Прогулки по Ростовской области

Владимир Ходзинский (2024)

Говорят, на природе мусорить нельзя, но автор убежден, что так делать можно и нужно. По его мнению, прогулки на свежем воздухе — это самый экологичный в мире способ утилизировать мусор, который скапливается на душе. А своеобразным полигоном для этого, а также местом для поиска взамен красоты, вдохновения и чуда для него стала родная Ростовская область и близкие сердцу уголки: Дон и его правый рукав Аксай, река Калитва, терриконы, степные пруды и балки, а также редкие в регионе леса.

Берег правый

Очень подозрительные личности

— Да и вообще мы с тобой не по канону одеты, — заметил Саша, напоминавший сейчас какого-то бедуина с посохом. Дабы спрятаться от палящего донского солнца, он накинул на голову белое полотенце так, чтобы оно прикрывало шею, и прижал его сверху белой кепкой. Правая рука сжимала полутораметровый дрын, которым он помогал себе при ходьбе.

— По какому такому канону? — спросил я, шагая рядом нога в ногу с ним.

— Ну не совсем по технике безопасности.

— Ты имеешь в виду, что у нас плохая защита от солнца?

— Да нет, я про нашу расцветку камуфляжную. У тебя вон штаны серые, футболка хаки, а у меня рюкзак и штаны — опять камуфляж. А камуфляж — это не самый безопасный вариант для походов.

— Это почему же?

— Ну как почему… Камуфляж — это, грубо говоря, одежда для целей военных или для охоты, чтобы маскироваться, быть незаметнее, — объяснял Саша. — А ведь в походах, если ты заблудишься или в историю какую влипнешь, то фиг тебя кто в твоем камуфляже обнаружит! Особенно с вертолета.

Я посмотрел на Сашу. Даже сейчас, лишь наполовину камуфляжный, но с белым верхом, в полосатой майке-тельняшке и с голубым ковриком на рюкзаке за спиной, он умудрялся то и дело теряться из виду в резких полуденных тенях. Сливался он то с прибрежными зарослями, то с синевой Дона и светом солнца, когда кусты и деревья слегка расходились.

— И что же нужно? Всегда что-то яркое надевать?

— Да, что-то яркое. Если быть точным, то контрастное по отношению к той местности, где ты находишься.

— Тогда почему большинство людей ходят в походы в камуфляже?

— Да потому же, почему и мы. И дешевле, и продается много где, и удобнее иногда. Да и дело привычки.

— А еще грязи меньше видно! — заметил я, глядя на свою майку, чистота которой была на уровень выше по сравнению с исходившим от нее запахом.

— Ага. А бывает, что и безопаснее к себе внимание не привлекать. Так что все, как всегда, — относительно!

Вокруг нас жужжал шмелями, щебетал по-птичьи и благоухал ароматами белой акации поздний май. Мы с Сашей вот уже третий день как были в походе. Доехав электричкой из Ростова до поселка Усть-Донецкий, мы направились пешком к устью реки Северский Донец. А уже оттуда без особой спешки устремились вдоль правого берега Дона, вниз по течению. Погода на дворе уже стояла совсем летняя, 28—30 градусов. За вчерашний день на открытых участках пути, когда приходилось много идти по песчаным берегам или срезать дорогу полями, мы и вовсе сварились, как раки.

— Знаешь, что я сделаю, если нам попадется еще один родничок? — спросил Саша.

— Повторишь наш ритуал опускания головы в воду? — предположил я, уже зная ответ.

— Ага.

— И я тоже. Это прям обязательно!

После очередной казачьей станицы мы попали в зеленое царство. С одной стороны — пойменные леса с лежащими тут и там огромными трухлявыми стволами, с другой — зеленые холмы с кустами цветущего шиповника и ромашковыми полянками. Но сейчас мы уже почти не останавливались и не любовались всем этим. Ведь даже густота здешних зарослей не давала прохлады, а лишь духоту. К счастью, когда мозги уже стали потихонечку закипать, мы снова услышали желанный шум.

— Ура! Где-то рядом родник! — обрадовался я.

Мы свернули с тропинки и вскоре обнаружили торчащую из склона трубу, из которой мощным потоком на камни лилась вода. Побросали рюкзаки. Саша мгновенно принял страусиную позу, сунул голову под струю и начал издавать звуки примата, выражающие крайнюю степень удовлетворения происходящим.

— Водичка — огонь! — вынес вердикт он, высунув голову обратно. — Холодненькая! Давай ты!

Мне не нужно было особого приглашения, и через пару секунд я тоже пошел на поклон живительной стихии.

— А-а-а, супер!

Я отряхнулся, вытерся футболкой и оглядел обстановку вокруг новым свежим взглядом. Ощущение было такое, как будто в голове кто-то снова включил свет. Ориентироваться в мыслях сразу стало легче.

— Опа, нет, ну ты только глянь на него! — сказал я, заметив рядом молчаливого наблюдателя.

В нескольких метрах от нас почти в человеческой позе и чуть откинувшись назад, неподвижно сидел черно-рыжевато-белый барбос и внимательно наблюдал за происходящим. Это был еще пес-подросток, но уже с таким серьезным и вопросительным выражением морды, что, глядя на него, просто нельзя было не улыбнуться.

— Эй, ты что, брат? — расплылся в улыбке Саша и издалека поводил ему рукой, словно загипнотизированному.

Щенок очнулся, тут же начал скубаться и покусывать себя за бок, чем, очевидно, и занимался до нашего прихода.

— У меня такое ощущение, что все это время он наблюдал, как мы опускаем голову в воду, и не врубался, а что это они такое творят, — заметил я.

С неменьшим наслаждением мы пополнили родниковой водой бутылки и вдоволь напились. Настроение заметно поднялось.

— Слушай, надо бы через часик устроить привал на обед! — предложил я. — С шести утра ведь идем без перерыва как проклятые!

— Ага. Сейчас на свежачка еще пройдем, а потом будем место искать. Желательно где-нибудь у реки.

Чтобы продлить ощущение прохлады, мы по нашей традиции снова окунули в воду головные уборы, а Саша опять намочил свое головное полотенце. Но даже такая подзарядка действовала недолго, и уже через минут десять все опять высохло.

«Но все не так плохо, как могло бы быть, — думал я, пока шел. — Да, жарковато. Да, какие-то колючки застряли в носках. А еще — спина потеет, стопы чуть сопрели в ботинках, и плечо левое побаливает, но все это нисколько не критично».

Наоборот, мне даже нравилось испытывать чувство здорового пофигизма, которого мне не хватает в городе. В походе оно всегда появляется незаметно. Вот вчера, например, вместо того чтобы пойти в обход вдоль одной речушки, мы разделись, подняли рюкзаки над головами и прошли ее вброд. А позавчера, срезая дорогу ячменным полем, насобирали на себя столько росы, что трусы, носки и кроссовки пришлось весь вечер сушить у костра. Намокшие вещи мы развесили на палки, а те повтыкали в землю вокруг костра. Пока сушилась одежда, мы бегали между палок в одних плавках и пытались тем временем пожарить сосиски. Представляю, как дико это могло выглядеть со стороны. Как будто на привал остановилось племя «древопитеков», где-то по пути захватив в плен заблудших туристов, обобрав их до нитки, а теперь доедая остатки.

Когда же на вчерашнем привале у нас неожиданно закончилась питьевая вода, никакой паники и даже растерянности уже не было. Пока Саша возился с готовкой еды, я просто отправился налегке в соседнюю станицу. По пути я обнаружил, что даже не прихватил с собой деньги, но, чтобы не тратить силы, возвращаться обратно за ними не стал. Вместо этого, я вспомнил, что у меня вообще-то есть способность разговаривать. А на деле попросить воды у добродушных и открытых жителей станицы Раздорской оказалось гораздо проще, чем я думал, и совсем не так страшно.

«А дома ведь все себя как-то жалеешь, — рассуждал я. — И то тебе лень, и то ты не можешь, и вообще убеждаешь и утешаешь себя, что ты слишком скромный, не очень-то общительный или какой-то не такой. Все — ложь, все — отговорки!»

Вдруг мои мысли прервала новая картинка: на смену полузаброшенным и заросшим дачам впереди возникло девятиэтажное серое здание. Вместо окон и дверей на фасад его выходили пустующие черные дыры-проемы.

Саша посмотрел на меня. По его взгляду я сразу понял, что именно он собирается спросить.

— Это что, тот самый санаторий? Ну который мы видели в походе в том году с другой стороны Дона?

— Да, его недостроенный корпус.

— Я так и думал.

— Говорят, вьетнамцы, когда его помогали строить, всех улиток в округе пожрали! — вспомнил я вычитанный где-то факт.

— Ты знаешь, я отлично понимаю этих вьетнамцев, — заметил Саша. — Я бы сейчас сам, наверное, сожрал бы гору улиток.

Мы подошли поближе. Из-за обилия поросли и диких кустарников эта серая махина казалась здесь, в буйстве природы, совсем неуместной. Мы не стали пытаться проникнуть внутрь, а скорее спустились с холма и углубились в тенистую часть бывшего санатория.

Увядающая красота его была прекрасна в своей тиши. Ни одного человека не было видно вокруг. Клумбы и газоны соседствовали с разбитым асфальтом. На территории нас встретил памятник Ленину, а также здание с элементами классической архитектуры. Колонны с капителями, террасы и карнизы в нем контрастировали с пожелтевшими кондиционерами в окнах, облупившейся краской и штукатуркой на стенах. Судя по развешенному возле дома белью, здание еще функционировало, но самих жителей или постояльцев видно не было.

Увидев Дон, мы решили устроиться на привал поближе к берегу. Спуск к нему представлял собой каскад с несколькими зелеными террасами. По периметру территорию обрамляли деревья, иногда попадались среди них сосны и голубые ели, а также кусты туи. Внизу зеленела лужайка с футбольным полем, а за ними располагался песчаный пляж. За рекой же красовалось лесистое левобережье, где мы с Сашей как-то застряли в терновнике.

Я знал, что где-то здесь, на территории санатория, еще имелись ротонда и старые советские скульптуры, которые еще можно было найти среди всей этой зелени, но сейчас краеведческий интерес немного угас. В посадке мы облюбовали одну из простеньких беседок (с куском шифера и мешковиной вместо крыши) и наконец-то устроились на обед.

Саша первым делом достал припасенную со вчерашнего вечера термокружку с гречкой внутри. Фокус работал безотказно: если с вечера залить гречку холодной водой и оставить так на ночь, уже наутро она будет полностью готова. Гречку поделили и разложили на пластиковые тарелки, оставшиеся у нас после «Доширака», которые мы использовали уже третий день подряд. Открыв банку тушенки и смешав все это дело с гречкой, мы получили отличный питательный обед. Немедленно и с удовольствием его съели и прилегли отдохнуть на скамейки по обе стороны стола.

Лежать на твердой и узкой лавке, зато с выпрямленной спиной, в тени, да еще с наполненным желудком, было потрясающе. Посмотрев на себя в камеру телефона, я по-хорошему испугался: лохматый, небритый, с красной шеей, с каким-то нагловатым и даже дерзким взглядом. Совсем будто не тот хороший и скромный мальчик, как в городе. Вид такой, что будто и в морду могу дать. Ну кто бы мог подумать?!

Саша задремал, а я вытащил из рюкзака наушники и решил потратить немного заряда батареи, который я специально приберегал для таких случаев. В плейлисте заиграла песня Вилли Нельсона ”Are You Sure”, которую я когда-то услышал в сериале «Остаться в живых» и сохранил себе в плейлист.

«Оглянись вокруг, посмотри хорошенько и скажи мне, что ты видишь?» — потихоньку пел Нельсон в своей песне по-английски.

Я посмотрел вокруг: на залитое солнцем футбольное поле, на пляжик, на тенистую посадку и родной Дон в просветах между деревьев. Потом перевел взгляд на разбросанную посуду на столе, на свою взмокшую бандану и Сашину белую кепку, на вылизанную банку из-под тушенки да разбросанные вокруг стола рюкзаки с ковриками и спальниками…

«Вы уверены, что хотите быть именно здесь?» — спросил Нельсон в наушниках.

«Ага», — подумал я. Несмотря на то, что дома меня дожидалась недоделанная дипломная работа, вскоре маячила защита и другие проблемы, конкретно в этот момент на душе царили абсолютное спокойствие и согласованность. Все успеется, все получится.

«Это ваши друзья, но настоящие ли они друзья?» — спросил певец снова.

Я посмотрел на Сашу. Он дремал на соседней лавке, скрестив руки на груди и обхватив себя за бока. Лохматый, грязный и красный, как вареный рак.

«Да, по-любому», — усмехнулся я.

Наслушавшись музыки, я решил последовать Сашиному примеру и тоже немного вздремнуть. Легкий ветерок и свежесть реки в жаркий летний полдень убаюкивали за считаные секунды. Едва я закрыл глаза, в голове тут же побежала старая знакомая грунтовка — и я иду по ней, иду…

— Молодые люди! — вдруг разбудил нас чей-то громкий голос. — А что это ты вы тут у нас делаете?

Мы с Сашей повскакивали со скамеек. Рядом стоял полноватый мужчина средних лет и удивленно таращился на нас.

— Да вот, прилегли отдохнуть, — ответил я. — Устали в походе.

— Здесь вообще-то платная закрытая территория, сюда нельзя просто так входить! — заметил строгим голосом мужчина, по всей видимости местный сторож.

— Нельзя входить? — удивился Саша. — Но нигде никаких табличек об этом не было.

— А как вы сюда попали? — задал он встречный вопрос. — Как вы вообще мимо собак-то наших прошли?

— Собак? — произнесли мы с Сашей синхронно и переглянулись. — Каких собак?

— Там у нас собаки на входе есть.

— Мы не видели никаких собак, — сказал Саша. — Наверное, мы зашли не с основного входа.

— Да, мы спускались со стороны заброшенного санатория, и никаких ограждений и заборов там не было, — уточнил я.

— Все равно находиться здесь нельзя! У нас бронировать надо, — продолжал сторож. — А вы, вообще, откуда сюда пришли?

— Да у нас поход многодневный, — похвастался я. — Вот уже третий день идем из Усть-Донецка!

При этих словах мужчина округлил глаза и как-то опасливо обвел нас взглядом. Посмотрел на наши огромные рюкзаки, на хлам на столе, а потом быстро схватился за мобильник и набрал кого-то.

— Алло, да. Слушай, тут у нас двое на базе, — начал он взволнованным голосом. — В военной форме. С оружием.

При этих словах мы с Сашей переглянулись и нахмурили брови. Сторож продолжал докладывать кому-то.

— Да, да. Не знаю. Они тут с ножами, как минимум. Говорят, что три дня идут из Донецка. Да, да. Привести их?

Едва сторож договорил, как мы с Сашей принялись его вразумлять.

— Послушайте, вы нас неправильно поняли, мы не из Донецка идем, а из Усть-Донецка. Это же у нас в области!

Но сторож, похоже, не обратил на эти слова внимания. Не на шутку перепугавшись, он тут же принялся нас поторапливать и сгонять с места.

— Так-так, а ну-ка, собирайтесь, сейчас мы все выясним, — говорил он. — Что это вот за ножи у вас на столе такие? Это зачем?

— Да это самые обычные походные ножи, — принялся пояснять невинным голосом Саша, взяв один из ножей и пару раз его защелкнув и отщелкнув. Как назло, сделал он это по своей привычке невероятно ловко и мастерски, словно заправский серийный убийца. Саша очень любил ножи, часто крутил их в руках, а для моего ножа даже однажды выточил древко, которое выглядело лучше, чем оригинальное.

— Вот, глядите, это вот у меня обычный складной нож походный, а вот у друга (тут он снова сделал свой жутковатый «клац-клац») кизлярский «Байбак», подарочный. На них даже разрешений никаких не нужно!

От Сашиной демонстрации сторож еще больше напрягся.

— Так-с. Давайте-ка собирайтесь живо, подойдем к нашей администрации, — продолжал сторож в приказном тоне. — Если надо будет, вызовем полицию.

— Послушайте! — начал я уже более разгоряченно. — Вы вообще нас слышите или нет, але? Мы ведь вам…

Саша вдруг меня одернул, и я не успел договорить.

— Вов, тихо! — шикнул он мне. — Не кипишуй. Сейчас мы спокойно разберемся.

Подавив в себе желание обозвать сторожа каким-нибудь гнусным словом, я принялся недовольно распихивать посуду и другие вещи в рюкзак. Вскоре мы зашагали вверх по лестнице, следуя за сторожем.

— Блин, ну неужели он не понимает разницы между Донецком и Усть-Донецком? — кипятился я. — Почему он такой тупой?

— Слушай, да это же как самый обычный вахтер, расслабься, — говорил спокойно Саша. — Знаешь, сколько я таких перевидал, пока на скорой работал? Да и подумай сам, как мы для него выглядим со стороны. Я в камуфляже, в тельняшке, небритый. Ты вот почти такой же. Это ж его звездный час!

— Ну да…

Мы втроем подошли к одному из зданий, которое подавало признаки жизни, и остановились. В одном из окон слышались голоса дикторов одного из центральных телеканалов. Сторож еще раз кому-то позвонил и попросил выйти.

Вскоре к нам выбежала какая-то женщина примерно того же возраста, что и сторож. Не то управляющая базы, не то кто-то еще, и с перепуганным взглядом оглядела каждого из нас, а потом вопросительно посмотрела на сторожа.

— Вот, привел вам! — отчитался ей сторож. — Спали в беседке внизу. Похоже, это какие-то военные.

— Так, ребята, вы кто такие? — спросила администратор. — Откуда идете?

— Мы свои, местные. Туристы-походники, — сдержанно ответил Саша. — Идем вдоль Дона, вниз по течению. Зашли, думали, здесь свободный вход.

— А документы с собой у вас есть? — спросила она.

— Да, есть.

Мы порылись в рюкзаках, достали паспорта и вручили их. Сторож вместе с женщиной принялись их подробно рассматривать. Мы замерли, уже точно зная, какую реакцию ожидать следом.

— Та-а-ак. Место рождения… Новочеркасск, — прочитали они и выдохнули. — О, свои, выходит?

— Да, свои-свои, местные, — покивали мы.

— Ну тогда мы извиняемся. Мало ли что.

На лицах наших проверяющих читалось явное облегчение. Возможно, еще несколько минут назад эта женщина смотрела по телевизору репортажи о событиях в соседней Украине в текущем 2014 году, а тут вдруг мы с Сашей в камуфляже.

— Вы как, сильно устали? — спросила она, извиняясь. — Оставаться на отдых платно будете?

— Да нет, спасибо, у нас же поход. Палатка есть с собой…

Ситуация разрешилась, и мы попрощались, двинулись дальше в путь. Лишь уже за воротами базы раздался нам вслед громкий лай: где-то позади наконец-то проснулись местные невидимые собаки.

— О! Очнулись наконец-то, — усмехнулся Саша. — Тоже мне, охранники, блин!

Пока мы шли навстречу станице Мелиховской, я думал о том, что, наверное, когда ты двигаешься, в принципе, у тебя всегда будут вот такие антиподы, которые на каком-то бессознательном уровне будут воспринимать тебя как врага. Например, это те, кто что-то охраняет или думает, что охраняет. И ты для них изначально естественный раздражитель. Потому что ты двигаешься, а следовательно, в их мыслях вторгаешься, планируешь атаковать, воздействовать, разрушать. А они тут стоят на одном месте — а значит, должны и обязаны защищать, оборонять, уберегать. Хотя изначально стояние на месте и ходьба — вещи ведь, по сути, абсолютно нейтральные и естественные для каждого.

В конце похода

Больше трех часов мы двигались практически без остановки. Лишь один раз ненадолго присели попить воды возле станичного магазина и съели по пломбиру. Потом вышли за пределы Мелиховской и попрощались с Доном. Миновали поля и переход через небольшую речушку Керчик и окунулись в холмистую зелень. Места нам уже как родные. Когда-то через эти края мы проезжали во время четырехдневного велопохода. Пропахали тогда добрую половину Ростовской области, сделав на велосипедах круг через Цимлянск, Морозовск, Белую Калитву и вернувшись обратно в Новочеркасск и Бессергеневскую. Жара в тот год (2010-й) была дикая, если не сказать аномальная.

— О, Саш, это то, о чем я думаю? — спросил я, показывая на красную покоцанную табличку с надписью «Егерский кордон».

— Ага, Вов. Он самый! — подтвердил Саша. — Тот самый кордон, где мы с тобой на великах останавливались, когда гоняли в Морозовск!

Тут же мы увидели знакомые уголки: тот же ручеек, тот же мостик у речки, тот же деревянный столик со скамейками. Перед глазами сразу же побежали картинки того знойного лета.

— Я помню, когда мы были здесь, ты сказал, что нам надо выпить таблетки с калием, — вспомнил я.

— Да-да, так и было, — согласился Саша. — Мы тогда сильно потели, и я хотел, чтобы мы с тобой не теряли электролиты. Натрий там, калий, магний… Чтобы поддерживали мышцы в хорошем состоянии. Грубо говоря, судорог чтоб не было, все дела.

Подходило время ужина. Мы сели за стол, сдвинули в сторонку валявшийся там пакет с прикормкой, тарелку с засохшими овощами и пару кружек от предыдущих гостей и выставили на него тушенку. И уже не одну, как в обед, а по целой банке на каждого. Теперь можно было не экономить — до конца пути осталось не так далеко. Здесь мы себя чувствовали уже почти как дома, а поход явно близился к финишу.

— Ну что, по-моему, настало время поощрить нас за весь проделанный путь и выпить коньячка! — предложил я Саше.

— Ага, давай, одобряю.

Я извлек припрятанную фляжку с коньяком, которая все эти три дня терпеливо дожидалась своего часа, и налил по стопке себе и другу.

— Ну, за здоровый образ жизни! — пошутил я. — Мы чокнулись, выпили и принялись с аппетитом есть.

— Да, жара тогда была знатная, — вспоминал я то велосипедное лето. — Я помню, ты тогда вот здесь же сидел, на этом же самом месте, но в красной футболке. Еще свежий такой. А когда вернулся, сам был цветом уже с футболку! А сзади она у тебя еще вся побелела из-за пота и солей.

— Ага, было такое! — подтвердил Саша. — А помнишь, как у нас с тобой мозги закипели, мы купили по пятилитровке воды каждый и просто вылили их себе на голову?

— Ага, еще бы!

Вечер прошел хорошо. Мы подкрепились, еще чуть выпили, повспоминали интересные истории и вдруг поняли, что мы, оказывается, еще совсем не устали.

— Слушай, — начал Саша. — А может, не будем уже палатки ставить и просто похреначим дальше?

— А сколько нам еще до твоего дома? — спросил я.

— Да километров десять всего осталось, пустяк уже! — махнул рукой он. — Ну и что, что ночью придем, так домой же! Тем более солнца нет. Вот увидишь, сейчас идти будет — одно удовольствие!

Я глянул на речку и мостик. Аксай в этот предсумеречный час превратился в благородное зеркало. Тихий, свежий, темно-зеленая рамка с укромным лесом по обоим берегам прикрывала его покой. С каждой минутой к нам незаметно приближался теплый убаюкивающий майский вечер, в котором отчасти хотелось просто забыться и уснуть. С другой стороны, действительно ведь, просто грех по такой шикарной погоде не пройтись!

— А давай! — согласился я, и мы тут же собрали снедь по рюкзакам и отправились дальше.

Саша оказался прав, и идти вечером оказалось гораздо приятнее, чем днем. Степная трава под конец мая была уже высокой, сочной, пьяняще ароматной, с обилием желтых, белых, фиолетовых и розовых цветов. Мы быстро прошли широкое поле и начали взбираться наверх по уже знакомому нам серпантинчику. В прошлый раз, когда мы гоняли здесь на великах, эти изгибы мы прозвали просто — Улиткой.

Вид с вершины Улитки на придонские низменности был суперский. Вечернее небо над степью вначале окрасилось в сиреневато-розовый, а потом местами приобрело густые фиолетовые оттенки. На фоне этого неба и цветущего шиповника произрастала колония фиолетовых колокольчиков. Я остановился и сделал несколько снимков.

Вот уже второй раз выходит так, что эти места, заповедную зону под названием «Золотые горки», мы проходим без особого погружения, без сворачивания с тропинок. То она в самом начале пути, когда хочется мчать и не отвлекаться, то теперь в конце, когда уже поздно, а мы заканчиваем путь. А ведь многие люди сюда специально приезжают, чтобы только увидеть это место.

Впрочем, сегодня нам все равно повезло — небо продолжало радовать: поочередно загорались оранжевые, ярко-розовые, коралловые мазки, новые росчерки и зигзаги из облаков.

— О, Саш, гляди, а что это там такое? — показал я пальцем на темный пригорок, четко выделенный на горизонте. — Курган, что ли?

— Да, курган, наверное.

— Ну вообще, да, их же у нас целая куча, — согласился я. — Тысячи.

Как-то дома я нагуглил, что только в нашем Октябрьском районе насчитывается более тысячи памятников археологии, в основном — курганов и курганных групп. Подумать только, сколько таких вот молчунов, хранящих свои тайны, проживает по соседству с нами и имеет здесь многовековую прописку!

Под конец пути вдруг развязался язык. То ли темнота подействовала, то ли свежий заповедный воздух сказался, то ли коньяк запоздало аукнулся. Обсуждали текущий поход — чего только не было! Промокли и зажарились, плотину видели и по подвесному мосту в Кочетовской ходили, кровавый рассвет над Доном встретили и с конями на выпасе столкнулись, цапель со змеями насмотрелись и охранника на базе перепугали. А еще — гамак я свой новый протестировал, проспав в нем всю ночь под открытым небом…

Вспоминали также речушку Сухой Донец, различные диковатые участки и ерики вдоль берега Дона, которые мы проходили вброд. Саша вообще по жизни побаивается большой воды, да и мне было страшновато рухнуть вдруг в какую-нибудь коварную яму. Да еще и с рюкзаком, телефоном и фотоаппаратом в придачу. Медленно шли, осторожно, тыкая впереди палкой на каждом шагу. Но прошли же!

Или еще, бывало, в грязь куда-нибудь запирались, и кроссовки по весу становились как наковальни. Но ничего, потом выходишь на сухую дорогу, прибавляешь шагу — и комки грязи сами отпадают. Да и на душе также: мелкие страхи, переживания, сомнения — тоже все по дороге куда-то вдруг улетучиваются, как будто и не было их вовсе.

Тем не менее чем ближе мы становились к родным местам, тем больше мне к горлу подступал какой-то крупный ком. Который почему-то так и остался со мной: не отлетел, не выпал случайно по пути и не утонул в реке. И дело было вовсе не в незаконченной дипломной работе. Какая-то другая необъяснимая тяжесть ждала меня дома, которая никак не давала покоя. И она настолько контрастировала теперь с этим обновленным и легким «походным Я», что об этом было невыносимо молчать. Своими переживаниями я решил поделиться с другом.

— Саш, вот как ты думаешь, — начал я, не зная, как точнее выразить свои мысли, — если рядом с тобой есть человек хороший… и симпатия к нему вроде есть какая-то, и в целом… Но все равно чувствуешь, что как будто что-то между вами неправильно.

— Что именно неправильно? — спросил Саша.

— Ну не знаю… Когда испытываешь постоянно к человеку какую-то, что ли, жалость… И все, что делаешь, помогаешь, ты как бы делаешь отчасти из чувства жалости к нему. Ну то есть к ней… Но лучше от этого никому не становится…

Саша помолчал пару секунд, без пояснений поняв, о ком я говорю.

— Вов, тебе честно сказать, что я по этому поводу думаю, или нечестно?

— Честно, конечно.

— Я думаю, чувство жалости — это самое паршивое чувство, которое только может быть между двумя людьми. Я даже считаю, что это как паразит такой. Причем и для того, кого тебе жалко, и для жалеющего. Это не ответственность, это скорее зависимость, вот мое мнение.

Я на какое-то время затих и подумал над Сашиными словами. И ведь действительно… Безусловно, он имел в виду не сочувствие, не сострадание или что-то высокое и светлое, а именно жалость. То мелкое и низкое чувство, которое не заставляет тебя сопереживать, разделять боли и радости, испытывать единение с человеком, что делает вас обоих сильнее, а побуждает творить ровно противоположное: незаметно угнетать, унижать, ослаблять, тешить свою гордыню…

«А под этим всем кроется что? — вдруг подумал я, и меня словно осенило. — Что жалеть других — это опять жалеть самого себя».

— Может быть, с таким человеком мне стоит вообще прекратить отношения? Как ты считаешь?

Саша нахмурился.

— Слушай, ты тут решай сам. Но заметь, если ты сам сейчас это все вслух проговорил, то…

— То стоит.

Где-то за час мы выболтались так, что до самого дома в запасе у каждого не осталось ни слова. Ночь опустилась такая, что хоть глаз выколи. Плечи и спина ныли, а тело требовало скорее принять горизонтальное положение. Но все это ощущалось словно фоном, и идти все равно было гораздо легче, чем даже в самые сложные отрезки похода.

В Сашин родительский дом мы вернулись около полуночи. Его мать еще не спала, ждала нас. Она с любопытством расспросила обо всех подробностях похода и перед сном напоила нас чаем с медом и сладостями. Едва коснувшись подушки, я сразу же уснул.