неудачной: он тут же повалился на постель, обхватив голову руками, и застонал от пульсирующей боли в затылке.

Его стон потревожил лекаря. Пробудившись от хмельной дремоты, он вперил бессмысленный мутный взгляд в лицо принца, будто пытаясь вспомнить, кто это, и что он тут делает. В молчании сторон прошло не меньше минуты. Тем временем резкая острая боль в голове Генгрэда уступила место тупой ноющей, и он обратился к лекарю:

— Что со мной? Как долго я в постели?

Лекарь, жадно осушив кубок и утерев губы тыльной стороной ладони, ответил:

— Вы здесь уже два дня, ваше высочество. Вот как принесли вас из того треклятого трактира, так и лежали все в полузабытьи. Удар вам сильный по голове достался, а я вам кровь пускал, примочки делаю, слежу, чтобы хуже вам не стало, день и ночь не отхожу, клянусь богиней-прародительницей! Первый раз сомкнул глаза от усталости, ваше высочество! Вот ей-ей, не лгу! — скороговоркой проговорил врачеватель, приложив для убедительности обе руки куда-то поверх объемистого живота, где, надо полагать, располагалось вместилище его совести.

— Вот как? А что же… Что происходит в замке? Вернулся ли брат? Где Вэйланд? Почему его нет здесь? — забросал Генгрэд лекаря нетерпеливыми вопросами.

— Так ведь к свадьбе подготовка идет — и в замке, и в городе. Того, кто вас ударил, ищут до сих пор, все закоулки в столице излазали — он как в воду канул! Брат ваш вернулся из похода ровнехонько к вечеру того дня, как вас прилож… кх-м… как вас ударили. А пажа вашего Вэйланда осудили и из королевства изгнали, — изредка икая, судорожно сглатывая и с вожделением посматривая на полупустую бутылку, проговорил лекарь.

— Что? Изгнали Вэйланда?! За что? Почему? — вскрикнув, вскочил и снова упал на ложе принц, держась обеими руками за голову.

— Потому, брат мой, что наш отец решил его помиловать, — раздался от двери глуховатый вкрадчивый голос, — и не отправил его на виселицу за убийство аристократа, а изгнал из королевства, запретив появляться здесь когда-либо под страхом смерти. А досточтимый Фергюс, отец убиенного, на всех углах без устали поносит короля за слишком мягкий, по его мнению, приговор.

— Приветствую вас, ваше высочество, — вскочил и склонился в учтивом поклоне лекарь.

— Здравствуй, брат, — не без усилий повернул Генгрэд голову в сторону вошедшего Гэйлона.

— Я рад, что ты, наконец, вышел из забытья, — обратился Гэйлон к младшему брату, — а тебе, врачеватель, — с иронией проговорил он, адресуясь лекарю, — нужно уйти сейчас, если не хочешь услышать то, за что потом придется тебя казнить, — слегка усмехнувшись, договорил старший из принцев.

Тому не нужно было повторять дважды. Пятясь к двери и непрестанно кланяясь, он сыпал уверениями в своей лояльности королевскому семейству…

Остановив лекаря движением руки, Гэйлон взял со стола изрядно початую бутылку с дешевым вином и бросил ее лекарю со словами:

— Забери-ка свое пойло, а то вдруг еще протрезвеешь и сделаешь случайно что-то полезное.

Тот ловко подхватил бутылку, суетливо поклонился, продолжая пятиться, и, наконец, налетев с размаху спиной на дверной косяк, развернулся и ретировался, закрыв за собой тяжелую дверь.

Гэйлона — старшего сына короля Двэйна — обитатели замка считали «книжным червем», ибо он проводил большую часть своего времени за книгами и в беседах с Хранителями, специально приглашенными королем из Андалиона. Несмотря на то, что его крайне редко видели верхом на коне, в доспехах и с мечом в руках, все же он вызывал какой-то необъяснимый страх у тех, кто оказывался рядом. Завораживала его неспешная, но при этом очень значительная речь, которой обладают люди, наделенные уверенностью, что их будут слушать и слышать. Завораживали его странная блуждающая улыбка и немигающий пристальный взгляд, от которого сжимались внутренности. Все это вкупе привело к тому, что Гэйлона сторонились, на всякий случай, но к решениям его прислушивались и знатные лорды, и богатейшие люди королевства, считая их взвешенными и мудрыми.

— Ты, как всегда, любезен, Гэйлон, — не преминул попенять ему Генгрэд. Нет, большого уважения к королевскому лекарю он также не испытывал, но и обращения такого не понимал. Однако развивать излюбленную тему о всеобщем равенстве не стал, ибо сейчас его мысли всецело занимал вопрос о судьбе друга.

— Расскажи мне, брат, что случилось с Вэйландом? — задал он вопрос.

— Я уже сказал тебе то, что знаю. Возможно, это ты расскажешь мне, что произошло в трактире и как, а главное, с какой целью вы туда прибыли? — усаживаясь на стул и закинув ногу на ногу, отозвался старший сын короля.

Генгрэд знал, что требовать от брата ответа немедленно — бессмысленное предприятие, ибо если тот не отвечал сразу, то ответ этот либо вообще не последует, либо дан будет, когда придет время. И определять это «время» будет сам Гэйлон.

— Я помню лишь, что мы вернулись в первой половине дня с охоты и разъехались: Вэйланд поехал в свое жилище, а я… мне хотелось немного проехаться по городу, — слукавил Генгрэд, не желая признаваться, что он отправился прямиком к дому Эзельфледы.

— По-видимому, охота прошла удачно, раз ты поскакал хвалиться перед Эзельфледой, — как будто подслушав его мысли, с улыбкой произнес Гэйлон.

— Но… С чего ты это взял? Разве я хоть слово сказал о ней? — густо покраснев, проговорил Генгрэд.

— Дорогой братец, если ты в городе, но при этом не в замке, то значит искать тебя надо где-то рядом с Эзельфледой. Ну а, поскольку сразу после охоты ты отправился к ней, значит, было чем похвалиться… Думаю, — убитым ворусом, — сплетя пальцы в замок и глядя в окно, немного рассеянно говорил Гэйлон.

— Так ты и про воруса знаешь? — продолжал недоумевать Генгрэд.

— Мне все за тебя рассказывать? — с едва ощутимым нетерпением в голосе проговорил Гэйлон. — Братец, ты совершенно не умеешь лгать: сразу теряешься и прячешь взгляд. Так что просто расскажи, как все было.

— Хорошо. Я и впрямь ехал сообщить Эзельфледе о том, что чудовища больше нет, и жителям окрестных деревень, о которых она так беспокоилась, больше ничего не угрожает. Но дома ее не оказалось, потому что она отправилась на поиски своего кота, который сбежал из дому и пропал где-то. А голову воруса у нас украли, — добавил он.

Гэйлон никак не отреагировал на сообщение о пропаже охотничьего трофея и продолжил расспросы:

— И, конечно, услышав о сгинувшем где-то в недрах столицы котике, ты сразу же понесся к Вэйланду, который знает город как свои пять пальцев, чтобы он помог тебе его найти? — не столько спрашивая, сколько утверждая, говорил Гэйлон, отходя от окна и усаживаясь к столу, лицом к Генгрэду.

— А затем, — продолжил он, — ты увидел людей, выбегающих из трактира, услышал, как трактирщик зовет стражу, что, к сожалению, не редкость в последнее время, увидел в окно своего пажа и бросился ему на помощь. Теперь поведай мне, что произошло после этого?

Генгрэд тяжело вздохнул, поморщился от очередного приступа головной боли, но попытался восстановить события того дня:

— Я спрыгнул с лошади и быстро вбежал в трактир, как раз в тот момент, когда Вэй начал падать, а двое бандитов нависли над ним, намереваясь порубить мечами, пока самый толстый из них корчился от боли на полу. Я подбежал к парню с наголо обритой головой, он был ближе всех, и изо всех сил отшвырнул его в сторону. То же хотел сделать и со вторым, но в ту же секунду ощутил удар, отлетел к стене, а на моей шее сомкнулись мертвой хваткой пальцы толстяка. Видимо, ярость придала ему сил. Он приподнял меня над полом, скрежетал зубами у самого моего лица, изрыгая проклятья… Дальше все, как в тумане: кажется, Вэйланд бежал к нам, запнулся… нет, все — дальше темнота.

— Дальше толстяк почему-то разомкнул железную хватку на твоей шее и мощным ударом сбил тебя с ног. Удар был так силен, что, вне всяких сомнений, он хотел отправить тебя к праотцам. Его ищут сейчас.

— А что произошло с Вэйландом? — осторожно поинтересовался младший брат.

— Когда вошла стража, ты лежал без сознания, а Вэйланд бил головой о пол несчастного сына Фергюса. Тот умер. Гарет, тот толстяк, изловчился сбежать, пока стража отвлеклась на твоего пажа. Третий сразу сдался и сейчас сидит в Тюремной башне.

— Это невозможно! Вэйланд никогда не впадал в приступы необузданной ярости или неконтролируемой жестокости! Да, он может быть вспыльчивым, безрассудно смелым, он всегда готов постоять за себя: его сиротское детство научило его простой мысли, что рассчитывать в этой жизни можно лишь на собственные силы. Но так войти в раж, чтобы убивать ради убийства… Нет, на него это совсем не похоже! — горячо воскликнул Генгрэд.

— Однако на суде он признал свою вину. Скажу больше, он даже произнес пламенную речь напоследок, которая прямо-таки зажгла всех, кто был в зале… Вот так, братец.

Гэйлон направился к двери, и, обернувшись в дверном проеме, заметил:

— Признайся, а ведь тебя не удивило, что наш отец его пощадил? — не дожидаясь ответа, он вышел.

Ближе к вечеру того же дня Генгрэд почувствовал себя лучше, но при этом абсолютно не понимал, что ему делать и поэтому либо лежал в постели, либо бесцельно бродил от окна к столу и обратно. Он размышлял о том, что как будущий король, обязан быть на свадьбе сестры, важнейшем событии последних лет, но желания участвовать в этом политизированном представлении у него не было. Тем более, что его любимая сестра Гвенлиэн выходит замуж только потому, что считает это первым шагом к настоящему примирению двух не особенно дружных королевств.

Единственное, в чем он не сомневался, так это в том, что должен разыскать друга. И сделать это нужно немедленно, потому что…

Мысли его были прерваны самым прекрасным звуком из всех когда-либо им слышанных:

— Рада приветствовать вас, ваше высочество, надеюсь, вам стало лучше? — присев в легком реверансе, произнесла девушка в роскошном платье синего бархата, отделанном золотыми позументами и отороченном по краям лифа и рукавов дорогим мехом.

Принц замер от неожиданности, молча глядя на темноволосую красавицу с яркими глазами медового цвета, в которых, как всегда, горели лукавые золотистые искорки, сообщавшие о неуемной энергии и редкой прозорливости их владелицы. Пышные локоны обрамляли мягкий овал прекрасного лица, пухлые розовые губки приоткрыты в слегка надменной улыбке: прелестница прекрасно сознавала, как действует ее чарующая красота на беднягу Генгрэда.

— Позволите мне войти, ваше высочество? Если я невольно нарушила ваше уединение, я сейчас же уйду, — продолжила она, понимая, что ждать реакции принца придется долго, и сделала неопределенное движение, как будто и впрямь намереваясь уйти.

— Нет, нет, что вы, милая Эзельфледа, — отмер, наконец, принц, стоявший столбом, — я очень рад вашему приходу! — С этими словами Генгрэд метнулся к стоявшему у окна креслу, смахнул с него какой-то предмет белья, вновь покраснев до самой макушки, и неловким взмахом руки предложил прекрасной гостье присесть, одновременно чувствуя, как наливается свинцом и становится неуклюжим и неповоротливым его крепкое тренированное тело.

Так было всегда в присутствии Эзельфледы. Не было исключением и сегодня. Он ненавидел себя за это, но ничего не мог с собой поделать: эта девушка одним своим появлением выбивала его из седла.

Вот и сию минуту он вдруг отчетливо ощутил свои руки. Нет, не то чтобы он не ощущал их до этого, но сейчас они висели, как две бестолковые гири, вытянувшись, казалось, до колен. Надо сложить их на груди: и удобно, и как-то так значительно, что ли… Нет, выглядит глупо и напыщенно — тоже мне, великий полководец. Лучше убрать их за спину. Нет, тоже не годится. Как заключенный. Или старый учитель. Подбочениться, что ли? Ну да, как торговец на рынке. О, боги, да куда же их деть-то?! И как же глупо он выглядит, наверное!

Мудрецы говорят, что человек, который не боится выглядеть глупым в глазах окружающих его людей, — непобедим. Что ж, он, Генгрэд, к числу непобедимых не относится, это факт. Ибо худшим из зол было для него предстать пред ясными очами Эзельфледы жалким недоумком. Каким он и чувствовал себя в данную минуту.

Гостья внимательно наблюдала за его манипуляциями с руками и не прыснула от смеха лишь потому, что это доставляло ей немалое удовольствие. Не каждой выпадает такая удача, созерцать, как принц крови, наследник престола, который к тому же умен и хорош собой, мучительно краснеет и ведет себя в вашем присутствии как перепуганный ребенок перед строгим учителем.

Когда же Генгрэд, теряя последние душевные силы, уже принял решение лечь на пол, закатиться под кровать и остаться там навсегда, девушка вновь заговорила:

— Ваше высочество, простите, что доставила беспокойство своим неожиданным визитом. Я лишь хотела справиться о вашем здоровье. Простите меня, я, пожалуй, пойду, — довольно улыбаясь, прощебетала Эзельфледа.

— Останьтесь. И, пожалуйста, называйте меня просто Генгрэд, я уже неоднократно просил вас об этом, — пробормотал принц, понемногу приходя в себя.

— Хорошо, ваше высочество принц Генгрэд, — все с той же неуловимой улыбкой произнесла она.

— Нет, вы не поняли: не надо никаких «высочеств».

— Хорошо… Генгрэд, — слегка запнувшись, ответила девушка.

На мгновение Генгрэду показалось, что вместо искренней улыбки он увидел на лице Эзельфледы явную усмешку, но уже в следующий момент постарался выбросить это из головы и, стремясь переменить направление беседы, скороговоркой выпалил:

— Как видите, я вполне здоров и намеревался сейчас пройтись по королевскому саду. Смею надеяться, что вы составите мне компанию, ибо отказа я не приму. Ведь страждущим не отказывают в столь малой просьбе, не правда ли?

— Только если прогулка будет недолгой: я обещала отцу вернуться до наступления темноты, — согласилась красавица. — Я буду ждать вас в галерее… Генгрэд.

С этими словами, изящно подобрав подол платья, Эзельфледа вышла.

Наспех приведя себя в порядок, Генгрэд выскочил из покоев, и, спустя несколько минут, уже шел рядом с прекраснейшей девушкой Эндории по живописной садовой аллее из искусно подстриженных кустов и редких сортов цветов и растений.

Сад, располагавшийся во внутреннем дворе замка, был предметом неустанных забот и заслуженной гордости королевы. Много лет назад она загорелась идеей создать эту прекрасную жемчужину королевства. Она заказывала купцам из Рейвуда и Андалиона семена редких цветов и декоративных трав, которые не встречались в Эндории. Дороже всего ценились те, что произрастали в труднодоступных землях, и, следовательно, были диковиной для всех. С тех пор гости, бывавшие в королевском замке, непременно желали взглянуть на прекрасный «Сад королевы». Ухоженные аллеи, необычные цветы и невиданные растения всевозможных цветов и оттенков, воздух, напоенный приятными ароматами, — все это неизменно расслабляло и располагало гостя к доброй беседе. Как часто именно прогулка по саду спасала королевство от очередной ссоры с соседями…

Разумеется, Генгрэд знал о чудодейственной силе королевского сада. Поэтому и пригласил возлюбленную именно сюда. Здесь он вновь почувствовал себя уверенно. Ну, почти уверенно.

Эзельфледа вдыхала ароматы и восторгалась красотой сада.

— Не понимаю, как прекрасный цветок с таким чудесным запахом может расти на болотах? — проговорила вдруг девушка, остановившись возле большого яркого цветка с редкой экзотической окраской.

— Вам знакома болотная роллия? Но откуда же? — удивился принц.

— Я видела в книгах Хранителей рисунки с этими цветами, — сказала дочь банкира, — но всегда мечтала увидеть их в жизни, своими глазами.

— Болотная роллия насколько прекрасна, настолько же и коварна: своим прекрасным запахом, прекрасными цветами она заманивает добычу. Любое насекомое, которое прикоснется к ее лепесткам, тут же попадает в смертельную ловушку: роллия захлопывается, пронзая жертву отравленными шипами, и… попросту съедает добычу, как обычный хищник. А сколько путников погибает в болотной трясине, привлеченные ее красотой! — Принц на мгновение умолк, задумчиво глядя на прекрасный цветок. — Знаете, было настоящим чудом вырастить этот цветок здесь, ведь он привык к болотистой почве.

Но Эзельфледа уже не слушала: отойдя на несколько шагов вперед по аллее и, зажав нос изящными пальчиками, она озиралась вокруг в поисках источника неприятного запаха.

Генгрэд невольно улыбнулся. Такую реакцию он предвидел.

— Это начало цветения алгуса, — пояснил он.

— Вы хотите сказать, что этот отвратительный запах исходит от цветка?! Что ж, наверное, он так прекрасен, что это извиняет его… м-м-м… аромат? — брезгливо сморщив носик, проговорила Эзельфледа.

— Вот он, взгляните сами. — Принц раздвинул высокие стебли, окружающие цветок.

— Что? Вот это недоразумение вы называете цветком?

— Это удивительный цветок, Эзельфледа. Все самое чудесное, что в нем скрыто — впереди, и если вы посетите Сад осенью, то…

— Да, да, возможно, вы правы. — недослушав принца, рассеянно проговорила Эзельфледа, занятая своими мыслями.

Легкая тень набежала на лицо Генгрэда, но уже через мгновенье, он, как ни в чем ни бывало, продолжил беседу:

— После несчастья с моей матерью многие цветы погибли. Садовники разленились и уже не так трепетно относятся к саду, как это было при ней.

— Мне искренне жаль, что с вашей матерью произошла эта трагедия. Она была прекрасной королевой, усилиями которой королевство удерживалось от распада.

— Хотите сказать, что сейчас королевство распадается? — с искренним интересом заговорил принц о политике, которую всем сердцем ненавидел. Однако с Эзельфледой он готов был обсуждать любые темы, будь то даже проблемы снижения курса фолькона или вопрос о происхождении мильтов.

Эзельфледа же, судя по всему, в вопросах политики чувствовала себя как лосун в поднебесье:

— Вы же знаете, ваше высочество… простите, — Генгрэд, что сейчас происходит. От беззакония, царящего за пределами столицы, повсюду убийства, грабежи и разбой. Поговаривают, что северные земли давно уже живут, не зная толком, кто находится у власти, и появляется все больше людей, которые считают, что пора отделяться от умирающего королевства, чтоб не пропасть вместе с ним. А новая «аристократия» лишь подливает масла в огонь, считая, что теперь они равны чуть ли не богиням-покровительницам, — уже без своей обычной учтивой улыбки произнесла дочь банкира, глядя принцу прямо в глаза.

Генгрэд, как всегда, пришел в легкое замешательство от прямого и пристального взгляда своей возлюбленной, но все же нашел в себе силы ответить:

— Совсем недавно я слышал нечто подобное от моего друга.

— От Вэйланда, надо полагать? — быстро спросила Эзельфледа.

— Вы знакомы? — удивился Генгрэд, почувствовав, как что-то кольнуло его в области сердца. Какое-то неясное предчувствие то ли беды, то ли… Он не успел додумать, потому что Эзельфледа с жаром продолжала:

— Знакомы? Пожалуй, да. Когда ваш отец лишил его титула и изгнал из замка, вся столичная знать на него ополчилась. Ему позволили жить при мяснике, в какой-то кладовой, куда кое-как впихнули подобие кровати. Первое время он жил там совсем один, всеми покинутый, всего лишенный и никому не нужный. Его тайком подкармливала жена мясника, чья лавка располагалась неподалеку, а он за это помогал ей в черной работе. Понемногу он приходил в себя и стал выбираться в город, ища, где бы заработать на миску похлебки и кусок хлеба. Я часто видела, как его прогоняли подальше от домов знати и очень жалела беднягу.

Однажды, втайне от всех, я собрала немного еды, подождала, пока он снова не объявится, и вынесла ему. Я очень хорошо помню, как жадно смотрел он на вяленое мясо, свежий хлеб и яблоки, лежащие в корзинке. Я была уверена, что он схватит еду и убежит, чтобы немедленно все это съесть… Но, неожиданно для меня, он твердо сказал, что не возьмет еду, даруемую ему из милости. «Скажите, госпожа, — спросил он меня, — что я могу сделать, чтобы заработать ваше подношение?» Он назвал меня «госпожой», но смотрел прямым и твердым взглядом, и было в его глазах что-то такое, чего я до сих пор не могу забыть: затаенная боль, опустошенность и… сила. Да, недюжинная сила! Даже вот такой: исхудавший от голода, в убогих и грязных лохмотьях, в которые очень быстро превратилась его одежда, он горделиво не принимал подачек. Я поняла, что оскорбила его своей жалостью. Нет, он вовсе не желал забывать, кем он был по праву рождения, и одним взглядом дал это понять, ничуть, при этом, не унизив меня.

И я попросила нашего конюха, давать хоть изредка мальчику какую-нибудь работу и, благодаря этому, часто его видела. А потом, как вы знаете, ему была дарована «монаршая милость»: его назначили вечным пажом вашего высочества, и вы стали добрыми друзьями. Вот и вся история нашего знакомства, — заключила Эзельфледа.

— Вы так хорошо чувствуете и понимаете его, милая Эзель? — испытующе взглянув на Эзельфледу, спросил принц.

— Понять его непросто, но мне бы очень этого хотелось! — мечтательно проговорила девушка. — Кстати, я слышала, что его изгнали из королевства за убийство в трактире. И вы тоже были там? — задала неожиданный вопрос Эзельфледа.

Она развернулась лицом к принцу, взгляд ее лучистых глаз вновь стал серьезным и пристальным: лукавые искорки куда-то исчезли, а на смену им пришло какое-то темное пламя, горевшее в глубине этих удивительных глаз. Как же она хороша! Кажется, он все бы отдал, чтобы увидеть в этих глазах хотя бы слабый отсвет той любви, которую он испытывал к этой прекрасной девушке. Он был бы самым счастливым человеком в Эндории, да что там — в Эндории, — он был бы самым счастливым во всех землях близ Срединного моря!

Красавица Эзельфледа смотрела на него приветливо, но…

— Признайтесь, Эзель, что на самом деле вы пришли узнать о происшествии в трактире, а вовсе не затем, чтобы справиться о моем здоровье? — с печальной улыбкой произнес принц.

— Состояние вашего здоровья — результат происшествия в трактире, — уклонившись от прямого ответа, сказала Эзельфледа.

— Не хочется вас расстраивать, но, к сожалению, то, что вас интересует, моя память не сохранила. Простите, если разочаровал вас, — с горечью в голосе сказал принц.

Он вкратце передал ей, что произошло в тот день, опуская ту подробность, что по возвращении в столицу побывал у ее дома.

Разочарованная тем, что не услышала интересовавших ее подробностей происшествия, Эзельфледа утратила интерес к беседе и поспешила откланяться:

— Рада была повидаться с вами, ваше высочество. Надеюсь, вы скоро восстановите свои силы. Мне жаль прерывать нашу беседу, но пора возвращаться домой: уже почти стемнело. — С этими словами девушка учтиво улыбнулась, склонила голову в вежливом поклоне и развернулась, чтобы покинуть сад.

— Я ведь просил вас не называть меня… — начал было принц, но как только девушка обернулась, осекся, встретившись с ее почти холодным взглядом. — Спасибо за визит и доброй вам ночи, Эзельфледа.

Постукивая каблучками, девушка устремилась к выходу, оставив принца в замешательстве, растерянности и неудовольствии от собственной нерешительности.

Красота сада как-то неуловимо померкла с ее уходом, и, глядя на яркие соцветия, Генгрэд вдруг отчетливо увидел их серыми и пожухлыми под первыми утренниками. Он вздрогнул и провел по лицу ладонью, прогоняя неприятное видение…