Герои русского парусного флота

Владимир Шигин, 2011

Новая книга известного писателя-мариниста Владимира Шигина посвящена героям российского парусного флота. Подвиги большинства из них, к сожалению, почти забыты. Это в высшей степени несправедливо! Перед взором читателя пройдет целая плеяда выдающихся деятелей нашего флота. Они отважно сражались с врагами Отечества на морях и океанах, совершали невероятные по смелости путешествия и делали выдающиеся открытия, покоряли целые государства и освобождали европейские столицы, влюблялись и ненавидели. Среди героев книги: любимец Петра I «первый охотник русского флота» Конон Зотов и адмирал-каторжник Соймонов, освободители Бейрута и Неаполя капитан-лейтенанты Кожухов и Белли, легендарный Геркулес России капитан 1-го ранга Лукин, бесстрашные капитаны «Юноны» и «Авось» лейтенант Хвостов и мичман Давыдов, первооткрыватель Новой Земли штурман Пахтусов, выдающийся флотоводец адмирал Нахимов и другие…

© Шигин В. В., 2011

© ООО «Издательский дом «Вече», 2011

Моему папе, Шигину Вилену Михайловичу, ветерану атомного подводного флота России, посвящаю с любовью

Первый охотник российского флота

В дождливый промозглый день 23 октября 1915 года в Петрограде на верфи Путиловского завода собрался народ. Спускали на воду очередной эскадренный миноносец. После панихиды священник собора Спаса-на-водах окропил кованый форштевень святой водой. Так начал свою жизнь корабль, которому дали имя «Конон Зотов».

Царский любимец

Дворянский род Зотовых существовал еще в XVI веке. Некий Зотов (имя его неизвестно) был одним из чиновников двора царевича Дмитрия Ивановича в Угличе и пострадал за дачу показаний, не согласных с видами правителя, на следствии об убийстве царевича 15 мая 1591 года.

Когда в марте 1677 года царь Федор III предложил царице Наталье начать ученье младшего брата Петра Алексеевича, то учителем был выбран дьяк Челобитного приказа Никита Моисеевич Зотов — правнук углического строптивца. Биограф Зотова пишет: «Он был человек с большим природным умом и с хорошим сердцем, так что, выбранный с целью способствовать враждебным инсинуациям против мачехи царя Федора и ее потомства (со стороны любимцев царствовавшего государя), Зотов не оправдал надежд избирателей, был два раза удаляем от своего царственного воспитанника, но остался при нем и сохранил в его мнении хорошую репутацию. С воцарением его Зотов занял видное место в совете государя и в его интимном кружке, из любви к царственному воспитаннику принимая на себя и председательство на пирах с ролью князя-папы. В способностях старого учителя Петр никогда не сомневался и поручал ему ведение дел по своей домашней, ближней канцелярии. В сане думного дьяка был уже Зотов, в правление Софьи, послан в Крым на посольство; при самодержавии же Петра, называясь ближним советником, Никита Моисеевич Зотов имел титул генерал-президента Тайной канцелярии и на радостях взятия Выборга лично пожалован графом (8 июля 1710 года). Никита Моисеевич женат был два раза; от первой супруги имел он трех сыновей: Василия, Конона и Ивана Никитичей».

Герой нашего повествования Конон Зотов (второй из сыновей Никиты Моисеевича) родился в 1690 году. Когда юноше исполнилось четырнадцать лет, его в числе других недорослей-дворян отправили в Англию для обучения всяческим наукам.

Оказавшись за границей, Конон прилежно взялся за науки. Он учил языки и медицину, математику и военное дело. Все было интересно, но душу не волновало: едва выпадала свободная минутка, Конон бежал в порт. Свежий соленый ветер, запах моря и смоленых канатов, смелые мужественные люди — все было ново и сказочно-неправдоподобно для русского юноши, выросшего вдали от морских просторов. Ночи напролет просиживал Конон среди бывалых морских волков, слушая бесконечные истории их странствий и приключений.

Долго боролся Зотов с собой; наконец не выдержал и отписал в Москву отцу, чтоб тот попросил царя разрешить ему учиться на моряка. Прочитал Никита Моисеевич сыновнее послание и понес его Петру.

— Вот, — сказал, — государь, полюбуйся, что шельмец мой пишет. В моряки ему захотелось. Ну не дурень ли?

— Не твой ли Конон за неполных три года языками многими овладел крепко?

— Мой, государь! — с гордостью молвил Никита Моисеевич.

— А не твой ли Конон книжку бурбонскую о науке фортификации на язык наш переложил весьма складно?

— Мой! — Старик Зотов не понимал, куда клонит его воспитанник.

Подойдя к столу, Петр молча наполнил вином до краев здоровенный кубок.

— Пью здоровье первого российского «охотника», на моря идущего, — Конона Зотова! Виват!

В тот же вечер написал Никита Моисеевич ответ сыну: «…Что просишь меня с письменным ответом, дабы позволено было тебе от меня Англии служить на кораблях? Которое письмо изволил великий государь вычесть и… тебя похвалить и за первого охотника на… его государевом любимом деле вменить и десницею своею по письмам благословить и про твое недостойное такой… милости здоровьишко пил кубок венгерского, а потом изволил к тебе с великой милостью писать своею государевой десницей».

Письмо же самого Петра было более конкретно. Царь давал понять юному волонтеру, что ему надлежит учить и на каких судах следует плавать. С этого времени между ними завязалась многолетняя переписка, вошедшая сегодня в отечественную историю как важная часть русской культуры начала XVIII века. К чести Конона, по яркости письма он мало в чем уступал своему венценосному учителю.

Четыре года провел Зотов на британских кораблях, многому научился у бывалых мореходов.

В 1711 году, испытывая острую нужду в опытных моряках, Петр вызвал Зотова в Россию. Несколько дней на встречу с родными — и Конон получил назначение на одно из судов зарождавшегося Балтийского флота.

— Наум Сенявин, капитан сей шнявы! — представился ему высокий молодой офицер.

— Зотов, из волонтеров! — пожал его руку Конон.

Так началась дружба, пронесенная через долгие годы и многие испытания…

Три кампании провели Сенявин и Зотов в непрерывных плаваниях. В один из выходов в море случилось несчастье — работавший на мачте с парусами Конон поскользнулся и упал за борт в штормовое море. Спасла Зотова лишь расторопность Сенявина: он отважился на очень смелый маневр, и матросы успели выхватить Конона из кипящего водоворота…

Вскоре приспело Зотову и первое серьезное поручение — перевести из Пернова в Ревель купленный за границей корабль «Перл». Несмотря на ветхий такелаж, необученную команду и свежую погоду, Конон выполнил это задание. В том же 1714 году он получил высокое по тем временам звание капитан-поручика. Казалось, карьера царского любимца складывалась весьма успешно. Однако судьба готовила Конону тяжелое испытание. Дело в том, что отец Конона граф Никита Моисеевич (сам Конон графского титула не носил) занимал при Петре двусмысленное положение всешутейшего патриарха и президента всепьянейшей коллегии. Это обстоятельство не могло не сказаться и на отношении при дворе к его сыну.

Предоставим слово историку: «Он (Конон Зотов — В.Ш.) недаром учился в чужих краях, был человеком… с умом живым и увлекающимся. Можно себе представить теперь его положение при дворе, где отец его, по царскому желанию, разыгрывал роль начальника над компанией известных пьянчужек… И вдруг ко всему этому старик Зотов решил жениться, и при дворе задолго начали делать приготовления к свадьбе, которая должна была отправляться шутовским образом».

И Конон не стерпел обиды. Не убоясь царского гнева, он написал Петру резкое письмо. Послание это задело самолюбие Петра.

— Зарвался сын твой! — кричал он на Никиту Моисеевича. — Уже меня поучать начал!

В тот же день последовал указ: «Ехать ему (Конону — В.Ш.) Франции в порты морские, а наипаче где главный флот их. И там буде возможно и вольно жить».

Так началась вторая заграничная командировка Зотова.

Царь Петр бывал скор на расправу, но был и отходчив. Скоро между ним и Зотовым вновь завязалась оживленная переписка. «Все, что ко флоту надлежит на море и в портах, сыскать книги, — писал царь, — также чего нет в книгах, но… от обычая то помнить и все перевесть на славянский язык нашим штилем; только храня то, чтоб дела не проронить, а за штилем их не гнаться».

Конон поспевал всюду. Его видели в библиотеках и в портах, в университетах и в арсеналах. Интересы Зотова были поистине безграничны. Довольно часто Петр и сам писал к Конону Зотову, который, находясь впоследствии агентом царя во Франции, давал Петру советы вроде следующих: «Понеже офицеры в адмиралтействе суть люди приказные, которые повинны юриспруденцию и прочил права твердо знать, того ради не худо бы, если бы ваше величество указал архиерею рязанскому выбрать двух или трех человек лучших латинистов из средней статьи людей, т. е. не из породных, ниже из подлых, — для того, что везде породные презирают труды (хотя по пропорции их пород и имения должны также быть и в науке отменны пред другими); а подлый не думает более, как бы чрево свое наполнить, — и тех латинистов прислать сюда, дабы прошли оную науку и знали бы, как суды и всякие судейские дела обходятся в адмиралтействе. Я чаю, что сие впредь нужно будет. Прошу милосердия в вине моей дерзости: истинно, государь, сия дерзость не от единого чего, только от усердия».

В другом своем письме царю он, к примеру, писал: «В Париже есть адмиралтейский приказ, и я потщусь правление оного описать… Потом поеду в Брест и Рошефорт и, присматриваясь к порядкам на берегу, не пропущу случая взять вояж на воинских кораблях, чтоб видеть порядок в командах офицерских… (шлюзового) мастера нашед, я их видел и спрашивал, могут ли чистить реки, у которых дно каменное. Они сказали, что могут…»

Энергичный моряк не удовольствовался тщательным исполнением поручения. В письмах к Петру он предлагал иметь постоянного представителя в Париже (вскоре таковым был назначен И. Лефорт), считал необходимым обучать за границей юриспруденции офицеров, назначаемых для работы в Адмиралтейств-коллегии. Еще пример: брату Василию Конон Зотов написал из Парижа о важности должности генерал-ревизора во Франции. Содержание письма стало известно Петру I и послужило основанием для введения в России столь важного поста, как генерал-прокурор.

Еще одной из обязанностей Конона Зотова во время его второй заграничной командировки было руководство и контроль за всеми обучающимися в Европе нашими гардемаринами. К этому делу, как и ко всем остальным поручениям, Зотов относился очень серьезно и ответственно. Уже распределяя гардемаринов на службу в иностранных флотах, капитан-поручик был поражён нищетой, в которой жили молодые люди, не имевшие богатых родителей. В Париже он раздал им всё, что имел из одежды, и возмущённо писал на родину, что «…легче было бы видеть их смерть, нежели такую срамоту нашему отечеству, и лучше было бы их перебить как поросят, нежели ими срамиться и их здесь с голоду морить…»

Следил Зотов и за моральным обликом наших гардемаринов. Из письма Конона царю из Франции: «Господин маршал д’Этре призывал меня к себе и выговаривал мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся часто между собою и бранятся такою бранью, что последний человек здесь того не сделает. Того ради отобрали у них шпаги». Немногим позже новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинскаго и за то за арестом обретается. Господин вице-адмирал не знает, как их приказать содержать, ибо у них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу».

Особенно же ценной для России была деятельность Зотова как наиболее подготовленного военно-морского разведчика. Петра очень волновали военные приготовления Турции, и Конон под видом торгового человека отправился на купеческом судне в Константинополь, где собрал все необходимые сведения, а также произвел съемку крепостей и гаваней.

Заведя необходимые знакомства, Конон занялся дипломатической работой. Здесь первому «охотнику» доводилось особенно нелегко: он боролся не только с чужими, но и со своими. Чего стоило одолеть находившегося во Франции Лефорта (племянника знаменитого сподвижника Петра), который добивался подчинения всей русской торговли одной из влиятельных французских торговых компаний. Независимость отечественной торговли удалось отстоять, но неугомонный Зотов нажил себе немало врагов в России. Сдержанный в эмоциях, все обиды он хранил в себе. И лишь иногда, когда терпеть оскорбления и несправедливость было совсем невмоготу, он в отчаянии хватался за перо: «…Мне теперь всотеро пуще, нежели бы я с пятью кораблями неприятельскими в огне горел…».

В редкие минуты отдыха, в основном ночами, переводит Зотов и переправляет на Родину в большом количестве морскую и техническую литературу, руководит обучением русских волонтеров за границей, среди которых был и В. И. Суворов (отец А. В. Суворова). Для пользы общего дела Конон не жалел ничего. В одном из своих писем из Бреста на имя секретаря царя Макарова он писал так: «Я от своей ревности все, что имел при себе, им роздал: парик, кафтан, рубахи, башмаки и деньги, одним словом, себя разорил…» Дело в том, что французское адмиралтейство, которое отвечало за обеспечение русских гардемаринов, словно в издевку удерживало у себя присылаемые им на учебу деньги, выдавая в день каждому по двенадцать копеек. Голодные гардемарины целыми днями рыскали по городу в поисках какой-либо черной работы. Ведь даже мундир стоил пятьдесят ефимков. Где уж тут думать об учебе! Конон делал для этих «нищих хлебоядцев» все, что было в его силах.

— Так мне прискорбно поведение французское, — выговаривал он в сердцах русскому посланнику в Париже, — что лучше видеть смерть перед глазами своими, нежели такую срамоту Отечеству нашему!

В конце концов Зотов добился своего, и гардемаринам стали аккуратно выплачивать деньги. Порой, охваченный азартом деятельности, Зотов терял чувство меры, его, что называется, заносило. Тогда секретарь Макаров делал ему замечания, на которые Конон реагировал весьма болезненно. «…Мне кажется, что немного худова в моих письмах, — отвечал он Макарову, — но самая моя ревность как к царскому величеству, так и к Отечеству. Пожалуй, отпиши, дабы я мог по вашим письмам или прибавить или убавить оную ревность. А что здесь делается, и о том чрез письмо до царского величества извествуется. Так знай царских ребят! Как сие узнают наши министры, что я чаю, что будут мне искать погибели, быв зависть самая и хранящие свой партикулярный интерес».

В пылу усердия завел Зотов знакомство с французским маршалом и вице-адмиралом д’Эгре, который настойчиво привечал русского волонтера.

— Меня сей маршал любит, что сына родного! — хвастался друзьям доверчивый Конон.

В одной из бесед д’Эгре издалека завел речь о том, что хорошо бы женить царевича Алексея Петровича на одной из дочерей герцога Орлеанского — это положительно сказалось бы на отношениях Франции с Россией. Приняв все на веру, Конон тут же начал энергично действовать и немедленно донес о состоявшейся беседе Петру, предложив свои услуги в этом деликатном деле. Петр, прочитав письмо, был взбешен своеволием «охотника».

— Он что, белены объелся?! — кричал царь в ярости.

Вскоре Зотов получил с письмом от Макарова большой нагоняй, дабы больше в подобные дела не ввязывался.

Ранней весной 1719 года Конон Зотов возвратился в Россию. С собой он привез богатые материалы по иностранным флотам. Петр встретил своего «охотника» радушно. От царя Конон вышел уже капитаном корабля «Рандольф». А спустя еще некоторое время перешел на 52-пушечный корабль «Девоншир».

Герой Эзеля

Боевые операции на море были в самом разгаре. Русский флот переходил к активным действиям. Зотова в Ревеле встречал Наум Сенявин — капитан корабля «Портсмут». Не видевшиеся столько лет, друзья обнялись. Конон сразу же взялся за дело со всей серьезностью.

— Наш Конон во всем силен! — шутил Сенявин, видя, как терпеливо учит Зотов своих офицеров банить пушки, точно и без помарок вести счисление да помнить назубок все флажные сигналы.

В середине мая от пленного шведского шкипера стало известно, что из Пиллау в Стокгольм скоро выйдет отряд неприятельских кораблей, предназначенный для охраны и конвоирования купеческого каравана, который поджидает его в Стокгольме. Счастливый случай нельзя было упускать, и Федор Апраксин вызвал к себе капитана «Портсмута».

— Выходить тебе, не мешкая, в море, Наум, — сказал сурово, брови хмуря. — Под свое начало бери все суда имеемые. Да торопись, швед ждать не будет!

Под команду к кавторангу поступили шесть кораблей и шнява. Неся всевозможные паруса, они устремились на поиск неприятеля. Два корабля остались крейсировать у Ревеля, остальные пошли дальше. Пройдя остров Сааремаа, «Портсмут» и «Девоншир» сошлись бортами. Сенявин, свесившись за перила, советовался с Зотовым, как быть далее.

— Ни к Стокхольму, ни к Пиляаву нам плысть не с руки, — делился он своими сомнениями с другом. — Стеречь надо где-то посередке! Как мыслишь?

— Мыслю так же, Наум. Надо плысть к Борнхольму и поджидать шведа там! — отвечал Конон после минутного раздумья.

Прибавив парусов, отряд устремился на север. В ночь на 24 мая между островами Борнхольм и Готска-Сандо с передового «Портсмута» обнаружили неизвестные суда. По сигналу Сенявина корабли устремились в погоню. Через несколько часов стали различимы беглецы: то были линейный корабль, фрегат и шхуна. Флагов на судах не было. В пятом часу утра «Портсмут» и «Девоншир» сблизились на дистанцию стрельбы. Двумя пушечными выстрелами Сенявин потребовал от настигнутых обозначить национальную принадлежность судов. Только тогда на их грот-стеньгах взвились шведские флаги. Сражение началось. Было оно жестоким и продолжительным. Противники «стояли друг против друга от пятого часа до девятого». Шведам удалось перебить штаги и марс-фалы на «Портсмуте», упали оба марселя, и корабль потерял ход. Ведший с ним бой шведский линейный корабль стал быстро уходить. «Девоншир» Зотова вел тем временем поединок со шведским фрегатом и заставил его бежать. Искусно маневрируя, Конон Зотов погнал фрегат прямо под пушки «Портсмута». Поняв намерение друга, Сенявин успел развернуть свой корабль и расстрелял фрегат продольными картечными залпами. После недолгого сопротивления тот выкинул белый флаг. Вслед за фрегатом сдалась Зотову и попавшая под огонь его корабля шхуна (по другим данным — бригантина). Остальные корабли отряда устремились вдогонку бежавшему шведскому флагману, который также был вскоре пленен.

Победа была полная. Русские моряки потеряли девять человек, противник — более пятидесяти. Победителям достался 52-пушечный корабль «Вахмейстер», 35-пушечный фрегат «Карлскронванен» и 12-пушечная шхуна (бригантина) «Бернгардус». Среди четырехсот пленных был и командир отряда капитан-командор Врангель.

Героев сражения встречал в Ревеле сам Петр. Добрым почином флота российского назвал он славную викторию. За победу Наум Сенявин был произведен сразу в контр-адмиралы, а Конон Зотов — в капитаны 2-го ранга. В честь победы была отлита медаль.

Обеспокоенные усилением русского морского могущества на Балтике и ослаблением Швеции в войне, англичане в июне того же 1719 года ввели в Балтийское море эскадру адмирала Ноульса. Едва английские корабли вошли в Зунд, Петр вызвал к себе Зотова.

— Боюсь, как бы Ноульс сей не образовал со шведами единого флота противу нас, ибо успехи наши громкие многим не по нутру! А посему надлежит тебе, Конон Никитич, вступив в капитанство над фрегатом «Самсон», плысть на нем к оному Ноульсу с моею декларацией, — поделился он своими тревогами.

— Исполню, государь, все в точности! — отвечал Зотов.

Через несколько часов «Самсон» уже резво бежал по волнам, держа курс к датским проливам.

Передав английскому адмиралу петровскую декларацию, в которой значилось, что Россия не возражает против свободного плавания коммерческих судов всех наций по Балтике, однако будет препятствовать всякому доставлению шведской контрабанды, Зотов успел еще и разведку произвести. Хорошо зная британский флот, он сразу оценил боевые возможности и мощь английской эскадры. В обратный путь он отправился с письмом адмирала Ноульса. Тот сообщал Петру, что пришел в балтийские воды лишь с целью защиты своих коммерческих судов, а также для того, чтобы оказать дружественное содействие в заключении мира между Швецией и Россией.

— Врет, подлец! — заключил царь, прочитав послание. — Изворачивается! А тебе, Конон, мое благодарение за содеянный тобой подвиг!

В руках Петра был сделанный Зотовым обстоятельнейший отчет об английской эскадре. Там были даже характеристики британских капитанов. И когда только успел!

Не поверив ни единому слову Ноульса, Петр приступил к активной подготовке возможной борьбы с англичанами. В то время Ф. М. Апраксин высадил десант на шведском берегу севернее Стокгольма. Швеция была в панике.

А Зотов меж тем получил новое поручение — подготовить к возможной обороне от англичан Ревельский порт. Конон, как всегда, взялся за дело основательно. Он не только укрепил оборону, но и разработал оригинальный план противодействия неприятелю с применением брандеров и изобретенных им специальных бонов «с тройными спицами для защиты». Стенки гавани Конон предложил вымазать на французский манер негорючими смолами. Но англичане так и не решились выступить на стороне Швеции. Мощь Российского флота была слишком очевидной, а решимость Петра I бороться до конца не вызывала сомнений. В 1721 году был подписан долгожданный Ништадский мир, и Россия окончательно утвердилась на балтийских берегах.

Око государево

Едва отгремели праздничные фейерверки, как Зотова ждало новое назначение. В марте 1720 года он становится главным контролером Адмиралтейств-коллегии. Должность эта предполагала контроль за соблюдением законности в коллегии и выявление всех дел, идущих во вред государству. Днем Конон, не жалея сил, трудился в конторах, ночами же с не меньшим воодушевлением выполнял новый приказ Петра — готовил первый российский Морской устав. Писанное им редактировал лично царь, он же написал и свое знаменитое предисловие к доброхотному читателю. Первый Морской устав действовал на Руси без особых изменений вплоть до эпохи парового флота… Вопиющее беззаконие и воровство в Адмиралтейств-коллегии вынудили Конона обратиться к царю с докладной запиской о чинимых безобразиях. Одновременно требовал он внимания к своей должности и грамотных помощников. Записка обошлась Конону Зотову дорого. Через день после написания он был взят под стражу, якобы за клевету. Но через несколько дней, разобравшись во всем, Петр I освободил Конона и оставил в прежней должности.

Самое поразительное, что во главе недругов Конона стала его мачеха. Как мы знаем, Конон с самого начала был против шутовской женитьбы своего спивающегося отца. На этой почве сразу же обострились отношения между пасынком и мачехой Анной Еремеевной Зотовой (в девичестве Пашковой). После смерти Матвея Зотова в 1720 году противостояние пасынка и мачехи за родовое имение Зотовых Лыткарино достигло своего апогея. Именно тогда из-за интриг Анны Еремеевны и графа Матвеева, к которым с радостью присоединились многочисленные флотские недруги главного контролера, Конон Никитич и был заключен под стражу. К счастью, ненадолго. Немаловажную роль во всем этом играл пресловутый вопрос наследства. Но, получив свою часть большого поместья в селе Лыткарино, Анна Еремеевна ее уже не выпускала. Не имея детей (прямых наследников), она все же умудрилась выиграть судебный процесс и завещать зотовское имение своему внучатому племяннику (не имеющему никакого отношения к Зотовым), тогда как родной сын Матвея Зотова этот процесс проиграл.

Из биографии героя: «В 1720 году моряка арестовали и препроводили в Юстиц-коллегию за “дерзкое непристойное доношение”. Сам Конон Никитич объяснял арест кознями мачехи. Шестью годами ранее Никита Моисеевич женился на вдове капитана Стремоухова, и Петр I задумал сделать из бракосочетания комедийное действо. К. Зотов просил царя избавить семейство от позора, но не преуспел. Свадьба запомнилась весельем и непристойностью. После смерти Никиты Зотова завязалось дело о его наследстве. Видимо, из-за этого Зотова и оговорили. Но вскоре он оказался на свободе и выполнял новое ответственное поручение».

Но и после случалось лихо. Действуя, как всегда, смело и решительно, первый «охотник» Российского флота быстро нажил себе врагов. С особой неприязнью относился к нему вице-адмирал Сиверс, которого Зотов изобличил в преднамеренном раздутии береговых штатов и урезании корабельных. Петр наказал вора, но Сиверс с тех пор затаил злобу на дотошливого контролера.

Отныне за каждым его шагом следили денно и нощно, каждое его слово и поступок тут же доносились императору. Скоро, очень скоро понял Конон, что клеветников предостаточно. А когда в одиночку стало бороться невмоготу, написал письмо Петру: «…Научи, как жить, если дать о себе отповедь, то вздором называют, а если смирно себя вести, то озлоблениями и обидами несносными… находят». Одновременно он попросился на корабли: «…А я лучше на Балтии хочу умереть, нежели от кнута и дыбы… да мимо идет чаша сия моя».

И снова Петр поддержал своего «охотника».

— Мой Зотов по своей учености да к службе радению, почитай, целой эскадры стоит! — объявил он.

Но на корабли не отправил, а оставил на прежней должности. Честные люди были в цене во все времена!

В 1722 году Конон Зотов дописал первую в русском флоте книгу морских сигналов, которая легла в основу всех последующих сводов. Одновременно он трудился над созданием партикулярного (коммерческого) Морского устава, горячо одобренного Петром.

Не успел первый волонтер отложить в сторону рукопись партикулярного устава, как тут же взялся за работу над учебником для российских мореходов с длинным по тем временам названием: «Разговор у Адмирала с Капитаном о команде. Или полное учение како управлять кораблем во всякие разные случаи. Начинающим в научение, отчасти знающим в доучение, а не твердо памятным в подтверждение. Учинил от флота капитан Конон Зотов». Книга рассматривала вопросы управления кораблем в море, съемки с якоря, постановки парусов и другие. «Разговор…» был написан в форме диалога между адмиралом и капитаном, причем обсуждение серьезных вещей Зотов совмещал с юмором и соленой флотской шуткой. Так, на вопрос адмирала о том, как узнать, хорош ли корабль на ходу, капитан отвечает: «…Когда корабль на прытком ходу своим трясет задом, то значит, что пропорция в его строении есть добрая».

В предисловии к книге Конон Никитич писал: «Читатель благий, изданием сея книжицы я не думаю ученого учить, я от таковых требую только милостивого внимания, а благодарного принятия сих моих малых трудов требую от тех, которые дворянские знатные дети ныне обретаются в морской службе и желают с великим усердием поучиться корабельному управлению во всяких разных могущих приключиться причинах, и весьма надлежало бы давно таковую книжку издать, для того, что у всякого бы было твердо и без конфузий бы управляли чем надлежит; а капитанам бы вместо того чтоб сердиться, он бы ими радовался и рекомендовать бы был готов и никто бы уже из них не боялся экзаменации…»

По книге Зотова учились многие поколения русских моряков. Учебник переписывали от руки, а редкие, рассыпающиеся от ветхости экземпляры передавали от отца к сыну, от деда к внуку. Через сто лет, в 1816 году, «Разговор…» прочитал император Александр I и был совершенно очарован книгой. Тут же последовало высочайшее распоряжение о немедленном переиздании книги с полным сохранением стиля и вида подлинника.

К середине 20-х годов XVIII столетия Зотов становится фактически во главе русской военно-морской разведки. К нему стекаются вся европейская морская литература и сведения об иностранных флотах; полученное он постоянно переводит и анализирует, собирая также информацию о состоянии флотов через посольства и своих агентов. Не забывал Конон Никитич и о практической работе. Так, он предложил принципиально новый способ крепления такелажа.

В январе 1725 года не стало Петра. Старые недруги не простили Зотову былых обид. Исподволь начали они очередную травлю. При первой же возможности Конон Никитич возвращается на действующий флот. В январе 1726 года он становится капитаном линейного корабля «Пантелеймон-Виктория» и весной выводит его в плавание по Финскому заливу. Снова над головой гудели полные ветра паруса, снова в лицо хлестали соленые брызги моря, лихо взбирались по вантам матросы, и волна неистово билась в кормовой подзор. Как будто и не было прожитых лет, как будто вновь он с Наумом Сенявиным мчался на перехват шведского флота!

Но радость капитана 1-го ранга была недолгой. Едва он покинул свой пост контролера, как воры, почувствовав отсутствие бдительного стража законности, резво взялись за дело. Когда же генерал-адмирал Федор Апраксин решил произвести ревизию, результаты оказались самые плачевные.

— Немедля возвернуть Зотова в прежнюю должность! — распорядился он. — Иначе крысы наши конторские, почитай, все растащат!

С грустью покидал палубу своего последнего корабля Конон.

— Ноет сердце мое, — говорил он друзьям, — что не ступать мне на корабли более уже никогда!

Снова погрузился он в нескончаемую бумажную войну, снова стал писать записки изобличающие. Снова пошли доносы и угрозы. Все вернулось на круги своя! Но Зотов не терял надежды встать в боевой строй. «Если уметь да не учить, — пишет он в одном из писем Апраксину, — то есть великая вина… а если не уметь, для чего умеющих ненавидеть и похваляться уморить при конторе и во флот не пускают!» Но генерал-адмирал упорствует.

— Каждому свое место предрасположено! — бранит он настырного контролера. — А я для того и поставлен, чтобы думать за всех!

Работая ночами, пишет Зотов новые книги. В 1728 году создает он «Регламент адмиралтейского нижнего суда» — свод законов повседневной деятельности Адмиралтейств-коллегии. В 1729 году Зотов уезжает на время в Москву, где занимается приведением в порядок центральных учреждений коллегии, одновременно составляя многие законоположения по их деятельности. По возвращении в Санкт-Петербург переводит с голландского «Светильник морской» — морскую лоцию от Ревеля до Англии и Белого моря, пишет первый в России учебник морской тактики — «Книгу о погоне за неприятелем».

Последние бои

А Россия уже переживала темное время царствования Анны Иоанновны. Шла беспрестанная борьба за власть: армию прибрал к рукам фельдмаршал Миних, флот оставил за собой вице-канцлер Остерман. Что за беда, коль в делах морских Остерман был полнейший неуч и на палубу боевого корабля ни разу не ступал. Главное — имел за собой реальную силу, чтобы чувствовать себя уверенно в это время произвола и интриг.

Под крылом Остермана начало расти влияние наиболее реакционной части высшего флотского командования, составившей так называемую «английскую партию». «Англичане» требовали пересмотра основных положений Петра I по флоту, отмены Морского устава, созданного Зотовым, и принятия английского. Во главе новоявленных реформаторов стояли вице-адмирал Головин, адмиралы Сиверс и Гордон. Однако «англичане» в своих планах скорого переустройства петровского флота просчитались. В противодействие им стихийно возникла «русская партия» во главе с Соймоновым, Зотовым, Берингом. Неофициальное руководство партией взял на себя Наум Сенявин. «Русские» отстаивали самостоятельный путь развития отечественного флота, следование заветам Петра. Причем если «английскую партию» составляли в большинстве своем старые адмиралы, то «русскую» — прежде всего молодые капитаны кораблей и рядовые офицеры.

Несмотря на все старания и интриги Остермана, «русская партия» во главе с боевыми адмиралами и капитанами была чрезвычайно популярна на флоте. Особую же опасность для «англичан» представлял Зотов, знающий как свои пять пальцев всю тайную кухню Адмиралтейств-коллегии. Один из историков следующим образом описал значение Зотова: «Среди русских было, однако, одно лицо, имевшее… все данные, чтобы выступить в прениях могучим противником реформаторов, — лицо, давшее некогда повод Петру Великому провозглашать здравицы… за успехи его в науках… получившее почетную известность: как вполне образованного моряка, боевого офицера, соучастника Сенявина в первой морской победе русских, тщательного служаки, знатока морской тактики и организации иностранных флотов, сотрудника Петра по составлению Морского регламента и устава… смелого и речистого человека, не затруднявшегося входить со своими представлениями к Петру, иногда резко несогласными со взглядами государя. Среди “русской партии” был капитан Конон Никитич Зотов…»

Однако без поддержки сверху «русская партия» была обречена на поражение. Используя административную власть, «англичане» исподволь повели расправу со своими наиболее опасными врагами. Прежде и легче всего избавились от Витуса Беринга, которого срочным образом спровадили во Вторую Камчатскую экспедицию. В ней Беринг совершит много открытий, впервые донесет русский флаг до берегов Америки, но в Россию уже не вернется. Могилой ему станет скалистый остров (названный впоследствии его именем) в далеком, продуваемом северными ветрами проливе (тоже получившем позже его имя). После Беринга «англичане» взялись за контр-адмирала Соймонова. Вскоре бравый моряк был взят под арест как конфидент заговорщика князя Вяземского и судим. Контр-адмирала били плетьми, ему рвали ноздри, а потом отправили по этапу в Сибирь. Одновременно началась травля Наума Сенявина, которого адмирал Сиверс буквально выживал с флота, придираясь к каждой мелочи. Заседания коллегии превратились для Сенявина в сущий ад. Не уступая ни в чем, он дрался как лев, но был один.

Протоколы заседаний доносят до нас драматизм происходившего: «…То он (Сенявин) принужден будет в коллегию не ездить, понеже он вице-адмиралом служит 33 года и такой обиды не имел, а адмирал и вице-президент (Сиверс) объявил, что и он в России служит близ 26 лет, а дураком не бывал, и на то вице-адмирал Сенявин говорил, от кого он так признан?» Затравив Сенявина, сгноив Соймонова и избавившись от Беринга, «англичане» принялись за Конона Зотова. Уверенные в полной безнаказанности, они теперь действовали нагло, не утруждая себя особыми ухищрениями. Обвинение, выдвинутое против него, было дико по своей нелепости. Зотова, долгие годы стоявшего на страже законности и охраны казенного добра, обвинили… в воровстве. Удар был настолько внезапен и ошеломляющ, что Конон Никитич пребывал в полнейшем отчаянии от свалившегося на его голову позора. В чем же могли обвинить его? Ведь всего лишь несколькими годами ранее он писал одному из своих друзей: «…Ни движимого, ни недвижимого у меня нет; нечего отнять и нет, как потеснить в усадьбах, ибо по государевой милости испомещен на морях!» Обвинение было до нелепости смешное: будто взял Зотов для себя без указа коллегии Адмиралтейской взаимно девять бочек извести. Заметьте — взял взаимно, т. е. в долг, чтобы потом вернуть.

«Дело Зотова» очень быстро стало известно самому широкому кругу морских офицеров, но реакция на него получилась обратная той, на которую рассчитывали обвинители: среди моряков поднялся ропот, люди не верили в нечестность первого «охотника» Российского флота. На кораблях в кают-компаниях открыто называли это дело сиверсовской стряпней.

Сам же Сиверс торжествовал: вот когда он рассчитался с дерзким контролером! Но Зотов не сдавался и наотрез отказывался признать себя виновным, требуя повторного расследования своего дела. Повторного расследования вице-президент Адмиралтейств-коллегии побоялся, и обвинение против Зотова пришлось снять. Но дело было сделано. Конон Никитич не мог долго работать в такой обстановке. Отныне единственным его утешением стали книги.

В 1741 году Зотову по настойчивым требованиям Сенявина дали должность генерал-экипажмейстера и чин контр-адмирала. Конон Никитич отнесся к повышению равнодушно: кроме мундира и оклада, для него ничего не изменилось.

Зотов работал как одержимый. Одна за другой выходят из-под его пера книги: «Новые сигналы», «Пополнение к знанию зеймана», новый учебник тактики «Об экзерцициях военного флота»…

Весной 1742 года Конон Никитич тяжело заболел и вынужден был уехать в Ораниенбаум. В октябре 1742 года его не стало. Погребли контр-адмирала на местном кладбище.

О личной жизни Конона Зотова нам известно весьма немного. О его супруге сведений практически нет. Известно, что он, якобы, имел дочь Анну (1735 года рождения). Известно, что после смерти Зотова его вдова была вовлечена в уголовный процесс по случаю подлога дитяти и пострижена. Из этого следует, что, вполне возможно, дочь Конона Анна была ему не родная. Для чего вдове Зотова понадобилось совершать подлог с ребенком, в точности не известно, скорее всего, за этим стояли меркантильные интересы — доля в наследстве или пенсия.

Жил в последние годы своей жизни Конон Зотов в Петербурге на Университетской набережной в доме № 3, построенном в 30-х годах XVIII века по типовому проекту «для именитых». Первым «именитым», жившим здесь, и был капитан Конон Зотов. Впоследствии же здание сменило многих хозяев. В частности, в 1832 году здесь поселился американский посол Джеймс Бьюкенен (будущий 15-й президент США). Он писал: «Я занял очень хороший дом на берегу Невы с прекрасным видом на эту величественную реку и корабли, входящие в этот изумительный город».

После смерти имя Конона Зотова было забыто почти на два века, пока, наконец, в 1915 году о нем не вспомнил тогдашний Морской министр адмирал Григорович и предложил императору Николаю Второму назвать именем первого охотника русского флота новейший эсминец-«новик». Чтобы разъяснить флотской общественности, кто такой Конон Зотов, в журнале «Морской сборник» была помещена большая статья. Однако грянула революция и «Конон Зотов» был переименован, а о «первом охотнике русского флота» снова забыли на долгие-долгие годы.

Вспомним же мы, читатель, Конона Зотова, первого отечественного профессионального моряка, до последнего дыхания преданно и истово любившего флот и Россию. Право, он того стоит!