Песочные часы

Владимир Янсюкевич

В книге представлены два киносценария, фильмы по которым пока существуют только в воображении автора. «Неприкаянный» – бизнесмен Михаил когда-то случайно убил девушку, и теперь она является ему во снах, тревожа его совесть. И он ищет способ избавиться от наваждения… «Песочные часы» – пожилой писатель приезжает в город своего детства, к брату. Прогуливаясь по набережной, он слышит знакомую с юности мелодию, которая приводит его к дому, где живёт его первая и, как оказалось, единственная любовь…

© Владимир Янсюкевич, 2016

© Игорь Макаров, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дружеский шарж на автора художника Игоря Макарова. 1972 г.

Неприкаянный

драма

«Возьмите иго Моё на себя…»

Евангелие от Матфея, 11.29

Морок

Речная протока на островах в пойме большой реки. Над тёмной водой плывёт лёгкий туман…

…сверху вода зеркально спокойна, но если всмотреться, то можно увидеть, как там, в глубине, повинуясь течению, змеятся, словно волосы утопленницы, скрытые половодьем стебли осоки…

…а на поверхности отражается небо: покачиваются облака, плавают птицы, бороздят речное дно самолёты…

…и всё это двигается и звучит замедленно, как бывает во сне…

…неправдоподобно утробно квакает лягушка, также на пониженных тонах стрекочет кузнечик…

…хрустнул прибрежный сухостой, ещё, ещё, хруст усиливается, кто-то очень тяжёлый приближается к воде…

…сначала — хруст-треск, потом — чавканье с засосом, потом — хлюпанье… по воде от берега пошли круги…

…вода из прозрачной постепенно делается мутно-красной…

…на отражённое в ней небо тучей наплывает край чьей-то взлохмаченной головы, волосы по бокам дыбом — будто рога…

…на мгновение голова замирает…

…затем склоняется над водой, постепенно увеличиваясь в размерах…

…вот вырисовывается бугристый заросший волосами лоб…

…заплывшие гноем глаза…

…распухший до размеров боксёрской перчатки нос с тёмными провалами ноздрей…

…ощерившийся рот с кабаньими клыками…

…вот и всё лицо, нет — рыло, перекрыв небо, отражается в воде…

…нечеловечески безобразное, страшно уродливое, рыкающее и хрюкающее…

…глаза чудовища наливаются ужасом, пасть раскрывается, выпуская из себя дикий вопль…

Пробуждение

Городская квартира. Утро. Всё залито солнцем.

Человек, проснувшись, с криком отдирает себя от привидевшегося кошмара, закрыв лицо руками…

…вскакивает, бежит в ванную, к зеркалу, медленно отнимает руки от лица, и…

…мы видим искажённое страхом лицо сорокалетнего мужчины…

Наконец, он успокаивается, лицо разглаживается, хотя дыхание остаётся учащённым…

В зеркальном отражении, за спиной мужчины, появляется встревоженное лицо жены, Альбины.

Она обнимает мужа за плечи, прижимается к его спине.

Они смотрят друг на друга через зеркало. Он — растерянно, она — с удивлением.

— Что с тобой, Миша? — спросила жена шёпотом.

Он хотел рассмеяться, но смех вырвался наружу удушливым кашлем.

— Да так… сон дурацкий…

— Что за сон? — она провела рукой по его волосам.

— Урода одного видел…

— Какого урода?

— Себя…

— Ну, какой же ты урод, — она успокаивающе погладила мужа по спине.

— Да… — его всё ещё трясло.

— И часто тебе снится подобное?

— Бывало… но раньше не так…

Она заглянула в глаза мужу.

— Тебя что-то… гнетёт?

— Не знаю…

— Если не знаешь, значит, ничего страшного. Просто переутомился… — она приникла щекой к его плечу. — Ты самый красивый мужчина на свете… самый добрый… самый внимательный… и самый желанный…

В отражающемся в зеркале дверном проёме вдруг возникла девушка, бледная, с выражением ужаса на лице и кровоподтёком у виска…

Михаил вздрогнул, в панике оттолкнул жену, рванулся к двери. В коридоре никого не было.

Альбина, вскрикнула, чуть не опрокинувшись в ванную — едва успела ухватиться за смеситель.

— Ты что?!

— Прости… — он подал жене руку. — Не проснулся ещё…

— Ми-иша…

— У нас выпить есть?

— С утра?

Пошатываясь, он вернулся к умывальнику, опёрся руками о раковину, судорожно набрал воздуха.

— Знаешь, что… — она провела ладонями по плечам мужа. — Давай-ка выберемся, наконец, на природу, а? Денька на три… Возьмём Саньку… У него всё равно каникулы… Заодно и от компьютера отдохнёт… а?

— Он не поедет.

— Поедет. Сам вчера напрашивался.

— Ну да? — уже давно ничто так приятно не удивляло Михаила.

— Да, представь! Родители, говорит, вы не хотите куда-нибудь смотаться… на пару деньков?

— А… уже? Рановато…

— И я об этом подумала. А он говорит, и я бы с вами прокатился.

Михаил тронул щетину, открыл кран, набрал в ладони воды, склонился над раковиной.

— Артём присмотрит. Будешь на связи… Хочешь, я с ним поговорю? Он всё-таки… твой компаньон.

— Нет!

Она перекрыла кран.

— И он каждый год возит жену на юг!

— Не он, она его возит. У неё сестра в Одессе.

— Неважно.

— Важно. Это ему ничего не стоит.

— Ладно… я не о себе. Нельзя так измываться над собственным организмом. Вот он и бунтует. Когда-то нужно отдыхать, трудоголик чёртов!

— Хорошо… Я подумаю… Хотя…

— Ну что ещё?

— Ладно, чёрт с ней… С работой…

— Неужели? — она саркастически улыбнулась. — Омлет приготовить?

— И кофе… нет, чай. Покрепче.

— Слушаюсь, гражданин начальник!

Альбина сорвала с вешалки полотенце и вышла из ванной.

Михаил открутил кран до предела, сунул голову под шипящую струю.

Компаньон

С утра Михаил заехал в офис фирмы при магазине.

За стеклянной витриной красовались шины всевозможных фасонов, а над ними — выставочная картинка с изображением суперавтомобиля и надписью: «Наши шины для вашей машины».

Михаил притормозил у служебного входа, на задах торгового павильона. Прошёл в офис.

Артём был на месте. Поздоровались.

— Тёма, мне надо отдохнуть, — начал Михаил, приготовившись к длинному и трудному разговору.

— Надо так надо, — Артём листал ежедневник, не глядя на Михаила.

— Дня три-четыре, — продолжал Михаил, несколько удивлённый сговорчивостью компаньона.

— Нет проблем, — Артём, захлопнул еженедельник.

— Значит, я могу…

— А кто сказал, что не можешь. Мы с тобой равноправные партнёры и должны помогать друг другу. Так или не так?

— Так…

— Желаю приятного отдыха, — Артём протянул руку. — Не вижу радости на лице.

— Тём, я… — словно желая оправдаться, продолжал Михаил.

— Я понял, Миха. Тебе надо отдохнуть. Всё в порядке. Я справлюсь. Ты мне доверяешь?

— Конечно, — Михаил пожал компаньону руку.

— Тогда свободен. Привет семье.

У храма

По дороге домой Михаил увидел церковь.

Он остановился у обочины, опустил стекло и некоторое время через дорогу наблюдал за жизнью на небольшой церковной площади.

Двери храма были гостеприимно раскрыты. Но площадь была пуста. И только одна старуха в чёрном кормила голубей на паперти.

Звонили колокола, шла утренняя служба.

Михаил вышел из машины. Перешёл дорогу. Приблизился к храму. Проходя мимо старухи, остановился, рассматривая стаю голубей.

И вдруг услышал:

— Покайся, сын мой!

Михаил поднял голову и увидел скорбное лицо старой женщины, смотрящее из-под чёрного платка, как из могилы.

— Покайся! — повторила старуха и осенила мужчину крестным знамением.

Михаил смутился, хотел что-то сказать, но не нашёл что и направился к распахнутым дверям храма.

На улице светило яркое солнце, и внутренность храма по контрасту показалась ему тёмной и таинственной. Из темноты обозначились горящие светильники, и пахнуло необычной теплотой. Тут же он услышал пение, пел женский хор.

Какое-то время Михаил стоял неподвижно, слушал и вдыхал, и уже хотел переступить порог храма, но не решился. Развернулся и пошёл прочь.

Старуха в чёрном перекрестила его вслед.

Михаил, словно почувствовал это — остановился, вернулся, достал кошелёк, сунул старухе первую попавшуюся в руки купюру и направился через площадь на другую сторону улицы, услышав за собой:

— Да хранит тебя Господь, сын мой!

На реке

Залив большой реки. Летнее утро.

На высоком берегу село. А на склоне, ближе к воде — утопающие в зелени дачи. С бугра спускается к реке широкий накатанный просёлок — дорога к причалу.

В конце дороги, у самой воды, стоят несколько иномарок.

Тут же, на возвышении, огромный навигационный щит с красной полосой.

Относительную тишину разрезает протяжный женский крик: «Витькааа!»

С берега видно, как в прогале между островами снуют по реке туда-сюда моторки, и в воздухе висит многоголосый моторный зуд.

По берегу, поодаль, в одну сторону от мостков — будка водокачки с хоботом заборной трубы. В другую — плавучий причал для небольших судов.

Вдоль берега, на привязи, лодки, лодки. Между ними — уходящие в воду, длинные мостки на сваях.

На конце мостков, свесив ноги и покачиваясь маятником вперёд-назад, сидит мужичок лет пятидесяти. На нём старый армейский китель без погон, застёгнутый на все пуговицы, у горла виднеется уголок тельняшки. Сидит прямо, лицо без выражения, словно окаменевшее, шрам через весь лоб наискосок, на щеках щетина, губы плотно сжаты, глаза прозрачные, словно выцветшие, и неподвижные…

К берегу подплывает смолёная лодка-гулянка.

На носу восседает большой пегий пёс.

Хозяин, Харитон, старик с всклокоченной седой головой, загодя глушит мотор.

Лодка с хрустом врезается в гальку.

Пёс первым покидает посудину.

Харитон, в телогрейке нараспашку, в резиновых сапогах, вылезает на берег, подтаскивает лодку, выбрасывает якорь.

Валерия

На берег выкатывается с криком дебелая молодая баба — «Витькааа!». Подбегает к старику.

— Ой! Бежала, бежала…

— Я уж думал — кавалерия, а то Валерия! За кем гоняисся? Уж не за мужиком ли?

— Что вы такое говорите, дядя Харитон! Ой, аж задохлась вся…

Пёс бросился к бабе с лаем, поздороваться.

— Ничего, тебе на пользу. Растрясёшь излишек-то…

— Вы знаете, говорят: хорошего человека должно быть много! — Баба не без кокетства хлопнула себя по ляжкам, игравшим под колоколом свободного сарафана, потрепала по загривку собаку. — Это у меня от переживаний такая комплекция! Доктор сказал!

— А я думал, покушать горазда…

Валерия звонко рассмеялась.

— Вот вы всегда так, дядя Харитон! Витьку моего не видали?

Старик не спеша натягивает и стопорит якорную цепь, поглядывая в сторону мужичка на мостках.

— Мне тольки и делов, что твой Витька… Я с реки вон…

— Вот чертёнок! — тело Валерии заколыхалось в смятении. — Сказала ведь, в город поедем! Нет, ускакал куда-то, паршивец!

— Все из городу, а она — в город…

— Да я бы ни в жисть! Сестре обещалась! Юбилей у них с мужем… Не приеду, обид не оберёшься… Ой! На автобус ведь опоздаем… а потом кукуй до обеда…

Валерия взглянула на часы и, сорвавшись с места, взвыла сиреной. — Витькаааа!

— У дачников на том концу поспрошай, — Харитон показал за водокачку. — Давеча тут по сорокам из рогатки шмалял… с ихним мальцом.

— Ой, спасибочки, дядя Харитон!

Несмотря на излишнюю тяжесть переживаний, Валерия ракетой унеслась в указанном направлении.

Бориска

Харитон по привычке потрепал непокорные седые лохмы и поковылял к мосткам, к качающемуся мужичку в кителе.

— Сидишь, Бориска? Мостки полируешь?

Бориска безответно покачивается, держа руки на коленях.

Харитон пристроился сбоку.

Пёс прибежал следом. Обнюхав Бориску, сел рядом с хозяином.

— Я уж думал, рыбу удишь, а ты так… Прохлаждаисся? Ничего… Дай-то Бог…

Бориска молчит, только покачивается.

— А я вот на сети ревизию наводил… Хоть бы одна подлюка зацепилась…

Бориска молчит.

— У нас раньше и линь в вентеря забредал… Помнишь? Гладкий, золотистый… И лещ, и окунь…

Бориска молчит.

— А теперя и сорога нос воротит… Отдыхающие, должно, распужали…

Старик взглянул на небо.

— Или к непогоде… Ты у нас спец по энтой части… маракуешь маленько… Просвети, дождю быть? Уж больно парит…

Бориска молчит.

— Ввечеру в протоке застолблю… Там тишей… Хошь, вместе сплаваем?

Бориска молчит.

Затарахтел движок водокачки.

— Воду зачали качать… Качают, качают… А она не убываит. Вот ведь, как природа устроила…

Какое-то время оба молчат.

По главному фарватеру идёт теплоход пригородного сообщения. Харитон смотрит на него из-под руки.

— До Усовки почапал… Через час обратно…

Бабка Анна

С другого конца села на берег выруливает бабка Анна, супружница Харитона. В руках у неё тяжёлая сумка.

Поравнявшись с мостками, старая женщина замедлила шаг, встала, переменила руку на сумке, утёрла краем платка пот под глазами, у рта.

— Вот он, поглядите на него! На мостках вялится… Ну что, Харитон?

Пёс стремительно кинулся к хозяйке и, крутя хвостом, принялся обнюхивать сумку.

— Пшёл, Полкан! То не для тебя.

— А… пустой нынче, — отозвался старик нехотя.

— Кто б сомневался… Хорошо, бабка подсуетилась…

— С базару, что ль?

— Ты что, дед! С какого такого базару! Вчерась наказала Маруське мясца на рынке прикупить… Вот привязла, дай Бог ей здоровья! Тащу…

С каждой фразой бабка Анна набирала категорические обороты.

— Порядочный мужик подмогнул бы… А он расселся! Одна я должна, что ли корячиться!

— Погодь, Анюта…

— Чево годить-то! У меня спина, чай, не казённая. Да и руки отымаются.

— Вот ведь баба… Не видишь, с человеком беседоваю!

Пёс залаял на бабку.

— Цыц, Полкан! — приструнила пса бабка Анна. — Защитник нашёлся…

Пёс прижался мордой к земле, завилял хвостом.

— Ну, сиди, сиди… Беседовай… Высиживай геморрой… А бабка… она кобыла двужильная, пущай тянет! Авось надорвётся…

— Сумку-то положь, сам снесу.

Бабка Анна в сердцах бросила сумку на землю, приказала псу «сидеть!» и отправилась далее налегке, размахивая руками и рассуждая сама с собой.

Вдруг встала, развернулась, раскрыла рот на всю ивановскую:

— Дак мне зараз надоть! Борщ затевать буду. Пельмешек налеплю… А он барином расселся! А там мясо! Стухнет ведь!

Харитон съёжился, закрыв глаза и не произнося ни звука, энергично отмахнулся.

Полкан вернулся к хозяину, стал тыкать носом под дых. Старик оттолкнул пса.

— Отстань! И ты туда же!

На полдороге бабка опять явила свою непримиримость, чтобы пристыдить мужа бесповоротно и тем самым поторопить его.

— Внучата ввечеру пожалуют… Шурка звонил… А он беседоваит! Беседовальщик!

— Вот ведь… едрёна канитель! — старик вскочил, топнул ногой по мосткам.

— Кормить надоть! — не унималась бабка Анна. — А он сидит, воду бельмами щупаит!

— Сгинь! Сказал, снесу, значит, снесу.

Бабка Анна умолкла, тяжело, вразвалку, одолела горку и скрылась за поворотом.

— Видал, как моя целит? Как ни шмыгай, не увернёсся. Всюду достанет. Килер домашнего быту. Глаз — алмаз, слово — пуля. И как я с ей сорок лет прожил… Загадка психического вещества!

Дикари

На горке показалась иномарка.

У навигационного щита с красной полосой, остановилась. Клацнула дверца водителя, из машины вышел Михаил. Он потянулся, посмотрел в небо, сощурился.

Затем спустился к воде, сел на корточки, ополоснул руки. Прошёл вдоль лодок, выискивая кого-то. Потом в обратную сторону, у мостков задержался.

Пёс бросился на берег, к сумке с мясом, принял оборонительную позицию, пролаял разок для острастки.

— Здравствуйте! Отдыхаете?

Харитон, повернув голову, ответил незнакомцу не сразу.

— Отдыхать — не подыхать. Дачники?

— Да нет, дикари. Нам бы на острова, отец. Подбросите?

— На острова-а? — старик потрепал седую шевелюру.

— Я заплачу.

— А куда ты денесся… А, Бориска? — сказал Харитон тихо, ткнув Бориску в плечо тыльной стороной ладони, и уже громко приезжему: — Скольки вас?

— Трое. Ещё жена и сын. Ну и вещички.

— Ты энто… На зорьке будь готов… — старик придавил Бориске плечо жилистой рукой. — Один не справлюся, поимей в виду… А у меня калым намечается…

Харитон поспешил на берег.

— Обождать могёшь? Сумку вот снесу… Супружница требоваит. Аль сильно поспешаете?

— Да мы дня на три, на четыре. Подождём, — ответил Михаил.

— Ну, тода… — Харитон поднял тяжёлую сумку, крякнул. — Эк, отоварилась!

— Помочь?

— Без надобности. Разгружайтесь пока. Я мигом.

Старик быстро захромал в горку. Пёс потрусил следом, держа морду у самой сумки. Михаил направился к машине.

— Порядок. Вытряхивайтесь, господа! Аля! Санёк! Перевозчик скоро будет.

Из машины вышла Альбина в тёмных очках и сын, Санёк. Михаил открыл багажник.

Альбина скрестила руки на груди, произнесла с растяжкой:

— А вот интересно… почему ты именно сюда привёз?

Михаил пожал плечами.

— Да не знаю… Само собой получилось…

— В такую даль…

— Аля, тебе не угодишь. Сама же хотела на природу. Вот тебе природа. Река. Вон острова…

— И чем они особенные, эти острова? Разве ближе не было?

— Ближе — народ, суета. А здесь тихо. Отдохнём, как белые люди.

Михаил вытащил из багажника палатку, удочки, рюкзаки.

— Санёк! А где Санёк?

Санёк, ему лет пятнадцать, в это время забрался на одну из опор навигационной мачты и с высоты взирал на реку.

— Я здесь, люди! — Санёк помахал с верхотуры.

— Смотри, шею не сверни, монтажник-высотник!

Альбина увидела сына на мачте, ахнула.

— Саня! Сейчас же спускайся! Я боюсь!

— Мам, всё под контролем.

Альбина расположилась на траве у машины, сняла очки, подставив солнцу лицо, замерла. Михаил захлопнул багажник и в ожидании перевозчика приземлился рядом с женой.

Где-то рядом громко солировала сорока, ей подпевал воробьиный хор.

А Бориска всё сидел, одиноко покачиваясь на мостках, словно творил молитву.

Вдруг он сильно наклонился вперёд и колодой упал в воду, лицом вниз. Река тихо проглотила человека, пустила несколько кругов, как облизнулась, и снова мелкой рябью засверкала на солнце.

Старик возвратился один, без собаки, повеселевший, видимо, тайком от жены хряпнул чуток.

— А вот и я.

— Здравствуйте! — Альбина поднялась с земли.

— И вам не хворать.

— А у вас какая лодка?

— Хорошая лодка. Ну, поплыли?

Старик шустро, вприпрыжку, поковылял к лодке.

Михаил подхватил рюкзаки.

— У вас тут машину оставлять… не опасно?

— А чево ей сделается… Оставляй. Вона, все оставляют, — старик на ходу показал на площадку у причала.

— Эй, вперёдсмотрящий! — крикнул Михаил сыну. — За тобой палатка и удочки.

Санёк стал спускаться с мачты.

Старик подбежал к лодке, подобрал якорь, цепь, с грохотом сложил на носу.

Санёк спустился быстро, по-обезьяньи, закинул на плечи палатку. Альбина взяла удочки, и они последовали за мужчинами.

Неожиданно Харитон сорвался с места, припустил к мосткам.

— Эй! Господа дикари! Тут, на мостках… человек сидел… Бориска… видали?

— Видели, — ответил Михаил. — Сидел.

— А куда подевался?

— Ушёл, наверное.

— Ушёл? — переспросил Харитон в сомнении.

— Аля, ты видела мужика… на мостках?

— Какого мужика… Никого я не видела.

— Ушёл он, ушёл, — успокоил Михаил старика.

— Тода загружайтесь. А я… сей момент…

Пока старик обследовал мостки, Михаил снял ботинки, носки, положил носки в ботинки, подобрал брюки, ботинки поставил на сиденье в лодку. Альбина в это время критически осматривала смолёную посудину.

— И вот на этом… поплывём?

— А что тебе не нравится?

— Она не потонет?

— Почему она должна потонуть?

— Там вода…

— В лодке всегда вода.

Михаил легко подхватил жену на руки и посадил в лодку, на боковую лавку. Затем закинул походное барахлишко.

К возвращению Харитона и Санёк взобрался на лодку.

— Всё в порядке? — спросил Михаил у старика.

— Да кто его знаит…

— Вас как зовут?

— Харитоном кличут.

— А…

— По батюшке Петрович.

— Замечательно.

Михаил протянул руку.

— А я Михаил.

— Ага. Михаил…

— Просто Михаил.

— Ну-ну…

Старик пожал руку.

— А это моя жена Альбина и сын Александр. Вы залезайте в лодку, Петрович. А я столкну.

— Ага… — Харитон долго застегивал телогрейку, не сводя глаз с Михаила.

— Что-то не так? — спросил Михаил.

— А чево могёт быть не так… Всё так.

Наконец, старик залез в лодку, пробрался к движку.

Откуда-то издалека ветер принёс колокольный звон. Михаил замер.

— Что это? — спросил он у старика.

— Чево? — старик прислушался. — А! Монастырские звонят. Праздник нынче: Троица. Завтра Духов день, «русальная неделя», стало быть… Берегись утопленников — защикотят, — старик усмехнулся и, подмигнув, обратился к Саньку: — Щикотки боисся?

— Да нет… не очень, — ответил Санёк.

— А что за монастырь? — поинтересовался Михаил.

— Мужской монастырь. А как называется… не упомню. Я в энтом не разбираюсь.

— А далеко отсюда? — не отставал Михаил.

— А для кого как. Кому надоть — близко, а кому поперек — далеко. За горой, отседа не видать. Старики говорили, будто до него с островов можно дойти.

— Как это?

— Миш, ну что ты пристал к человеку! Поехали уже!

— Погоди, Аль!

Харитон помолчал, откинул крышку моторного отсека.

— А будто под водой дорога имеется. Кому шибко надоть, она, стало быть, всплывает в нужную пору. Да то враки всё. Выдумки стариковские. А можа, и правда. Я не ходил. Мне без надобности.

Михаил столкнул лодку на воду и ловко запрыгнул на нос. Харитон зацепил пусковой ремень, дёрнул. Движок схватился сразу. Старик устроился на корме, у рулевого рычага и повёл лодку от берега.

— Дамочку не продуит? А то у меня одеялка в рундуке… если что…

— Аля, ты как?

— Нет-нет! Не надо.

Михаил дал старику отмашку: — Порядок!

Харитон закрыл крышку моторного отсека. Шум от мотора убавился.

— Вам куда надоть?

Михаил прошёлся взглядом по островам.

— Давайте вон на тот остров… Второй справа. Там вроде песочек…

— Ага, пясочек, — согласился старик и направил лодку к указанному острову. — Все туда норовят… Мы его сбоку обойдём, тута тина одна.

— Там как… тихо?

— Как в гробу, — пошутил Харитон без улыбки. — Нынче тихо. А лет десять-пятнадцать…

— Что?

— Всяко бывало… Ваши донимали, городские… Наших тожа посдёргивали с мест… на лёгкие хлеба соблазнили… дурью маялись, прости Господи!..

— Хулиганили?

— Ну, ты понимаишь!.. У нас хорошо. Вольготно. Отдыхнёте на славу. Оно, конечно, ввечеру гвалту бываит многовато… Надерутся, песни орут… А то и фоерверки запускают… А так тихо…

Из протоки выскочил глиссер. Перед самым носом Харитоновой лодки развернулся и полетел обратно. Старик быстро вывернул руль поперёк волне.

— Вона чево вытворяют… дуроломы! — пожаловался старик. — Шуму от их по всей реке…

— Ничего. Найдём местечко.

— Найдёте… — старик быстро глянул на солнце из-под руки. — С утра ничево… А как раскочегарит, держись. Тольки вода и спасаит…

Ровно стучал мотор. С реки дул ветер. Лодка, уверенно разрезала волну.

Альбина сидела боком к движению, тело напряжено, руки вцепились в скамью.

По центру, лицом к ветру устроился Михаил, рядом Санёк. Михаил настроенный благодушно, обнял сына за плечи, смотрел на жену и улыбался.

— Расслабься, Аль!

Альбина, прикрыв глаза, улыбнулась в ответ и перевела взгляд на воду.

— Я видел… — неожиданно обратился к хозяину лодки Санёк.

— Чево? — Харитон поднёс ладонь к уху.

— Кто с вами сидел… там… я видел… — Санёк показал на мостки. Харитон приподнялся.

— Ну?

— Он упал…

Харитон бросил руль, вскочил, лодку качнуло. Альбина охнула.

— В реку? — хрипло выкрикнул Харитон.

Санёк кивнул.

Старик, не сбавляя оборотов, резко развернул лодку к берегу, так что она едва не перевернулась, черпанув бортом.

Альбина вцепилась двумя руками в перекладину, закричала:

— Он что, сумасшедший?!

Санька кинуло к отцу.

— Санёк, почему ты раньше не сказал?

— Я думал, он поплавать… И ты сам говорил, что он ушёл.

— Кто ж знал…

Лодка на полном ходу врезалась в берег, Харитон заглушил мотор, по-молодому сиганул в воду и что есть мочи поскакал к мосткам. Михаил — за ним.

Утопленник

На краю мостков сложена одежда Михаила.

Харитон и Санёк стоят тут же, склонившись к воде.

Михаил выныривает, отплевывается.

— Ну что? — старик нетерпеливо тряс руками.

— Нет… ничего… — Михаил ухватился за мостки. — Может, тебе показалось, Санёк?

— Ничего не показалось! Он качался, качался и упал… вот так…

Санёк показал.

Михаил снова нырнул.

Харитон жадно следил за движением воды, невольно водя руками по воздуху.

Михаил вынырнул чуть подальше, помотал головой.

— Пусто! А дальше… глубоко…

— Течением отнесло… течением… вот ведь… — причитал Харитон. — Тута водокрут орудоваит… Вот ведь… Утоп всё-таки… паскудник…

— Что будем делать? — Михаил, отфыркиваясь, снова ухватился за мостки.

— А чего тут поделаишь… Всё сделато…

Старик согнулся, опёрся о коленки, рассудил по-деловому: — Коли в реку не унесёт, всплывёт… денька через три…

Михаил вылез из воды.

Альбина зашла на мостки с полотенцем: — Ну что?

— Ничего… хорошего.

— А говорил, плавать не умеешь.

— А я и не плавал, нырял у мостков. Далеко — не умею. Так, возле берега…

— На, оботрись, — подала мужу полотенце.

Харитон похлопал себя по карманам.

— Эх, щас бы хлебушка кирпич! А в него ртути законопатить… да в воду. Да где ртути взять…

— Это зачем? — спросил Михаил, обтираясь.

— А он и притянется, место укажет. Дед учил… Или с ружа пальнуть… Да ружа тожа не имеется…

— А из ружья зачем?

— Тода враз всплывёт. Пузырь у его лопнет и всплывёт, а как же…

— Он что, блажной? С чего… надумал?

Старик пожевал губами.

— И ведь не впервой… Спасали уже… Тода тольки лоб раскроил… На якорь напоролси… Еле откачали… Кожу ниткой срастили… А теперя вот… обхитрил, выходит… на своём настоял…

— Как вода? — спросила Альбина у мужа.

— Мокрая, — усмехнулся Михаил.

— Может, в другое место поедем?

— Почему?

— Ну, а этот… — Альбина неопределённо кивнула на воду.

— А чего он нам… Мы на острова.

— Как знаешь. Пойдём, Саня.

Альбина взяла сына за руку, и они сошли на берег. Михаил натянул брюки, рубашку.

— Пойду к участковому… заявлю… — сказал Харитон. — А потом уж и вас перевязу, коли дождётесь…

Старик сплюнул с досады и, сгорбившись, поплёлся в горку, то и дело оглядываясь на реку.

Остров

Моторка в «дикарями» на борту направляется к острову.

Недалеко от острова мотор стал чихать и заглох. Харитон чертыхнулся, откинул крышку моторного отсека, стал заводить — не заводится.

Михаил поднялся, взял вёсла, вставил в уключины.

— А ну-ка, Санёк, садись. Будешь рабом на галере.

Санёк с готовностью взялся за вёсла, стал грести.

— Ну что там? — спросил Михаил старика.

— Да вот кумекаю… в чём загвоздка… — старик склонился над мотором. — Всё фурычит навроде…

— А может, бензин кончился? — предположил Михаил.

Харитон сунулся проверить.

— Тьфу! Едрёна канитель! — старик черканул рукой по седой шевелюре. — А канистру дома оставил, балда! Тода я вас тута, с энтой стороны острова высажу… Согласные?

— Пойдёт! — ответил Михаил.

— А уж вы сами, по леску, выберетесь на тот край, к основному руслу. Тута трава да тина, а тама простор, пясочек… И уж денег с вас не возьму тода… раз тако дело…

— Нет проблем, отец.

Михаил достал кошелёк, отогнул две сотни и вручил старику.

— Годится?

— Годится! — ухмыльнулся старик, принимая деньги.

— Давай, Санёк! Жми к берегу. Лево руля! — командовал Михаил.

Ближе к берегу сплошной скатертью пошла ряска. Вёсла то и дело цеплялись за траву, и они нагружались мокрой мохнатой зеленью. Санёк совсем выбился из сил.

— Левым, левым греби! — командовал Михаил.

— Ну, пап, я не могу больше…

Лодка была тяжёлая, и Санёк с трудом управлялся с вёслами.

— Ладно, отдыхай.

Михаил сел за вёсла, а Санёк стал рассматривать ряску, заглядывал в тёмные окна воды, проделанные вёслами, где причудливо шевелились многочисленные водоросли.

— А здесь он может всплыть? — вдруг спросил Санёк у старика.

— Кто? Бориска-то? Может. Он такой.

Санёк убрал руку с борта и сдвинулся от края лодки к центру. Старик рассмеялся беззубо.

— Нет, тута не всплывёт. Травы больно много. Запутаится.

Вскоре по бортам прошелестела прибрежная осока, и лодка ткнулась в земляную колдобину.

Михаил составил вещи на нос и выпрыгнул на твёрдую почву. За ним лодку покинул Санёк с удочками наперевес. Потом Альбина. Михаил сгрузил вещи, столкнул лодку, и Старик, на вёслах, отправился обратно.

К основному руслу вышли скоро — островок был длинный, но неширокий. Несмотря на жару, с реки дул ветер, и по тёмной воде гуляли белые барашки.

Над водой с криком носились чайки — верный признак присутствия рыб.

По основному фарватеру плыл большой теплоход. На берегу повсюду лежали, ходили, сидели, купались отдыхающие.

Но вот Санёк, забежавший вперёд, подал голос, видимо, нашёл подходящее место.

— Идите сюда!

Через час на уютном пятачке в конце острова, между деревьями, стояла палатка, рядом было устроено кострище, возле которого лежала большая охапка валежника из лесочка.

Для начала пили чай из термоса с бутербродами.

— Ну что, тебе нравится здесь? — спросила Альбина у мужа.

— Вполне. Вон она река. Песочек. И никого не видно.

— И нас не видно! — вставил Санёк, допивая свой чай.

— Естественно. Какие планы, Санёк?

— Я хочу на рыбалку. Можно твой спиннинг?

— А ты умеешь им пользоваться?

— Нет.

— Пойдём, покажу.

Михаил поднялся.

— Как ты себя чувствуешь, Миша? — спросила Альбина осторожно.

— Да нормально. А что?

— Ничего. Просто спросила.

Михаил и Санёк отправились на рыбалку, а Альбина, переодевшись для загорания, окунулась разок и улеглась на солнышке неподалёку от палатки.

Ночная русалка

Тот же остров, то же место, только пятнадцать лет назад.

Вечер. В небе полная луна. Ярко горит костёр.

У костра сидят Михаил — ему всего двадцать пять,

Артём — он чуть постарше,

худощавый мужик с бритой головой по прозвищу Череп — ему около тридцати,

Совок — крепкий детина с плотной шеей и широким бритым затылком,

и Рита — весёлая и смазливая, с длинными распущенными волосами, деревенская девушка лет восемнадцати.

На брезентовой подстилке водка, «шампанское», шашлыки и прочая закуска. Веселье в разгаре. Несмотря на тёмное время суток, воздух горяч, и все по пояс голы. На Рите тоже только короткая юбка да простой лифчик. Она изредка икает и тут же смеётся над этим, поправляя бретельку лифчика, который постоянно спадает, приоткрывая белую девичью грудь.

— Да сними ты его! Взопреешь! — смеётся Совок.

— И правда, Рит, — поддерживает Совка Череп, в руках у которого вдруг оказалась гитара. — Долой оковы одежды! Мораль для невежды! Сексуальная революция вышла на улицы! Обнажайтесь деревни и города! Свобода, девки и господа!

Все смеются. Рита пьяно и конфузливо улыбается, стыдливо прикрывая грудь.

— А! — говорит она, жеманно отмахиваясь. — Мы так не договаривались.

— А как мы договаривались? — спрашивает Совок.

— А никак! Я вас перевезла и… мне домой надо…

Совок наливает в стакан «шампанского», подаёт девушке.

— Молодец, Ритуля! За это надо выпить. Прими.

— Ой… я уже пьяненькая… — Рита взяла стакан. — И тёмно… не доплыву…

— А никуда плыть не надо, — говорит Совок. — Утром вместе поплывём. Ведь ты нас обратно доставишь? Десять баксов плачу! Или тебя кто-то ждёт?

— Да… Нет… Перевезу… Мать в город уехала, к сестре. А папаня… выпил и спит, наверное… И я хочу в город… — говорит Рита мечтательно.

— Зачем тебе в город, Рита? — спрашивает Артём.

— А! Надоело здесь… денег нет… и познакомиться не с кем…

— И что ты будешь делать в городе?

— Ну… работать…

— Где?

— А куда возьмут. Могу продавщицей. Могу нянькой. Лишь бы деньги платили.

— Ну что, Ритуля, пей, — говорит Совок.

— А вы?

— А мы никогда не отказываемся! — говорит Совок. — А, Артём?

Артём протягивает стакан.

— Наливай!

Совок наливает всем по полстакана водяры, подымает свой стакан.

— За тебя, Рита! Ты клёвая деваха. Балдёжная… я тащусь! — вывел Совок, и глаза его покрылись масляной плёнкой.

— Ой, ну что вы! Обыкновенная…

— Не, в том и кайф — необыкновенная! С изюминкой. Я б тя сходу замуж взял… то есть, женился! Да вот вакансий нет.

Общий гогот. Девушка смутилась.

— А вы на гитаре умеете? Спойте… — говорит она Черепу. — Не знаю, как вас…

— Череп он, — подсказывает Совок.

— Как это? — недоумевает Рита.

— А так. Кликуха. Череп, Череп, где ты был, я могилку сторожил!

— Черепанов я, Григорий! — пробасил Череп и ударил по струнам.

— А вы не пьёте? — спросила Рита у Михаила.

— Я как все, — Михаил взял стакан.

— У вас лицо, как у киноартиста. Я бы смогла в вас влюбиться, — говорит Рита Михаилу с улыбкой.

— Он у нас и есть артист, — подтверждает Артём. — Театральный закончил. И свободен.

— Ой, правда? — Рита придвигается к Михаилу и смотрит на него с восхищением.

— Правда, — отвечает Михаил. — Только всё это… в прошлом.

— Какая радость для меня! Я бы тоже в артистки пошла… Я петь могу, танцевать! Девчонки говорили, у вас там театральный есть…

— Есть.

— Вы мне поможете?

— Он поможет! — сказал за Михаила Совок. — Он всё теперь может. У него голова. Потому и деньги.

— Конечно, помогу. У меня знакомые там… Выпьем за нашу даму! — провозглашает Михаил.

— За мадаму! — пьяно поддерживает Совок.

Все разом со звоном сдвигают стаканы, пьют.

— А ты чего сидишь, бард в законе! — Совок толкает Черепа под бок, гогочет. — А ну, изобрази что-нибудь покудрявей!

— Пэсня! — провозглашает Череп и запевает хрипловато известный хит Розенбаума.

Гоп-стоп мы подошли из-за угла

Гоп-стоп ты много на себя взяла

Теперь расплачиваться поздно

Посмотри на звёзды

Посмотри на это небо взглядом bлядь тверёзым

Посмотри на это море

Видишь это всё в последний раз…

Все подхватывают и голосят нестройно, но громко.

Хмель вдруг ударил Рите в голову, она неожиданно вскакивает.

— А можно я станцую?

— Покажи класс, Ритуля! — кричит Совок. — Покажи нам!

Возбуждённая выпивкой и ещё чем-то, сугубо личным, Рита вдруг начинает двигаться удивительно музыкально и пластично. Череп наяривает, с остервенением бьёт по струнам.

Гоп-стоп ты отказала в ласке мне

Гоп-стоп ты так любила звон монет

Ты шубки беличьи носила, кожи крокодила

Всё полковникам стелила, ноги на ночь мыла

Мир блатной совсем забыла

И перо за это получай…

— Ритуля! А сбацай стриптизончик! — кричит Совок. — Сбацай! Все свои! Плачу баксами!

Совок достаёт из кармана несколько зелёных бумажек.

— А чо, могу!

Рита ловким, то ли где-то подсмотренным, то ли рождённым изнутри, поразительно женственным жестом срывает с себя лифчик, обнажив неожиданно красивую грудь, и продолжает ритмически двигаться в такт мужского одобрения, раскрепощённо работая всеми частями тела…

Все на мгновение вошли в ступор… и снова гремит всеобщее: «Гоп-стоп!..»

Гоп-стоп у нас пощады не проси

Гоп-стоп и на луну не голоси

А лучше вспомни ту малину

Васькину картину, где он нас с тобой прикинул

Точно на витрину, в общем не тяни резину

Я прощаю всё, кончай её Семэн…

Михаил, поражённый вдруг явившимся ему ночью на острове ПРЕОБРАЖЕНИЕМ, в восторге размахивает руками, тут же вытаскивает из кармана оставшиеся деньги и также бросает под ноги танцующей русалке.

Артём присоединяется к расчувствовавшимся дарителям купюр…

— Гоп-стоп!..

Свист одобрения, аплодисменты.

И вот уже Рита, забывшись в пьяном угаре, осыпаемая валютным дождём, сбрасывает с себя последнее и танцует совершенно голая, азартно и непринуждённо двигая телом. Играя тазом, руками и плечами, она идёт на Михаила, тянется к нему, всё ближе, ближе и сливается с ним…

Утро

Михаил просыпается, резко вскинув руки, и сидит какое-то время неподвижно.

Рядом никого нет.

Полог палатки поднят и через треугольный проём виден залитый солнцем берег.

Идиллическая картинка, как в театре:

вдалеке, издав утробный гудок, проплывает теплоход… по песку у самой кромки воды, катится большой разноцветный мяч, за ним бежит голый трёхгодовалый малыш, за ребёнком семенит мама в купальнике, за мамой — папа в плавках, за папой — собака с красным бантом на шее.

Проплывает моторная лодка. Её обгоняет маленький глиссер со вздёрнутым носом.

Опять мяч — катится в обратную сторону. За ним первой бежит собака, за собакой — малыш, за малышом — мама с обнимку с папой…

Проплыла ещё одна моторная лодка. Приглушённым фоном слышатся возгласы купающихся.

Михаил выбирается из палатки. Идёт к деревьям, осматривает каждый куст, по нескольку раз приходит к одному и тому же месту, будто примериваясь, словно ищёт чего-то.

Альбина в лесочке, у протоки, разговаривает по телефону.

— Да, это я, Тёма… Он опять чудит. Опять эти кошмары… Я спать не могу. Давай, приезжай, сделай что-нибудь!.. Не знаю, что… Меня он не слушает, а тебя… и потом вы там вместе были тогда… Вот и расхлёбывайте вместе!.. Где мы? На острове… тут ещё деревня на берегу с причалом… и дачи! Что, что?.. Тёма, ты нахал! Когда тебе от меня нужно, а всегда твоя, а ты… Что ладно? Приедешь?.. Как можно скорей! Эту ночь уж как-нибудь… Давай, жду…

Конец ознакомительного фрагмента.