Ступени на песке

Владимир Тормышов

Перед вами повесть о дедовщине, что была и есть в армии, военных и мореходных училищах. Действие книги происходит в начале восьмидесятых в мореходке. Молодой курсант хочет получить профессию моряка, чтобы повидать мир. Всё бы ничего, но нравы того мореходного училища, куда попадает главный герой, сломали не одну молодую жизнь. Прошло почти сорок лет с событий, описанных в книге, но те, кто издевался над первокурсниками, до сих пор громче всех кричат, что такого не было. Книга содержит нецензурную брань.

Глава вторая

Директор оказался прав: впоследствии я не единожды вспоминал этот разговор, но я твердо решил ни при каких условиях не приходить в эту школу и тем более, не просить его ни о чем.

Нужно сказать, что за полгода до этого разговора, я пошел в поликлинику проходить мед. комиссию где и выяснилось, что со зрением у меня, мягко говоря, проблемы.

Зрение в одном глазе было 0,6, а в другом 0,8, что, как я понимал, ставило большой и жирный крест на моей будущей профессии капитана дальнего плавания. Но моя мать умудрилась каким-то непостижимым образом попасть со мной на прием к какому-то профессору-окулисту, и тот посоветовал мне делать определенные упражнения для глаз.

Упражнения были довольно просты. Нужно было в течение пяти секунд смотреть на бумажный кружочек пяти миллиметров в диаметре, а затем переводить взгляд на какой-нибудь объект, который находился вдали и рассматривать его секунд пять. По длительности это должно было длиться минут пять. Делал я их два раза в день и стал замечать, что зрение мое постепенно улучшается.

Кроме того, я выучил наизусть третий ряд снизу таблицы для проверки зрения, по которой в основном и проверяли нормальное зрение, и мог в ней хорошо ориентироваться по памяти даже с закрытыми глазами, поэтому, когда я пошел летом второй раз на медкомиссию, то я по памяти оттарабанил четко без запинок все эти буквы: НКИБМШЫБ, и хотя я их четко не видел, врач написал мне: «годен, стопроцентное зрение».

И я со спокойной совестью послал мои документы в Астрахань в КМУ. Через некоторое время пришел вызов на собеседование, по результатам которого меня должны были зачислить в училище на обучение по специальности штурман-судоводитель.

На семейном совете было решено, что со мной поедет в Астрахань мой дядька, подполковник в отставке.

В конце июля мы собрали вещи и отправились в путь. До этого момента я был совершенно домашний ребенок, который редко куда-то выезжал, что касается этой поездки, то подробности ее я помню плохо. Все было словно в розовом тумане моих фантазий и грез о дальних странах и путешествиях. Ехали мы сутки и приехали около пяти часов вечера в Астрахань.

Около семи вечера мы оказались недалеко от училища, и оставалось только лишь его найти. А вот это оказалось достаточно большой проблемой. Прохожие посылали нас в разные стороны, и мы часа полтора кружились около училища и никак не могли его найти. Смеркалось, и мы уже стали беспокоиться, когда наконец-то вышли к КПП училища и объяснили дневальному кто мы такие и чего мы хотим. Он нас внимательно выслушал, вызвал по телефону дежурного по училищу офицера, и тот помог нам расположиться на ночлег в большом спортзале, где стояли койки, и сидело и лежало много абитуриентов.

В спортзале царила непринужденная атмосфера коммуны случайных людей, объединенных общей целью. Там было около двухсот человек, которые непрерывно о чем-то говорили, что-то читали, и вели себя очень непринужденно и свободно. Так мне тогда показалось.

На самом деле если поселить двести человек в одном помещении, то это будет хаос. Просто неорганизованный хаос, именуемый жизнью.

Около десяти часов объявили отбой и все с явно видимой неохотой улеглись спать, но разговоры в полголоса еще долго не прекращались. Говорили о море, о кораблях, об экзаменах, о девушках, оставленных дома и еще много о чем. Прошло часа два после отбоя, прежде чем я смог уснуть вполне счастливый и довольный собой и жизнью. Все было прекрасно, жизнь манила сияющими горизонтами в будущем. И будущее было прекрасно.

Неожиданно среди ночи меня разбудили.

— Хочешь арбуз? — спросил меня незнакомый парень.

— Что? — переспросил я спросонок, не понимая, чего от меня хотят.

— Хочешь арбуз?

Я, наконец, открыл глаза и смог более или менее сфокусировать свое далеко не идеальное зрение на говорившем курсанте. Им оказался молодой пятнадцатилетний парень, одетый в зеленые штаны и желтую куртку, среднего роста с белыми вихрастыми волосами, торчавшими во все стороны. Он смотрел на меня и довольно улыбался.

— Эй, абитура! — неожиданно закричал он. — Налетай, — подешевело было рубль, а стало два! Вставайте, сони, арбузы пришли!

— У меня денег нет. — Сказал я ему.

Со всех сторон вставали сонные вчерашние школьники и как были в трусах шли к нам. Некоторые недовольно ворчали и просили вести себя потише.

— Ты что, с дуба упал? — спросил меня вихрастый добытчик арбузов. — У нас — коммунизм. Все — бесплатно. Хочешь, — ешь, не хочешь, не ешь. При чем тут какие-то глупые деньги?

На полу около входа в спортзал лежал целый мешок арбузов.

— У тебя ножик есть? — спросил меня длинный как жердь заспанный грузин, имевший на верхней губе небольшие усики, несмотря на свои пятнадцать лет.

— Есть, а что? — спросил я, ошалевший от всего происходившего вокруг.

— Доставай, дорогой, сейчас арбуз кушать будем. — Привел меня в чувство длинный житель гор.

Арбузы пошли на «ура». Мешок, в котором на Черноземье носят картошку, вмещающий пять ведер, полный арбузов мы съели минут за десять.

До этого я редко ел арбузы. Мать одна воспитывала меня и младшего брата, денег постоянно не хватало, а арбузы в нашей семье считались деликатесом, поэтому я ел его считанное количество раз. Но тогда, находясь в темном спортзале мореходки, я был так безмерно счастлив, я быстро съел арбуз, практически не почувствовав его вкус, и побыстрей улегся спать, чтобы окунуться в мир моих снов и фантазий.

Пробуждение утром мне очень не понравилось…

Какой-то парень прямо у меня над ухом, что было сил, проорал:

— Абитура! Подъем!

Вставать категорически не хотелось, но со всех сторон я слышал, как ребята, ворча потихоньку ругаясь, поднимаются и одеваются. Быть белой вороной мне не хотелось, поэтому нехотя пришлось вставать. Было семь часов утра. Хотелось спать, как медведю бороться. Я оделся, умылся.

Всех нас построили вместе и стали выкрикивать фамилии. Моей фамилии там не оказалось. Я и еще несколько вновь прибывших подошли к дежурному по части и записались. После утренней проверки всех заставили работать. Лично мне пришлось подметать плац. Я искренне не понимал, почему я должен его мести, но скрепя сердце, подчинился.

Когда мы закончили работу, я вместе со своим дядей пошел к командованию училища на собеседование. Я не помню, как проходило собеседование, и о чем мы там говорили. Все было как в густом белом тумане. Было светло, какой-то яркий свет, казалось, окутывал меня со всех сторон, и было совершенно ничего не видно.

Это было какое-то странное ощущения счастья, которого не осознаешь.

Когда я вышел из кабинета, где происходило собеседование, я как-то вдруг осознал, что мне сказали. Мне нужно было ЕЩЕ РАЗ ПРОЙТИ МЕДКОМИССИЮ. Таков был порядок.

ХОТЯ Я ПОМНИЛ эти чертовы буквы в третьем ряду таблицы для проверки зрения снизу очень хорошо: — НКИБМШЫБ. Но зрение-то мое было не идеальным, и я это сам осознавал лучше любого окулиста. Поэтому медкомиссия была, мягко говоря, крайне некстати, что меня сильно напрягло.

Но делать было нечего, и я пошел проходить медкомиссию. Всех врачей я прошел достаточно быстро, все дружно написали: «Годен».

И вот настала очередь окулиста.

Я вошел в кабинет, стараясь держаться как можно более независимо и спокойно. И весь внутренне похолодел, когда врач — седой пожилой мужчина лет пятидесяти низкого роста и круглый, как колобок, начал проверку моего зрения с самого верха и двигался, вниз опускаясь только на одну строчку вниз. Боже, как я его тогда ненавидел!

Всю таблицу для проверки зрения наизусть я не знал, и это было моей большой ошибкой.

Конечно же, он написал, какое зрение было у меня на самом деле. По сравнению с весной мои упражнения все же дали кое-какие результаты: один глаз был 0.8., а другой 0.9., но, тем не менее, этого было недостаточно, чтобы я мог поступить учиться на штурмана. Мечты мои рухнули, как прогнившее дерево после бури.

Сказать, что я был опечален, значит, ничего не сказать. Я был разбит, уничтожен, раздавлен в лепешку несправедливостью жизни. Жизнь как-то вдруг потускнела и наполнилась темными красками.

Отчаяние захлестнуло меня. И то странное ощущение счастья, что было у меня с момента приезда в Астрахань, сменилось тупым и черным безразличием и горечью разочарования.

Когда я пришел в приемную комиссию училища, я был уверен, что мне отдадут мои документы и придется мне ехать домой. Но мне предложили сдать вступительные экзамены для поступления в училище на судомеханика. Это было, конечно же, не то, о чем я мечтал, но возвращаться в школу к самоуверенному директору мне не хотелось категорически. Поэтому я согласился, хотя никаких учебников у меня с собой не было.

Более того, я совершенно не был готов к экзаменам.

Среди абитуриентов мне удалось познакомиться с одним чеченцем, который поступал также на судомеханика. Мой дядя и его отец быстро нашли общий язык и множество точек соприкосновения, и мы стали вместе с ним готовиться к экзаменам по его учебникам.

Багаж знаний этого высокого красивого шестнадцатилетнего парня был намного скромнее, чем мой, поэтому я время от времени консультировал его по некоторым вопросам. Так проходило время. Через какое-то время к нам присоединился еще один парень из Краснодарского края. Он был бывший борец среднего роста и достаточно коренастый для своих пятнадцати лет. Со временем я стал объяснять им обоим школьный материал, и мы повсюду стали ходить втроем, а если мы были в городе, то к нам присоединялись их отцы и мой дядя.

Шел август месяц. Было тепло, и хотя впереди маячили вступительные экзамены, настроение было приподнятым. Каждый день вечером мы садились на берегу Волги, смотрели на реку и на отражающиеся в ней звезды, которые манили и притягивали к себе. Мы сидели на берегу Волги и грезили о море. Душа наполнялась невыразимым блаженством и счастьем. Все мы ТОГДА были неисправимыми романтиками, которых жизнь еще не успела обломать. Как бы там ни было, но все экзамены я единственный из всего потока абитуриентов сдал на пятерки. Так я поступил в Каспийское мореходное училище учиться на судомеханика. И в начале августа я уехал домой.