Трагедия царя Бориса

Владимир Уланов

Роман Владимира Уланова «Трагедия царя Бориса» является художественным осмыслением исторических событий – время правления Бориса Годунова. Автор, претендуя на историческую достоверность, не только описывает ход событий царствования тирана, но и раскрывает особенности личности царя Бориса Годунова как незаурядного исторического деятеля. Большое количество исторических личностей, художественных персонажей сплетаются в разнообразные сюжетные линии. Динамизм повествованию придает описание исторических событий того времени. Произведение доподлинно воссоздает атмосферу жизни царского двора; наряду с великими событиями, описывается жизнь простого русского народа в XVI веке.

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро —

А за грехи, за темные деянья

Спасителя смиренно умоляют…

………………………………………

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли.

А.С. Пушкин

Часть I

Борьба за власть

Власть — самое сильное возбуждающее средство.

Генри Киссинджер

1

Царь Борис Годунов с утра чувствовал себя хорошо, за обедом много ел, был необыкновенно весел, шутил. К концу трапезы внесли кувшин с заморским вином, царь пожелал его попробовать. Стольник налил содержимое кувшина в кубок и медленно подал царю. Рука его дрожала, но он, слащаво улыбаясь, произнес:

— Откушайте, Борис Федорович! Это хорошее вино, его привезли из Франции.

Царь медленно выпил вино, зажмурился от удовольствия, затем вытер полотенцем губы, разгладил бороду, встал из-за стола. Тяжело дыша, направился к выходу, по пути позвал своих приближенных пойти с ним погулять.

Царь пожелал подняться на башню, чтобы с высоты обозревать Москву. За время его правления немало было построено новых зданий и сделано других преобразований в столице русского государства. Он гордился этим и любил полюбоваться столицей с высоты птичьего полета.

Царь и его свита двинулись к башне. Медленно по ступенькам, поддерживаемый слугами, он поднялся на площадку башни. Действительно, оттуда открывался прекрасный вид. Москва была как на ладони. Сверкали позолоченные кресты и купола церквей. Москва была в легкой туманной дымке.

Государь окинул взглядом свою столицу, размышляя: вон колокольня Ивана Великого, а вон и Успенский собор, где его короновали и присягали ему на верность самые знатные князья и бояре, а вот и красавец Архангельский собор, место упокоения московских князей и царей. На солнце сверкали купола и кресты церкви Расположения, которая служит домовым храмом митрополитов и русских патриархов.

Годунов долго смотрел на вид Москвы сверху, тяжело оперевшись на свой посох. Затем вдруг резко развернулся и потребовал помочь ему спуститься вниз. Он неожиданно почувствовал подступающую тошноту, голова закружилась. Приближенные подхватили царя под руки и медленно повели в покои. Годунов уже чувствовал себя совсем плохо, в груди жгло, тошнило, голова просто раскалывалась от боли. В царских покоях Бориса уложили на кровать и стали искать лекарей. На беду их никого не оказалось на месте, все разошлись по своим делам.

В постели Годунову стало немного легче. Мысли его путались оттого, что он стал лихорадочно перебирать в уме всех своих приближенных, друзей, родственников и врагов с одной мыслью: «Кто же все-таки мог меня отравить? Кто подлил в заморское вино яд? Кому это было нужно? Наверно, Шуйские и Нагие».

Сидя на троне русского царя, Борис Годунов немало сделал хороших дел, а еще больше — кровавых расправ из-за своей подозрительности и боязни потерять власть. Много пролилось боярской и княжеской кровушки. За последнее время царь многим уже надоел своим недоверием. В борьбе за власть в счет не шли ни родственные, ни дружеские узы. Достаточно было Борису шепнуть на ухо, что кто-то из князей или бояр плетет против него заговор, как люди эти исчезали или им рубили голову за измену.

Лежа на спине, царь тяжело дышал, но мысль работала четко и осознанно, вся его жизнь пробежала перед глазами. Он думал: «Вот и пришла расплата за все содеянное мной в жизни».

Точно так же он со своим другом Бельским, имея доступ к домашней аптечке царя, подлили в лекарство Ивану Грозному яд. Они давно уже договорились убрать царя, чтобы захватить власть. Тогда, 18 марта 1584 года, он играл с царем Иваном в шахматы. Богдан Бельский приготовил лекарство, подошел к царю и произнес:

— Великий князь Иван Васильевич, пора выпить лекарство, — и дрожащей рукой преподнес кубок.

Царь пристально посмотрел на постельничего Богдана, хмуро сказал:

— Что это ты, Богдан, трясешься как в лихорадке?

Годунов, напряженно наблюдая за действиями своего друга, понял, что тот на грани разоблачения. Ведь Грозный был очень подозрительный человек и вполне мог заставить своего слугу самому выпить лекарство. Бельский большим усилием воли взял себя в руки и, заикаясь, ответил:

— Да что-то, Иван Васильевич, мне сегодня нездоровится.

Грозный поморщился от слов Бельского, так как не любил, когда слуги болели. Он машинально протянул руку, взял лекарство, залпом его выпил и опять погрузился в игру в шахматы. Уже через некоторое время царь схватился рукой за грудь в области сердца, тихо сказал:

— Плохо мне… — и повалился на стол, сметая шахматы на пол. Затем попытался подняться, но уже не смог. Он успел только прошептать:

— Сволочи, все-таки отравили… — По телу царя Ивана пробежали судороги, он дернулся и застыл, навалившись грудью на стол.

Годунов приблизил свое лицо к царю, внимательно пригляделся, произнес:

— Кажись, успокоилась душа царя нашего. Больше не будет уничтожать подданных и издеваться над нами. А то совсем уже осатанел. Уже не знаешь, идя во дворец к царю на службу, вернешься сегодня домой или тебя по подозрению схватят. Либо голову отрубят, либо на кол посадят, — и, обратившись к Бельскому, велел:

— Зови лекарей и родственников царя.

Богдан помчался по дворцу с криками:

— Беда! Беда! Царю плохо! Где лекари!

Прибежал, тяжело дыша, князь Иван Федорович Мстиславский, сын двоюродной сестры Грозного, в тревоге спросил:

— Что случилось?

— Где лекари?! С Иваном Васильевичем плохо!

Мстиславский подошел к царю и с дрожью в голосе сказал:

— Он уже мертв. — Рукой провел по лицу царя, закрывая ему глаза. — Теперь уже лекарей звать поздно… — и, обратившись к Годунову, спросил: — Как это случилось?

— Мы играли с ним в шахматы, неожиданно царь повалился, потерял сознание.

Вскоре около покойника собрались родственники и придворные. Все скорбно молчали. Некоторые всхлипывали, вытирая слезы.

Василий Шуйский хоть и пытался надеть маску скорби, но у него не получалось, выдавали глаза, которые поблескивали радостью.

Нагие шепотом переговаривались между собой, понимая, что скоро грядут довольно сложные времена.

Борис Годунов подошел к Бельскому и зашептал ему на ухо:

— Надобно, Богдан, срочно принять меры предосторожности. В связи со смертью царя могут быть народные волнения. Ты как руководитель дворовой думы распорядись запереть ворота Кремля и расставить стрельов на стенах, зарядить пушки и никого пока не впускать и не выпускать из города.

Как ни скрывали приближенные царя, что Иван Грозный умер, но все равно каким-то образом народ узнал об этом событии. Вскоре у стен Кремля стала собираться толпа горожан, которая быстро росла. Люди требовали открыть ворота и сказать правду.

Борис Годунов, видя, что события назревают серьезные, вдруг распорядился:

— Открыть ворота и допустить народ к Кремлю!

— Да ты что, Борис Федорович, с ума сошел?! — в страхе возмутился Богдан Бельский.

— Ты, Богдан, не беспокойся, я выйду на крыльцо к народу и сообщу им о смерти царя.

— Да как только они ворвутся к Кремлю, разнесут все кругом и нас поубивают. Ты же, Борис, знаешь, что толпа, как порох; стоит только бросить туда огоньку — все взорвется. Еще кто-нибудь из толпы закричит, что измена, что царя убили или еще что-нибудь придумают, так их потом никакой силой не остановишь.

А прятаться нет смысла, так как еще больше возникнет подозрение. Поэтому нужно открыть ворота. Я думаю, что люди мне поверят, и сохраним все окружающее от погрома.

Вскоре толпа была запущена на Кремлевскую площадь. Количество людей все росло и росло, а вместе с тем и напряжение, которое могло неожиданно разрядиться в погром.

Нужно было действовать решительно и смело, чтобы предотвратить наступающий бунт.

Борис Годунов торопливо перекрестился на образа и шагнул на крыльцо.

Толпа на некоторое время притихла, а затем взорвалась возмущением:

— Сами убили царя!

— Они убили!

— Если бы не были виноваты, то не стали бы запирать ворота!

— Это вы, бояре, убили царя!

Годунов перекрестился троекратно, поклонился во все стороны народу и крикнул в толпу:

— Клянусь перед Богом, что никто не повинен в смерти нашего царя! Его неожиданно постиг удар, он умер своей смертью!

Толпа притихла. Но вот кто-то с сомнением выкрикнул:

— Может и вправду они тут ни при чем! Говорят, царь последнее время сильно болел!

— А может и вправду, сам помер?!

Какой-то мужичонка тонким голоском закричал:

— Хотим царем Дмитрия!

Люди как будто этого и ждали, вся площадь взорвалась криками. Огромное количество людей задвигалось, разразилось ревом:

— Хотим царем Федора! По праву он наследник прстола.

Спор разгорался все яростнее, кое-где в толпе начались потасовки.

Борис Годунов поднял обе руки вверх, призывая горожан к спокойствию.

Площадь притихла. Кто-то, еще не успокоившись, прокричал:

— Не посадите на трон Федора, сами посадим!

— Мы передадим ваши пожелания Земскому собору во главе с митрополитом. Он будет решать, кому быть царем! — ответил Годунов. Наложил на себя крест и, обращаясь к народу, сказал:

— Как повелит Господь, так и будет!

2

Царевич Федор Иванович находился на колокольне Ивана Великого. Он любил это место, где он мог находиться долгое время наедине и думать о Божественном бытие всего мира, об ангелах и святых. Здесь он часами мог молиться за здравие своего отца, жены и всех близких. Федор с трепетом встречал рассветы и закаты солнца, не забывая при этом прочитать молитву «Отче наш».

Особенно ему нравился колокольный звон. Когда он слышал мелодичный перезвон, ему казалось, что душа его стремится вверх и летает вместе с ангелами, и в это время ему всегда хотелось петь божественные молитвы. За это отец Иван Грозный прозвал его звонарем. Его даже не смущало, когда он слышал перешептывание дворян и бояр:

— Блаженный! Не в себе царевич-то!

Федор милостиво улыбался, глядя на приближенных отца, думая про себя: «Моя душа принадлежит богу! А ваши души погрязли в ненависти друг к другу из-за власти и денег. За мое блаженство Господь меня не оставит в беде и возблагодарит».

В этот раз царевич Федор только-только отчитал молитву «Отче наш» и хотел заняться колокольным звоном, как до него донесся небывалый шум на Кремлевской площади. Федор перегнулся через перила и посмотрел вниз. Увидев огромную толпу людей, произнес вслух:

— Что бы это значило? Может, беда какая случилась?!

В это время на площадку поднялся запыхавшийся дядя царевича — Никита Романович Захарьин-Юрьев, а за ним его шурин Борис Годунов и почти вместе выкрикнули:

— Беда! Беда, Федор Иванович!

Федор всплеснул руками и недовольно спросил:

— Что же это за беда такая, которая не дает мне молиться Богу?

— Батюшка твой неожиданно скончался! — выкрикнул Годунов.

Царевич на какое-то время даже остолбенел, затем повалился на колени, протянул руки к небу, взмолился:

— Господи, за что же ты мне даешь такие испытания?! Чем я тебе не угодил: или мало молился, или разгневал чем, или так тебе угодно?! Тогда прими душу грешного моего батюшки!

Пока царевич молился, в душе Бориса Годунова все кипело, он мысленно произнес: «Вот блаженный звонарь! Сейчас будет молиться до тех пор, пока все молитвы не перечитает! А там, у тела отца, его уже ожидают приближенные бояре, для того чтобы митрополит Дионисий зачитал перед всеми завещание».

Сейчас Годунова, прежде всего, интересовал важный для него вопрос: кто же теперь будет управлять государством? Ведь преемников было немало. Это, прежде всего, Нагие, Романовы и Шуйские, и вполне может быть, что государь завещал свой трон одному из них, а не своему сыну. Хотя предварительно уже было известно, что наследником станет царевич Федор Иванович, муж его сестры Ирины Федоровны. Но от Грозного можно было всего ожидать, потому что царь в своих решениях был очень изменчив.

Наконец Федор встал с колен и, грузно шагая, стал спускаться по лестнице. Несмотря на то что ему было еще двадцать семь лет, он был полноват, с кротким, добрым, почти всегда улыбающимся лицом, ястребиным носом и прослыл среди бояр и придворных блаженным, так как любил молиться, часто посещал монастыри.

В палате, где уже лежал покойный Иван Васильевич, прибранный придворными по чину, как полагается быть царской особе, горели зажженные свечи, сильно пахло ладаном, священнослужители читали молитвы. Федор заплакал навзрыд. Он нетвердой походкой подошел к отцу, упал перед ним на колени, долго молился, затем встал, поцеловал его в лоб и направился в кабинет отца, за ним последовали приближенные бояре, придворные и патриарх.

Федор Иванович сел в кресло своего отца и приготовился выслушать оглашение завещания, которое должен сделать митрополит.

Бояре и придворные расселись по лавкам, расположенные вдоль стен. Всем было интересно, кому же все-таки Грозный завещал свой трон.

Митрополит медленно развернул свиток и, не торопясь, стал его читать.

Завещание было коротким, из него следовало, что наследником царского престола становится царевич Федор Иванович, а его младший брат Дмитрий наделяется уделом, городом Углич. Кроме того, в помощь Федору в управлении Россией Грозный назначал опытных придворных: дядю царевича Никиту Романовича Захарьина-Юрьева, князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Ивана Петровича Шуйского, Богдана Яковлевича Бельского и Бориса Федоровича Годунова, чтобы они помогли еще неопытному царю Федору править благочестиво, с любовью и милостью к народу, избегать войн с христианскими государствами. Кроме того, он завещал уменьшить с людей налоги и освободить пленных и заключенных.

Выслушав завещание, которое объявил митрополит, Федор Иванович встал, перекрестился на образа, подошел к Дионисию, поцеловал ему руку, молвил:

— Благослови меня, отец Дионисий, на царствование всея Руси!

Митрополит перекрестил будущего царя, дал поцеловать Федору серебряный крест, сказал:

— Благословляю тебя, раб Божий Федор, на царство над всей Россией, и правь ей так, как завещал тебе твой отец и наш царь Иван Васильевич.

Царевич поцеловал руку митрополиту, вернулся на свое место и, приветливо всем улыбаясь, ласково произнес небольшую речь:

— Принимая престол Русского царя, я надеюсь, что люди, которые назначены мне в помощники батюшкой, будут для меня опорой в нелегком деле управления нашим государством, и посему назначаю своего шурина Бориса Федоровича конюшим и моим слугой, главным управляющим в решении всех малых тяжебных дел в моей земле.

Царь Федор снял со своей шеи золотую цепь, подошел к Годунову и воздел на него со словами:

— Снимаю со своей шеи часть своих дел на твою и бремя правления, как внутреннее, так и внешнее, но чтобы без моего ведома и воли ничего не делал и не решал, потому как я царь всея Руси Великой.

* * *

После оглашения завещания Ивана Грозного митрополитом и державной речи наследника Федора Ивановича не все бояре и приближенные дворяне были довольны происходящим. Особенно расстроился боярин Никита Романович, дядя царя, который предполагал, что главная роль при будущем царском дворе будет принадлежать ему. Его даже покоробило, когда царь Федор надел свою золотую цепь на шею Годунова, тем самым показывая всем, что главная роль при дворе будет принадлежать новоиспеченному боярину и конюшему. Он даже предположить не мог, что царь назначит управляющим и помощником своего шурина.

Никита Романович, добродушный и душевный человек, чуть полноватый, но тем не менее деятельный, был приближенным царя Ивана Васильевича, хотя получил нарекания и даже попадал в немилость Грозного за Шведский поход, который проиграл, но вновь выслужился и участвовал в управлении государством Российским.

Никита Романович, будучи человеком не злобным и не мстительным, немного поразмыслив, решил для себя: «Да пусть властолюбивый Борис потешит себя, а я как был Федору дядей, так и останусь, и ко мне молодой царь, конечно, будет прислушиваться. Уж я-то постараюсь!»

Когда царь Федор произнес вступительную речь, тут же произошел раскол между советом, назначенным Грозным, как будто между ними пробежала черная кошка.

Никита Романович, Борис Годунов и думные дьяки братья Щелкаловы остались около царя. А князья Мстиславский, Воротынский, Головины, Колычевы и Шуйские, недобро поглядывая на своих конкурентов, перешептываясь между собой, вышли из кабинета царя.

Первым с возмущением заговорил Иван Петрович Шуйский:

— Вон оно как вышло: мы, Шуйские, прямые наследники престола по роду Рюриковичей, не только обойдены завещанием царя Ивана Васильевича, но, мало того, при всех унижены. От непредсказуемого царя Ивана можно было все ожидать, но то, что он завещает свой престол блаженному Федору, который только и может, что звонить на колокольне, да целыми днями Богу молиться?! А кто править государством будет?

— Дык кто?! Блаженный звонарь, — поддакнул Воротынский.

— Не скажите, бояре! Федор не так прост, как на первый взгляд кажется, да и жена у него неглупая, и шурин спит и видит, как он захватит повсюду власть, — возразил боярин Головин.

— Ведь это ж надо, свою золотую цепь снял, надел на Годунова и тут же сделал его боярином и управителем Российского государства! Как будто кроме Бориса некому позаботиться о государственных делах. Какой-то выскочка без роду без племени — и ему вся власть! — продолжал возмущаться Шуйский.

— Ну а что ты хотел, Иван Петрович, теперь его сестра будет царицей, а для этого конюшего будут все двери открыты.

— А это мы еще посмотрим. Эх, зря царь Федор Иванович так положился на этого цареубийцу. Он об этом еще не раз пожалеет, да только поздно будет. Ведь не зря говорят, что они с Бельским отравили Ивана Грозного.

— А говорят, удушили, — встрял в разговор боярин Мстиславский.

— Говорят-то люди разное, только я уверен, что Ивана Васильевича они действительно уходили, — продолжил Шуйский.

— Но в этом случае едва ли он будет вредить своей сестре. Какой ему резон? — сказал Головин.

— Да кто его знает, что там у него на уме?! Только я думаю, что Борис Годунов ради власти может пойти на все, — возразил Шуйский.

— Все это, бояре, разговоры и слова, да только что мы будем делать?! Как нам быть-то теперь? — разочарованно произнес Воротынский.

Надо что-то делать… — произнес Головин.

— Я думаю, что пока ничего не надо делать, а понаблюдать надобно. Жить, как прежде жили, и пока в споры и борьбу с Годуновым и его приспешниками не вступать. Ждать. А там жизнь покажет, что надо делать. Еще венчания царя на престол не было. И будьте осторожны. Годунов если заподозрит что-то, со свету сживет.

* * *

31 мая 1584 года в Успенском соборе Московского Кремля Федор Иванович короновался на царство Российское. Он блаженно улыбался. Торжественная церемония ему нравилось. Но слабому здоровьем Федору было трудно держать на голове украшенную драгоценными камнями тяжелую шапку Мономаха, да еще держать в руках тяжелую золотую державу. Обливаясь потом, Федор снял шапку Мономаха, дал подержать стоящему рядом боярину Мстиславскому, а державу — Борису Годунову.

Присутствующие на коронации бояре и дворяне это заметили, и по залу прошел возмущенный говор. Боярин Никита Романович, родной дядя царя, зашептал ему на ухо:

— Что ж ты делаешь, Федор Иванович?! Разве можно при коронации вручать шапку Мономаха и державу в чужие руки?! Это плохая примета.

— Больше не могу держать эту тяжесть. Мне стало что-то дурно, если я еще подержу, то упаду в обморок.

Но дядя царя немедленно повелел водрузить на место все царские атрибуты, затем шепнул на ухо Федору:

— Терпи, Федор Иванович, ты принимаешь на себя царство, сейчас на тебя смотрит весь православный люд.

Наконец митрополит стал читать книгу с увещеваниями царю творить в своем государстве истинное правосудие, мирно владеть венцом его предков. Затем митрополит благословил царя Федора на царствование и наложил на него крест.

Царь после краткой речи с обещаниями о своем справедливом царствовании для благоденствия народа и процветания России допустил каждого поцеловать его руку. Коронация закончилась преподношением богатых даров царю с пожеланиями долгой ему жизни и счастья в его царствовании.

Празднование по случаю коронации царя Федора продолжалось две недели и закончилось пальбой из пушек. Двадцать тысяч стрельцов, разодетых в бархат, салютовали из своих пищалей в честь нового помазанника Божьего, царя Федора Ивановича.

3

Окончательно утомленный от всех последних событий и различных душевных переживаний Борис Годунов, немного откушав приготовленные слугами блюда, отодвинул еду от себя, задумался, а подумать было о чем. Его сильно беспокоили бояре Романовы, Шуйские и Нагие. Он прекрасно понимал, что борьба за власть с ними еще предстоит, возможно, не на жизнь, а на смерть. Он знал, что они так просто, без боя, не уступят ему место у трона царя, хотя царь Федор ему родственник. Осбенно большое влияние на помазанника Божьего оказывал и будет оказывать его дядя Никита Романович Юрьев-Захарьин.

Годунов стал рассуждать, разговаривая сам с собой:

— Трудная у меня будет, наверно, жизнь — роль управителя при царском дворе. Не сдадутся мои противники просто так.

Борис знал, что родовитые твердолобые бояре по роду Рюриковичей будут постоянно ставить ему палки в колеса и всячески оговаривать перед царем. Благо, что Федор Иванович не вышел характером в своего жестокого и грозного отца, а был набожен и ласков с людьми. Хоть многие и считали Федора блаженным и недалеким, но он-то хорошо знал, каков будущий царь государства Российского. От сестры Ирины Федоровны, теперь царицы, он доподлинно имел представление о царе: как говорят, в тихом озере все черти сидят. Муж его сестры не так прост, как кажется на первый взгляд. Федор неплохо образован, по сравнению с ним, и кроме церковных книг много читал, хотя свои знания никому не показывал, был кроток и богомолен.

Жена Годунова тихо вошла в столовую. Это была стройная полногрудая женщина с черными вьющимися волосами, карими выразительными глазами. Греческий нос с небольшой горбинкой придавал ее лицу особую прелесть. Она подошла сзади к мужу, нежно обняла его за шею, поцеловала в щеку, спросила:

— Что же ты, мой Борис, сидишь тут один в столовой и не зовешь меня ужинать? — и, поглядев в глаза мужу, воскликнула: — А что это за мрачное настроение?! Тебе же радоваться надо, твоя сестра стала царицей. Федор Иванович сделал тебя боярином, назначил управителем государственных дел, а ты все недоволен.

— Это моя сестра стала царицей, но не ты, — грустно ответил Годунов.

— О, как тебя понесло! Ему всего мало! Уже возмечтал о троне, — заметила жена и весело рассмеялась, чем вызвала улыбку у мужа.

— Конечно, я не о троне мечтаю, а просто страшусь, сколько я теперь своим назначением приобрел врагов. Ты же, Мария, не хуже меня знаешь, какая сейчас развернется борьба за место около трона царя. И знаешь, какие Рюриковичи и их приспешники твердолобые. Ты думаешь, они без боя сдадутся?

— Конечно, нет, — подтвердила жена.

— Ну так вот. Ты бы видела, какие взгляды они все на меня бросали.

— А ты, Борис, уже и испугался…

— Нет, Мария, я не испугался, но только понял, какая мне предстоит нелегкая жизнь. Они ведь будут на меня обязательно наговаривать и клеветать царю.

— Ты, милый, не расстраивайся. Я думаю, что ты справишься со всеми своими врагами, в придворных интригах ты не новичок. Самое главное — приобретай себе сторонников, не делай зла людям, подавай нищим и убогим. Молись Богу, и он тебе поможет преодолеть все трудности. Царица Ирина — твоя сестра, она тебя любит и слушает. Федор же в ней души не чает, и как ты повернешь, так и будет. А что бояре тебе завидуют, так их можно понять: ведь ты сразу же встал рядом с царем у трона. Помогай ему царствовать, и все будет хорошо. Господь нам поможет!

* * *

Федор Иванович в четыре часа утра уже был на ногах. Слуга помог ему одеться, умыться. Тут же в опочивальню заглянул его духовник священнослужитель Алексей со святою водой и иконой Божией Матери. Царь прочитал вслух молитвы и направился к царице Ирине Федоровне. Он потихоньку открыл дверь в спальню, чтобы убедиться, проснулась ли его жена. Но Ирина сегодня почему-то вставать не торопилась. Она, сладко позевывая, потягивалась в кровати. Но уже горели восковые свечи, распространяя духмяный аромат воска и меда.

Федор, не дыша, подошел к кровати жены, нагнулся над ней, нежно поцеловал ее в губы, прошептал:

— Что-то ты, голубушка, разоспалась?

Ирина медленно встала. Служанка уже держала наготове одежды и сразу же стала облачать ее, приговаривая:

— Выспалась, царица наша, радость ты наша ненаглядная!

После заутрени Федор пошел в Приемную палату и стал принимать близких людей, отдавая предпочтение монахам. Любил Федор Иванович поговорить со священнослужителями и почти всегда с готовностью выполнял их просьбы.

Затем шли бояре и дворяне. Первым из них явился его дядя Никита Романович. Он радел о государственных делах и доложил царю, что царская казна после венчания и празднования изрядно опустела.

Поклонившись в пояс своему племяннику, он доложил:

— Федор Иванович, надобно усилить сборы недоимок с людей, причем как можно быстрее. Иначе не на что будет содержать армию, а вокруг нас, сам знаешь, везде враги. С севера прут шведы, с запада — поляки, с юга — татарва.

— Пока не даю согласие на увеличение поборов с народа, а вот дьяков, которые занимаются сборами, берущих взятки и без зазрения совести обкрадывающих казну, надобно наказать, выгнать их, ворующих в особо крупных размерах посадить в тюрьмы, а некоторых даже казнить, — ответил царь и, немного помолчав, добавил: — Этим займитесь с Борисом Годуновым. Он сейчас управляющий всеми делами. Обязательно надо освободиться от людей, которые разворовывают казну, берут взятки, а на их место поставить честных людей, чтобы они верой и правдой служили нашему престолу.

При упоминании имени правителя Годунова Никиту Романовича покоробило. Он был очень недоволен началом правления царя Федора и предполагал, что ему достанется ключевая роль в царствовании молодого царя. Он знал, что многие земские дворяне и бояре были недовольны Борисом Годуновым и его родственником Богданом Бельским и хотели бы отстранения их от власти.

* * *

А в Москве назревали довольно тревожные события, очень опасные для Годунова и Бельского, которые спровоцировал Богдан. Будучи решительным, напористым и смелым человеком, на собрании во дворце он вступил в словесную перепалку с земскими дворянами, которые решительно набросились на него, да так, что он еле успел ретироваться в Кремль. Он спешно нашел Годунова и рассказал ему, что произошло во дворце. Борис Федорович решил тут же принять меры, иначе дворяне могли ворваться в Кремль.

Борис оглядел своего друга с ног до головы и, увидев его бледное перепуганное лицо, произнес:

— Немедленно вызывай стрелецкие сотни. Обещай им золотые горы, чтобы они нам верно служили и слушались только наших приказов. В Кремль никого не впускать и не выпускать. Стрельцов хорошо вооружить, расставить по стенам, пушки зарядить и факелы у фитилей держать наготове.

Богдан мигом помчался выполнять поручение Годунова.

Уже вскоре несколько сот стрельцов вошли в город. Богдан выстроил их и стал говорить:

— Служивые! Сегодня вы должны сослужить верную службу молодому царю. За это вы будете дарованы большим жалованием и льготами.

Стрельцы зашумели, заговорили разом. Потом один из них, черноволосый, с вислыми усами, уже в возрасте, крикнул:

— Мы согласны постоять за батюшку-царя.

Богдан улыбнулся, крикнул:

— Ну а теперь, служивые, все по местам, и помните мой наказ: ничего не бойтесь, ничьи команды, кроме моей, не выполняйте.

Стрельцы послушно разошлись.

Бельский же, потирая руки от удовлетворения своей деятельностью, подошел к Годунову и негромко сказал:

— Пожалуй, из этих стрельцов я снова создам опричнину, как при царе Иване Васильевиче.

Борис хмыкнул, на некоторое время задумался, а затем согласился:

— А что, Богдан, может ты и прав. Этим мы убьем несколько зайцев. Уничтожим опекунский совет, который стоит нам поперек горла, уберем наших противников — бояр и земских дворян. Тогда у нас будут развязаны руки.

Время было обеденное, в это время Мстиславский и его гость Романов находились на своем подворье. В этот раз они трапезничали вместе. Уже выпили по чарке заморского вина и приступили к еде. Каждому из них слуга подал на подносе зажаренного молочного поросенка. Аппетитный запах просто дурманил проголодавшихся бояр, а нежное молодое мясо возбуждало аппетит.

В трапезную почти бегом вошел слуга и выпалил:

— Сейчас заявился земский дворянин Илья Федорович и сообщил, что в Кремле происходит что-то неладное. Годунов и Бельский заперли ворота, на стенах поставили стрельцов с пушками и пищалями. При приближении к воротам открывают стрельбу. Люди говорят, что они хотят опять возродить опричнину. Просил вас немедля явиться в Кремль, так как они пропустят только вас, чтобы унять этих бывших опричников.

4

Мстиславский и Романов, окруженные вооруженными холопами, подошли к Кремлю и стали стучать в ворота.

На стене появился стрелец и раздраженно крикнул:

— Чаво долбитесь?

Задрав голову, Мстиславский крикнул в ответ:

— Откройте ворота, иначе сломаем и войдем!

— Попробуйте! — зло ответил стрелец и сделал знак остальным. Те залпом выстрелили в воздух.

— Вы что там совсем осатанели? Мы советники царя Федора Ивановича, и вы обязаны нас впустить немедленно!

— Нам не было такого указания, чтобы пускать посторонних.

— Это мы-то посторонние?! — зашелся в гневе боярин Романов.

— Да я вас за это всех на дыбу отправлю, — уже не на шутку закричал Мстиславский. — Немедленно зовите сюда ваших начальников Годунова и Бельского, иначе мы призовем весь честной народ и возьмем Кремль штурмом!

Стрелец на некоторое время исчез и вскоре появился в сопровождении Годунова и Бельского. Бельский, нагло улыбаясь, крикнул:

— Ну что, бояре?! Что вы хотели?

— Немедленно откройте ворота, мы хотим войти в Кремль к царю Федору Ивановичу, а то, не ровен час, уже сгубили его, как Ивана Васильевича!

— Наш царь находится в добром здравии и вам того желает. А вот таких, как вы, к нему допускать не нужно. Вы вместе с Шуйским так и норовите всучить трон какому-нибудь польскому или шведскому королю. Поэтому мы сегодня учреждаем вновь опричнину, чтобы вычистить предателей.

— Да вы что, совсем там тронулись умом?! — уже не на шутку взревел Романов. — Да я сейчас подыму всю Москву, и мы выкурим вас из Кремля! Открывайте воро — та, пока не поздно!

В это время на площади все больше и больше прибывал народ. Люди вооружались чем могли, вплотную придвинулись к воротам. Толпа волновалась, шумела и возмущалась.

Видя все это, рассудительный Борис Годунов посоветовал своему другу Богдану:

— Надобно, Богдан, открывать ворота, иначе они вынесут их и нас всех перебьют.

— Сейчас открывать ворота очень опасно. Видишь, сколько народу на площади. Если они ворвутся в Кремль, то они все тут разнесут.

— Что делать будем? — в замешательстве спросил Борис.

— А я вот что предлагаю. — ответил хитроумный Бельский. — Давай сделаем так: запустим бояр через калитку без охраны на переговоры, а там видно будет.

— Хорошо, — согласился Годунов и крикнул стоящим у ворот Мстиславскому и Романову: — Мы только вас запустим в калитку и без охраны.

Стоящие у ворот бояре, посовещавшись некоторое время, согласились:

— Открывайте калитку, мы согласны, но имейте в виду: если вы нас не выпустите, то наши холопы, да и вся Москва, пойдут на приступ и возьмут Кремль.

По распоряжению Бельского в Кремль впустили Романова и Мстиславского.

Время шло, а бояре не возвращались. По всему было видно, что они оказались в заложниках.

Толпа на площади стала проявлять нетерпение. Народ все прибывал и прибывал. Уже с оружием в руках у кремлевских ворот появились вооруженные дворяне и бояре. Назревало антиправительственное восстание.

Ляпунов Прокопий и Ляпунов Захарий, рязанские дворяне, встали во главе мятежников. Основную же направляющую роль в это время играли князья Шуйские. Они не напрямую, а исподтишка руководили действиями восставших.

Василий Шуйский подозвал к себе боярских сыновей Михаила и Гаврилу, которые гарцевали на лошадях в сторонке от толпы.

Когда молодые люди подошли к князю, тот внимательно оглядел их и спросил:

— Не хотите ли вы помочь нам и не допустить смерти нашего царя Федора Ивановича? А то от этих супостатов можно ожидать всего, что угодно.

Гаврило и Михаил решительно заявили:

— Что нужно делать? Мы всегда рады помочь государю нашему!

— Скачите, ребята, по улицам Москвы и призывайте народ к Кремлю! Сообщайте, что государь в опасности и его надо спасать.

Посланцы лихо вскочили на коней и помчались выполнять поручение Шуйского.

Шуйский же обратился к братьям Ляпуновым и предложил:

— Надобно идти к Флоровским воротам Кремля и попытаться разбить их. Они укреплены меньше, чем другие. И если их хорошо постучать бревном, то они развалятся.

Толпа подступила к воротам. С десяток мужиков подхватили огромное бревно и с разбегу стали бить по воротам, которые трещали, но выдерживали удары.

На стене появился стрелец, крикнул в толпу:

— Перестаньте разбивать ворота, иначе прикажу стрелять!

Но восставшие, не обращая на него внимания, продолжали разрушать ворота. Уже полетели щепки от дубовых досок.

Деятельный Прокопий Ляпунов вскоре приказал холопам развернуть большую пушку на Лобном месте в сторону Кремля. Дело принимало серьезный оборот. Еще немного — и разъяренная толпа ворвется в Кремль, и начнется расправа с неугодными дворянами и боярами.

Стрельцы сделали залп над головами людей. Воставшие на площади притихли. Тогда со стены крикнул сотник Алексей:

— Если вы не прекратите разбой, то я прикажу стрелять из пищалей и пушек!

Восставшие стали кричать в ответ:

— Откройте ворота! Освободите Мстиславского и Романова!

— Где государь? Жив ли он?

Стрелецкий сотник крикнул в ответ:

— Государь жив и здоров, и на его жизнь никто не покушался! Мстиславский и Романов находятся с государем!

Восставшие стали кричать в ответ:

— Выдайте нам Бельского и Годунова, а мы сами их будем судить!

Толпа ревела:

— Отдайте нам Бельского и Годунова! Тогда мы уйдем!

— Кто же их вам отдаст?! Ведь это государевы люди!

Восставшие еще больше закричали и двинулись к воротам. Холопы стали кидать камни в стрельцов, а дворяне — стрелять из луков. Несколько стрельцов, обливаясь кровью, упали со стены. Разъяренная толпа тут же набросилась на них, раздирая на части.

Стрельцы стали палить в толпу из пищалей, из пушек. Всю площадь заволокло пороховым дымом. Кричали раненые и умирающие. Люди стали метаться по площади, пытаясь скрыться от выстрелов, давя друг друга. Толпа отступила подальше от стен, оставив лежать более двадцати человек убитыми и ста ранеными. Те, которые были еще живы, пытались встать, призывая людей помочь им.

Восставшие стали готовиться к осаде Кремля: притащили лестницы, вооружались кто чем может.

Видя сложность положения и понимая, что осажденным не устоять против всего города, стали совещаться:

— Что делать будем, Богдан? Кремль нам не удержать, — печально констатировал Годунов.

— Это понятно, что надо идти на переговоры. Да только ведь они нас с тобой требуют выдать для расправы, — тревожно ответил Бельский.

— Я, Богдан, предлагаю: во имя сохранения нашей власти, придется смириться тебе и отправиться в ссылку. А я через некоторое время верну тебя назад.

— Почему я должен идти в ссылку и терять власть? Почему не ты, а я?

— Хорошо, Богдан, давай вместе отправимся в ссылку, тогда кто же нас оттуда будет выручать? Ведь Романовы, Нагие и Шуйские только этого и ждут, чтобы полностью захватить власть. У меня сестра царица и зять царь! Я по-родственному выкручусь из этой ситуации, которая произошла по твоей милости, а тебя тут же сотрут в порошок наши враги. Поэтому, мой друг, как ни крути, а жертвовать придется тобой, и моли Бога, чтобы все обошлось. Выдавать мы тебя народу не будем, а сейчас же кого-нибудь из смышленых дворян пошлем к восставшим, постараемся договориться с народом и объявим, что тебя отправили в отставку, а затем и в ссылку. Ты согласен?

Бельский в досаде сорвал с себя шапку и бросил ее наземь, заскрежетал зубами, сжал кулаки, кое-как сдерживая себя, чтобы не накинуться на Бориса, медленно хриплым голосом заявил:

— Ну что ж, объявляйте об отставке! Я согласен! Раз все это произошло по моей вине!

Борис Годунов подозвал думного дворянина Михаила Безнина и дьяка Андрея Щелкалова и без всяких предисловий попросил:

— Сможете ли вы сейчас выйти к восставшим и начать с ними переговоры о примирении?

— Да они нас растопчут и растащат по кускам, если мы к ним выйдем, — испуганно ответил Безнин.

— Мы же посылаем вас не сейчас, прежде всего, переговорим со смутьянами, а тогда уж вы выйдете к народу.

— Что мы им скажем? Ведь народ требует не возобновлять опричнину, выдать вас и Бельского, — заметил Щелкалов.

— Прежде всего, надо попытаться народ успокоить. Пообещать им, что никакой опричнины не будет, что это сплетни, а главного виновника всей смуты Богдана Бельского царь отправляет в отставку, а затем в ссылку. Ну а про меня скажите, что Борис Годунов, наоборот, уговаривает всех не вводить опричнину и договориться всем между собой.

— Борис Федорович, мы согласны выполнить ваше поручение, только вы предварительно договоритесь с восставшими, что когда мы выйдем на переговоры, чтобы нас не тронули, — согласился Щелкалов.

— Хорошо. Я сейчас попрошу стрельцов, чтобы они вас вывели на стену, пока поговорите с народом, а там видно будет.

На стену вышел стрелецкий сотник в сопровождении Михаила Безнина и Андрея Щелкалова.

Сотник, подойдя к краю стены, крикнул:

— Слушайте все!

Все находившиеся на площади замолчали. Затем кто-то из холопов крикнул:

— Выдайте нам Годунова и Бельского, и мы разодемся.

— Тогда уйдите с моста, у кремлевской стены к вам выйдут думный дворянин Михайло Безнин и дьяк Андрей Щелкалов, и обо всем договоритесь.

— Мы согласны! — выкрикнул Прокопий Ляпунов.

Тут же восставшие стали уходить с моста, освобождая место для прохода послам.

Через некоторое время калитка в кремлевских воротах чуть приоткрылась, затем вышли посланники, настороженно озираясь по сторонам.

— Идите сюда поближе, не бойтесь, коли пришли договариваться. Мы вас не тронем, — пообещал Ляпунов, видя, как настороженно ведут себя переговорщики.

Михаил и Андрей уже более уверенно подошли к восставшим.

— Давайте говорите, что вы там, в Кремле, надумали, — в грубоватой форме потребовал Захарий Ляпунов.

— Да что тут говорить? Царь Федор Иванович велел вам передать, что зачинщика смуты Бельского он отправляет в отставку, а затем в ссылку, что опричнину никто возрождать не будет, сплетни все это.

— А Годунова куда повелел царь отправить? — жестко спросил Ляпунов.

Посланник Михаил озадаченно потер рукой переносицу, не зная, что ответить, но тут на помощь пришел находчивый Андрей Щелкалов.

Тот уверенно и твердо спросил:

— А Годунова-то за что? Ведь только он и радел за то, чтобы прекратить сегодня междоусобную бойню. Он уговорил всех послать нас на переговоры.

— Так вон оно что! — задумчиво произнес Прокопий Ляпунов.

— Ну что, вы согласны прекратить бунт и разойтись по своим домам?

Толпа некоторое время молчала, затем Василий Шуйский громко сказал:

— А что?! Дело сделано, Бельского царь в ссылку отправляет; пожалуй, и нам пора расходиться по домам. Главное, что наш государь жив-здоров, опричнины не будет.

5

После всего случившегося Борис Годунов понял, что нужно, прежде всего, искать поддержки среди дворянства. Изворотливый царский шурин всегда умело выходил из любой ситуации, предпочитая находиться в тени, не выставляя себя напоказ. Последнее время Годунов особенно сошелся в делах с дьяком Андреем Щелкаловым, человеком умным, пронырливым и деятельным. Пока в царской Думе шли междоусобицы, Борис все больше и больше сосредотачивал власть в своих руках.

Царь Федор был слаб здоровьем и слег от болезни. Борис понимал, что он может в любое время умереть, а сестра его Ирина едва ли сохранит за собой престол. Впервые за все время Годунов почувствовал, что так удачно начатая карьера, возможно, скоро рухнет. И уже, наверно, в этот раз его не спасет ни родство с царем Федором, ни его дружеские отношения с Андреем Щелкаловым. Бориса стали постепенно оттеснять от царского престола. Боярская дума ополчилась на всех Годуновых, которые уже занимали знатные должности при дворе. Борис стал лихорадочно искать возможность спасения от опалы, пытаясь если не сохранить свою должность при дворе, так хоть обеспечить будущее своей семьи.

Мария, жена Бориса, видя, что ее любимый муж последнее время стал замкнутым и неразговорчивым, решилась с ним поговорить.

Разговор состоялся вечером в опочивальне. Мария уже лежала в постели, поджидая мужа. Было тихо и спокойно, горели, потрескивая, свечи, распространяя аромат воска и меда. Наконец ее долгожданный муж явился в спальню и, не глядя на жену, лег рядом с ней, отвернулся и притих.

На этот раз Мария решила не сдаваться и все-таки выведать, что же творится на душе у ее супруга.

Она нежно провела рукой по его волосам и зашептала на ухо:

— Что с тобой, Борис, происходит, почему ты молчишь и, как прежде, не делишься со мной своими делами и думами? Что с тобой, расскажи, на душе легче будет…

Борис резко повернулся к жене и, не сдерживая себя, почти выкрикнул:

— Неужели ты, Мария, не видишь, что происходит? Царь Федор очень болен и уже едва ли снова воссядет на престол. Ирина же, если умрет Федор, не сможет удержать в своих руках власть. Бояре, как коршуны, вьются вокруг почти уже пустого трона. Вся Боярская дума против нас, Годуновых, ополчилась. Мы им как кость в горле!

— Что же ты намерен теперь делать? — с тревогой спросила Мария.

— В случае, если Федор умрет, нам надобно к этому подготовиться, чтобы во время опалы жить безбедно. У меня есть мыслишка, только ее надо бы хорошо продумать.

— А у меня, Борис, имеется другая, — перебивая мужа, заявила Мария.

— Какая же? — оживился Борис, зная, что жена его часто давала ему дельные советы и частенько выручала его из безвыходных ситуаций.

— Прежде всего, нужно найти бабку-колдунью, которая может лечить любые болезни, и попробовать поставить царя на ноги.

— Где же найти такую бабку? — тут же заинтересовался супруг.

— Есть такая бабка Елена, юродивая, многих больных она подняла на ноги. Она не только умеет лечить, но и предсказывает будущее.

— Тогда, Мария, сыщи ее, пусть приведут ко мне.

— Завтра к обеду она будет у тебя. Можешь обо всем с ней поговорить.

— Если все-таки с бабкой ничего не получится, надобно сделать пожертвования Троице-Сергиеву монастырю, хотя я и раньше им много жертвовал и давал разные льготы. А на этот раз дам монастырю тысячу рублей, дабы обеспечить своей семье безбедное существование. Ведь в случае опалы у нас все отберут.

Мария с удивлением взглянула на Бориса, воскликнула:

— Так это же огромные деньги! Может дать им поменьше?

Годунов печально улыбнулся, но ничего жене не ответил.

Супруги некоторое время молчали. Затем первой заговорила Мария:

— Вообще-то ты правильно решил, ведь и правда, в случае опалы у нас все отберут, зато наши вложения останутся в монастыре, и мы сможем ими пользоваться.

— Ничего, бояре меня так просто не разорят! — с воодушевлением сказал Годунов и продолжил: — Я еще месяц назад отправил в Лондон к королеве Елизавете моего друга Джеромора Горсея с письмом, чтобы она разрешила вывезти мне свое состояние в Англию. Пусть тогда почешутся бояре Мстиславские, Шуйские, Головины, Воротынские и с ними митрополит Дионисий.

Мария очень удивилась сказанному Борисом и воскликнула:

— Что же ты, Борис, мне об этом никогда не говорил?

— Не хотел тебя, милая, расстраивать, а сейчас подошло время, поэтому будь готова и к тому, что, возможно, нам даже придется бежать в Англию.

— Неужели все так плохо?.. — с тоской в голосе молвила жена.

— Будем надеяться, что Господь услышит наши молитвы и все наладится, — с надеждой в голосе, перекрестившись, ответил Борис.

* * *

Царь Федор Иванович, бледный и обессиленный своей болезнью, лежал на высоко поднятых подушках и надсадно кашлял, когда в его опочивальню вошли Годунов и его жена Мария.

Федор открыл глаза, посмотрел с надеждой на пришедших, попытался изобразить на лице приветливую улыбку, но вместо этого получилась горькая гримаса, и произнес слабым голосом:

— Давеча мне Ирина Федоровна сказала, будто вы нашли бабку, которая может исцелять болезни.

— Да, Федор Иванович, эта бабка уже здесь и ждет, когда мы позовем ее, чтобы она посмотрела тебя.

— Давайте же ведите ее поскорее, а то эта проклятая болезнь совсем измучила меня. Эти всякие иноземные лекари только хвалят себя, какие они умелые, а сами ничего не могут.

Конец ознакомительного фрагмента.